- А что, разве в Киеве в хоромах княжьих баня плоха? - осведомился боярин, утирая пот с бровей.
- А-а, бестолково устроена. Роскошь немеряная, роспись, как в храме… А попариться чтобы, топить чуть не сутки надобно. Придёшь с похода, хоть в людскую мыльню иди…
Князь Михаил наведался с визитом в Чернигов, к сыну своему. Проверяет, всё ли в порядке, подумал Фёдор, беспокоится. Будешь тут беспокойным…
Этим летом князь Михаил Всеволодович закончил наконец сложную политическую комбинацию. Князь Изяслав Владимирович, ставленник князя Михаила, оказался правителем совершенно никчемным, не пользующимся ни малейшим авторитетом ни у простых киевлян, ни тем более у бояр киевских - действительно, годен разве только стаскивать сапоги со своего сюзерена. Года не прошло, как Михаилу пришлось спешить ему на выручку, выбивать с Киева князя Владимира Рюриковича. Тем не менее о возвращении Изяслава не могло быть и речи - это означало бы восстановить против себя весь Киев. Ну что же, не один Изяслав был прикормлен князем Михаилом. Не хотите князя Изяслава, честной народ? Ну вот вам князь Ярослав Всеволодович, прошу любить и жаловать…
- Хреново дела идут, Фёдор, - внезапно пожаловался, словно угадал мысли своего сподвижника князь Михаил. - Для киевлян что Изяслав, что Ярослав, что я… Устал народ, Фёдор. Я так мыслю, ежели бы сейчас сам Владимир Мономах на стол киевский сел, так и то им всё одно будет… И чёрт с рогами тож…
- А что его святейшество? - поинтересовался Фёдор, отхлёбывая из ковша с квасом и передавая его князю.
Князь Михаил мрачно ухмыльнулся.
- А владыко Иосиф, похоже, нимало не озабочен судьбой земли русской… Да ещё стал сомневаться я, что и делами веры Христовой на Руси не особо интересуется - токмо доходами церковными, ничем больше… - князь тоже отхлебнул из ковша, вернул его Фёдору. - Не тот это человек, Фёдор. Чужой он Руси, вот что. Русского митрополита ставить надобно. Да нельзя! Вся в том и беда…
- Беда не ходит одна, княже… Коли не везёт, так скопом, - боярин пристраивал ковш на боковой полочке. Взял другой, смешал квас и воду, чтобы плеснуть на каменку.
Князь Михаил криво усмехнулся.
- Да разве это всё беда… Впереди ещё главная беда-то, Фёдор.
Встряхнул головой.
- Однако не всё беда, что идёт в ворота. Женюсь я, Фёдор Олексович.
- Да ну?! - аж привстал боярин. - И на ком надумал?
- Сестру Даниила Романовича беру за себя. Оба согласны.
Боярин крякнул, нашарил ковш, в котором теплилась вода, смешанная с квасом. Напился из него, роняя капли.
- Ну слава те господи… - отдышавшись, Фёдор сунул ковш обратно на полок. - Я уж думал, не сподобишься. А ты ж ещё орёл!
…
- Славься, славься!
Дождь хмеля и пшеничных зёрен осыпался на головы молодых. Впрочем, молодой тут была разве что невеста, себя же князь Михаил никак к молодым отнести не мог. Шестой десяток давно разменял, не шутка. Оттого и свадьбу устроили в далёком Перемышле, а не в стольном, но неспокойном Киеве, родном Чернигове или тем более мутном Галиче. Меньше пересудов.
Князь Даниил шёл сзади, улыбаясь, наблюдал за сестрой. И слепому видно, что довольна. По правде сказать, Михайло Всеволодович мужчина ещё хоть куда, даром что немолод. Удачно, очень удачно выдал сестру Даниил, батюшка покойный был бы доволен. Великий князь, не шутка. Но самое главное, теперь возвращение Даниила Романовича в Галич есть дело времени. Небось, к родне-то другое отношение будет… И нуждается сейчас князь Михаил в крепких и умных помощниках, как никогда. Нет, очень удачно всё вышло!
