Для болельщиков спорт не имел никакого значения. Молодые люди - гимнастические брюки со штрипками, синие фуфайки - вокруг шеи белая полоса, подружки их со встрепанными прическами спортом никогда не занимались и не собирались заниматься, в глубине души даже чуть презирали столь грубое дело. Зато обязательно присутствовали на ответственных состязаниях, свистом и гиком выражая неодобрение или гнев, знали по именам выдающихся спортсменов, разбирали мельчайшие подробности их интимной жизни, вплоть до событий, неизвестных самим объектам пристального интереса. В общем, была эта публика "возле спорта", как существует "возле театра", "возле литературы".
Костя видел хорошо одетых самоуверенных молодых людей, модных, на иной вкус даже излишне модных, девушек. Говорили они с видом знатоков, щеголяли специальными терминами и яхтсменскими словечками: "сделал" яхту соперника, а не обогнал ее. Было Косте все это внове, и он с откровенной завистью глядел на Сеньку, державшегося с околоспортивными запанибрата. Еще раз Костя убедился в бывалости своего приятеля.
- Ну, чего стоять, рванем куда, - предложил околачивавшийся тут же Эдик, компаньон в прошлогодней экспедиции за рыбой.
- Самое время, - отозвался низенький чернявый молодчик, остриженный фасоном "Иванушка-дурачок". - Еще девяти нет.
У Кости перехватило дыхание. В девять они с Ниной уговорились встретиться на бульваре - как всегда. Чуть не забыл, такого еще не бывало!
Сказал отрывисто:
- Идти мне пора.
- Куда? Ты что? - удивился Шутько.
- Дело есть, тороплюсь. - Костя приплясывал на месте от нетерпения.
- Погоди, - Шутько отвел его в сторону.
- Насчет наличмана сомневаешься? Брось! У Додика папаша директор, не обеднеет, ежели нас, так сказать, угостит.
- Я не потому, действительно дело есть.
- Какое там дело вечером?
Рассказывать о Нине не хотел. Соврал:
- Брат просил домой к девяти вернуться.
- Как хочешь, - Сенька сплюнул и пожал плечами. - Посидели бы хорошо.
- Не могу! Честное слово не могу!
- Смотри сам.
Костя приветственно помахал новым знакомым и быстрым шагом направился на бульвар. По пути заглянул в какой-то двор, подставил голову под струю из водопроводной колонки. Освежившись, почувствовал себя бодрым, совсем трезвым.
Ни месте свидания появился как раз вовремя - Нина пришла спустя всего две-три минуты.
Бульвар был так же люден, как Дерибасовская, но уютнее, наверно, от раскидистых добродушных платанов. Разноцветные фонарики окрашивали могучие ветви и листья в причудливые тона. Живым серебром переливался фонтан. Мальчишки осаждали Дворец моряков, стремясь прорваться на картину, афиша которой предупреждала: "Дети до 16 лет…"
- Как дела? - спросил Костя.
- Как всегда, хорошо.
Вспомнила что-то, заулыбалась.
- Михаил придумал - интересно. Помнишь, возле пятого причала баржа с чугуном потонула?
- Помню.
- Он хочет заводских ныряльщиков собрать и металл из-под воды вытащить. Вроде воскресник морской. Молодец, правда? С войны баржа лежит, а никому…
- Знаешь что, - перебил Костя. - Идем в ресторан!
От удивления она сбилась с ноги. Быстро поправившись, опять зашагала в такт с Костей. Недоверчиво проговорила:
- Куда?
- В ресторан. Хоть сюда, в "Маяк".
С простодушным недоумением спросила:
- Зачем?
- Музыку послушаем, потанцуем.
- Здесь духовой оркестр скоро играть начнет. И танцевать будут.
- В ресторане интереснее.
- Не вижу ничего интересного, - продолжала недоумевать Нина. - Духота, наверно, водкой пахнет, пьяные.
- Эх, ничего ты не понимаешь! - с сердцем сказал он.
Нина снизу вверх посмотрела на него. Разговор нравился ей все меньше, начинал тревожить.
