Приблизительно три тысячи лет назад на смену древней Мохенджо-Даро пришла цивилизация классической Индии. Какое-то время эта культура тоже процветала, а потом тоже умерла. Древние города опять рушились, и там, где еще вчера стояли здания университетов, неграмотные дикари строили свои шалаши. Кони кочевников щипали траву, выросшую на площадях некогда неприступных столиц. На Индию вновь опустилась ночь, а когда рассвело, все (народы, религия, язык и царские династии) снова были совсем другими.
Последняя глава индийской истории началась приблизительно полторы тысячи лет назад.
Поезд все еще вез меня через Индию на восток. Его колеса стучали на стыках рельсов, а мне казалось, будто я слышу, как часы дотикивают последние секунды отпущенного миру времени.
6
Еще день спустя я добрался до Варанаси. В Индии сотни священных городов, но этот – самый священный из всех.
Варанаси был битком набит жителями. И все они круглосуточно орали. Паломники, жуликоватые подростки, прокаженные, тело которых напоминало убегающее тесто, голые дети, продавцы наркотиков и полицейские с бамбуковыми дубинками. А между ними – коровы, собаки, обезьяны и козы с козлятами. Улицы здесь были такими узкими, что по некоторым пройти я так и не смог. Обитаема была каждая, даже самая крошечная щель. Этот город и состоял из одних щелей.
В первый же вечер я сходил прокатиться по реке Ганг. Протиснулся по тесным улочкам, пару раз чуть не грохнулся в темноте с высоченной набережной. Тротуары были выше щиколотки забиты фекалиями и жидкой грязью. Зато через каждый метр взгляд упирался в храм, часовню, слоноголовую статую или увитого цветочными гирляндами божка. Бесконечными рядами шли лавочки, торгующие всем необходимым для курения гашиша. Зазывалы хватали меня за руки.
Я прошел по длинному неосвещенному тоннелю, в котором паслось несколько горбатых коров, и вышел наконец к священной реке. У кромки воды крысы, размером с кроликов, пытались ловить рыбу. Вдоль набережной были пришвартованы длинные лодки. На одной из них я и отплыл.
Лодочников было двое. Пока они отвязывали свою посудину и разматывали весла, ко мне подскочил мальчонка лет семи:
– Хотите криминала, sir?
Я удивился:
– Криминала? Криминала точно не хочу.
Один из лодочников пояснил:
– Он имеет в виду гашиш.
– Гашиша тоже не хочу.
– Хороший! Очень забористый!
– Я не курю гашиш. Я курю сигареты.
Мальчонка с жалостью на меня посмотрел и пошел прочь. Вслед ему я крикнул, что наркотики – штука вредная. От них может испортиться карма. Не поворачивая головы, ребенок ответил, что он живет в Варанаси. Здесь, если искупаться в Ганге, карма сразу станет как новенькая.
Сидеть в лодке было неудобно. Немного наклоняешься в сторону, и посудина может просто перевернуться. Лодочники болтали между собой по-английски. Тот, что почумазее, несколько раз повторил, что каста, к которой он принадлежит, древнее и почетнее, чем у его коллеги. Еще он показывал пальцем на берег. Там на ярко освещенных пристанях горели факелы, музыканты били в бубны, а толпящиеся вокруг люди громко пели и махали руками.
– Праздник. В честь одного из наших богов. Знаешь, сколько в Варанаси богов?
– Сколько?
– Триста шестьдесят пять! А знаешь, что это означает?
– Что праздник у вас каждый день?
– Точно!
Ночь была темная. Рядом с нашей лодкой плыли бумажные розетки. На каждую из них были насыпаны розовые лепестки, а сверху еще и поставлена свечка. Кроме того, в воде плыли тонны фекалий. Священный Ганг – довольно грязная река.