Елена Романовна шла-плыла, будто во сне. Она уже почти смирилась со своей горькой участью старой девы, уготованной ей высоким происхождением и непомерными амбициями брата. За простолюдина отдать княжескую дочь - да вы что?! Мужчины народ жестокий. Только женщина может понять, каково это - видеть, чувствовать, ощущать, как утекает твоё время, смотреть на то, как одна за другой выходят замуж подруги-девчонки, с которыми не так давно шептались впотьмах… Елена не удержалась, кинула быстрый взгляд на жениха. Ох, да не сон ли это?
Врата маленькой церкви были распахнуты настежь, по сторонам стояли витязи в начищенных до блеска кольчугах и алых плащах.
- Слава! Слава!
Под сводами храма плавал благовонный дым курительниц, пахло воском и ладаном. Священник в роскошных одеяниях - гляди-ка, и откуда только раздобыли в сём Перемышле такие ризы! - ожидал у алтаря наготове.
- Венчается раб божий Михаил и раба божья Елена…
…
"В лето шесть тысяч семьсот сорок пятое бысть на Руси нестроения всякие, и знамения тайные небесные, кои толковали все по-разному…"
Отче Савватий отложил перо, задумался. Нет, тут что-то не того… Нельзя так писать, чересчур расплывчато и неопределённо. Один только перевод бумаги попусту.
"В то же лето прибыл в Киев новый митрополит всея Руси, Иосиф, из самого Константинополя присланный. Вельми гордым показал себя, и пытался князю Михаилу Всеволодовичу указывать, отчего размолвка вышла у него с князем Михаилом немалая…"
Откуда-то появилась оса, нагло жужжа, с ходу полезла в чернильницу. Кошка, дремавшая на обширном столе среди рукописей, вздрогнула и напряглась, разом открыв глаза. Если бы это была муха, её конец был бы скор и печален, но с осами Ирина Львовна связываться опасалась - слишком хорошо запомнила этих полосатых тварей…
Савватий тяжко вздохнул. Нет, не было сегодня вдохновения, и всё тут. Слова как недоимку из смерда выколачивать приходится.
Летописец отложил перо, поглядел в распахнутое окно, из которого веяло теплом, настоянном на аромате яблок и мёда. Надо же, уже зарев [август]. Вот и новое лето подходит к концу…
Оса, должно быть, разочарованная содержимым чернильницы, вновь взвилась, с пронзительным воем закружилась над столом. Савватий взял пергамент, скатал в трубку, примерился и одним точным ударом пригвоздил осу. Кошка одобрительно прижмурилась. Да, надо признать, при всей неповоротливости и тугодумии некоторые люди иногда способны совершать настоящие поступки. Раз - и наповал…
Щелчком скинув убитое насекомое со стола, летописец призадумался, вновь и вновь прокручивая в голове события уходящего лета.
Лето как лето, не хуже и не лучше многих. Гроз вот только много было нынче, но это к хорошим хлебам, старики говорят. И нестроений на Руси было немало, это да. Князья делили города и веси, бряцали оружием, а кое-где доходило и до сечи. Бояре строили козни, выбивали оброки и подати из мужиков. Мужики кряхтели, чесались, но те налоги как-то всё же платили - заплатил одному князю, глянь, ан уже новый на престоле сидит. И ему подай тоже! А куда бедному крестьянину податься?
Всё было как обычно. Купцы торговали, набивая мошну, священники крестили детей и стояли службы. Все были заняты своими делами. И ему, Савватию, надобно заняться делом. Есть настроение, нет ли - летописец обязан работать, занося на скрижали то, что надлежит оставить потомкам…
Савватий вздохнул и вновь обмакнул перо в чернильницу.
… На всей огромной Руси шло к концу последнее более-менее мирное лето.
Часть вторая.
Геенна огненная.
Ветер швырял в прорезь бойницы сухие, колючие пригоршни снега. Гаврило Кснятич вглядывался в бушующую круговерть, прищурившись - видимость была хуже некуда, на десяти шагах человека не увидать. Рядом сопел простуженным носом молодой парень, ратник из новоприбывших. Гаврило покосился на него, вздохнул. Да, вот в такую-то ночь степнякам всего проще подобраться к крепости. Закинут аркан на островерхий частокол, бесшумно и ловко, как призраки, один за другим полезут по волосяной верёвке…
Одна из снежинок попала Гавриле в глаз, сотник отвернулся от бойницы, промаргиваясь.
