- Нет, - сказал рыбак, - к счастью, нет. Вы когда-либо слышали о правительстве, тратящем деньги? Нет! Собирать - это да. Налоги, налоги, налоги. Но потратить их на порох и ядра? Нет! И это - плохой порох, к тому же. Ведь когда последняя батарея Санта-Флорентины стреляла, знаете, что произошло? Это было смехотворно. Все десять орудий должны были палить разом, но увы! Только одна пушка выстрелила. Когда они выбили ядро и порох из других девяти, они нашли, что это был плохой порох. Влажный и низкого качества. Хорошая вещь, иначе мы рыбаки голодали бы.
- Плохой порох означает хороший лов рыбы, это бесспорно, - согласился Рэймидж. - А как насчет этих? - он указал на холмы справа. - Есть какие-нибудь скалы, чтобы беспокоиться из-за них?
- Нет ни одной. Но эти самые близкие холмы, - он указал направо, на два небольших холма, похожих на сахарные головы, и один более высокий за ними (Рэймидж прикинул, что его высота больше шестисот футов), с замком на вершине, - они гасят ветер с северо-запада. Я видел много трехпалубных кораблей, заштилевавших там и дрейфовавших почти до Санта-Анны, прежде чем они смогли повернуть. А еще они построили тот большой замок на вершине: это делает ветер еще более сумасшедшим. Кастильо де Галерас, они называют его, но я мог бы придумать имечко получше. И та батарея ниже, почти на пляже. Вы знаете, как они называют ее? Батарея Апостолов. Это - богохульство, не иначе: никакой апостол не навредил бы рыбаку - вспомните Св. Петра. Но эти омерзительные пушки…
И еще видите большой холм снаружи, при входе? Это - Пунта де Навидад, и можете догадаться - другая батарея. Богохульные свиньи, - ворчал он. - Я говорил священнику много раз, что это кощунство - называть батареи в честь святых и святых реликвий, когда все пушки только и делают, что отгоняют рыбу и оставляют честных людей, вроде меня, голодать после целого дня возни с сетями.
Рэймидж кивнул сочувственно, потом посмотрел на несколько небольших суденышек каботажного плавания, стоявших у причала под разгрузкой. Ближе всех стояла шебека "Ла Провиденсиа" - прекрасный образчик одного из самых красивых судов в мире и, для своего класса, одного из самых быстрых.
У нее был узкий гладкий корпус венецианской галеры, но с большим числом бимсов, и ее вытянутая изящная корма и тонкий бушприт особо выделялись на фоне неуклюжих, с округлыми скулами, корпусов военных кораблей. Ее корма спускалась к гакаборту изящной кривой, постепенно сужаясь, так что высилась над водой всего на несколько футов. Но для глаза, непривычного к обычаям Средиземноморья, наиболее поразительной особенностью было ее парусное вооружение: у нее было три мачты и латинские парус. Хотя грот-мачта была вертикальной, фок-мачта склонялась вперед, а бизань - к кормовой части. У каждой мачты был длинный, тонкий рей, расположенный вдоль судна и подвешенный диагонально, так что передний конец находился на уровне палубы и мягко изгибался по собственным весом. Треугольные паруса были свернуты, и все, что Рэймидж мог видеть, подтверждало репутацию этого самого простого и самого эффективного парусного вооружения.
"Ла Провиденсиа" была единственным судном у причала, с которого ничего не выгружали. У нее были пушечные порты по обеим бортам, и позади каждого из них - намного меньший порт для весла, так, чтобы в штиль команда могла грести. "Ла Провиденсиа", предположил Рэймидж, вероятно, капер: у нее новые паруса, и ее оснащение выглядит новым. И окрашена она слишком красиво для грузового судна.
Он кивнул на прощанье старику и прогулялся вдоль причала, чтобы приглядеться поближе. Да - через порты он мог видеть, что канаты, крепящие пушки, все новые. Очевидно, владельцы решили, что, раз теперь Испания вступила в войну, можно заработать больше денег каперством (так как британские торговые суда из Леванта должны были проходить в нескольких милях к югу от Картахены, чтобы попасть в Кишку - так Гибралтарский пролив был известен поколениям моряков), чем перевозкой грузов. И они правы.