7
Толком поспать той ночью мне так и не удалось. Невозможно заснуть, когда сорок тысяч человек прямо у тебя под окнами поют дурными голосами свои мантры. В полной темноте паломники подтягиваются на набережную и ждут рассвета. А с первыми лучами солнца бросаются в грязную воду, смеются и радуются, полощут рты и отмывают в священном Ганге лица детей. Потом, выйдя на берег, молятся всем известным богам, обсыхают и в знак очищения сбривают все волосы на голове и теле. Прямо на набережной. Даже женщины.
В голову лезли ненужные мысли. Я лежал с закрытыми глазами и думал о том, что старость похожа на американские горки. Знаете, там сперва тебя сажают в тележку и начинают медленно втаскивать на самый верх. Эта фаза всегда казалась мне куда более жуткой, чем спуск. Нестись вниз – страшно, но все же стерпеть можно. А тут: ты купил билет, влез в тесную тележку и еще до того, как она тронулась, понял, что ехать совсем не хочешь. Не желаешь, чтобы это происходило. Но менять решение поздно. Нравится или нет, ты все равно ползешь туда, куда не хочешь.
Так и со старостью. Быть дряхлым, немощным, скрюченным, ничего не соображающим и писаться под себя – когда все это уже случилось, переживать поздно. Тем более не стоит переживать из-за смерти. Пока ты жив, чего и париться, а тем, кто уже умер, бояться тем более нечего. Но знать, что впереди именно это, невыносимо. Скрипя несмазанными деталями, тележка тащит тебя все ближе к концу. Хочешь ты или нет – поменять все равно ничего нельзя.
Часов в пять я выбрался из постели и закурил. Отель у меня был хороший и недорогой. Перед входом располагался небольшой пруд с зеленой водой. Уверяли, будто пруд собственноручно вырыл индусский бог Вишну. На этом месте одна из его дам потеряла сережку из носа. Вишну пытался ее отыскать и вырыл здоровенную яму, которую с тех пор уже пять тысяч лет подряд все никак не соберутся засыпать.
Сразу за моими окнами начиналась крыша соседнего здания. Она торчала так близко, что потрогать ее я мог, не вставая с кровати. На крыше, завернувшись в одеяла, спали люди. Еще там паслась большая корова. Понятия не имею, как индусы ее туда втащили.
Но главный аттракцион в Варанаси – это круглосуточно горящие погребальные костры. Умереть в Варанаси и сгореть в костре на берегу Ганга – мечта любого индуса. Я умылся, натянул куртку и решил, что схожу посмотреть на кремацию.
Последние лет семьсот – восемьсот весь кремационный бизнес Варанаси находится в руках касты "доум". Занятие немудреное: члены касты продают родственникам дрова, а после сожжения тела собирают пепел в урны. В этом бизнесе они полные монополисты. Цены на свои услуги "доум" установили просто запредельные. Например, кубометр дров у них стоит столько, сколько средний индус зарабатывает за неделю. И это при том, что на кремацию не очень толстого человека уходит три-четыре кубометра. Ну а поскольку каждые десять минут в Варанаси кремируют двух покойников, то, как вы понимаете, каста "доум" является одной из самых состоятельных в Индии.
Кремация происходит прямо на набережной. Я вышел из отеля и закурил. Справа от входа на корточках сидела взрослая женщина. Задрав пестрое платье, она писала прямо на тротуар. Идти до крематория было от силы три минуты. Сложенные поленницей дрова, поставленные прямо на землю носилки с покойниками, несколько погребальных костров. Перед каждым сидит служитель. Палочкой ворошит тлеющие кости. Чуть в стороне своей очереди ждут еще несколько тел. Каждое из них завернуто в белый саван. Чтобы рассмотреть все получше, я сделал шаг вперед и ногой наступил на одни носилки. Под подошвой что-то хрустнуло. Вежливые родственники, стоявшие здесь же, скривились, но промолчали.
Если у родственников не хватает денег выкупить урну, то пепел передают саду – святым мудрецам. Совершенно голые саду обитают здесь же, рядом с крематорием. Пеплом они натирают свои тела, а из крупных костей могут изготовить какой-нибудь сувенир. Впрочем, заниматься рукоделием мудрецам лень. В основном они бродят по набережной, попрошайничают, валяются на земле, спят, онанируют или играют с обезьянками.