Костя тоже глядел на подругу. Она сердилась, лицо ее стало неприятным… Но и сейчас была Нина привлекательнее любой из девушек той компании, которую он только что оставил. Пусть пухлые губы надуты, брови сдвинуты, все равно лучше она любой из тех… Но "те" куда шикарнее, - неожиданно подумал Костя. - С такими девчонками в любой ресторан пойдешь.
А с Ниной? Критическим взглядом оглядел спутницу. Крепкие загорелые ноги без чулок, в простых маленьких туфельках, тщательно выутюженное не новое и не броское платье, заурядная прическа, губы не подкрашены, маникюра нет.
Тряхнул головой, отгоняя ненужные сравнения.
И вдруг, сама не зная, как это у нее получается, Нина проникла в его мысли.
- А, пожалуй, действительно… пойдем.
Он не ожидал, растерялся.
- Чего же ты? - настаивала она. - Пригласил ведь.
Спустились с бульвара на неширокую терраску, где был ресторан. Сквозь вечернее многолюдье Нина заметила в углу свободный столик - как раз на двоих. Когда шли туда, ему казалось, что со всех сторон смотрят. По чуть порозовевшим девичьим щекам понял - у Нины такое же ощущение. Нечаянно задел кого-то, поторопился извиниться с подчеркнутой вежливостью. Ему не ответили.
Наконец добрались до места, сели. Пахло горелым мясом, уксусом, пивной бочкой. Костя начал оправляться от смущения. Что такое, собственно говоря, или деньги у неги не как у других!
Галантно протянул меню:
- Выбирай.
- А я не знаю, что хочешь заказывай.
- Девушка! - позвал Костя, осваиваясь окончательно.
На клик подлетела не девушка - картинка. Точеная фигурка, капризные ярко-алые губы, туманные ресницы, лиловая гривка под крахмальной наколкой. "Вот это да!" - подумал Костя. Нина недоброжелательно нахмурилась.
- Нам попрошу салата парочку, - начал Костя завсегдатайским тоном, - шашлыки, опять же, крепленого двести и водки двести.
- Мне вина не надо! - перебила Нина. - Ситро есть у вас?
Девушка-картинка, сосредоточенно чиркавшая карандашом в блокноте, оторвалась от своего занятия, глянула на Нину, моргнула длинными ресницами.
И сказала, обращаясь без церемонии:
- Не мое дело, конечно, только вижу - не такая ты. Не давай ему водки брать.
Костя и Нина опешили. А она убеждала с жаром:
- Чего хорошего - парень, как парень, с лица собой приятный, а выпьет, морда красная сделается, засопит, домой пойдете, лапать полезет, зачем тебе эта самодеятельность!
Неправильно истолковав их молчание, согласилась на уступку:
- Уж лучше вина сухого принесу.
- Не надо вина! Ситро две бутылки, - сказала Нина. Официантка пометила в блокнотике и, не произнеся больше ни слова, убежала - мелькнули стройные ножки в модных чулках.
Нина боялась, что вот-вот расхохочется на весь ресторан и будет очень неприлично. Кавалер ее сперва насупился, но через минуту тоже еле удерживал смех:
- Вот это деваха! Молодец!
Ели быстро, с аппетитом.
- Спасибо тебе, - сказала Нина, прощаясь.
Официантка подняла и опустила ресницы, улыбнулась. Когда вышли из ресторана, Нина подытожила:
- Кутнули на первый сорт, мне даже понравилось.
Внутренним женским чутьем чувствовала, что все прошло, как надо, он получил урок, который запомнится.
Поднялись к "Дюку" - так зовут в Одессе статую Ришелье, установленную на площади в центре бульвара.
- Помнишь, ты меня в первый раз под руку взял? Я тогда так застеснялась, перепугалась даже.
Он улыбнулся.
- Как давно это было! Наверно, мы с тобой уже старые, а?
- Наверно, - в тон ответил Костя.
