- Будешь ходить к нам еще? Будешь воровать золото? - приговаривал Мафу.
Когда вся спина вора покрылась красными и синими подтеками и кровь выступила коралловыми каплями на смуглой коже, Лю Пи, державший свечу, заявил:
- Довольно, Мафу! Пускай идет к чорту!
Мафу стегнул еще раз-другой и встал, переводя дух. Вор продолжал лежать, дрожа всем телом.
- Не убил ли ты его? - встревожился Лю Пи.
- Веревкой человека не убьешь! - усмехнулся Мафу и толкнул вора ногой в бок со словами:
- Вставай, негодяй, и уходи, если не хочешь второй порции.
Избитый поднялся, кряхтя, на колени и потянулся за киркой, лежавшей у подножия забоя.
- Нет, кирка нам останется! - заявил Мафу и забросил ее подальше на уступ.
Вор захватил рубаху, кисет и трубку, сложенные в стороне, и, под конвоем обоих рудокопов, поплелся по штреку к шахте. Дойдя до лампы, Лю Пи приказал:
- Проводи его наверх, Мафу. Я останусь еще, приберу, что он напакостил.
Вернувшись к забою, Лю Пи тщательно осмотрел жилу. Вор, торопясь добыть побольше золота, долбил те части жилы, в которых виднелось много зерен металла; отбитые им куски кварца у подножия забоя составляли порядочную кучку. Лю Пи, бормоча проклятия, пересмотрел кварц и отложил в сторону все кусочки, содержавшие золото. За этим занятием застал его возвратившийся Мафу.
- Он грозится донести лое, что мы скрыли богатую жилу, избили его и отняли кирку. Жаль, что мы не убили его!
- Пусть себе грозится, - сердито ответил Лю Пи. - Если донесет, ему тоже не поздоровится.
- А ты знаешь его?
- Как не знать! Рудокоп из Дагуна, Цзинь Тай что ли зовут его. Лентяй, бездельник. Себе отвода не берет, а нанимается то к одному, то к другому хозяину и ворует у них золото. Потом шатается где-то, в Чугучаке, в Шихо, живет на краденое. Уже с год ничего о нем не было слышно, пропадал где-то. И в тюрьме он не раз сидел.
- Боюсь, что он донесет лое, - сказал Мафу.
- Прямо не донесет, а слух по рудникам пустит…
С этой ночи наши рудокопы стали трудиться еще усерднее, чтобы поскорее доработать богатое место. По ночам они поочередно спали на дворе у устья шахты, так что вор не мог спуститься туда, не потревожив спящего. Время было еще летнее и ночи достаточно теплые.
Мальчики обратили внимание на странное поведение старших и стали внимательно пересматривать куски руды, вынесенной из шахты.
Их поиски не остались без результата; то в том, то в другом кусочке им попадались зерна золота, не замеченные рудокопами при слабом свете лампы. Мальчики усердно выбивали эти зерна и накопили себе "на черный день" порядочное количество их, храня свой капитал в тряпочке, запрятанной в щель ограды. В свободные часы они вытаскивали свое сокровище и любовались им, пересыпая золотые крупинки и оценивая их стоимость. Табаку у них теперь было вдоволь, и они позволяли себе курить не только каждый раз по выходе из шахты с рудой, но и на холмах, когда ходили за топливом. Кроме табаку, они иногда покупали и лакомства - земляные орехи ло-ху-ши, пряники, которые были так тверды, что их приходилось давить между камнями, сахар-леденец.
Через неделю после поимки вора настала опять очередь Лю Пи молоть руду на мельнице. Когда он и Мафу явились с первыми корзинками, Ли Ю встретил их возгласом:
- Вот и счастливчики явились! Увидим, какое у вас богатство, увидим! Люди говорят, что шибко много золота в вашей жиле.
- Шибко много врут, - ответил Лю Пи сердито.
- Будто врут? - усмехнулся Ли Ю. - Зря говорить не стали бы.
- Зачем зря! Гнезда иной раз попадаются, но настоящего богатства нет. А из каждого гнезда людская молва сто сделает, сам знаешь.
