Глава одиннадцатая
Согнанные в трюм испанского фрегата, кэтлинцы стояли группой, окруженной испанскими моряками и солдатами, вооруженными мушкетами. Маленькая пушка была переставлена и нацелена через люк на них, и стоящие возле нее два испанских моряка держали по тлеющему фитилю на случай, если кремневый замок орудия даст осечку.
- Они не хотят рисковать, - пробормотал Джексон.
- Я не обвиняю их: мы не сделали… - начал было Рэймидж, но оставил предложение незаконченным, поскольку два испанских охранника погрозили ему мушкетами.
Было жарко, и все судно воняло: сточные воды, пот, чеснок, несвежее оливковое масло, гниющие овощи и грязь от животных, содержавшихся на баке - все добавляло свою долю к зловонию. Наконец, они услышали знакомые звуки: реи были развернуты, судно пошло полным ходом, и испанские охранники дали знак, что они могут сесть.
Несколько минут спустя они должны были встать снова, поскольку по трапу спустился испанский офицер с судовой ролью "Кэтлин" в руке. Рэймидж задался вопросом на мгновение, смог ли Саутвик рассказать достаточно убедительную историю, и тут же рассердился на себя: он возложил неподъемное бремя на плечи старого штурмана. Если испанцы узнают, то Саутвик тоже пострадает, и Рэймиджу было стыдно, что он так легко согласился на обман, предложенный Джексоном. Однако Саутвик, казалось, принял все со своей обычной жизнерадостностью; похоже, думал Рэймидж, что они с Джексоном все обсудили заранее.
Испанские моряки стали по стойке "смирно", насколько им это удалось, опустив плечи и склонив шеи, поскольку высота помещения была чуть больше пяти футов. У подножья трапа испанский офицер повернул судовую роль так, чтобы на нее падал свет, и прочитал вслух имя одного из матросов. Матрос смотрел с испугом.
- Туда, - сказал офицер, указывая в сторону. Он назвал еще несколько имен, каждый раз указывая названному человеку жестом, чтобы тот оставил группу. Внезапно Рэймидж понял, что офицер отделяет иностранцев - генуэзец, два американца (по крайней мере, они так числились в судовой роли, но Рэймидж знал, что оба были англичанами), португалец, житель Вест-Индии и датчанин. Потом он назвал Джексона и Рэймиджа, и как только они присоединились к другим, велел им следовать за ним по трапу.
Палуба была залита солнцем, и, глядя вокруг, Рэймидж был поражен, увидев, что они находятся посреди большого флота - шесть больших трехпалубных кораблей, больше двух дюжин двухпалубных, один из которых буксировал лишенный мачт фрегат, и пять или шесть фрегатов - один из них вел на буксире "Кэтлин" под испанским флагом. Видя ее в качестве приза, воображая испанского офицера в его каюте - каюте Джанны, - Рэймидж, чувствовал, что почти лишился сил от тревоги и гнева.
Когда они выстроились в шеренгу вдоль мостика под руководством испанского офицера, он понял, что был единственным, кто брился в течение последних двадцати четырех часов, и быстро потер лицо, чтобы размазать по нему грязь и пот.
Когда офицер пошел к каюте капитана, Джексон прошептал:
- Думаю так: теперь мы просто поклянемся, что нас захватили на нейтральных судах и заставили служить.
- И что в этом хорошего? - спросил Рэймидж. - Они просто заставят нас служить им.
- Не обязательно. И если даже так, то легче сбежать с испанского судна в порту чем из испанской тюрьмы. Но мы для начала потребуем, чтобы нас освободили как нейтралов.
- Ага, - сказал один из матросов, Билл Стаффорда, чей акцент кокни явно противоречил записи "Америка" в графе "Где родился". Запись была, вероятно, сделана из уважения к факту, что он купил Протекцию. - Ага, - пробормотал Стаффорд себе под нос, - мы должны иметь наши права: нас не должны были мобилизовывать, говорю я. Мы - свободные люди! - Он цыкнул зубом, как бы утверждая собственную Декларацию Независимости, и добавил: - И это и про нашего Ника тоже.