В утреннем сумраке один из крематоров разглядел мое европейское лицо, отложил палочку и подошел поближе.
– Экскурсия? Хотите, проведу экскурсию? Это не дорого! Проходите сюда. Я расскажу. У вас есть крупные купюры?
Он указал дверь в стене: там располагалось помещение, где умерших готовили к последним обрядам. Дверь была узкая. В помещении было темно и холодно. По крутым каменным ступеням я вскарабкался на второй этаж. Оттуда была хорошо видна вся гангская набережная. Крематор что-то говорил, но я почти не понимал его английского.
Я облокотился на ограждение. Дым от тлеющих человеческих тел ел глаза. Индус продолжал бубнить:
– Кремейшн из эдьюкейшн! Мы помогаем людям! Посмотрите вокруг: после кремации в Варанаси у всех этих людей будет отличная карма!
Я огляделся вокруг. Глаза привыкли к темноте, и теперь я различал: в углах комнаты прямо на каменном полу лежали индийские старики. Их было много. Может быть, сорок человек. Молча и неподвижно они лежали и ждали момента, когда умрут. Они прибыли в священный город Варанаси, чтобы умереть и получить хорошую карму. Но пока не умерли и просто ждали. Лежали с закрытыми глазами. После того как смерть их все-таки коснется и сиплое дыхание перестанет вырываться из старческих губ, ушлые мужички, члены касты "доум", за руки, за ноги отнесут тело вниз и кремируют на костре из дорогих дров. А пепел отдадут родственникам или развеют над водами Ганга. Да и может ли быть иначе? Ведь все, что родилось в нашем мире, рано или поздно должно умереть.
7. Сиань – Сычуань
1
Ночь я провел в городе Сиань, а утром сел на автобус и поехал осматривать терракотовую армию Желтого императора.
Армия – главный туристический аттракцион Китая. По популярности она даже чуточку опережает Великую стену. Обнаружили ее случайно. В 1974-м местные жители решили выкопать колодец. Однако, начав копать, из-под земли пораженные крестьяне извлекли глиняного воина в полном вооружении. Причем на дне ямы виднелось еще множество рук, ног и доспехов. Находка крестьян напугала. Воину они на всякий случай раскололи голову и сбросили назад в яму. Но поскольку докопаться до воды все равно не удалось, о находке сообщили властям.
Армию извлекают из-под земли больше тридцати лет. Но конца раскопкам все равно не видать. Тысячи воинов, сотни коней, глиняные лучники прищурили правый глаз. Место раскопок, словно стадион, накрыто громадной крышей. В самом раскопе царит полумрак. Воины бесстрастно и бесстрашно смотрят прямо перед собой. Их лица спокойны. Руки уже какую тысячу лет сжимают оружие. А возле раскопа в почетном карауле замерли военнослужащие Народно-Освободительной армии КНР. Такого же роста, с похожими чертами скуластых лиц. За последние двадцать три века у китайских военных здорово поменялась униформа, но в остальном все по-прежнему. Воины отважны, полководцы мудры, Китай – самая великая империя планеты.
Живые солдаты, охраняющие глиняных воинов, – эта картинка помогает понять очень важную штуку. Ты заглядываешь в раскоп и осознаешь, что Китай практически вечен. Эта цивилизация возникла одновременно с древним Вавилоном и пережила расцвет тогда же, когда древний Рим. Но где они, эти Вавилон с Римом? А Китай – вот. Тысячи лет истории, сотни ушедших поколений – и ничего не изменилось.
Сегодня Китай – это миллиард человек населения плюс самая динамично развивающаяся экономика планеты. Эта страна пережила войны, катастрофы, бунты, вторжения и дворцовые перевороты... Однако она все та же. И что бы ни произошло дальше, Китай все равно будет существовать. Эта империя победила само время.
