Обширная впадина Турфан - Люкчуна представляет замечательное сочетание полной пустыни и густо населенных цветущих оазисов в непосредственном соседстве. Пустыня занимает большую южную половину впадины, вмещая в самой глубокой части соленое озеро, окруженное кочками солончака. От этой южной части на север выдаются еще полосы пустыни в промежутках между оазисами, которые расположены вдоль речек, вытекающих из разрывов в горных грядах Булуек-таг и Ямшин-таг и приносящих сюда воду, выбивающуюся из наносов южного подножия Тянь-шаня, и вдоль кярызов, подземных каналов, выведенных из этих наносов. В оазисах пышная растительность - пирамидальные тополя, карагач, фруктовые деревья, виноградники и поля, засеянные разными хлебами и хлопчатником. Турфан славится своими плантациями, дающими лучший сорт хлопка, и виноградниками с мелким виноградом без косточек, из которого готовят мелкий зеленый изюм, известный под названием кишмиш. Хлопок и изюм из Турфана вывозят даже в Россию, и изюм мы всегда покупали в Чугучаке поздней осенью и зимой, когда его доставляли китайские купцы, занимавшиеся торговлей с Россией через Кульджу, Чугучак и Зайсан.
По тропинке, извивавшейся между кочками солончака, я и ехал часов 5-6 из садов Люкчуна в селение Дыгай. Хотя была уже половина сентября (или даже конец его по нов. стилю), но в Турфанской впадине под 43° широты, представляющей самое низкое место материка Азии, вдавленное на 100-150 м ниже уровня океана, было очень душно. Накаленные солнцем бурые гипсовые кочки, совершенно лишенные растительности, дышали жаром, и я был рад, когда в селении Дыгай мог слезть с коня и укрыться в сакле таранчи, аксакала, т. е. старшины, к которому заехал.
Мы уже испытали жару Турфанской впадины три года назад во время разведки с немцами древностей возле Люкчуна, когда приходилось прерывать работу с 10-11 часов утра до 4 часов дня. Консул рассказал мне, что еще в конце X века посол китайского императора Тхай-цуна доносил о невыносимой летней жаре, в Турфанском округе, от которой жители этой страны укрываются в подземельях, а птицы в самый зной не могут летать. Но, проведя лето в этом округе на открытом воздухе, я думаю, что этот посол очень преувеличил жару, чтобы заслужить благодарность императора в виде награды за перенесенные им тягости. Я не слыхал от жителей Люкчуна, чтобы они прятались от жары в подземельях, которых вообще в селениях нет. Может быть, посол слышал о кярызах; в этих подземных галлереях, где течет вода, конечно, гораздо прохладнее и туда, может быть, какие-нибудь больные спускаются в жаркие часы.
Селение Дыгай оказалось довольно крупным - с полсотни домов на восьми кярызах, т. е. штольнях, выводящих грунтовую воду из наносов, описанных мною раньше. Жители разводят прекрасные дыни, которыми славится это селение, и я, конечно, лакомился ими, обсуждая с аксакалом дальнейший путь. Оказалось, что жители занимаются не только бахчеводством, но являются также прекрасными охотниками и промышляют в пустынном хребте Чол-таг, скалистые вершины которого закрывают вид на юг. В этих горах, совершенно безлюдных и бедных водой, водятся дзерены и сайги, горные бараны (архары), козлы (кукуяманы), а за ними, в пустынях между Чол-тагом и Курук-тагом, даже дикие верблюды. Эта пустыня, как говорят, самая труднодоступная, и ни один европейский путешественник в ее пределах еще не бывал, как позже сообщил мне консул. Аксакал сказал мне, что на южной окраине впадины, недалеко от подножия Чол-тага и на юго-запад от селения Дыгай, находятся развалины города Асса, очень древнего, до которого, вероятно, когда-то добегала речка из Чол-тага. Впадину к югу от Люкчуна иногда называют Асса по имени этого города. Это указание я записал себе на всякий случай, полагая, что придется еще посетить это место.