На палубе был только один человек, и Рэймидж, усевшись на соседний кнехт, тер бровь, словно он вспотел и решил передохнуть, поскольку никуда не спешит. Медленно и тщательно он изучал шебеку, запоминая расположение каждого шкота, фала и браса. Он достаточно часто видел, как шебеки лавируют в гавани, чтобы представлять, как управлять большими латинскими парусами, и как только он возвратится в гостиницу, он сделает несколько эскизов и пошлет матросов на причал изучать судно.
В то время, как Рэймидж осматривал гавань и шебеку "Ла Провиденсиа", Джексон нашел офис американского консула и договорился об аудиенции для четырех обладателей Протекций на четыре часа того же дня. Бой часов собора только заполнил собой весь порт, когда Джексон привел их в консульство, построенное сразу за главными воротами на Королевской площади.
Рэймидж был благодарен за то, что консул, в отличие от испанских и итальянских чиновников, не считал необходимым заставить их ждать полчаса, чтобы продемонстрировать свою значимость. Вместо этого, когда они вошли в приемную, чей-то спокойный голос пригласил их в кабинет. Рэймидж прилагал сознательное усилие, чтобы казаться столь же взволнованным, как Стаффорд и Фуллер, надеясь предоставить объяснения Джексону.
Консул был высоким, седым человеком с мерцающими голубыми глазами, и когда четверо моряков вошли в кабинет, он убирал со столика разложенные там игральные карты.
- Добрый день, - сказал он бодро. - Вы прервали мой пасьянс, но, к счастью, я как раз достиг точки, когда мог победить только обманом. Итак, что я могу сделать для вас?
- Мы моряки, - сказал Джексон. - Мы…
- Мы думали, - сказал Рэймидж так же нервно, - что…
Консул перетасовал карты и начал раскладывать новый пасьянс. Рэймидж, предполагая, что он делает это, чтобы они не так волновались, продолжил колеблющимся и неуверенным голосом:
- Испанцы спасли нас с британского военного корабля, сэр. Давным-давно нас всех насильно завербовали. Испанцы… Ну, мы показали им наши Протекции, сэр, и они… Ну, как только мы добрались сюда, они освободили нас.
Консул поднял листок бумаги:
- Николас Гилрой, Томас Джексон, Билл Стаффорд и Генри Фуллер?
- Так точно, сэр!
- Да, адмирал написал мне о вас. Он даже заплатил вам задолженное жалованье, я полагаю.
- Да, сэр - более или менее.
- Несколько меньше, чем было на бумаге? - спросил консул проницательно.
- Приблизительно на одну треть, сэр.
- Вам повезло. В этой стране у всех липкие руки.
Любопытное выражение, подумал Рэймидж. Консулу не нравятся испанцы? Если так - а это вполне возможно, если он долго живет в Картахене, - то он может быть весьма полезен.
- Таким образом, мы здесь, сэр. Они пробовали заставить нас служить в испанском флоте, но мы настаивали на наших правах.
- Да, конечно, - сказал консул сухо. - Могу я взглянуть на ваши Протекции?
Четверо стали копаться в карманах. Джексон первым нашел документ, развернул его и, разгладив складки, положил перед консулом, который зачитал половину вслух, половину про себя:
- Томас Джексон… Чарлстон, Южная Каролина… рост приблизительно пять футов десять дюймов…
Он посмотрел бумагу на свет, чтобы проверить водяные знаки, затем свернул, отдал Джексону и взял другие три, зачитывая некоторые детали вслух:
- Вы - Стаффорд?
Когда Стаффорд ответил, брови консула поднялись:
- Вы родились в Америке?
- Нет, сэр. Увезен туда ребенком.
- В самом деле? А вы должно быть Фуллер? - спросил он, оборачиваясь к жителю Суффолка, который кивнул. - Без сомнения, вы также попали в Америку ребенком?