- Ты вот что, Олеша, - обратился он к ратнику. - смотри в оба. Спать не вздумай, шкуру спущу! Самое опасное дело - такая-то погодка…
- Понимаю я - вздохнул парень.
- А коли понимаешь, так и молодец. После полуночи смена тебе будет, а покуда бди зорко. Ты вот что… Ты не стой столбом-то, паря. Ты ходи да поглядывай. Покуда ходишь, сон бежит от тебя, а как привалился к стене в тёплом-то тулупе…
Закончив наставления, сотник начал спускаться по крутой деревянной лесенке без перил, ведущей на сторожевую башню. Одна из ступенек покачнулась, и Гаврило Кснятич машинально отметил про себя - днём велеть ребятам поправить…
Крепость Нузла стояла на самой границе рязанской земли. Четыре тесно стоящих рубленых башни, меж ними высокий бревенчатый частокол, внутри большая дружинная изба, конюшня да баня с кузней - вот и всё. И гарнизон Нузлы был под стать - неполная сотня ратников да полдесятка витязей княжьих, над коими старший Гаврило.
Гаврило усмехнулся. Да, мал отряд, да удал. Место для крепости было выбрано очень удачно - на высоком бугре, не загораживаемом со всех сторон лесом. С высокой угловой башни Нузлы вся округа просматривалась на десятки вёрст, и никакая разбойная орда не могла проскользнуть мимо незамеченной. Чуть что - вспыхнут заранее сложенные дрова на огромной железной жаровне, установленной на самой макушке сторожевой башни, и в славном граде Рязани часовой, вот так же стоящий на высокой сторожевой башне, поднимет тревогу. И понесутся наперехват быстрые кони дружины княжьей, и полетят разбойные половецкие головы. А ежели кто и ускользнёт ненароком, так на обратном пути встретят его молодцы сотника Гаврилы Кснятича. Куда, гости дорогие? А ну, стоять!
Ну, а уж взять Нузлу на приступ для степняков и вовсе дело несбыточное. Неохватные брёвна башен и частокола, обледеневшие (воду лили чуть не ежедневно, как только встали морозы) не по зубам и многотысячной орде, не то что мелким степным шайкам. Единственная опасность, это вот такая буранная ночь, когда есть шанс застать русичей врасплох…
Дружинная изба встретила Гаврилу гомоном, терпкими запахами портянок, пива и дыма от печи и лучин. Печь была примечательная - добрых полторы сажени в поперечнике, сложенная из дикого синеватого камня. В зев печи можно было без труда завести корову, а по бокам, точно ворота в крепости, распахнулись кованые железные створки, с мелкой узорчатой просечкой - тонкая работа славных рязанских мастеров. Печь стояла в центре большой крестовой избы, выходя в каждую комнату одной из граней.
- Как погодка, Гаврило Кснятич? - весело окликнул командира один из витязей, вместе с сотником тянувший службу на границе. Гаврило покосился - не перепили бы пива ребята. Нет, вроде ничего…
- Бодрит погодка, - откликнулся он. - Ты вот что, Глеб. Я сосну часок, а ты уж смену Олеше после полуночи поставь…
- Сделаем, великий воевода! - откликнулся витязь, и воины необидно заржали. Гаврило тоже ухмыльнулся. Славные ребята, даром что зубоскалы. Крепки в бою, надёжны. И безобразий особых промеж себя не допускают, Чего ещё надо командиру маленького пограничного гарнизона?
…
Ветер швырял в прорезь бойницы сухие, колючие пригоршни снега. Очень сухие и очень колючие, как песок. Одна из снежинок попала Гавриле в глаз, сотник отвернулся от бойницы, промаргиваясь, но снежинка никак не уходила из глаза, и не таяла - жгла, точно раскалённый песок, причиняя боль, выжимая злые слёзы. Гаврило тёр и тёр рукой глаз, пытаясь восстановить зрение, одновременно понимая, что медлить никак нельзя - сейчас дорога каждая секунда.