Аксакал помог мне найти проводника из местных охотников. Еще вечером пришел ко мне пожилой таранча, и мы сговорились в цене. Он обещал довести меня до озера Шона-нор, до которого считали 200 верст, за 4-5 дней, если не задержит сильная буря. Он предупредил, что поедет на верблюде и что мой конь может не выдержать больших безводных переходов, несмотря на запас воды, который будет у нас в бочонках, и добавил, что необходимо взять с собой для коня вьюк сухого клевера, так как по дороге подножный корм только верблюжий, да и то скудный. Эти предосторожности немного смутили меня; но не мог же я отказаться от попытки пройти по дороге, которая когда-то была казенным трактом, на которой были станции и по которой возили даже серебро в Урумчи, Кульджу и Кашгар.
Так как было еще достаточно жарко, проводник предложил выехать на следующий день уже под вечер, итти до полуночи, сделать небольшой привал часа на три и затем продолжать до позднего утра, чтобы выполнить первый большой безводный переход вдоль песков Кум-таг.
На следующий день после обеда явился проводник с своим верблюдом; аксакал снабдил меня вьюком хорошего сена из люцерны и клевера. Мы напоили своих животных, наполнили мои бочонки и покрыли их сеном. Я сел на второго верблюда, несшего легкий вьюк из легкой палатки, постели и провизии, чтобы не утомлять сразу своего коня.
Пошли из селения почти прямо на восток вдоль небольшого ручья, который выходил из подножия пустыни Чол-тага и тёк несколько верст до селения. Впереди уже видны были желтые барханы песков Кум-таг. Справа поднималось с небольшим уклоном подножие Чол-тага. Слева громоздились барханы песков, становившиеся постепенно все выше и быстро закрывшие ближайший горизонт. Их крутые подветренные склоны из рыхлого песка были обращены на запад и местами поднимались в два и три яруса друг над другом. Растительность вскоре совсем исчезла - началась абсолютная пустыня, но дорога была ровная. День выдался хотя жаркий, но тихий и ясный, солнце медленно склонялось к закату, и наш маленький караван двигался размеренным шагом на восток.
Мы вышли из селения около пяти часов дня и прошагали шесть с лишним часов с одной короткой остановкой. Солнце закатилось, на юго-востоке показалась добрая половина луны и осветила наш путь, который, впрочем, трудно было потерять, так как две или три дорожки, пробитые верблюдами, вероятно, уже в те далекие дни, когда по дороге ходили караваны, были еще хорошо заметны. Когда луна стала закатываться, мы остановились, сняли вьюки, уложили верблюдов на отдых, сварили себе чай, закусили; моя лошадь получила хороший сноп люцерны, а верблюды дремали, пережевывая свою жвачку.
Пока мы чаевали, проводник рассказал мне, что население Дыгая, вероятно и всего Люкчуна, убеждено, что пески Кум-таг засыпали какой-то древний город за неуважение божьих заповедей. Город был большой и языческий и жители развращены, не признавали никаких родственных отношений, братья женились на сестрах, отцы на - своих дочерях. В городе был только один праведник, и ему ночью явился ангел и объявил, что в следующую ночь город будет погребен под тучей песка, которую принесет ветер в наказание за распутную жизнь жителей города. Ангел велел праведнику взять большую палку, воткнуть в песок и бегать вокруг нее все время, пока будет сыпаться с неба песок. Но палку будет также засыпать, поэтому нужно ее время от времени выдергивать, опять втыкать и бегать кругом, тогда песок не засыплет. Когда настала ночь, праведник выполнил указание ангела и бегал вокруг палки, пока с неба сыпался песок, по временам вытаскивая свою палку. Когда наступило утро, на месте города оказались огромные горы песка, а праведник остался один с своей палкой и, как говорят, ушел в город Аксу, где до сих пор еще имеется его могила, почитаемая таранчами. Место, где был город, и теперь еще называют Кетек-шари, т. е. наказанный город.
