- И дай им друг к другу любовь в союзе мира, - закончил поп и, повернувшись, взял с аналоя венец, крестообразно осенил им жениха, дал поцеловать расположенный на венце образ Христа со словами: "Венчается раб Божий Самуэль рабе Божией Александре во имя Отца, Сына и Святаго Духа". Подобным образом священник благословил и невесту. "Божа, как она красива!" - думал при этом Кмитич, наблюдая за Алесей, как она в белой шелковой фате, так красиво сочетающейся с ее темными волосами и светло-розовым лицом, целует образ Богородицы на своем венце, как дрожат ее длинные черные ресницы, как отражается свет свечей в ее больших карих глазах.
Священник трижды произнес: "Господи, Боже наш, славою и честью венчай их". И трижды благословил новобрачных. И с этого момента оршанский князь Самуэль Кмитич и россиенская княжна Александра Биллевич превратились для Церкви из жениха с невестой в мужа и жену. Но венчание все еще продолжалось. Венцы передали свидетелям - Михалу и Полине, кузине Алеси, чтобы те держали их над головами венчающихся. Священник читал строки из послания Святого апостола Павла, в которых брак называется Великой тайной. Михал не то вздыхал, не то всхлипывал, глотая слезы умиления за своего друга, а Кмитич совсем опьянел от ароматного запаха мирра, расплавленного воска горящих свечей, голубых струек ладана и завораживающей молитвенной мелодии "Отче наш". Он даже не сразу приклонил голову под венцом в знак покорности. После молитвы священник подал молодым общую чашу с красным вином, осененную крестным знаменем. Сначала Кмитич, а затем Алеся сделали по три маленьких глотка из чаши, которая являла для них символ общей судьбы в радости и в горе.
Красное вино чуть-чуть отрезвило Алесю, которая не то от счастья, не то от торжества момента чувствовала, как все плывет перед глазами, как двоится бородатый священник в золоченой рясе. Она опомнилась, лишь когда ее правая рука оказалась на руке Самуэля. Отец Владимир накрыл их руки епитрахилью, а сверху положил свою ладонь. Не отрывая своей руки, священник трижды обвел молодых вокруг аналоя, на котором лежали Крест и Евангелие, что означало вечное совместное шествие по жизни. Михал и Полина тихо следовали за новобрачными, терпеливо держа над их головами венцы. Уже без венцов священник подвел новобрачных к царским вратам, где они поочередно целовали иконы Спасителя и Божьей Матери, затем - крест, и священник вручил им две освященные иконы - Спасителя для жениха и Богородицы для невесты.
- Объявляю вас мужем и женой!
Кмитич с Алесей взглянули друг другу в глаза и улыбнулись. Как долго они ждали этого момента!
- Ну, виншую, Самуль! Будьте счастливы! - первым поздравил Кмитича и Алесю Михал. Подошел, сияя улыбкой, высоченный рыжеусый Собесский, подошел Замойский, подходили, поздравляя, россиенские родственники Алеси…
- Дзякуй, дзякуй… - повторяли, улыбаясь всем, молодые. Но процедура была еще не закончена. Священник начал служить благодарственный молебен. Затем совершил отпуст: перечислил имена святых, которые становятся покровителями молодоженов, и возгласил многолетие новобрачным.
Тут же зазвучали колокола. Под их звон процессия вышла из ворот церквушки под яркое сентябрьское солнце, осыпаемая детьми и девушками зернами ячменя. Обратно Кмитич ехал с Алесей также в одной повозке, украшенной еловыми лапками да бубенчиками.
- Виншую! - то и дело к ним подскакивал на горячем коне Михал и поздравлял молодоженов. Алеся счастливо жалась к плечу своего мужа, улыбаясь, смотрела ему в глаза. Кмитичу казалось, что он спит, не верилось. "Словно сон, - думал он, - словно сплю. Как-то уж слишком все хорошо да гладко! Вчера война и кровь - сегодня любовь и свет!", - и он нежно целовал в губы свою Алесю.
