И все же… все же он должен помнить, что пуганая ворона куста боится, что утопающий хватается за соломинку. Из собственного горького опыта он знал, что хуже всего (кроме воды, заливающей судно так быстро, что не успевают откачивать помпы) - это лишиться мачт; без них корабль становится беспомощной игрушкой ветров и течений. Без стабилизирующего эффекта мачт и парусов судно болтается как свинья в навозной жиже, и поскольку испанцы все еще не установили временный рангоут, значит, не могли этого сделать. Они в сотнях миль от самого близкого испанского или французского порта, далеко от проторенных морских путей, так что только чудо может послать им другое испанское судно. А меньше чем в ста милях к югу - африканское побережье, где почти каждый залив служит пристанищем для берберских пиратов, которые перережут им глотки просто ради удовольствия и чьи быстрые галеры с христианскими рабами на веслах часто посещают эту часть моря… Да, испанцы сейчас боятся - боятся дрейфовать по прихоти ветров и течений, боятся что дюжина берберских галер подкрадется к ним в темноте и высадит на борт несколько сотен пиратов. Но пока что они, вероятно, не настолько боятся, чтобы хвататься за соломинку. Надо добавить еще что-то, чтобы превратить их страх в панику…
Если бы он мог надуть донов, заставить их поверить, что он может разрушить их судно, если они не примут альтернативу - сдаться и идти на буксире… Но если он даже сотворит такое чудо - сможет ли малютка "Кэтлин" буксировать такую громадину? Прецедента он не помнил, и был только один способ узнать.
Рэймидж разглядывал фрегат и снова проклинал судьбу, которая подбросила это чудовище в пределах видимости его впередсмотрящих, слыша, как матросы вокруг него все еще смеются и шутят, и чувствуя, что Джанна наблюдает за ним. Веселая ругань Саутвика, подбадривающего людей, которые разматывали трос, доносилась с бака.
Рэймидж стал рассматривать каждого матроса на палубе по отдельности. Он знал их всех по именам, знал большинство их изъянов и достоинств. Нескольких он повысил в звании - и всех одинаково любил. Потом он посмотрел на Джанну и Антонио и заставил себя вообразить, как все они лежат на палубе мертвые, в лужах собственной крови, в то время как "Кэтлин" пытается уйти от бортового залпа фрегата, потому что он просчитался и испанцы не позволили себя обмануть.
Он может проиграть все - его корабль, жизнь, Джанну, экипаж, который слепо и с охотой доверяет ему, - и в сравнении с этим, очень немного получит, если преуспеет. Возможно, несколько сдержанных похвальных слов от сэра Джона и коммодора, но скорее выговор за то, что он не уделил должно внимание приказам. Конечно, о нем не упомянут в "Лондонской газете" - в случае успеха ему не станут задавать щекотливых вопросов, но едва ли он может ожидать награды за неповиновение.
Депеша адмирала в Адмиралтейство с одобрительным отзывом об офицере, впоследствии напечатанная в "Газете", была мечтой всех - от гардемарина до заслуженного капитана, так как это означало быстро продвижение по службе (достающееся, думал он с горечью, лишь тем отмеченным счастливчикам, кто пережил свои подвиги, описанные в депеше).
Зачем даже думать о попытке захватить фрегат? Неужели его захватил поток бесплодных мечтаний? Или - пришла вдруг отрезвляющая мысль - он становится одержимым игроком, вроде тех бледных, нервных джентльменов со стеклянными глазами, которые заполняют "Уайтс", ведомые в этот модный игорный дом неким внутренним демоном, чтобы поставить половину состояния на выпавшую карту или брошенные на стол кости? Рискуя любимым поместьем, женой, детьми, положением в обществе ради удовлетворения желания, столь же благородного - и, очевидно, столь же непреодолимого, - как желание помочиться?
Рэймидж удивлялся тому, что способен беспристрастно оценивать ситуацию. Его отец будет горд, если он преуспеет - и так же горд, если потерпит неудачу, потому что для него главное, чтобы сын попытался. Джанна ничего не понимает в подстерегающих его опасностях, она просто молода и порывиста, и все же она хочет, чтобы он попытался - возможно, по той же самой причине, что его отец, но также и потому, что она наслаждается приключениями. Когда он спас ее из-под носа наступающих французов, он также спас ее от тюрьмы, в которую превратилась бы жизнь молодой женщины, возглавляющей одну из самых влиятельных семей в Тоскане; женщины, которую мать воспитала как мальчика в отчаянной попытке помочь справиться с управлением пусть и небольшим, но неспокойным государством.