Остальные матросы захихикали осторожно, но Джексон зашипел на них:
- Ради Бога не забывайте, парни: он теперь для нас Ник!
Испанский офицер возвратился с капитаном - высоким, худым молодым человеком с черными, тщательно уложенными вьющиеся волосы. Рэймидж предположил, что в то время, как его друзья называют его черты орлиными, его враги говорят, что у него лицо вырублено топором.
Капитан остановился в нескольких шагах, посмотрел на них свысока, как если бы они были рогатым скотом на рынке, и сказал на прекрасном английском языке:
- Вот люди, которые предали пять разных стран!
Джексон быстро спросил:
- Как так, сэр?
- Ни один из вас не англичанин?
- Нет, сэр.
- Тогда, сражаясь за англичан, вы предаете свою собственную страну.
- У нас не было никакого выбора, сэр! - сказал Джексон с таким негодованием, что ему нельзя было не поверить.
- Почему?
- Мы были просто похищены с наших собственных судов англичанами. Мы должны были служить - они повесили бы нас, если бы мы отказались.
- Это правда? - спросил капитан Рэймиджа.
- Да, сэр. Эти англичане как только взойдут на борт, снимают матросов, каких они хотят - обычно лучших, - и это все.
- Вы американцы?
- Да, сэр.
- Но у вас есть Протекция или нет?
- Да, и я показал ее офицерам, но они не обратили внимания.
- Но вы могли настаивать.
- Без толку, сэр: мы пытались не один раз. Единственный способ получить свободу - сойти на берег и найти американского консула, который направит ноту. Тогда они должны освободить нас.
- Почему вы не сделали этого?
Рэймидж изобразил то, что он надеялся, сойдет за уважительный, но циничный смех.
- Никаких шансов сойти на берег в порту, сэр. Мне разрешали сойти на сушу только дважды за два года - дрова и вода.
- Дрова и вода?
- Да, сэр: нарубить дров для котлов кока и заполнить бочки пресной водой. Всегда в пустынных местах.
- Конечно, я понимаю. Хорошо, теперь я уверен, что все вы хотите пойти на службу Его Католическому Величеству?
- Кому? - спросил Джексон с таким удивлением в голосе, что оно, очевидно, не было притворным.
- Моему хозяину, королю Испании.
- Ну, большое спасибо, сэр, - сказал Джексон, - но нам всем хотелось бы поскорее получить разрешение пойти по домам.
- Очень хорошо, - отрезал испанец, раздраженный тем, что упустил шанс заполучить восемь опытных моряков. - Вы будете переданы на флагман. В конечном счете вы, возможно, пожалеете, что отказались служить у меня.
С этим он спустился к себе в каюту, оставив Рэймиджа задаваться вопросом: было ли это праздным замечанием, сделанным в припадке враждебности, или за этими словами что-то кроется.
Испанский адмирал сидел за своим столом в большой каюте и пристально смотрел на Рэймиджа и Джексона. Он повернулся и быстро заговорил с переводчиком, который перевел:
- Его Превосходительство хочет знать, как давно вы видели британские военные корабли?
- Две недели назад, - сказал Рэймидж.
- Где?
- У мыса Корсика - фрегат.
Переговариваясь с адмиралом, переводчик задал еще несколько вопросов, направленных на то, чтобы узнать, где находится британский флот; иногда он спрашивал Рэймиджа, а иногда Джексона.
Внезапно адмирал спросил Рэймиджа на плохом английском языке:
- Вы, кажется, человек поумнее: сколько линейных кораблей и фрегатов, по-вашему, англичане имеют в Средиземноморье?
Рэймидж притворился, что считает на пальцах, в то время как соображал, что ответить. Должен он преувеличить, чтобы напугать испанского адмирала и заставить вернуться в порт, или преуменьшить - чтобы испанцы искали британский флот и таким образом дали сэру Джону Джервису шанс показать им что почем? Вспомнив, что эвакуация Корсики - что означает охрану больших конвоев торговых судов - была сейчас главной заботой сэра Джона, он решил преувеличить.