Высота
"Морской воскресник", о котором рассказывала Нина, удался на славу. Пришли все, кого увлекал подводный спорт, - человек тридцать. Как-то незаметно (может, оттого, что он был инициатором всей затеи), без споров, Михаил начал распоряжаться. По его команде все выстроились вдоль фронта причала - блики солнца на загорелых телах, звонкие голоса, сверкающие улыбки. У каждого и у каждой в руках ласты, водяные маски.
Остап Григорьевич, которого пригласили для консультации, объяснял, где была баржа:
- Примерно отсюда досюда она лежит. Чугунных чушек в ней тонны полторы.
- Не зря стараемся? - усомнился литейщик Филя. - Изржавел весь чугун-то.
Остап Григорьевич не согласился.
- Я у специалистов-водолазов спрашивал. Он сверху коркой покрывается, корка дальше воду не пускает, внутри металл целый.
- Ладно, вытащим - увидим, - решил Михаил. Закинув голову, позвал крановщика портального крана:
- Васек, у тебя в порядке?
Кран подъехал к краю причала, хобот его повис над водой.
- Угу… - ответил крановщик, высунувшись из стеклянной кабины.
- Тогда - майна! - скомандовал Михаил.
Тонко загудел мотор. Ребристая шея крана повернулась, очутившись как раз над лежащей на дне морском баржей. Опустился в воду "парашют" - так называют грузчики квадратную металлическую площадку с бортами. По замыслу Михаила, "парашют" должен лечь на дно, там его нагрузят чугунными чушками и потом будут вирать - поднимать на поверхность.
Маленькие волны сомкнулись, "парашют" исчез. Быстро уходил черный трос, на котором спускалась металлическая площадка. Вот трос дал слабину, обвис.
- Лег на дно! - крикнул сверху Вася-крановщик.
- Готово, пошли! - Михаил первым бросился в воду. За ним последовали остальные.
Энтузиасты воскресника взяли на себя задачу далеко не простую. Как и всякий другой предмет, чугунная чушка под водой весит меньше, чем на воздухе, но не настолько, чтобы человек мог поднять ее, что называется играючи. А координировать движения под водой гораздо труднее, чем в обычной обстановке - дыхания нет. Михаил и Филя, вдвоем ухватившие чушку, еле-еле успели бросить ее на "парашют" и поскорее вынырнули, чувствуя, как легкие стискивает недостаток воздуха.
- Фу, аж в глазах потемнело! - с трудом перевел дух Михаил, ухватившись за скобу причала.
- Не говори! - согласился Филя, жадно глотая воздух.
Остальные ныряльщики тоже как пробки выскакивали из воды, не могли отдышаться. Кое-кто не успел даже подтащить чушку к "парашюту".
Взялся за гуж - не говори, что не дюж, - ныряли опять и опять, и с каждым разом дело шло спорее.
Потонула баржа в конце войны. Погибая, неуклюжее, тяжело груженое судно опрокинулось, легло на дно бортом. Прямоугольные болванки металла вывалились из трюма. Это значительно облегчало работу ныряльщиков: "парашют" попал рядом с баржей, и чушки к нему не приходилось носить под водой, их просто переваливали.
Минут через двадцать напряженной работы "парашют" был полон. Ныряльщики вылезли из воды, уселись на причале под теплыми солнечными лучами.
- Вира! - скомандовал Михаил крановщику. - Вира помалу.
Уходил под воду трос быстро, а вытягивался из нее медленно. Вот показались стропы, прикрепленные к углам погрузочной площадки, за ними и она сама с набросанными в хаотическом беспорядке буро-серыми чугунными болванками. Когда они вышли из воды, кран скрипнул - отозвалась быстрая смена веса при переходе из одной среды в другую.
Васек в стеклянной кабине переводил рычаги, направляя движения могучей машины.
Неторопливо, сознавая свою силу, кран пронес тонную тяжесть над водой и положил к ногам Остапа Григорьевича. Докмейстер взял припасенные заранее молоток и зубило, нагнулся, ударил по одной из чушек. Зубило ушло в крохкую массу, но глубже натолкнулось на прочный металл.