Рэймидж внезапно повернулся и пошел на бак, желая разом покончить с потоком мыслей и предчувствий. Впереди его ждала громадина, остановленная здесь внезапно налетевшим шквалом. Но прежде чем он поравнялся мачтой, он внезапно осознал: что бы ни случилось, он собирается сделать это из-за того же непреодолимого желания, что и у тех несчастных бледных игроков в "Уайтсе", желания, которому он не мог сопротивляться. Мысль об этом заставляла его чувствовать себя виноватым.
Саутвик карабкался по трапу, прицепляя к поясу саблю - или что-то наподобие сабли, подумал Рэймидж, так как оружейник, который выковал ее, должно быть, вдохновлялся такими образцами, как мясницкий топор, сарацинский ятаган, старинный шотландский палаш и вест-индское мачете.
- Хорошо, что это доны, сэр, - ворчал штурман, шаря по своему объемистому брюху, чтобы потуже затянуть пряжку. - Легче иметь дело с ними, чем с лягушатниками, хотя бы потому, что они воюют всего несколько недель. Они все нервные, и я держу пари, что флот у них набит крестьянами, которые не могут отличить рей от колодезного журавля.
- Возможно, но не забывайте, что на корабле, вероятно, много солдат, которых используют как сверхштатных матросов.
- Чем больше, тем лучше, - сказал Саутвик бодро, делая попытку еще туже затянуть пряжку, - они будут мешать морякам.
- Надеюсь, что так, но если вы любите держать пари, никогда не предсказывайте результат в день скачки.
Саутвик глянул удивленно.
- Вообще-то, нет, сэр, но, - добавил он с широкой ухмылкой, - сегодня я готов спорить на что угодно!
- Прекрасно, - сказал Рэймидж с усмешкой, - если вы уже сделали ставку, и жокеи оседлали коней, мы готовы к первому заезду. Бейте общий сбор, мистер Саутвик.
Когда Джексон с его высоко расположенного места на рее услышал отрывистый, но ритмичный стук барабана, призывающий матросов на общий сбор, он почувствовал сильное облегчение. Он бдительно следил за качающейся на волнах громадиной, но одним глазом посматривал на мистера Рэймиджа, стоящего у карронады прямо под ним, и не знал, какой вид волнует его больше.
Сейчас американец был рад, что он - простой матрос. Он лучше, чем большая часть экипажа, понимал одиночество мистера Рэймиджа, когда приходится принимать решение. Джексон признавал, что он не фанатик идеи разобраться с донами, потому что твердо верил, что Природа предназначила только жуликам и политиканам рисковать своими жизнями без крайней нужды. И в то же самое время он не представлял себе, как можно оставить эту громадину, которая как зрелый персик ждет, чтобы ее сняли с ветки (хотя и более сильной рукой, чем "Кэтлин") и передали призовому агенту.
И все же никоим образом он не мог вообразить, как они заставят фрегат сдаться и принять буксир. Однако барабан бил общий сбор, так что, очевидно, мистер Рэймидж наконец придумал способ. Шрам на лбу у него сейчас уже, наверное, горит от длительного трения. Джексон пытался представить, каков может быть этот план, учитывая вес бортового залпа фрегата - или даже одних только погонных или ретирадных орудий, - и наконец решил, что тут нужно чудо, а не план.
Он устроился основательнее, чтобы обезопасить себя против неожиданного порыва ветра, раскачивающего мачту куттера как маятник, и снова стал разглядывать громадину сквозь линзы подзорной трубы. Внезапно заметив движение цветного пятна на гакаборте, он крепче сжал латунную трубку. Хм, они поднимают флаг на пике или на чем-то вроде этого. Ветер подхватил и развернул его. Горизонтальные полосы: красная, золотая и красная!
- На палубе! - крикнул он. - Фрегат показал испанский флаг. Используют весло или пику вместо флагштока.
- Очень хорошо, Джексон, - услышал он ответ мистера Рэймиджа - словно тот заранее знал, что так и будет. - Ты видишь у него какие-нибудь шлюпки?
Он навел трубу снова. Палуба пуста - значит, они потеряли все шлюпки, установленные на рострах. Ага, волны разворачивают корму… Да, одна есть на воде - они, вероятно, использовали ее, чтобы обрубить упавший такелаж.
- На палубе! Вижу только одну - пришвартована к его корме.
