Из пяти рантье четверо принадлежали к семье Родс. Пятый же, по имени Джон Рам, представлял собой довольно плачевную фигуру. Этот господин двадцати шести лет от роду, изнуренный разгульной жизнью, промотавший целое состояние, казался совершенно никчемным существом, и то, что он присоединился к партии эмигрантов, было, по-видимому, просто его последней безумной выходкой.
Родс упомянул еще троих неудачников - представителей свободных профессий, выходцев из Германии, Америки и Франции. Немец Фриц Гросс, обрюзгший, с огромным животом, был неисправимый пьяница, доведенный алкоголем до скотоподобного состояния. Обычно он бесцельно бродил взад и вперед по палубе. Громкое сопение, багровая физиономия, лысый череп, отвисшие щеки, гнилые зубы и толстые, как сосиски, дрожащие пальцы производили отвратительное впечатление. Даже среди самых невзыскательных людей он славился невероятной неряшливостью. И этот выродок был музыкантом! Иногда в его игре чувствовался настоящий талант. Только скрипка пробуждала почти угасшее сознание Фрица Гросса. Когда немец был трезв, он с нежностью подолгу смотрел на свою скрипку, любовно поглаживая ее, как живое существо, но из-за конвульсивной дрожи в пальцах не мог извлечь из инструмента ни звука. Однако под воздействием алкоголя движения Гросса становились увереннее, его душу охватывало вдохновение, и скрипка начинала выдавать изумительные мелодии. Гарри дважды присутствовал при этом чуде.
Француз и американец - Фердинанд Боваль и Льюис Дорик - уже были представлены читателю. Родс не преминул изложить Кау-джеру их пагубные социальные теории.
- Как вы думаете,- спросил он в заключение,- не следует ли принять некоторые меры предосторожности против этих бунтарей? В пути они уже успели вызвать волнения среди пассажиров.
- Какие же меры вы предлагаете?
- Для начала сделать строгое предупреждение, а затем постоянно следить за ними. Если это не поможет, поставить их в такие условия, где они не смогли бы оказывать вредное влияние. В крайнем случае - изолировать.
- Черт побери! - воскликнул Кау-джер.- Вы, я вижу, не боитесь крутых мер! Да кто же посмеет посягнуть на свободу себе подобных?
- Те, для кого такие личности представляют опасность.
- А в чем, собственно, вы видите даже не скажу "опасность", а хотя бы вероятность опасности?
- В чем? В подстрекательстве к бунту несчастных невежественных людей, которых так же легко одурачить, как малых ребят. Ведь, чуточку польстив им, можно запросто опьянить их лишь красивыми словами.
- Но к чему же их нужно подстрекать?
- К присвоению того, что принадлежит другим.
- Разве "другие" обладают хоть чем-нибудь? - иронически спросил Кау-джер.- Этого я и не знал. Во всяком случае, здесь, на необитаемой земле, "другим" терять совершенно нечего.
- А груз с "Джонатана"?
- Груз - коллективная собственность, которая при необходимости будет использована для общих нужд. Это понимают все, и никто не посягнет на нее.
- Боюсь, что события докажут обратное,- горячо возразил Гарри Родс, взволнованный неожиданным разногласием.- Но у таких людей, как Дорик и Боваль, нет материальной заинтересованности. Им просто нравится приносить вред людям. И кроме того, их воодушевляет мысль о власти.
- Будь проклят тот, кого влечет к власти! - с внезапной силой воскликнул Кау-джер.- Всякий, кто стремится к господству над другими, должен быть стерт с лица земли!
Родс удивленно посмотрел на собеседника. Какая неуемная страсть таилась в этом человеке, чья речь всегда отличалась такой размеренностью и невозмутимостью!
- В таком случае, надо уничтожить Боваля,- сказал он не без иронии,- потому что под маской неограниченного равенства все теории этого болтуна сводятся только к одной цели - добиться власти.
- Система Боваля - просто ребячество,- резко возразил Кау-джер.- Это одна из теоретических форм социальной структуры, только и всего. Но та или иная форма, в сущности, всегда таит в себе несправедливость и глупость.
- Неужели вы придерживаетесь идей Льюиса Дорика? - живо спросил Гарри Родс.- Неужели вы тоже хотели бы вернуть нас к первобытному существованию? Свести все общественные формы к случайным соединениям индивидуумов, лишенных каких-либо взаимных обязанностей? Разве вы не понимаете, что все эти теории основаны на зависти? Ведь в них так и сквозит человеконенавистничество!