- Годится, - сказал Остап Григорьевич, выпрямляясь. - Сверху, конечно, ржа тронула, а дальше годится. Давайте продолжайте.
Чушки сбросили с "парашюта", спустили его снова под воду, работа пошла полным ходом.
К полудню, когда воскресник кончался - под водой нагружали последний "парашют", невдалеке показались Сенька и Костя.
- Ради воскресенья - ничего, - философствовал Шутько, то ли оправдывая свои действия, то ли убеждая Костю. - В будний день с утра нехорошо, алкоголизм, так сказать, а в воскресенье ничего, можно.
Костя не слушал, глядел на причал, откуда неслась перекличка знакомых голосов. Он был очень недоволен собой. С утра тоже собрался на "морской воскресник", однако по пути попался Сенька. "Башка трещит после вчерашнего, - пожаловался, - а в кармане… - сплюнул, не вдаваясь в более подробные разъяснения, закончил. - Хоть бы угостил кто". После столь прозрачного намека, Косте не оставалось ничего иного, как предложить свою компанию - ведь недавно он выпивал за Сенькин счет. Вот и получилось, что попали они вместо воскресника в питейное заведение, где толстомясая Любонька приветствовала их как добрых знакомых. Просидели до полудня, еле выбрались.
- Воскресенье день, так сказать, отдыха, свободный, - продолжал бормотать Шутько.
- Смотри, - перебил Костя. В голосе его сквозила зависть. - Наши потопленную баржу разгружают.
Сеньке это было абсолютно безразлично и чувств приятеля он не понимал. Постояв несколько секунд, чуть покачнулся и процедил, предварительно сплюнув:
- Правильно делают! Работать надо, работа человека не портит, работа человека облагораживает.
Издевательский тон задел Костю - будто смеялся Шутько не только над товарищами, но и над ним самим. Грубо сказал:
- Ладно, заткни глотку-то!
Шутько удивился.
- Ты чего? Ведь не про тебя же я. Это их твой матрос ор-га-ни-зовал, - чтобы показать свое пренебрежение, еле-еле выговаривал слова, как бы выплевывая каждый слог, - организовал и возглавил.
Костя сперва промолчал. Но потом, как иногда бывает, недовольство собой начало превращаться в раздражение на другого - ведь далеко не всегда бываем мы справедливы и так заманчиво взвалить на чьи-то плечи ответственность за свою ошибку.
Подумал и о том, что Нина сейчас там, на причале, вместе с Михаилом, Костю ждала и не дождалась, а вечером будет спрашивать, почему не пришел, обидится. От мыслей этих настроение испортилось еще сильнее.
- Выслуживается Семихатка, шибко активным себя показать хочет, - угрюмо сказал Костя, не веря, впрочем, в справедливость своих слов.
- А тебе что? Какое тебе до него дело?! Выслуживается и пусть, надо же кому-то активным быть. Пошли!
- Пошли.
Когда миновали длинное приземистое здание - малярный цех, Костя оглянулся. Над крышей плавно проплывал "парашют" с грузом.
- Майна! - донесся уверенный голос Михаила.
Костя совсем помрачнел и вместе со спутником зашагал в яхт-клуб.
Пришел туда после воскресника и Михаил. Он искал Костю по неприятному, однако неотложному делу.
Завод кончал ремонт пассажирского теплохода "Аджария", поджимали сроки, близился конец квартала. Дела осталось совсем пустяки; в каютах блеск навести и заварить автогеном скобу на топе - верхушке мачты. Как на грех, единственный в бригаде верхолаз Толя Симонюк заболел, заменить его некем. Михаил узнал об этом от Остапа Григорьевича.
- А ты на высоте работал когда-нибудь? - с тайной надеждой спросил докмейстер.
- Не довелось, у нас в Семихатках таких объектов не было.
- Вот беда, - старик сдвинул на ухо неизменный свой берет. - И работы-то немного, да сложная она, умения требует. Опять же опасная - метров десяток от палубы, не каждый выдержит, того и гляди голова закружится.