А снег уже и вовсе раскалился, и вьюга уже хлестала огненной окалиной. С шипением исходила паром ледяная корка, покрывавшая стены крепости, начали дымиться толстые брёвна…
- …Проснись, проснись, Гаврило Кснятич!
Сотник разом открыл глаза. В неверном, колеблющемся свете лучины перед ним маячило лицо витязя Глеба.
- Чего случилось, Глебко?
- То сам увидишь. Айда на башню, скорее!
Путаясь в рукавах шубы, сотник поспешил за витязем. Буран уже утих, и над головой светили звёзды, медленно тускнеющие в свете неохотно занимающегося рассвета. Поднимаясь на башню, Гаврило снова вспомнил - не забыть бы сказать, чтобы починили расшатавшуюся ступеньку…
На верхней площадке сторожевой башни стоял уже другой воин - Олекса сменился после полуночи, как и было велено.
- Гляди, Гаврило Кснятич!
Сотник взглянул в бойницу, и все мысли вылетели разом.
Огромное, невиданно, невероятно огромное войско двигалось в предрассветной тьме. Впереди рассыпалась передовая конная стража, по бокам маячили летучие отряды походного боевого охранения. А тёмная шевелящаяся масса, вытянутая в исполинскую змею, двигалась прямо к крепости. Гаврило прикинул - через десять минут передовая стража будет у стен крепости.
Заря уже занималась розовым румянцем, но и в этом румяном свете лица часового и витязя казались бледными.
- Ну вот оно и началось, Гаврило Кснятич…
- А ну, подымай тревогу! - рявкнул на Глеба сотник. - А ты поджигай сигнальный огонь, чего рот раззявил!..
…
- …Вот она, граница Урусии, хан!
Монгольский полководец Джебе, рассматривавший стоявшую на холме деревянную крепость, не поправил говорившего. Да, этот мелкий кипчакский разбойник, готовый лизать сапоги славных монгольских воинов, бесспорно прав. Он будет, будет ханом…
Маленькая, потемневшая от непогоды крепость сейчас выглядела нарядной - лёд, облепивший стены, отблескивал в лучах утреннего солнца, как венецианское стекло. На верху башни полыхал огромный костёр, и жирный чёрный дым, без сомнения, был виден в самой Рязани.
- Как называется это звериное логово?
- Это крепость Нузла.
- Впрочем, неважно, как оно называется. Ему тут не место. Елю Цай!
- Я здесь, о прославленный Джебе-нойон! - откликнулся начальник осадного обоза, китайский мастер-стенобитчик. Джебе чуть поморщился. Да, пока он только нойон. Конечно, прославленный, кто спорит. Однако "великий" звучит всё-таки лучше, и тем более "хан"…
- Сегодня до захода солнца твои камнемёты должны начать работать. К завтрашнему утру от этой крепости должны остаться головёшки.
- Но мои орудия остались в обозе, - робко возразил китаец.
- Мне повторить? - голос Джебе оставался ровным, но китаец тотчас склонился до земли.
- Будет исполнено, о прославленный воитель!
- Бурундай! - окликнул Джебе через плечо.
- Я тут, нойон! - отозвался темник [начальник над "тьмой" - десятью тысячами воинов. Прим. авт.].
- Возьмёшь эту крепость, как только он, - кивок на китайца, - развалит стены. Дай ему в помощь людей, рубить деревья и строить машины. Да, камни для них тоже твоя забота. Завтра сюда прибывает Повелитель Вселенной, и этого, - кивок на крепость, - здесь быть не должно. Всё у меня!
…
Костры окружали крепость со всех сторон, и даже на таком расстоянии доносился запах жареного мяса. Меж костров гарцевали всадники, перекликались гортанными нерусскими голосами.
Гаврило Кснятич смотрел сквозь бойницу, как в пятистах шагах пришельцы возводят стенобитную машину. Тяжёлый станок, сбитый из свежесрубленных неошкуренных брёвен, увенчивало длиннейшее бревно, на одном конце которого на цепях болталась корзина, сплетённая из железных прутьев, а на другом конце человечки в странных нерусских одеждах сколачивали некое подобие колодезного сруба, подвешенного на железных цепях.