По словам проводника, поперек песков Кум-таг ходить очень трудно; пески поднимаются целыми горами на 100 и более размахов, а при сильных ветрах вздымаются тучами. Растительности на них почти никакой нет. Так как мы шли не через пески, а по их окраине, тропой, проложенной вдоль хребта Чол-таг, я мог видеть при свете луны только высокие холмы песка, остававшиеся в стороне, а на тропе попадались только местами небольшие наметы песка, в виде длинных грядок. Не раскидывая палатки, мы проспали часа три или четыре, закрыв лицо платком, так как при слабых порывах ветра в воздухе носился песок. Проснулись, как только показались первые признаки рассвета, быстро собрались и поехали дальше. Тропа постепенно поворачивала немного на северо-восток. Справа попрежнему тянулись глинистые площадки Чол-тага, а слева вздымались высокие песчаные холмы Кум-тага. Так мы отшагали часа два с половиной, стало светло, затем появилось и солнце, но в какой-то желтой дымке без лучей, и я заметил, что местность начинает меняться: песчаные горы становились мельче и мало-помалу уступали место красноватым глинистым площадкам, бугоркам и длинным выступам. А вместе с тем поднялся ветер и проводник посоветовал остановиться на отдых, заявив, что в Долине бесов днем почти постоянно дует ветер, песок слепит глаза и очень трудно итти против ветра, тогда как ночью ветер часто слабеет.
Чтобы немного защититься от ветра, который усиливался, мы зашли в ложбину довольно причудливой формы, сняли вьюки, уложили верблюдов и дали им и лошади по снопу люцерны, разбили палатку и легли спать. Проспали часов до 10 утра, потом согрели чай, позавтракали, лошади дали полведра воды и сноп люцерны. Ветер дул порывами, то ослабевая и почти затихая, то усиливаясь, так что приходилось закрывать лицо от переносимого им песка, который он сметал с красных бугров и грядок.
Когда тускло светившее сквозь пыль солнце склонилось к закату, мы, подкрепившись холодным мясом, чуреками и несколькими глотками чая, завьючили верблюдов и поехали дальше на северо-восток. Местность становилась все более и более неровной; ложбины, то узкие, похожие на глубокие рытвины, то широкие, чередовались с зубцами, гребнями, рогами, часто самых причудливых форм, сложенными из красного и буро-красного твердого песка, часто содержавшего мелкие камешки. Ветер, ослабевший к закату, сносил с этих скалистых выступов немного песка. Чем дальше по дороге, тем разнообразнее становились формы.
– Вот это началась Долина бесов, - сказал проводник. - Это нечистые силы забавляются здесь, и когда ветер усиливается, они воют, визжат, свистят, стонут, стараясь напугать путников, сбить их с дороги, засыпать им глаза песком, свалить с ног, выбить из сил и погубить.
Фантастические формы скал, по которым, извиваясь, шла дорога, огибая разные выступы, пересекая ложбины, действительно, производили впечатление чего-то сверхъестественного, а попадавшиеся изредка отдельные кости, черепа верблюдов и других животных и целые скелеты их, отполированные песчинками до блеска, усиливали мрачный вид местности, лишенной какой-либо растительности.
Когда совершенно стемнело и только тусклая луна освещала наш путь, жуткое впечатление от пустыни еще усилилось. То и дело появлялись какие-то странные формы и сочетания их, сменяя друг друга: то видна была рука с грозящим пальцем, то зажатый кулак, то уродливая фигура с кривым носом, зияющей пастью, то скорчившаяся в комок, сгорбленная крючком фигура. К нашему счастью, ветер был слабый и завыванье его среди неровностей почвы не удручало. Но можно было представить себе, что делалось в этой Долине бесов при сильном ветре, не говоря уже об урагане, который заставил бы лежать неподвижно людей и животных в течение долгих часов.