- Да, сэр! - ответил Фуллер нетерпеливо. - Маленький как колюшка.
Рэймидж чуть не рассмеялся и над акцентом, и над неизбежным намеком на рыбу.
- А вы, значит, Гилрой.
Несколько секунд Рэймидж смотрел на консула, не понимая, потом ответил поспешно, стараясь, чтобы его голос звучал безразлично, насколько это возможно:
- Да, сэр: Николас Гилрой.
Консул вернул им Протекции и спросил:
- Что вы хотите, чтобы я сделал для вас?
- Если бы вы могли помочь нам получить места на судне, идущем в Америку…
- Не слишком трудно, но вам, может быть, придется долго ждать.
- О, - сказал Джексон печально. - Я не видел дом целых три года.
- Хватит у вас денег, чтобы было на что жить, пока вы ждете?
- Зависит от того, сколько времени ждать, сэр.
- Конечно, конечно. Но так или иначе, в настоящее время у вас достаточно испанских денег. Между прочим, Стаффорд, сколько вы заплатили за эту Протекцию?
- Два фунта! - воскликнул Стаффорд и опустил глаза, понимая, что попал в ловушку.
- Не смущайтесь, - сказал консул, улыбаясь. - Пять фунтов были обычной ценой, когда я приплыл из Нью-Йорка два года назад. Я полагаю, Гилрой и Фуллер заплатили больше.
Рэймидж понимал, что все они, за исключением Джексона, единственного подлинного американца, были теперь во власти консула. Он также понимал, что этому человеку по крайней мере пятьдесят лет, а американская Независимость была объявлена немногим больше двадцати пяти лет назад, и акцент казался знакомым… Он может многое для них сделать. Ясно, что теперь не время притворяться.
- Я не знаю, что заплатил Фуллер, сэр, но моя стоила много больше. Это не означает, что вы нас…
- Нет, не волнуйтесь. Вы не единственные англичане с американскими Протекциями, И я родился англичанином, только я позаботился о том, чтобы стать американским гражданином законным путем.
Рэймидж не мог сопротивляться импульсу:
- Корнуолл, сэр?
- Да, корнуоллский акцент, - сказал консул почти мечтательно. - Корнуолл… самое прекрасное графство их всех. Хотел бы снова прогуляться по Бодминским торфянникам… и вместо этого я сижу здесь, раскладываю пасьянсы в чужой земле.
Консул говорил сам с собой, пробуждая старые воспоминания и пытаясь вообразить родные места:
- Да… Вот бы сбежать от этой жары и вони и идти через Бодмин, когда солнце восходит и разгоняет туман. Услышать колокола церкви Св. Тита, звонящие снова…
Название деревни поразило Рэймиджа, и он резко дернулся, прогнав мечтательность консула и вызвав вопрос в его глазах. Св. Тит, а следующая деревня - Св. Кью, где живут его отец и мать: Св. Тит, каждый квадратный дюйм которого принадлежал Рэймиджам со дней Генриха VIII, а отец был также покровителем той самой церкви, которую вспомнил консул, и, вероятно, заплатил за все колокола, звон которых консул мечтал услышать снова. Почему консул уехал из Англии? Был должником - возможно, даже его отцу? Какова будет его реакция, если он узнает, что сын и наследник лорда поместий Св. Кью и Св. Тита стоит перед ним в полной от него зависимости?
Поскольку первым движением Рэймиджа было признаться во всем сразу, он сознательно ничего не сказал: это может подождать до завтра, утро вечера мудренее.
- Хорошо, - сказал консул, - я сделаю все, что смогу, чтобы найти вам судно. Не тратьте все свои деньги на вино и женщин, потому что у меня нет никаких фондов, чтобы помочь вам, и здесь не хватает работы для испанцев, не говоря уж об американцах, которые не знают языка. В какой гостинице вы остановились?
Джексон сказал ему, все четверо поклонились и покинули кабинет, искренне поблагодарив консула.