Ли Ю недоверчиво покачивал головой и стал просматривать высыпанную руду. В это время на двор вышел лое.
- Ну-ка, показывайте вашу богатую руду! Слышал и я, что ваш отвод под конец наградил ваши труды, - сказал он насмешливо, наклоняясь к кучке кварца. - Не видать что-то! Вы, дьяволы, наверное все выковыряли и спрятали, а? - прибавил он строго, впиваясь прищуренными глазками в лица рудокопов. - Смотрите у меня!
- Ничего не спрятали, та-жень! - спокойно заявил Лю Пи, давно уже приготовившийся к этому допросу. - Богатые куски отложили только, в последних корзинах принесем. Сам увидишь, велико ли богатство.
- То-то! Если утаите что-нибудь, всю фанзу перерою, всю шахту осмотрю. И найду, от меня ничего не скроете. Я все знаю, что на руднике делается!
Он повернулся и пошел к себе. Но на пороге фанзы остановился и прибавил:
- Когда принесете богатую руду, позовите меня. Я посмотрю, много ли сдаете.
- Ишь, мошенник! - пробормотал Мафу, когда дверь захлопнулась.
- Сколько бы ни принесли, все скажет мало, - прибавил Лю Пи.
- А вы не очень скупитесь, - посоветовал Ли Ю. - Рассердится, придет к вам в шахту, увидит золото в забое и отнимет у вас отвод. Поставит своего человека докапывать или продаст другому рудокопу за хорошую взятку.
- Знаем мы эти шутки! - усмехнулся Лю Пи.
- Мы себе руки отшибаем и спины гнем, долбя жилу с утра до вечера! - воскликнул Мафу. - А он, жирный боров, только ест, пьет да на кане лежит.
- На то он начальник рудника и должен порядок оберегать.
- Все они на наш счет наживаются, черти! - заключил Мафу, отправляясь снова за рудой.
После нескольких путешествий взад и вперед Мафу и Лю Пи также остались на мельнице дробить руду, которую потом приносили одни мальчики. Только в конце оба рудокопа отправились домой сами, чтобы принести припрятанные в шахте богатые куски и отклонить от себя подозрение и гнев начальника. Они все же принесли куски кварца похуже, в которых, однако, также блестело золото. Когда рудокопы высыпали две неполные корзины этой дани к ногам лое, глаза начальника заблестели жадностью, и он воскликнул:
- Вот какое богатство попалось вам, счастливцы! Но, знаете, за богатую руду в казну следует платить не десятую часть золота, а пятую.
Лю Пи был поражен. Как старый рудокоп, он знал, что в казну всегда поступала десятая часть золота, сколько бы ни давала жила. Выдумка начальника, очевидно, желавшего присвоить себе столько же, сколько поступало в казну, озадачила его.
- Как так, лое? - пробормотал он смущенно. - Казна получает с лана один цын, а за помол еще пять фынов, таков закон.
- Что ты учишь меня! - вскипел лое. - Так было прежде. А теперь новое распоряжение получено из Пекина: с богатой руды брать не один цын, а два, потому что казне много денег нужно. Война началась, в Туркестане мусульмане бунтуют, в Кульдже дунгане.
- Вот как! Война будет? - удивился Лю Пи. - А мы и не слыхали ничего.
- Дунгане - хороший народ, - усомнился Мафу, - чего им бунтовать?
- Дунгане и мусульмане всегда были бунтовщиками! А за помол богатой руды также плата дороже, - прибавил лое, заметив, что его выдумка об удвоении отчислений в казну не встретила сильного отпора. - За помол теперь я посчитаю по восемь фынов с лана ввиду военного времени.
- Помилуй, лое! - взмолился Лю Пи. - Этак нам придется отдать больше четвертой части нашего золота! Будь милостив!
- Новый закон требует, я должен исполнить. Если не наберем денег на войну, всем нам худо будет, дунгане, ограбят всю страну.