- Считайте приблизительно пятнадцать линейных, сэр. Фрегаты - я могу только предполагать. Примерно тридцать.
На лице адмирала читалось: это дурные вести.
- Пятнадцать? Назовите их!
Рэймидж перечислил все те, что, он знал, были в Средиземноморье и в Тахо за прошлые несколько месяцев, хотя многие впоследствии ушли.
- Это дает двенадцать, - сказал адмирал.
Джексон быстро добавил еще три названия, сказав, что он видел один у Бастии и два у Ливорно меньше чем месяц назад.
- Почему вы не знали о них? - спросили Рэймиджа.
- Я был на другом судне; меня перевели на куттер, - он не мог заставить себя сказать "Кэтлин", - две недели назад.
- Очень хорошо. Ваш куттер - он принимал участие в эвакуации Корсики?
Рэймидж не хотел попасть в новую ловушку и ответил прежде, чем Джексон мог заговорить:
- Нет, сэр, мы шли в Гибралтар за приказами - я слышал болтовню у лагуна, но я никогда не слышал разговоров об эвакуации Корсики. Зачем им делать это?
Джексон покачал головой, как будто тоже озадаченный.
- Вы можете идти, - сказал адмирал резко.
Рэймидж повернулся, но Джексон спросил:
- Сэр, ни один из нас - то есть те, что присланы с фрегата, - не англичанин, значит, мы будем освобождены, когда войдем в порт?
Адмирал сказал напыщенно:
- Мы не похитители, как англичане. Если вы не хотите служить королю, моему хозяину, - а мне сказали, что вы не хотите, что является черной неблагодарностью, так как его слуги были вашими спасателями, - то я рассмотрю ваши заявления.
- Спасибо, сэр, - сказал Рэймидж. - Мы вам очень благодарны. Когда ваши корабли приблизились к нам, все мы поверили, что нас освободят.
Это было чересчур громко сказано, но Рэймидж полагал, что полезно поблагодарить адмирала за то, чего он еще не сделал - просто сказал, что собирается сделать, - и можно надеяться, что его тщеславие сделает остальное.
Адмирал поднял руку, протестуя.
- Не за что благодарить. Мои офицеры проследят, чтобы вас накормили и одели.
Рэймидж неуклюже отдал честь, Джексон последовал его примеру, и оба покинули каюту. Они нашли других матросов, которые слонялись в проходе, пытаясь болтать с испанскими моряками. Тут, похоже, царило полное отсутствие дисциплины: одни матросы спали на баке возле пушек; другие сидели на гамаках, уложенных в сетки вдоль фальшборта.
- Какие новости, Джако? - спросил кокни.
- Адмирал… - Джексон заметил приближающегося переводчика и сказал громче: - Адмирал обещал, что мы - свободные люди, и мы сможем высадиться, как только добираемся до испанского порта.
Матросы крикнули "ура", и Рэймидж подозревал, что это было проделано после того, как Джексон им подмигнул, но это произвело эффект: переводчик, который был, вероятно, секретарем адмирала и писарем, улыбнулся, прежде чем отошел, и Рэймидж был уверен: объявление Джексона и "ура" матросов будут известны адмиралу.
Главное, что теперь интересовало Рэймиджа, состояло в том, чтобы определить силу испанского флота и узнать планы адмирала - и первоначальный, который, по-видимому, будет теперь оставлен, и новый, принятый вместо него. У него впереди масса времени, чтобы придумать, как он доставит сведения в Гибралтар…
Взгляд вокруг горизонта ответил на первый вопрос: тридцать два линейных корабля и по крайней мере шесть из них - трехпалубные, и дюжина фрегатов (и три или четыре еще, наверное, за линией горизонта). Моряк-кокни Билл Стаффорд, подсказал ответ и на другой вопрос, сообщив, что фрегат, буксирующий "Кэтлин", оставил флот (чтобы не задерживать его, предположил Рэймидж).
- Они говорили нам, что этот поход был не шибко удачен, Ник.
- Серьезно?