Уже в гостинице Джексон, дождавшись, пока они не останутся одни, спросил Рэймидж:
- Что-то не так, сэр? Вы стал белым как полотно, когда консул упомянул эту деревню - Св. Тит, не так ли?
- Она принадлежит моей семье, - сказал Рэймидж сухо. - Мой дом находится в следующей деревне. Очевидно, он уехал оттуда прежде, чем я родился. Но почему он уехал? Большинство людей уезжает второпях в Америку, потому что они имеют долги или совершили какое-то преступление. Долги обычно означают арендную плату. Арендная плата может вполне означать моего отца. Но…
Нет, арендная плата не означала его отца: низкая арендная плата в поместьях Рэймиджей вызывали недовольство соседей землевладельцев. Но Рэймиджи были богаты, и старый адмирал не видел смысла брать со своих арендаторов больше, чем требовалось для содержания их домов. Он всегда придерживался мысли, что не бывает плохих команд, а бывают плохие капитаны; и как землевладелец он жил по тому же принципу: нет плохих арендаторов, есть только плохие владельцы.
Джексон понял, что Рэймидж не собирается заканчивать предложение и сказал:
- У него, похоже, остались счастливые воспоминания о тех местах, сэр: церковные колокола, прогулки и утренний туман. Не чувствуется горечи. Если бы я уехал из-за какого-то хозяина или потому, что совершил преступление, я думаю, что вспоминал бы родину с горечью, а не так сентиментально.
Рэймидж понимал, что Джексон прав. Но так как американский консул в Картахене - воплощение нейтралитета, захочет ли он сделать что-то большее, чем оказать определенную законом помощь четырем мужчинам, утверждающим, что они являются гражданами Соединенных Штатов и желают возвратиться домой? Понятно, что они могут быть вполне уверенны, что он не сделает ничего, чтобы навредить им. И должен ли он признаться, что он сын графа - то есть сделать ставку в азартной игре, чтобы получить больше, рискуя не получить ничего?
Глава тринадцатая
На следующий день, пока Рэймидж прогуливался вдоль холмов, ограничивающих гавань, и рассматривал батареи, защищающие ее, его шесть моряков болтали, сидя возле причала, и незаметно для испанцев изучали шебеку "Ла Провиденсиа", покуда не обрели уверенность, что могут взойти на нее - или любую другую шебеку - в темноте и установить все паруса без малейшей задержки.
- Это не морской рангоут, - пришел к заключению Стаффорд. - Такое могли придумать чертовы мавры, но скажите мне: что будет с этими кривыми реями при внезапном шквале? Я скажу вам: они сломаются, как ротанговая трость главного старшины.
- Но у каждого есть шкот, привязанный к нижнему концу и другой у верхнего, - мягко возразил Джексон.
- Ага, - хихикнул Стаффорд, - они будут полезны, если ты захочешь вытащить их из воды, когда вся эта хрень опрокинется на бок.
- Но это очень быстрые суда, - прервал его Росси. - Самые быстрые. Именно поэтому мавританские пираты используют их.
- И именно поэтому мистер Рэймидж интересуется ими, Рося, - сказал Джексон. - Когда мы уйдем отсюда в Гибралтар, мы будем спешить.
- Если бы здесь не было испанского трехпалубника, который погонится за нами… - уныло добавил Фуллер.
Стаффорд засмеялся:
- Если они догонят нас, ты можешь взять шлюпку, отправиться к испанскому адмиралу с большой корзиной рыбы и сказать, что на самом деле мы просто хотели позабавиться с удочкой.
Фуллер проворчал что-то презрительно: он не мог всерьез тратить слова на человека, который так говорит о лове рыбы.
- Она достаточно быстра, - сказал датчанин. - И не слишком большая, чтобы управляться с ней.
- В этом суть, Свенсен, - сказал Джексон. - Вчетвером справимся, если понадобится.
- Когда мы поднимем паруса Джако? Сегодня вечером?
- Нет - по крайней мере, я так не думаю.
- Почему нет? Никакого смысла болтаться тут. Две недели в гостинице будут стоить нам жалованья за два года.