Конечно, свадебный стол был не тот, что на первой довоенной свадьбе Кмитича в Смоленске. Ни ноздрей лося, ни медвежьих лап в вишневом соусе. Военное лихолетие все же сказывалось на шляхетском достатке. Однако после скудной и скромной солдатской пищи Кмитич и его дружина были весьма довольны угощением и питьем. Хмельных напоев было и в самом деле предостаточно. Из мяса преобладала птица - жареные куропатки, перепела да фазаны, и рыба.
- И я в следующем году женюсь, - говорил, счастливо улыбаясь, захмелевший Ян Замойский, молодецки отбрасывая со лба длинные медового цвета волосы. Собесский при этом настороженно на него смотрел.
- А твое сердце все еще свободно? - спрашивал Кмитич сидящего рядом Михала.
- Так, - кивал несвижский князь, - что-то мне не везет в любви!
- Не хвалюйся, пан! - хлопал его по плечу Собесский. - Хочешь, я тебя со своей сестрой познакомлю? Катажиной! Красивая, но такая же несчастливая в плане шлюба. Не везет ей, бедной девушке! Вышла было замуж, да вот убило в апреле на войне ее мужа князя Владислава Доминика Заславского-Острожского, и сейчас она вдовушка. А ведь молода, почти как ты, Михал. Не понравится тебе Катажина - воля твоя! Не обижусь. Понравится - женись! Родственниками станем! Хотя тебе еще рано! В смысле, жениться рано, а родней хоть завтра станем!
- Ну познакомь, - соглашался чисто из вежливости Михал. Про сестру Яна Собесского он уже однажды слышал от всезнающего Януша Радзивилла, и портрет Катажины не вырисовывался для Михала привлекательным.
Кмитич усмехнулся. Он, самый трезвый, решил не говорить в присутствии Собесского, что Катажина еще в четырнадцать лет преуспевала в амурных делах, в отличие от наук, а в пятнадцать родила мальчика от Дмитрия Вишневецкого. Ребенка припрятали у родителей до поры до времени, и когда Катажину выдали-таки замуж за князя Заславского-Острожского, то ничего не ведающий про ребенка князь пришел в ярость, узнав, что ему кое-чего не договорили до свадьбы. Катажину он, правда, не бросил, но громогласно называл Собесских мошенниками. Однако более хмельной Замойский не стал скромничать:
- Ты же забыл сказать, что являешься попечителем трех дочерей Катажины, что остались от погибшего муженька. А есть еще семилетний мальчик-байструк. Скажи это Михалу!
Полное розовое лицо Собесского враз стало алым. От стыда и от злости на Замойского. Галицкий князь готов был броситься на товарища, но не мог - тот говорил сущую правду.
- Так! - выдавил Собесский, пряча глаза. - И если бы не твой длинный язык, Ян, то я бы сам все об этом рассказал Михалу. Все дело в том, что Катажина есть дивчина красивая и благородная, хороших кровей. На нее многие засматривались аж с четырнадцати ее лет. Вот и Вишневецкий глаз положил в свое время.
- Ха-ха-ха! - засмеялся Замойский. - Не только глаз он положил! Там же приплод получился! Стало быть, его сынок! - не унимался Замойский. - Но не подошел Вишневецкий вам. Кошелек не толстый оказался? А вот Острожской толстый был, царство ему небесное.
- Заткнулся бы ты, пан! Совсем окосел! - не на шутку разозлился Собесский. Эти двое, похоже, уже готовы были схватиться за сабли, но Михал вовремя остановил их.
- Да прекратите вы! Мне, если честно, плевать, есть ли у пани дети от прошлых связей и браков или нет! Истинное каханне не в том, насколько чиста была до тебя девушка, а в том, насколько она тебя кахает! Лично тебя! Это дело двух сердец, а все остальное - суета сует!