Когда луна, опустившись, скрылась в пыльном воздухе, проводник остановился, заявив, что в темноте в такой расчлененной местности очень легко потерять дорогу и лучше дождаться рассвета. Мы выбрали ложбину поглубже среди выступов и гребней, уложили верблюдов, забрались между тюками нашего багажа и, укрывшись халатами, заснули.
Такая же местность, то более, то менее сильно расчлененная ложбинами и причудливыми формами, продолжалась еще двое суток. Проводник рассказал мне, что, будучи мальчиком, он участвовал во время дунганского восстания в бегстве детей и женщин таранчей из Хами по Долине бесов в Люкчун. Бежали второпях, без должных запасов, и многие погибли от жажды. Бури до сих пор отрывают в долине скелеты людей, части одежды и обуви, седла.
По рассказам старых людей закрытие старинного пути по Долине бесов по повелению китайского императора случилось в начале XIX века. Из Пекина в Кашгарию шел караван, везший казенное серебро под охраной войска и чиновников. Разразилась сильная буря, разметала людей, животных и все имущество по пустыне. Люди, посланные для розысков погибших, не могли найти ничего. Тогда по повелению богдыхана все станции по этой дороге были разрушены, колодцы завалены камнем, а дорога наказана - ее бичевали цепями и били палками и было запрещено кому бы то ни было ходить по этой дороге. Это запрещение долго соблюдалось, и про существование этой дороги стали забывать. Но мало-помалу отдельные смелые люди - охотники в поисках дичи - стали заходить все дальше и дальше по старой дороге, и наконец, ею стали пользоваться смельчаки в месяцы осени, когда бури более редки, а в некоторых колодцах появляется вода; кроме того, редкое выпадение обильного снега дает возможность проехать этим путем зимой.
Когда я в течение трех дней познакомился с тем, как глубоко страшные бури изрыли, источили красные породы, выступающие в Долине бесов, я понял, почему ее называют также Сулк-ассар, что значит "фантастический город". Это было нечто совершенно поразительное, трудно описуемое, и я подумал, что если бы нашелся художник, который захотел бы изобразить все формы этого города, ему пришлось бы поработать много дней, чтобы нанести их красками на бумагу, и многие позавидовали бы ему.
Я забыл еще упомянуть, что в течение ночей, которые мы провели в Долине бесов, я явственно слышал отдаленный звон колокольчиков, иногда как бы ржание лошади или рев ишака, а иногда как будто отдаленную музыку.
Проводник, которому я сказал об этих звуках, подтвердил, что и он слышал их, но что на них не нужно обращать внимания. Опытный охотник не слушает их, тогда как неопытные, по его словам, иногда ходили выяснить причину этих звуков, которые завлекали их все дальше и дальше, пока обманутые люди не теряли дорогу и не погибали, так как это поют и плачут нечистые духи пустыни. Я думаю, что эти звуки создаются слабыми порывами ветра в этой пустыне, представляющей такие разнообразные и сложные формы поверхности.
На четвертый день к вечеру нас обрадовало появление скудной растительности. Резкий рельеф начал сглаживаться, ложбины, выдутые ветрами, стали оканчиваться замкнутыми котловинами, на дне которых дожди создали гладкие блестящие площадки глины, которые называют хаками. Довольно большое озеро Шона-нор занимало более крупную впадину. Вода озера была соленая, но в него втекала небольшая речка Курук, где наши верблюды после трех с лишним дней поста могли полностью утолить свою жажду. Здесь уже начались заросли хармыка, камыши, а на озере плавали утки и турпаны, вероятно из пролетных стаек. На кустах я заметил саксаульную сойку, пустынную славку, чеккана. За озером Шона-нор, где началась уже растительность, все деревья тограка, т. е. разнолистого тополя, были наклонены на юго-восток, а сторона их стволов, обращенная на северо-запад, лишена коры, которую, очевидно, сдирают переносимые ветром песчинки. О силе ветра свидетельствует и наклон стволов, который показывает также, что господствуют бури с северо-запада. Попадается много искалеченных мертвых деревьев, истертых песком и галькой. У дороги попадались гряды, сложенные из мелкой гальки и гравия, величиной до лесного ореха и высотой до трех аршин. Эти гряды, очевидно, были наметены ураганами и доказывают силу последних. Легко себе представить, как метет буря, которая в состоянии переметать по земле камешки величиной в лесной орех и даже подбрасывать их при сильных порывах до лица человека. На следующий день, повернув на север, мы к полудню встретились с караваном Лобсына и сделали привал. Лобсын приехал сюда не по большой караванной дороге с казенными станциями, а по расспросам в Пичане и Чиктыме узнал, что имеется более короткая и прямая дорога без станций, но вполне удобная для путников, не нуждающихся в крове и имеющих запас хлеба и фуража. Он прошел по ней, выиграв один день во времени и довольно много в расстоянии.