Рудокопы замолкли. Они спорили с надзирателем больше для вида, чтобы он думал, что они сдают все золото, и ему не пришло в голову производить обыск, который мог кончиться для них плохо. Золота у них было достаточно припрятано, и уступить надзирателю лишнюю долю из предъявленного было хоть и обидно, но не очень разорительно. Надзиратель же, подозревая, что рудокопы утаили часть золота, но не надеясь на успех обыска, настаивал на своем требовании.
При взвешивании золота лое не преминул присвоить себе еще несколько цынов посредством своих двух фальшивых гирек.
Расчет был закончен около полудня.
- Вот что, Мафу, - говорил Лю Пи, подходя к фанзе. - На моем уступе богатое место уже кончается, на день-другой работы осталось, не больше. У тебя тоже конец скоро придет, потому что уклон у гнезда к нам, а не от нас. Я свой уступ кончу и пойду в Ван-Чжу-Вав-цзе присмотреть новый отвод. Ты поработаешь пока один. Я вернусь, сдадим остаток руды и перекочуем. Здесь уж нового счастья не дождемся, а там - кто знает?
ОХОТА НА АРХАРОВ
Через два дня Лю Пи доработал свой уступ и собрался в путь: сложил в мешок запас сухарей, немного муки и соли, чайник, чайную чашку и табаку; в кисет с табаком запрятал щепотку золота, чтобы платить за новый отвод и дать задаток за фанзу. Свернул валиком свой ватный матрасик и одеяло, привязал их и кирку поверх мешка.
Сделав накануне вечером все распоряжения Мафу и мальчикам, он отправился в путь чуть свет, чтобы пройти свой поселок, никому не попадаясь на глаза и не возбуждая разговоров. До Ван-Чжу-Ван-цзе считали пятьдесят ли, и он рассчитывал быть там уже к обеду. Лю Пи предполагал пробыть в отсутствии около недели, так как не хотел действовать наобум. Нужно было тщательно осмотреть все свободные отводы, поработать день-другой на облюбованных и выбрать самый подходящий.
После ухода хозяина Мафу продолжал работать один. Он был не из трусливых и не боялся оставаться в шахте в полном одиночестве, но мысли о горных демонах, хотя он и не верил в них, временами и ему лезли в голову. Золото шло хорошее, и Мафу вслух похваливал жилу, чтобы задобрить невидимых. Так как руды стало вдвое меньше, то рудоносы спускались в шахту гораздо реже, раза четыре за день, да и то уносили неполные корзины. Мафу каждый раз задерживал их подольше разговорами, а на обед и ужин заказывал им свои любимые кушанья, подробно объясняя, как их вкуснее приготовить.
Так прошло три дня. На четвертый день Мафу заметил, что золота в жиле становится все меньше и меньше.
"Старик прав, - подумал он, - богатое место кончается".
После обеда видимого золота совсем уже не стало. Кварц был такой же чистый и белый, как и раньше, когда он еле окупал усиленный труд рудокопов. Побившись больше часа и убедившись, что золота нет, Мафу бросил забой и до вечера занимался толчением и промывкой припрятанной богатой руды. Он решил не сдавать ни куска ее на мельницу.
"Пусть придет лое и смотрит сам во все глаза. Буду теперь только полдня ковырять ее, а полдня толочь и мыть богатое. Вернется Лю Пи - все будет готово к отъезду".
Так размышлял Мафу, вылезая вечером из шахты. Наевшись досыта и попивая чай, он вдруг сказал мальчикам:
- Вот что я надумал, нахалы: пойдем завтра на охоту.
- А как же шахта? - спросил Пао, считавший себя теперь представителем интересов своего отсутствующего дяди.
- Опять пошла крепкая руда и бедная, мальчик. Лю Пи сказал, уходя: "Когда кончится хорошее место, можешь отдохнуть, Мафу". Вот мы и отдохнем и поохотимся. В Кату пойдем, там архары есть, а нет - так хуан-янга подстрелим. Давно мы уже мяса не ели… А теперь спать ложитесь. Завтра пойдем - еще темно будет. Да приготовьте корзины, чтобы взять с собой чайник, чашки, заварку чаю, сухарей. Я почищу ружье и тоже спать лягу.