- Ого! - восхитились и Собесский, и Замойский, готовые было уже задраться из-за чести сестры галицкого князя. - Да ты прямо философ и поэт!
- Верно говоришь! - радовался Собесский, на что-то надеясь. Но Михал сказал все это из чистой вежливости. Заводить амурные дела с сестрой своего боевого товарища он не собирался.
Пока хмельные дружки выясняли отношения, а музыки играли веселые рыцарские песни, Алеся наклонилась к Кмитичу:
- Я тебе забыла сказать, Сапега тоже поздравление прислал. Через Михала передал. Вот, - и она указала на дорогое ожерелье из жемчуга.
- Знатный подарок, - кивнул Кмитич, - дзякуй Сапеге, что хоть что-то добро сделал.
- И еще письмо прислал, тоже поздравительное.
- Пронюхал-таки, лис, - усмехнулся Кмитич, - это Михал сболтнул. Ну, и что пишет?
- Поздравляет. Пишет, что рад и надеется, что я сделала правильный выбор, руководствуясь не эмоциями, не страстью, быстро проходящей, но умом.
- Это на что же он намекает? - Кмитич сдвинул брови. - Это он вроде как предостерегает тебя от ошибки?
- Мне тоже так показалось. Но, знаешь, он же такой осторожный! Вот даже поздравляет так осторожно, - и Алеся хихикнула, видя, что Кмитич рассердился. - Да ладно тебе! Что у тебя за реакция на Сапег?!
- Почему на Сапег? Сапеги славный полоцкий род! Перед Львом Сапегой я вообще преклоняю колено. Но Ян Павел среди них - больная овца в стаде. И у меня на него вполне нормальная реакция, как и должна быть реакция на жадину и труса, - ответил Кмитич, - реакция на бесхребетного человека, который может даже с чертом сделку заключить, ради выгоды сиюминутной. А за подарок ему я благодарен.
После очередного тоста Кмитич кивнул Алесе на выцветший штандарт Биллевичей на стене с геральдическим фамильным гербом "Могила": белое квадратное надгробие на красном щите, а из надгробной плиты торчат три креста - один вверх, и два по бокам, параллельно основанию.
- Что за странный герб у вашего рода? Ваш предок, должно быть, был большой шутник, раз взял такой символ, - сказал тихо Кмитич на ушко Алесе, - не от этого ли ваши неприятности и обнищание Биллевичей?
Алеся вздохнула, укоризненно взглянув на Кмитича.
- Никто сейчас не скажет, почему наш герб именно такой, - сказала она, - но я одно скажу: когда Биллевичи уехали из Полабья вместе с Рускевичами, покинувшими Рюген, то бежали они прежде всего от крестоносцев. А чего хотели крестоносцы от полабских руссов? Правильно: крещения! Наши предки были убежденными язычниками и уехали в земли языческих ятвягов и дайновы, то есть сюда. Наш герб - очень старый. А разве языческие могилы выглядели так, как на нашем гербе?
- Нет, то были курганы без всяких крестов, - ответил Кмитич.
- Верно. Просто сплетение рунических знаков, похожее на христианскую могилу - вот чем был наш герб. При Витовте, когда рыцарству отказали в паганской вере, Биллевичи просто чуть подрисовали герб под надгробную плиту. То же самое и с гербом Рюрика "Двузубец". Его герб - это вовсе не двузубец с надломленным зубцом, но руна, кою уже никто не прочитает. Герб "Колюмны" тоже из рун происходит.
- Тем не менее, в новом виде ваша символика мрачновата, не находишь?
- Нахожу. Но что я могу поделать?
- Ты просто мой товарищ по несчастью! - взял Кмитич Алесю за руку и крепко пожал. - Знаешь, что наш герб "Щренява" означает? Красное поле щита и серебряная толстая извилистая лента, напоминающая перевернутую латинскую S. Что это?