Лобсын рассказал, что после оазиса Люкчуна, протянувшегося на несколько верст на восток вдоль арыков, выведенных из реки, караван вступил в долину между скалистыми горами, составляющими продолжение Ямшин-тага, и песчаными горами Кум-таг. Он ехал по ней до селения Кичик, где Ямшин-таг отошел в виде низких холмов в сторону. Миновали глиняную крепость Пичан с китайским гарнизоном, не заходя в нее. Ночевали на окраинах таранчинских поселков, покупая зеленый корм для животных, так как подножный был слишком скудный. Миновали селения Чиктьш, Сарыкамыш, Опур и Кара-тюбе; из последнего повернули на юг, где и встретились со мной.
Так как Лобсын, избрав более прямую дорогу, оставил далеко в стороне город Хами, я решил продолжать путь на восток вдоль северной окраины Чол-тага, до выхода на большой тракт, идущий из Хами в Сачжеу.
Соединившись с Лобсыном, я, конечно, отпустил проводника Ходжемета, который поехал назад не по Долине бесов, а по той дороге, по которой пришел Лобсын, чтобы на полученные от меня деньги купить кое-что в Чиктыме. Мы же шли еще три дня прямо на восток, а затем повернули на юго-восток через Хамийскую пустыню. Но на этом пути до Сачжеу я не буду описывать пройденную местность так подробно, как в Долине бесов, потому что она была более однообразна.
* * *
От автора . Любитель приключений Кукушкин мог только отметить частоту и чрезвычайную силу бурь на своем пути из впадины Турфана - Люкчуна на восток, вдоль южного подножия Тянь-шаня, известную также из описаний других путешественников, но объяснить это явление не мог. Автор может заполнить этот пробел, чтобы удовлетворить любознательность читателей.
Нужно заметить, что Центральная Азия вообще отличается обилием ветров и бурь, что обусловлено устройством поверхности этой обширной страны, занимающей внутреннюю часть материка Азии. Рассматривая хорошую рельефную карту Азии, легко заметить, что Центральная Азия в общем представляет обширную впадину окружению почти со всех сторон горными странами: с севера, с места слияния рек Аргуни и Шилки, образующих Амур, ее окаймляют горы Забайкалья, Восточного и Западного Саяна и Алтая, поднимающиеся местами выше снеговой линии и потому несущие ледники. На западе, вдоль границ Центральной Азии, тянутся горные цепи и нагорья Джунгарского Ала-тау, Тянь-шаня и Памиро-Алая. На юге цепи Куэн-луня, Нань-шаня и Цзинь-лин-шаня образуют высокий барьер, южнее которого еще выше поднимаются горы Тибета и Гималаи. Только на востоке нет такого сплошного и высокого заграждения. Здесь на севере тянется до 44° хребет Б. Хинган, поднимающийся только до 1 200-1 800 м абсолютной высоты, а южнее его расположены не более высокие цепи Шаньсийских гор; и влажный воздух с Тихого океана имеет наиболее свободный доступ в глубь Центральной Азии и приносит туда влагу, необходимую растительности.