- Что сие, Гаврило Кснятич? - решился на вопрос молодой воин. Сотник покосился на него, поморщился. У парня только-только начала пробиваться реденькая курчавая бородка. Эх, судьба…
- Гаврило Кснятич, вот бы вылазку сделать! - подал голос наблюдавший за спорой работой иноземных мастеров витязь. Он-то понимал смысл происходящего. - Поджечь махину, покуда новую соберут!
Сотник заколебался. Действительно, вылететь вихрем, подпалить горючей смолой - не затушат… А там ночь, да завтра ещё пока новые деревья срубят, да пока соберут…
- Нет, Мстиша, - вздохнул сотник. - Опасно чересчур. Вслед в ворота заскочат, и всё тогда… Ты вот что, займись-ка - все вёдра, шайки да кадушки на стены, да водой наполнить. Буде начнут поганые стрелы огненные метать, али ещё чего - тушить пожары надобно будет…
- Сделаем, Гаврило Кснятич, - витязь направился вниз.
- Успеют ли наши-то нам на подмогу? - снова решился задать мучивший его вопрос молодой воин. Гаврило Кснятич снова покосился на него. Нет, ничего держится парень. Не трус, видать…
- Не будет нам подмоги, Векша, - сотник прямо взглянул в глаза парню. - Так-то вот, брате.
…
- Ты готов, Елю Цай?
Бурундай подъехал на коне прямо в гущу работающих китайских мастеров, которым на сей раз помогали монгольские воины, из тех, кто поплоше. Бурундай мельком отметил про себя - для таких дел надо бы наловить пленных, негоже воинам Повелителя, пусть и не лучшим, марать руки работой. Воин должен воевать, а работа - удел рабов.
Китайский мастер черкал что-то на деревянной дощечке - вычислял вес противовеса. Рядом на огромной треноге из неошкуренных толстых жердин висел большой рычажный безмен, с подвижной гирькой, и четверо китайцев подвешивали обрубок бревна.
- Осталось совсем немного, о славный Бурундай-багатур!
- До захода солнца тоже немного, - прищурился Бурундай.
Елю Цай поёжился. Да, в армии Повелителя приказы дважды не повторяют, и не исполнить приказ можно лишь однажды. Подойдут могучие нукеры, завернут пятки к затылку, и бросят с переломанным хребтом подыхать… Хотя нет, ему, Елю Цаю, как человеку непростому, заслуженному, просто накинут на шею тетиву от лука…
- Мы успеем, Бурундай-багатур, - как можно твёрже заявил китайский мастер.
- Рад это слышать, - Бурундай тронул пятками коня, отъезжая, но его догнал вопрос, заданный почтительным тоном.
- Разреши спросить тебя, о славный Бурундай?
- Ну? - темник придержал коня.
- Нельзя ли усилить охрану? Урусы вполне могут отважиться на вылазку. Если они сожгут машину…
Бурундай усмехнулся. Надо же, до чего умными мнят себя эти китайцы. Да, охраны возле камнемёта было совсем мало - так, одна видимость. Решатся урусы на вылазку? Очень хорошо. Шесть сотен отважных воинов расположились на отдых неподалёку от ворот крепости, только-только за пределами досягаемости урусских стрел - вроде бы просто так, место ровное понравилось… Только кони их стоят рядом осёдланные. Если урусы решатся на вылазку, их задача - захватить ворота. Дальше всё просто.
- И людей моих могут порубить, - не унимался китаец. - Где тут найдёшь новых мастеров осадного дела?
- Трусишь, Елю Цай? - Бурундай усмехнулся китайцу в лицо. - Не бойся, ничего не случится с твоей драгоценной шкурой. Работай!
Монгол толкнул пятками коня, отъезжая. Нет, определённо эти черви много мнят о себе. Порубят его людей… Незаменимых людей у джихангира, величайшего Бату-хана вообще не бывает, а уж этих китайцев и вовсе как навоза…