Алеся засмеялась:
- А я знаю, между прочим! Герб, говорят, пошел от Петра Кмита Собенского, одного из влиятельнейших рыцарей Польши. Но говорят, что герб был и за двести лет до него уже известен в Полоцке. Аналогичный герб был и у печатника Ивана Федорова, что в Московии пытался книги издавать. Он ваш родственник?
- Ты и это знаешь? - удивился Кмитич. - Порой мне кажется, что тебе не двадцать, а все сто лет! Так, любая моя, родственник, но дальний. Герб имеет полоцкие корни, верно. Те Кмиты, кто в православие подался, затем поменяли и фамилии, а вот общий с католиками герб остался. А знаешь, изначально герб был красным щитом с извивающейся змеей. Мы, Кмиты - из кривичей, а те змее поклонялись, то есть криви. И, думаю, когда Петр Собенский стал воеводой Кракова, то он должен был как-то замаскировать свою змею на гербе. Вот и изобразил вместо нее ленту и вставил также серебряный крест.
- Боже! - всплеснула руками Алеся. - То же самое и у вас произошло!
- Так! - засмеялся Кмитич.
Но разговор о гербах уже утомил Алесю.
- Ты бы хотел, чтобы кто родился первым? Мальчик или девочка? - спросила она, поглаживая Кмитича по руке.
- Всем буду рад, - улыбнулся он в ответ, - но если родится хлопец, то назови его Янушем, в честь Великого гетмана нашего.
- А если девочка?
- Тогда сама придумай.
Их милый разговор прервал очередной громкий тост поджаничего Михала:
- Вып’ем, спадары, за жаніха з нявестай! Хай жаніцьба дапаможа яму i далей таксама біць ворагаў! Аднойчы продак Самуля Кміціча Петр Кміт Сабенскій не жадаў шлюбу Барбары Радзівіл з каралем Жыгімонтам. Магчыма, што Петр быў правоў! Хай правоў апынецца горды нашчадак Кміта i цяпер, калі ўзяў у жонкі такую цудоўную дзяўчыну як Аляксандра Білевіч!
Гости, уже изрядно разгоряченные напитками, с заздравными криками подняли кубки. Кто-то даже выстрелил из пистолета в воздух, кто-то вскочил на стул…
Когда молодые остались наедине в комнате, то, раздеваясь, Кмитич обратил внимание на выпавший из кармана сложенный и изрядно затертый бумажный лист. Он поднял его. Алеся, полунагая, оглянулась:
- Что там, Самуль? Ты смотришь на эту бумажку, как на призрак!
- Черт! - Кмитич в самом деле с ужасом смотрел на сложенный листок. - Я же совсем забыл! Совсем вылетело из головы! Но как я мог такое забыть! Это же письмо, посмертное письмо Януша Радзивилла мне на жмайтском. Он написал его специально по-жмайтски, чтобы никто не прочитал. Я никак не мог прочитать его, так как никого вокруг не было из надежных людей, знающих жмайтский. И вот я ждал, что это сделаешь ты. Но если бы письмо не выпало из кармана, то я, наверное, не скоро вспомнил бы. Из-за тебя, милая Алеся, я все забыл.
- Не переживай, - Алеся подошла и обняла Кмитича за шею. - Давай, я прочитаю, что там.
Кмитич сел рядом с ней и протянул развернутый лист. Девушка взяла его и прочла:
"Когда ты будешь читать это письмо, дорогой Самуэль, меня уже не будет на этой грешной земле. Вынужден сделать это ради Отечества. Ведь пока жив я, существует проблема двоевластия в литвинской армии, а значит, дата освобождения Отечества нашего отодвигается на неопределенное будущее. Сожги это письмо после прочтения. Только ты должен знать эту тайну. Бейся за Спадчину! Верю в тебя. Не Сапега, но ты должен стать Великим гетманом. Собери войско, выдвори этих супостатов из нашего Княжества. Не подведи. Прощай. Да поможет тебе Бог.
Великий гетман Януш Радзивилл. Прости за все".
Алеся замолчала. Молчал, ошарашенный, и Кмитич.