- О чем ты волнуешься? Ты сидишь тут, болтаешь, ты не стоишь на вахте, ты ляжешь спать сегодня вечером на кровати, уверенный, что тебя не разбудят, чтобы брать рифы, и не надо драить палубу завтра утром. И мистер Рэймидж оплатит тебе все это время.
- Мистер Рэймидж? О, ты имеешь в виду, что он здесь представляет Его Королевское Величество Короля Георга?
- Нет - мистер Рэймидж платит из своего собственного кармана.
- Но…
- Ты спрашивал его о жалованье, которое приостановят выплачивать, - продолжил Джексон. - Ты сказал, что слышал, что выплата приостанавливается с того дня, как мы попали в плен. Ну, он молчал какое-то время, пока не ответил. Я видел, что он слышал то же самое, но не знал наверняка. Но он тут же сказал: "Вы получите все до пенни: я прослежу за этим". Но я-то знаю, что выплата действительно приостанавливается. Так что фактически ты получил гарантию от мистера Рэймиджа, что он заплатит тебе.
- Бог ты мой! - воскликнул Стаффорд. - Почему ты не сказал ему?
- Никакого смысла, - сказал Джексон нетерпеливо. - Он все равно заплатит из собственного кармана.
- Откуда ты знаешь?
Прежде чем Джексон смог ответить, Фуллер сказал категорически:
- Потому что он - мистер Рэймидж, вот почему.
- Правильно, - сказал Росси. - Если он говорит, что заплатит, он заплатит.
Джексон внезапно спросил Стаффорда:
- Почему ты остался с ним? Ты не собирался, когда испанцы разбирались с иностранцами, не так ли? Ты считал что это твой шанс сказать до свидания Его Королевскому Величеству Королю Георгу, не так ли?
- Не "Королевскому Величеству", - поправил Фуллер. - Просто "Его Величеству".
- Ага, - Стаффорд проигнорировал Фуллер и признал: - Ага, поначалу я собирался оставить Его Королевское Величество Короля Георга.
- Но почему…
- Ну, позже это не казалось правильным, чтобы оставить мистера Рэймиджа, - сказал Стаффорд почти вызывающе. - А что насчет всех вас? Вы тоже собирались уйти - не ты, Джако, - добавил он поспешно, - но все остальные.
- Не я! - сказал резко Росси. - После того, как он спас маркизу, которая ему была никто, и после того, как он оказался такой хороший капитан, - нет! Сначала я не знал, почему испанцы выбрали меня, но когда увидел, что мистер Рэймидж идет с нами, я не испугался.
- И это про меня тоже, ты, несчастный маленький взломщик! - зарычал Фуллер на Стаффорд.
- Я не был взломщиком, понимаешь ты, наживка для рыбы.
- Успокойтесь вы, - сказал Джексон, приглаживая свои песочные волосы. - Единственное, что имеет значение, что мы все еще с ним. И все, что имеет значение для него, - это то, что эти корабли, - он кивнул в сторону испанского флота на якоре, - могут очень сильно навредить, когда они отплывут, если старина Джарви не узнает, что они в море.
Йенсен поглядел на Джексона:
- Ты подразумеваешь, что мы будем…
- Я ничего не имею в виду, Свенсен; я только говорю вам, что важно для мистера Рэймиджа.
Длинный, многоарочный балкон на втором этаже дома американского консула был просторным и выходил на Королевскую площадь. Достаточная высота арок усиливала ощущение прохлады. Рэймидж сидел в удобном плетеном кресле, возле которого стояло небольшое олеандровое деревце в горшке, и размышлял о том, что его импровизированный вечерний визит к консулу оказался интересным, если не сказать более.
Консул был в прекрасном настроении. Он ослабил свой шелковый галстук, принес извинения за то, что сменил украшенные пряжками башмаки на расшитые мавританских чувяки, и теперь, когда четыре бокала бренди последовали за хорошим обедом, который сопровождался непрерывным потоком сентиментальных воспоминаний, он смотрел на мир весьма снисходительно. Исключение, к удивлению Рэймиджа, было сделано лишь для Франции.