Не сумев утрамбовать все прошлое человечества в непрерывную линию от питекантропа до наших дней, последнее время историки предлагают другую концепцию, посовременнее. Они считают, что прошлое стоит мерить отдельными цивилизациями. Раз никакой общей, одной на всех истории позади у нас нет, значит, есть много отдельных историй (логично?). Даже университетские учебники по истории теперь делятся на отдельные тома: "Европейская цивилизация", "Египетская цивилизация", "Цивилизация ислама", "Цивилизации доколумбовой Америки". И самая длинная из всех – "Китайская цивилизация".
Авторы учебников утверждают: история – это не линия, а поле, на котором растет множество цветов. Между собой цивилизации никак не связаны. Какие-то из них умирают быстро. Другие живут на протяжении тысячелетий. Если читатель не дурак, то поймет: апокалипсис вовсе не неизбежен. Если его можно избежать, мы его избежим.
Насмотревшись на терракотовых воинов, нащелкавшись камерой, туристы выходят на свежий воздух. Улыбаются и идут пить кофе или Sprite. Настроение у них приподнятое. Вслух об этом никто не говорит, но вывод туристы делают правильный. Если уж Китай смог победить историю, то скорее всего с этой задачей справимся и мы. Пусть наши собственные цивилизации появились на карте мира позже, чем Китай. Зато они никогда с этой карты не исчезнут. Точно так же как Китай, мы переживем все войны, все революции, все катаклизмы, все концы света. Раз это удалось Китаю, значит, это возможно – ведь правда? Значит, и мы тоже можем существовать вечно.
2
Отыскать автобус, идущий от императорских могил назад в Сиань, мне удалось с большим трудом. Автобус был тесный, переполненный. На сиденье, рассчитанном на двух седоков, уместилось сразу пятеро, причем трое из них непрерывно курили. Но главной проблемой было даже не это, а то, что я не был уверен, что еду в правильном направлении. Несколько раз я пытался выяснить у водителя или у пассажиров, скоро ли мы попадем в город, однако ответа так и не добился.
Китай – сложная страна. Ездить здесь – это как, будучи глухонемым и подслеповатым, без светофора переходить скоростное шоссе: никогда не знаешь, что случится в следующую секунду. Даже жесты в Китае не такие, как у нас. Цифру "десять" здесь показывают, скрещивая указательные пальцы рук. А цифру "шесть" – отгибая мизинец и большой палец.
Запомнить слишком короткие китайские слова невозможно. Выучить хоть один иероглиф – немыслимо. А по-английски китайцы говорить не умеют. В результате вы не можете ни спросить дорогу, ни уточнить цену, ни поблагодарить, ни возразить, ни даже позвать на помощь. А что бы ни сказали вам, вы не поймете.
Автобус все трясся по незнакомой дороге. Я во все глаза смотрел в окно и боялся, что если пропущу свою остановку, то потом никогда в жизни не сумею ее отыскать.
Отдельная сложность: китайская кухня. Поесть в Китае – спорт, в котором лично у меня шансов не было. В Сиани сразу за моим отелем начиналась развеселая улица, состоящая из одних кафе. Вчера вечером я изучил ассортимент и приуныл. Посетителям предлагались блюда из освежеванных гадюк, хорошо проваренных кошачьих голов, засахаренных скорпионов на шпажках, а также студень из морских звезд, пельмени из саранчи и много всего прочего в таком же роде. Ясное дело: все это аттракцион, рассчитанный на туристов. Однако то, что едят сами китайцы, от перечисленного отличается не очень сильно. Например, местные крестьяне прямо на улице торговали незнакомыми мне овощами и живыми жабами, упакованными в огромные сетки. Я был не против купить и жабу, да только как бы я стал ее готовить?