- Значит, гетман покончил с собой! - произнес он после почти минутного молчания. - Пошел на это ради спасения страны.
Алеся ничего не ответила, опуская голову.
- Что ты намерен теперь делать? - спросила она после паузы.
- Я? - Кмитич не мог прийти в себя от замешательства. - Я соберу конфедерацию. Или нет, поеду в Витебское воеводство, соберу партизан. От армии толку нет никакого. Армия воюет в Польше, словно там наш родный край.
- Но ведь гетман хотел, чтобы ты собрал конфедерацию и, насколько я поняла, стал собирать войско вокруг себя. Чтобы стать гетманом.
- Это нереально, любимая моя, - покачал головой Кмитич, горько улыбаясь, - армия уже собралась вокруг Сапеги. Если я начну раскол, то пойдет гражданская война между мной и ним. Это ли всем сейчас нужно?
- Но организовывать отряды повстанцев на захваченной царем территории - это еще опасней и трудней! - карие глаза Алеси с мольбой уставились на Кмитича.
- Такие отряды уже существуют, - вновь покачал головой полковник, - я же лишь скоординирую их деятельность, объединю. И мы выбьем сами врагов из Орши, потом из Полоцка и Витебска тоже. Не надо ждать, пока Сапега придет. Переговоры идут в таком направлении, что эти земли Ян Казимир вообще может отдать царю ради спасения Польши. А что касается Карла Густава, то он вообще забыл про Унию. А царские войска тем временем осаждают Ригу. Там обороняется Магнус Де ла Гарды - единственный человек, который заинтересован в Унии, сейчас повязан по рукам и ногам. Ему самому нужна помощь. Так что ждать помощи мне - бесполезно. Людям самим нужно спасать себя, иначе… Плен и рабство. И разорение. Такое же, как наступило почти сто лет назад в Новгородской республике, а затем и в Псковской.
Александра тяжело вздохнула, прижалась к Кмитичу, положив голову ему на плечо:
- Это значит, что ты будешь где-то в лесу, и я даже письма тебе не напишу?
- Я сам буду посылать тебе письма и говорить, куда писать мне. Научи, я буду писать тебе на жмайтском, чтобы не перехватили царские псы.
- Добре, любы мой, научу… Ну, а сейчас давай спать. Устали мы оба.
И Кмитич, улыбнувшись, поцеловал жену.
Глава 16
ПЛЕН И ОСВОБОЖДЕНИЕ БОГУСЛАВА
"Русский воевода" Степан Чарнецкий понял одно - меньше надо спрашивать разрешения у нерешительного короля и больше действовать самому. Только тогда дело пойдет. Он тут же договорился с Павлом Сапегой. Литвинский гетман с двадцатью тысячами войска должен теперь был идти в Пруссию громить войска альянса, чтобы не дать им возможности собрать новые силы. Вернувшийся со свадьбы Кмитича Михал вновь окунулся в суету военных походов.
После беспечных дней в Евье первый день в армии вверг юного князя в уныние, но Михал быстро адаптировался. несвижский князь вместе с Винцентом Гонсевским возглавил авангард армии Сапеги. Уже 8 октября этот авангард столкнулся под прусским местечком Простак с войсками брандербургского курфюрста, где находился и Богуслав Радзивилл. Войско альянса расположилось на берегу реки Пис, готовясь к переправе по мосту, чтобы следовать к крепости Элк на воссоединение со шведским войском Валенрода. Но появление литвинов остановило переправу - альянс готовился отразить атаку. Гонсевский решил применить хитрую тактику: вначале он отправил шесть сотен крымских татар с заданием найти брод и, переправившись на другой берег Писы, с тыла незамеченными подойти к мосту. Те так и сделали. Сам же Гонсевский, вступив в короткий бой, любимым русским приемом - ложным бегством кавалерии - стал заманивать немецких рейтаров в засаду. Этот маневр тут же распознал чуткий, как лис, Богуслав.