- Ну! Неудачная охота. Старый Джарви бегает по Средиземнему морю, и никто не видел его. Они считают, что он боится показываться им на глаза.
- Они правы, Билл, - сказал Джексон, отметив, что два или три испанских офицера, очевидно, не случайно остаются в пределах слышимости. - Старый Джарви не хотел бы встретить такой флот!
- Ну и ладно, в любом случае адмирал идет в Картигену за водой и жратвой, так что, соображаю, они высадят нас на берег там.
- Не велика разница, где это, - сказал Рэймидж, - если мы сможем найти корабль, идущий домой.
- Да, - повторил Джексона, - лишь бы мы могли возвратиться домой.
Четыре дня спустя запах горящей пеньки от якорного каната, стремительно скользящего сквозь клюз, достиг носа Рэймиджа, стоящего у правого борта и смотрящего на Картахену. Он видел, несмотря на то, что было почти темно, что Испании повезло получить такую удобную и спокойную гавань, вокруг которой сама Природа понаставила высокие утесы и горы, надежно защищающие ее от внешних врагов и штормов.
Как обычно, Рэймидж не хотел идти вниз. Он не питал иллюзий об условиях на нижних палубах британских военных кораблей: спальное место, выделенное каждому моряку, составляло шесть футов на четырнадцать дюймов: в этом пространстве он вешал свой гамак. Один человек на каждые четырнадцать дюймов. В море, конечно, каждый имел вдвое больше места, потому что большая часть команды была поделена на две вахты, условно называемые вахта левого и вахта правого борта. Обычно матрос из вахты левого борта вешал гамак рядом с вахтенным правого борта - и так как один всегда был на вахте, другой имел по пустому гамаку с обеих сторон. В гавани, однако, когда обе вахты спали одновременно, выходила совсем другая картина, и при низких палубах (обычно пять футов четыре дюйма или меньше) все пространство было забито телами спящих, храпящих и потеющих мужчин (и зачастую - женщин). Воздух часто был настолько испорчен, что свечи гасли в фонарях часовых, и матросы просыпались с таким вкусом во рту, как будто сосали медную монету, и головной болью, что было видно по их физиономиям. Но при том на британском корабле палубы были чисты, безупречно выскоблены, и трюмы содержались в относительной чистоте, для чего в ход часто пускались помпы.
Но, как успел усвоить Рэймидж, нижние палубы всех испанских кораблей были хуже, чем загоны для скота на британских судах, когда те полны свиней и быков: они, насколько он мог видеть, редко чистились, и куски овощей и особенно жесткого мяса, которое не смогли прожевать моряки, здесь бросали через плечо и оставляли гнить в темных углах. И вечный запах чеснока - достаточно ужасный, если просто стоять рядом с испанцем, - охватывал человека невидимыми щупальцами, когда он спускался вниз.
Рэймиджа несколько утешало то, что ему пришлось выслушивать жалобы его матросов уже в первую ночь на борту: Джексон клялся, что в самом страшном кошмаре не мог ему привидится такой грязный корабль, а Билл Стаффорд присягал на своем сочном кокни, что в сравнении с этим Флотский канал пахнет как будуар молодой девы, даже если в действительности несет большую часть лондонского навоза и грязи в Темзу. С тех пор он всегда говорил, собираясь сойти вниз, что хочет посетить Флотский канал.
Подошел Джексон и сказал:
- Догадайтесь, что на ужин.
- Бобовый суп.
- Как вы узнали?
- Ну, до сих пор мы ели его каждый день.
Секретарь адмирала позвал их, с ним был первый лейтенант флагмана, который не говорил по-английски.
- Капитан приказал, что вы можете высадиться, как только освободится шлюпка: когда адмиральская свита и некоторые офицеры оставят корабль, - сказал он.
- Пожалуйста, поблагодарите капитана - и адмирала!
- Конечно. Вы должны будете оставаться в определенной гостинице пока что. - Он сделал паузу. - Это - условие вашего освобождения, чтобы вы оставались в этой гостинице, пока не уедете из Испании.