Через четверть часа в фанзе уже было темно и слышалось только храпенье Мафу, покрывавшее спокойное дыхание мальчиков. Когда молодая луна скрылась за Дарбутинскими горами и стало совершенно темно, через ограду дворика перелез какой-то человек, ползком подкрался к шахте и исчез в ее мраке. Через полчаса он вылез с тяжелым мешком и, так же крадучись, исчез за оградой. Никто не видел ночного гостя.
Когда на востоке чуть заалела заря, мальчики, спавшие беспокойно в ожидании редкого для них праздника, проснулись и разбудили Мафу. Сборы были недолги: они наскоро съели оставшуюся от. ужина лапшу с луком, взяли корзины, ружье с принадлежностями, заперли фанзу висячим замком с замысловатым ключом, который запрятали в щель ограды, и пустились в путь.
Они прошли прямо через пустынную долину Чий Чу, направляясь к горам Кату, тянувшимся вдали мрачной стеной, чуть заметной в утреннем сумраке. Небо было сплошь покрыто мелкими кудрявыми облаками. С запада, с главных высот Джаира, дул довольно прохладный ветерок.
Через полчаса, когда уже было почти светло, путники достигли подножия гор, где скудная растительность пустыни стала немного обильнее: по сухим руслам, оставленным дождевыми потоками, росли более крупные кустики, частью обломанные жителями рудников, приходившими сюда за топливом. В обе стороны, словно обрезанные ножом, уходили крутые откосы хребта, голые, скалистые или покрытые осыпями щебня и обломков однообразно серого цвета.
Поднявшись по крутому конусу гальки и валунов, вынесенных водой из глубины гор, путники пошли вверх по ущелью, представлявшему такую же унылую картину: по узкому дну, усеянному серой галькой и обломками, росли кое-где чахлые кусты; с обеих сторон тянулись вверх скалистые или щебневые склоны, на которых только изредка ютились по рытвинам или между камнями мелкие кустики полыни и эфедры. Между тем на востоке восходящее солнце прорвалось сквозь легкую пелену облаков, и лучи его заиграли высоко на правом склоне, осветив мрачные скалы и гребни серых сланцев, которые заблестели, как стекло.
- Что, далеко еще, Мафу? - спросил Пао, немного уставший от быстрой ходьбы.
- Нет, недалеко. Скоро полезем наверх. Только помните, не разговаривать и итти осторожно! Архары могут быть близко.
Еще минут десять шли по ущелью, поворачивавшему то вправо, то влево и казавшемуся глубоким коридором. С обеих сторон иногда открывались боковые ущелья, круто уходившие вверх. В одно из них вскоре и свернул Мафу. Погрозив мальчикам пальцем, он пошел впереди, держа ружье наготове. Прежде чем поставить ногу, он осматривал почву, чтобы случайно не сбросить свободно лежащий камень или не наступить на сухую ветку. Мальчики старались итти так же бесшумно.
Вдруг Мафу остановился и указал на череп какого-то животного, белевший на дне ущелья, позади большого камня. По обе стороны черепной коробки были видны огромные бурые рога с поперечными выступами и бороздами, закрученные спиралью, с отогнутыми кнаружи острыми концами.
- Архар! - прошептал рудокоп. - Старый самец. Хун щелкнул языком от изумления, а Пао покачал головой.
- Подстрели такого же, Мафу! - сказал Хун топотом.
К вершине ущелье, довольно круто поднимавшееся вверх, стало менее мрачным; склоны были не так круты, пучки пожелтевшей травы чаще; наконец, оно разделилось на несколько ложбин, и в разных местах показались скалистые вершины хребта, освещенные солнцем, еще невидимым для наших путников. Мафу выбрал ложбину, тянущуюся на восток, и стал подниматься по ней с удвоенной осторожностью, по временам останавливаясь и прислушиваясь. Но, кроме легкого свиста ветра в щелях между скалами и шуршанья сухих кустов, ничто не нарушало торжественной тишины горной пустыни.