- Если Дорик ненавидит людей,- решительно заключил Кау-джер - значит, он просто безумец. Как! Человек является, независимо от своей воли, на эту землю… и находит здесь бесконечное множество себе подобных, таких же несчастных, страдающих, гибнущих существ… И вместо жалости испытывать к ним ненависть?! Такой человек - не в своем уме, а с потерявшим разум не вступают в споры. Но если теоретик безумен, это еще не значит, что сама по себе теория плоха.
- Однако,- настаивал Гарри Родс,- как только люди перестают жить в одиночку и объединяются в единый коллектив с общими интересами, тут-то и возникает необходимость в законах. Посмотрите, что происходит даже здесь. Этих людей никто специально не отбирал для создания какого-либо определенного коллектива, они представляют собой самую обычную толпу. И что же мы видим? Среди них есть несколько типов, кои, в силу той или иной причины, не в состоянии управлять собственными страстями! Сколько зла могут причинить эти личности, если законы не удержат их от дурных наклонностей.
- Но именно законы способствовали развитию этих наклонностей,- возразил Кау-джер с глубокой убежденностью.- Не будь их, человечество никогда бы не знало пороков и развивалось бы свободно и гармонично.
- Хм…- с сомнением произнес его собеседник.
- Здесь нет никаких законов,- продолжал сторонник анархии.- А все идет как по маслу.
- Зачем же брать именно такой пример? - запротестовал Гарри Родс.- Все знают, что настоящее положение вещей временное и пребывание на острове скоро закончится.
- Все обстояло бы точно так же, если бы пришлось остаться здесь навсегда.
- Сомневаюсь,- скептически протянул Родс,- и, признаюсь, предпочел бы не проверять это на опыте.
Кау-джер ничего не ответил, и они продолжали путь молча.
Возвращаясь обратно по восточному берегу, путники вышли к бухте Скочуэлл, которая совершенно очаровала их.
Сеть мелких бухточек, слипаясь, как бы образовала дельту быстрой и прозрачной реки, берущей начало в горах, что высились в центре острова. Богатейшие заливные луга, в соседстве с великолепными лесами, свидетельствовали о плодородии земли. Корни мощных, стройных деревьев уходили в мягкую, но упругую почву. Среди разбросанного мелколесья разросся густой мох. Под зелеными сводами ветвей носились тысячи различных пернатых величиной от перепелки до фазана. Берега были усеяны множеством морских птиц. На полянах резвились нанду, вигони и гуанако. Конечно, столь необычное зрелище не могло не вызвать удивления и восхищения путников.
Бухта Скочуэлл находилась на расстоянии около двух миль от места кораблекрушения "Джонатана". В нее впадала река с многочисленными притоками, извивавшимися среди густых зарослей. Если бы пришлось остаться на острове навсегда, лучшего места для поселения, чем эти берега, было не найти. Бухта, защищенная от свирепых ветров, могла бы служить прекрасным портом.
Когда экспедиция вернулась в лагерь, почти совсем стемнело. Кау-джер, Родс, Хальг и Хартлпул уже распростились со своими спутниками, как вдруг в ночной тиши до их слуха донеслись звуки скрипки.
- Скрипка? - удивился Кау-джер.- Наверно, это Фриц Гросс, о котором вы рассказывали?
- Значит, он пьян,- не задумываясь, ответил Гарри.
Он не ошибся. Фриц Гросс действительно был пьян. Через несколько минут путешественники подошли к музыканту и убедились в этом, увидев его багровую физиономию, блуждающие глаза и слюнявый рот. Он уже не мог стоять и, чтобы не упасть, прислонился к скале. Но спирт зажег в нем искру вдохновения - из-под смычка лилась божественная мелодия. Вокруг него столпилось около сотни эмигрантов. В эти минуты несчастные люди забыли обо всем на свете. Несправедливость судьбы, невеселое настоящее и будущее, которое вряд ли окажется лучше прошлого,- все исчезло из их сознания, и на крыльях музыки они уносились в мир грез.
- Искусство так же необходимо людям, как хлеб,- заметил Родс, указывая на скрипача и его увлеченных слушателей.- Какое место должен занять этот человек в социальной системе Боваля?
- Оставим в покое Боваля,- недовольно ответил Кау-джер.
- Но ведь многие поверили этому пустобреху,- возразил Родс.
Его собеседник промолчал.