"Аджария" стояла у соседнего причала, и мачта ее была отсюда видна хорошо - высокая, тонкая. Казалось, до верхушки ее далеко-далеко, там сразу начинается густое небо, по которому плывут облака.
- Костя Иванченко бывало такие задания выполнял, - задумчиво проговорил Остап Григорьевич.
Михаил вяло ответил:
- Поговорю с ним, может, меня и послушает. Надо только получше попросить, он это любит - чтобы просили.
Остап Григорьевич пошевелил усами.
- Попробуй, конечно. Только вряд ли согласится. С Сенькой Шутько теперь дружит, а тот… - покачал головой и скупой жест достаточно ярко охарактеризовал его мнение о Сеньке.
Михаилу тоже не хотелось обращаться к Косте с просьбой. Отношение Костино, разговор свысока все больше раздражали и обижали Михаила. Трудно просить такого человека о чем бы то ни было.
"Но я ведь не по личному делу обращаюсь, по заводскому", - подумал Михаил. Вслух сказал:
- Хорошо, попробую.
И пошел в яхт-клуб.
Сенька, Костя и еще двое, незнакомые Михаилу, кажется, такелажники, играли в домино. Азартно стучали костяшками, приговаривали:
- А вот тебе!
- Я - мимо!
- Получи дубль.
Михаил никогда не любил домино, сейчас эта игра показалась особенно раздражающе шумной и глупой. Преодолевая неприязненное чувство, позвал:
- Костя, на минуту.
- Сейчас, - бросил через плечо Костя.
- Погоди, кончаем, - добавил Шутько, который играл в паре с Костей. - Давай, Костик.
Волей-неволей пришлось смириться. От нечего делать наблюдал за играющими. На смазливом лице Кости то тревога, то удовлетворение, то нетерпение, то разочарование, - он вкладывает в игру не разум, а чувство. Шутько иной. Его бесцветные глаза, заурядная физиономия не выражают ничего, кроме сосредоточенности, расчетливости. Он держит в памяти все ходы, сумел изучить характеры игроков и старается действовать наверняка.
Наконец, Шутько с размаха ударил костяшкой по столу - Михаила передернуло - и заорал: "Встать, козлы!"
Костя подошел к Михаилу. Тот с удивлением почувствовал запах водки, увидел красные Костины глаза. С утра и выпивши? Это с Сенькой он, не иначе.
- Чего тебе? - спросил Костя.
- На "Аджарии" топ мачты автогеном заварить нужно. Срочное дело.
- Ого, высотенка! С семиэтажный дом.
- Ну, вот. А Симонюк болен.
В глазах Кости мелькнуло какое-то странное выражение. "Точно, - подумал Михаил. - Доволен Костик, что за помощью обратились, и согласится".
- Мне-то к чему рассказываешь?
"Хочет, чтобы прямо попросил, ладно, потешу его самолюбие".
А вслух сказал:
- Ты сварщик хороший, выполнял верхолазные работы, спортсмен - крепкие нервы.
- Чего это он улещивает? - Шутько незаметно прислушался к беседе, решил вмешаться.
Михаил нахмурился. Не ожидал, что придется вести такой разговор в присутствии постороннего. Однако ничего не поделаешь, Шутько не уйдет. И продолжал говорить, сделав вид, что не слышал реплики:
- Выручи бригаду, срок ремонта срывается.
Сенька обиделся, что ему не ответили, присутствием его явно пренебрегают. И решил показать себя. Пусть не воображает шибко этот, как его!
- Ты уговаривать мастер, с девчатами тоже так?
Михаил обозлился. Какое Сенькино дело, чего встревает, куда не просят! Повернулся к непрошенному собеседнику, грубо ответил:
- Пошел ты!
- Чего? - невыразительная физиономия Шутько сразу стала злой. Глаза превратились в узкие щелочки. - Ты полегче.
- Не лезь, когда тебя не спрашивают! - с сердцем сказал Михаил.
Ростом он выше Шутько, смотрит сверху вниз, чуть наклонившись, как бы наступая на обидчика.