Ложбина кончилась у широкой седловины, между двумя плоскими вершинами, поднимавшимися еще выше. На их поверхности в разных направлениях тянулись полуразрушенные грядки невысоких скал, а в промежутках все было покрыто плитами того же серого камня, пестревшего пятнами лишаев. В щелях кое-где пробивались пучки травы и засохшие цветы, которые качались под напором ветра, тянувшего здесь уже с востока. Мафу остановился, спустил с плеч корзину и тихо сказал:
- Подождите здесь. Я пойду туда, - он показал на восточную вершину, - посмотрю, не видно ли где архаров… Сидите на одном месте…
Мальчики послушно опустились на камни под защитой скалистого гребня, а Мафу, согнувшись, пошел к вершине. Одетый в синюю рубаху и такие же шаровары, почерневшие от рудничной пыли и грязи, он почти сливался с темным фоном скал, когда приседал возле какого-нибудь камня, выжидая и прислушиваясь, или крался в тени скалистого гребня. Верхушка горы была голая и ровная. Поэтому Мафу не полез прямо на нее, а обогнул ее с севера, прижимаясь к скалам, и, притаившись за камнями, стал осматривать местность, открывшуюся впереди.
Там поднимались одна за другой такие же плоские вершины, местами обрывавшиеся утесами к соседним седловинам, местами сбегавшие к ним ровным откосом или россыпью обломков. Вдали на севере и северо-востоке синела высокая стена хребта Уркашара, вершины которого были еще скрыты в тучах. "Вот там много архаров, - подумал Мафу, - да жаль, туда и в два дня не дойдешь".
Вдруг он заметил какое-то движение на соседней вершине и вздрогнул от охотничьей радости. Под невысокой грядой скал на площадке в несколько квадратных метров отдыхало маленькое стадо архаров, голов в пять или шесть; они, очевидно, уже наелись и грелись под лучами утреннего, еще не жаркого солнца; одни лежали, поджавши ноги и вытянув морды на скудной траве, другие стояли. На камне несколько поодаль возвышался, словно статуя, крупный самец, который поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, охраняя своих самок и ягнят.
Мафу прикинул глазом расстояние; оно было немного велико для круглой пули его гладкоствольного ружья. Но подкрасться ближе с другой стороны оказалось невозможным, так как ветер тогда дул бы уже не в лицо, а сбоку, и можно было спугнуть чутких животных.
Мафу спрятался за камень и приготовил оружие: осмотрел замок, насыпал свежего пороха на полку, нашел расселину, через которую видны были архары, и расставил сошки ружья; затем тщательно прицелился в старого самца, стоявшего на скале боком к охотнику, и спустил курок.
Но охотнику не повезло - получилась осечка. Щелканье курка встревожило животное. Архар повернулся грудью к Мафу, представляя уже неверную для такого расстояния цель.
Рудокоп пробормотал проклятие и опять притаился за скалой, выжидая удобного момента. Архар поднял голову и усиленно втягивал в себя воздух. Лежавшие самки и ягнята вскочили и столпились на площадке, готовые бежать при первом знаке самца.
"Того и гляди, пустятся наутек! - подумал Мафу. - Придется стрелять в кучку".
Он осторожно взвел курок, перевел ружье влево, нацелился на самую крупную самку, стоявшую боком к нему, и выстрелил. Облачко дыма закрыло от него животных. Когда оно рассеялось, площадка была пуста. Архары, во главе с самцом, неслись на юг вдоль по гребню горы.
"Неужели промахнулся? Теперь не догонишь, пять-шесть ли пробегут, прежде чем остановятся", - подумал огорченный охотник.
Архары спускались крупными прыжками по россыпи глыб в ложбину, которая должна была скрыть их от глаз охотника. И тут одно из животных упало на колени, склонилось головой к земле, опять вскочило на ноги и пустилось вслед за исчезнувшим табуном.
"Подстрелил, далеко не уйдет", - подумал Мафу, подхватил ружье и вскочил на камень.