- Меня занимает один вопрос,- снова заговорил Гарри.- Каким образом Фриц Гросс сумел раздобыть спиртное?
Оказалось, что пьян был не только скрипач. Через несколько шагов члены экспедиции натолкнулись на распростертое тело.
- Это Кеннеди,- сказал Хартлпул, наклонясь над лежавшим человеком.- Единственный прохвост среди судовой команды. Он не стоит даже веревки, чтобы его повесить.
Но, кроме Кеннеди, прямо на земле валялось еще несколько эмигрантов, напившихся до бесчувствия.
- Даю голову на отсечение,- воскликнул Родс,- что они воспользовались отсутствием начальника и ограбили склад!
- Какого начальника? - удивился Кау-джер.
- Вас, черт возьми!
- Я такой же начальник, как и все остальные,- раздраженно возразил тот.
- Возможно, но тем не менее все вас считают таковым.
Не успел Кау-джер ответить, как вдруг из ближайшей палатки раздался громкий хриплый крик женщины. Похоже, что ее душили.
Глава II
ПЕРВЫЙ ПРИКАЗ
Семья Черони, состоявшая из трех человек - отца, матери и дочери,- происходила из Пьемонта. Семнадцать лет назад Лазар Черони, которому тогда исполнилось двадцать пять, и девятнадцатилетняя Туллия соединили свои судьбы. У них не было ничего, кроме самих себя; зато они любили друг друга, а настоящая любовь - это сила, помогающая не только сносить, но иногда и побеждать все тяготы жизни.
К несчастью, у Черони получилось иначе. Глава семьи, подпавший под дурное влияние, начал пить и вскоре превратился в заправского пьяницу. Одурманенный алкоголем, он постепенно переходил от мрачного озлобления к безудержной ярости. И вот в семье начались ежедневные жуткие сцены, о которых стало известно соседям. Туллия покорно переносила брань, оскорбления, побои и мучения. Сколько таких несчастных женщин смиренно несли и несут свой тяжкий крест!
Конечно, она могла (а может быть, и должна была) расстаться с человеком, превратившимся в дикого зверя. Но Туллия не сделала этого. Она принадлежала к женщинам, которые не отступают от однажды принятых решений, как бы тяжко ни приходилось. С житейской точки зрения подобные характеры можно назвать нелепыми, но в них есть нечто вызывающее восхищение. Именно такие люди дают возможность оценить красоту самопожертвования и показывают, какой моральной высоты способен достичь человек.
Поведение Лазара Черони вскоре принесло свои горькие плоды - в доме поселилась нужда. Иначе и не могло быть. За вино приходится платить, а, кроме того, когда человек пьянствует, он не зарабатывает. Получается двойной расход. Мало-помалу нужда перешла в нищету. Тогда-то Черони и вступили на путь всех отверженных - отправились в чужие края в надежде обрести лучшую жизнь под чужим небом. Так, не находя себе места ни в одной стране, они пересекли всю Францию, затем Атлантический океан, Америку и, наконец, добрались до Сан-Франциско. Скитания продолжались пятнадцать лет! В этом аду и выросла Грациэлла. С самого раннего детства она видела вечно пьяного отца и избитую мать. Ежедневно девочка присутствовала при диких выходках своего родителя, слышала потоки ругани, которые извергались из его уст, словно нечистоты из зловонного желоба. В том возрасте, когда другие дети не помышляют ни о чем, кроме игр, она уже столкнулась с грубой действительностью и - увы!- была вынуждена постоянно бороться с нуждой.
В шестнадцать лет Грациэлла превратилась в серьезную, рассудительную девушку. Благодаря раннему жизненному опыту и сильной воле она стойко переносила все невзгоды. Впрочем, каким бы безрадостным ни представлялось ей будущее, оно никогда не могло сравниться с ужасом прошлого. Высокого роста, худощавая, черноволосая Грациэлла не была красавицей, но большие глаза и ум, отразившийся в чертах лица, придавали ей удивительное обаяние.
В Сан-Франциско Лазар вдруг опомнился, и в нем заговорила совесть. Уступив мольбам жены - впервые за много лет! - муж дал обещание исправиться.
И сдержал слово. Начал усердно работать, забросил кабаки.
Прошло всего полгода, в семье не только появился достаток, но Черони даже смогли накопить нужную сумму, требуемую Обществом колонизации. Туллия снова поверила в возможность счастья, но… кораблекрушение "Джонатана" и неизбежное следствие катастрофы - вынужденное безделье - опять поставили будущее под угрозу.