Отыскав более или менее цивилизованное кафе, вчера вечером я попытался съесть курицу. Заказ принимала вежливая официантка. Симпатичная в общем-то девушка. Единственная проблема: как и все в Китае, она любила харкать на пол. Удивительная национальная особенность: все, с кем бы вы ни разговаривали, посреди разговора вдруг начинают громко прочищать горло и отвратительно харкают прямо вам под ноги. На пальцах я пытался объяснить официантке, что хотел бы не очень spice, не совсем огнедышащее блюдо, а так, средней остроты. Та вроде бы поняла. Но есть принесенное ею блюдо я все равно не смог.
От первого же кусочка курицы у меня запылал мозг. Прежде я не мог и представить, что еда бывает настолько острой. Я почувствовал, что сейчас потеряю сознание и вниз лицом упаду на заплеванный пол. Недожеванный кусок я выплюнул назад в тарелку. Попытался закусить кусочком хлеба, чтобы сбить остроту. Это было бесполезно: вкус перца я чувствовал на языке еще сутки.
Совсем вечером я повторил попытку. Зашел в другое кафе и заказал совсем другое блюдо. Результат оказался точно таким же. Дальше экспериментировать было бесполезно. Пора было переходить на европейский фаст-фут: чипсы, снеки, сандвичи, комбинированные обеды в McDonalds. Так что утром в продовольственной лавке на автовокзале я купил себе вроде бы арахис: небольшой пакетик, надпись иероглифами, внутри на ощупь что-то круглое. Не ахти что, но перед этим я не ел уже почти сутки. Пусть теперь будут хотя бы орешки.
Стоит ли говорить, что никакого арахиса в пакетике я не нашел? Когда я заглянул внутрь, там обнаружился чей-то порубленный на позвонки хвост. Запах от него шел омерзительный. Поесть опять не удалось.
3
Времени до моего отлета из Китая оставалось еще почти два дня. Я решил, что успеваю съездить в город Лешань. Главная тамошняя достопримечательность – гигантская статуя Большого Будды, который по-китайски называется Ду-Фо.
От пирса к изваянию ходят хлипкие прогулочные суденышки. Я купил билет и поднялся на борт. Матросы велели всем надеть оранжевые спасательные жилеты. Они были старые, потертые. Едва отвязали веревки, которыми кораблик был привязан к причалу, как течение подхватило нас, отнесло на середину реки, начало разворачивать носом на скалы. Рулевой крутанул штурвал, кораблик заскрипел, задрал нос и Большого Будду я увидел неожиданно. Он был неимоверно огромный.
Скала рассекала реку почти пополам. И на ней, во всю высоту, был высечен Ду-Фо. Колени до высоты девятиэтажного дома. Туловище размером с футбольное поле. Голова – будто церковный купол.
Корабль сразу же снесло в сторону. Вода в реке была цвета капуччино. Иногда вдоль борта проплывали отломанные ветки или полиэтиленовые пакеты, и тогда становилось заметно, какое бешеное в реке течение. Полторы тысячи лет назад кататься по этой реке решился бы только полный псих. Изгиб считался смертельно опасным. Корабли бились о скалы, людей затягивало в водовороты, грузы ухали на дно, капитаны бледнели, едва заслышав слово "Лешань". А в хижине на берегу, неподалеку отсюда, жил буддийский монах. Он видел, что творится, и очень переживал. Для него суть проблемы была ясна: у данного места что-то напутано с кармой. Как-то к его хижине вынесло очередную порцию утопленников, и после этого монах все-таки решил вмешаться. Из скалы, о которую так долго бились лбы моряков, он решил высечь статую Будды. Взял кайло и молоток и отправился ваять.
Для Китая это были тяжелые времена. Последние пару-тройку веков Поднебесную лихорадило. Династии сменяли друг дружку так быстро, что рябило в глазах. Сперва то, что было единым Китаем, оказалось поделено между четырьмя враждующими государствами. Еще через двадцать лет – уже между девятью. Без перерывов шли гражданские войны, военные перевороты, массовые репрессии населения и вторжения варваров. Воевали все против всех. В результате за триста лет население Поднебесной сократилось с пятидесяти шести миллионов человек до одиннадцати миллионов. Больше чем в пять раз...