- Конечно, сэр, - сказал Рэймидж. - Но как мы оплатим счет хозяина гостиницы? У нас нет никаких денег - англичане не платили нам в течение многих месяцев.
- Знаю: я прочитал судовые журналы. Адмирал великодушно дал приказ, чтобы вам дали эквивалент жалованья, положенного вам. У лейтенанта есть деньги, а у меня записано сколько причитается каждому из вас. Я дам вам бумагу, и вы раздадите деньги матросам. Вам это подходит? - спросил он Джексону. - И другим?
- О, да, сэр, - сказал Джексон почтительно. - Мы все доверяем Нику.
- Очень хорошо. - Он дал Рэймиджу листок бумаги и переговорил с лейтенантом, который вручил Рэймиджу маленький холщовый мешок, в котором, судя по весу, были деньги, и тоже протянул листок бумаги.
- Расписка за деньги. Вам надо подписать ее, - сказал переводчик. - Пойдемте в мою каюту. У меня есть там перо.
Рэймидж предпочел бы пересчитать деньги, чтобы узнать, насколько их меньше в мешочке, чем указано в расписке, но решил не делать этого, опасаясь, что это задержит их высадку на берег.
Час спустя восемь бывших кэтлинцев вышли из шлюпки на причал и проследовали за испанским моряком в гостиницу - типичный приют вербовщиков. Если бы это было в Портсмуте, Плимуте или в одном из мидуэйских городов, моряк, поселившийся здесь, был бы начеку насчет хозяина гостиницы, только и ждущего, когда пьяные постояльцы завалятся спать, чтобы вызвать вербовщиков (если только сам не занимался вербовкой), которые продадут бесчувственные тела пьяниц шкиперу торгового судна с неполным экипажем или, если время военное, бригаде вербовщиков военно-морского флота.
На восьмерых им дали две комнаты, и Рэймидж собрал всех в одной из них, чтобы раздать плату.
- Я подписал квитанцию на наше невыплаченное жалованье в пересчете на испанские доллары, - сказал он. - Но не верю, что так много долларов наберется в этом мешке.
- Нет, - сказал Стаффорд. - Казначей, офицер, который дал вам деньги, и тот переводчик… Это дает на по крайней мере троих, кто уже взял рифы на в этом парусе.
Рэймидж посчитал монеты. Точно треть испарилась.
- Такие же сволочи, как наши, - сказал Стаффорд горько. - Каждый… о, прощения просим, Ник…
- Не волнуйся, - сказал Рэймидж. - Я не вчера родился. Но все получат на треть меньше, чем положено.
С этими словами он начал делить деньги, но прежде указал на дверь:
- Джексон, проверь…
Джексон распахнул дверь, но никто не подслушивал.
- Отлично! - сказал Рэймидж. - Временно я снова ваш капитан, и я должен сказать вам, что, хотя испанцы освободили вас, вы все еще подчиняетесь Военному кодексу: вы все еще находитесь под моей командой. Теперь любой из вас может сбежать к испанским властям и донести, кто я такой. Никто не может вас остановить. Военный кодекс действует здесь постольку, поскольку ваша личная преданность может заставить вас повиноваться моим приказам. И все же у всех нас есть долг, который надлежит исполнять, и я каждому предлагаю следовать долгу. Но я не принуждаю ни одного из вас следовать за мной: я только хочу знать, кто не хочет идти со мной, кто хочет остаться в Испании или уехать в другое место, - я хочу, чтобы эти люди сказали об этом теперь и не делали ничего, чтобы выдать меня. Как только будет безопасно сделать это, я каждого освобожу от их обязательств. Теперь: кто хочет уйти?
Португальский моряк пробормотал стыдливо:
- Я не видел семью целых три года, сэр, и граница…
- Ладно, ты можете уйти.
- Вы понимаете, сэр?
Рэймидж протянул ему руку в знак своей искренности, и португальцы сжал ее нетерпеливо.
- Я обещаю вам, сэр, я ничего никогда никому не скажу.
- Я знаю, - сказал Рэймидж.
- Вы отметите меня как…