Чтобы убить время, Лазар сошелся с другими эмигрантами, и, понятное дело, его симпатии оказались на стороне подобных ему субъектов. Те, также угнетаемые скукой, лишенные привычной выпивки, не преминули воспользоваться отсутствием человека, к которому все, не отдавая себе отчета, относились как к начальнику. Едва Кау-джер, в сопровождении своих спутников, ушел из лагеря, подозрительная компания завладела бочонком рома с "Джонатана" и устроила настоящую попойку. Лазар, подражавший новоявленным приятелям, не сумел проявить достаточной стойкости и вернулся домой, когда сознание затуманилось, а ноги стали заплетаться.
Едва переступив порог, Черони рассердился, что не готов ужин. Тотчас ему подали еду. Тогда его возмутили расстроенные лица обеих женщин, и, постепенно накаляясь, Лазар стал осыпать их отвратительной бранью.
Грациэлла, застыв на месте, с ужасом глядела на скотоподобное существо, в которое превратился ее отец. Стыд и горе затопили душу бедной девушки. Но Туллия не выдержала. Как? Опять рушились все их надежды? Снова начинается ад? Слезы фонтаном брызнули из глаз и потекли по увядшему лицу. Только этого не хватало, чтобы грянула буря.
- Я тебе покажу, ты у меня поревешь! - в бешенстве заорал Черони и схватил жену за горло.
Грациэлла бросилась на помощь матери, стараясь вырвать ее из рук отца.
События развивались почти в полной тишине. Лишь изредка слышалась глухая брань Лазара. Ни Туллия, ни Грациэлла не звали на помощь, считая позором избиение отцом дочери или мужем жены, что следует скрывать от посторонних даже ценой жизни. Но, когда изверг слегка ослабил хватку, Туллия издала хриплый крик, который и услышал Кау-джер.
Железная рука сдавила плечо пьяницы. Лазар, выпустив свою жертву, отскочил в другой конец палатки.
- Что такое?… В чем дело?…- пробормотал он.
- Молчать! - приказал властный голос.
Дважды повторять не пришлось. Возбуждение пьяницы мгновенно угасло, и он вскоре уснул мертвецким сном.
Туллия была без сознания. Кау-джер стал приводить ее в чувство. Хальг, Родс и Хартлпул с волнением наблюдали за его действиями.
Наконец женщина открыла глаза. Увидев чужие лица, она поняла, что произошло. Ее первой мыслью было выгородить мужа, проявившего такую гнусную жестокость.
- Благодарю вас, сударь,- произнесла она, приподымаясь.- Это пустяки… Все уже прошло. Я, глупая, так испугалась.
- Как тут не испугаться! - воскликнул ее защитник.
- Ничего страшного! - живо возразила Туллия.- Лазар совсем не злой… Он просто пошутил.
- И часто он так шутит? - осведомился Кау-джер.
- Такого, правда, еще не случалось,- решительно заявила женщина.- Лазар - прекрасный муж. И вообще добрейший человек…
- Неправда! - резко прервал ее чей-то голос.
Все обернулись и только теперь заметили Грациэллу. Девушка притаилась в темном углу палатки, скупо освещенном бледным огоньком коптилки.
- Кто вы, дитя мое? - спросил Кау-джер.
- Его дочь,- ответила та, показывая на пьяного, продолжавшего громко храпеть.- Мне очень стыдно, но я должна в этом признаться, чтобы вы мне поверили и помогли бедной маме.
- Грациэлла! - взмолилась Туллия, всплеснув руками.
- Я все скажу! - твердо заявила дочь.- Впервые у нас появились защитники. Они помогут нам.
- Говорите, девочка,- мягко произнес Кау-джер.- Можете рассчитывать на нашу поддержку и защиту.
Ободренная Грациэлла прерывающимся от волнения голосом поведала об их семейной драме. Ничего не утаив, она рассказала о преданной любви Туллии к мужу, описала постепенное падение отца и те мучения, которым он подвергал жену. Девушка вспомнила время черной нужды, когда они проводили целые дни без пищи, без огня, а иногда и без крова. Она воздала должное своей измученной матери, нежной и мужественной женщине, стойко переносившей жестокие испытания.
Туллия слушала и тихонько плакала. Все пережитые страдания снова выступили из мрака прошлого, напоминая о настоящем. Сердце ее больно сжалось. Она не протестовала - не хватало сил защищать своего палача.