Почему, спрашивается, мистер Рэймидж беспокоится о шлюпках? Ах, да - если бы у них были три или четыре шлюпки, они могли бы развернуть корпус за нос или за корму и дать бортовой залп. Он пожал плечами: это мелочь, конечно, но доказывает, что мистер Рэймидж думает обо всем. Но, подумав, он признал, что был не прав, это вовсе не мелочь - способность донов наводить пушки означает огромную разницу между бортовым залпом и выстрелами из пары погонных орудий.
Внизу на палубе мальчишка-барабанщик все еще отбивал дробь; его барабан казался больше, чем он сам. Наблюдая сверху, как матросы занимают места по боевому расписанию, Джексон оценил постоянные тренировки последних недель: ни один человек не пошел не в ту сторону, никто не стоял на пути у других, никто не бежал и не кричал. Уже сняты были найтовы с карронад, командиры расчетов принесли замки и запальные шнуры и устанавливали их, повесив рожки с порохом для затравки на шею; банники, прибойники и правила были разложены у каждого орудия. Носовые помпы уже заливали палубу потоками воды перед четырьмя матросами, которые двигались с носа на корму, рассыпая горсти песка как сеятели в поле; песок нужен, чтобы никто не поскользнулся, а вода - чтобы просыпанный случайно порох не воспламенился от трения.
Пять человек притащили снизу точильное колесо, и уже несколько матросов выстроились в очередь с абордажными саблями, пиками и томагавками, взятыми со стоек. Другие моряки тащили к орудиям деревянные ведра и заполняли их до половины пресной водой из лагуна, чтобы орудийные расчеты могли освежиться во время боя. Другие, более широкие, но мелкие ведра заполнялись морской водой - чтобы смачивать банники, которыми будут прочищать стволы и гасить остатки горящего пороха после каждого выстрела, а также охлаждать стволы. Несколько бочонков на поддонах, с прорезями по торцам тоже стояли на местах, в прорези были вставлены фитили, и их тлеющие концы свисали над поддонами с водой - подальше от пороха, но всегда под рукой, если кремень в пушечном замке даст осечку.
Американец представлял, что сейчас происходит в расположенном на нижней палубе артиллерийском погребе: завесы развернуты, свисая сверху донизу, словно тяжелые одеяла, и пропитаны водой, чтобы погасить искру от случайного взрыва поблизости от помещения, где разложены маленькие картузы с порохом для карронад. Снаружи за завесами ждут мальчишки - подносчики пороха. Они болтают, взволнованные, и ждут, когда им выдадут картузы, которые они уложат в специальные деревянные кокоры с крышками и веревочными ручками и побегут на палубу к назначенным каждому орудиям, мечтая о славе - и больше смерти их пугает рык командира расчета, если из-за них перезарядка пушки задержится хоть на секунду.
Резкий скрежет внизу вновь навел Джексона на мысли о мистере Рэймидже, который терпеть не мог звук, издаваемый точилом. Матрос начал вертеть колесо, и Джексон увидел мистера Саутвика с его жутким тесаком в руке: он указал матросу, чтобы тот полил точильный камень водой и начал затачивать лезвие с видом опытного живодера, время от времени рассматривая лезвие на свет и осторожно пробуя его пальцем.
Заметив, что Рэймидж смотрит на него, Джексон поспешно поднял трубу и навел ее на фрегат.
- Джексон! Если тебя больше интересует то, чем мы тут занимаемся, оставь трубу впередсмотрящему и заряди мои пистолеты.
- Так точно, сэр! - Благодарный, американец начал спускаться по выбленкам.
Саутвик ругался, потому что в одном месте снял слишком много металла, нарушив кривизну клинка, но исправлять ошибку придется позже, потому что матросы с саблями в нетерпении ждут своей очереди. Саутвик любил свой клинок, и когда он вдвигал его в пошитые из сыромятной кожи ножны, настолько жесткие, что ими можно было легко сломать человеку руку, он каждый раз думал, что это - настоящее оружие для битвы, тяжелое, но притом уравновешенное, а шершавое прикосновение рукояти к ладони напоминало ему, что он сам поймал акулу, содрал с нее кожу и обработал ее. Нет, его меч не был одной из тех узких полосок жести, украшенных томпаком и фальшивыми камнями, что пригодны только для торжественных церемоний, - это был меч для настоящего мужчины.
Не зная, какой эффект произвел его энтузиазм на мысли капитана и его решение в течение последних пятнадцати минут, Саутвик готов был отдать все, чтобы узнать, что на уме у Рэймиджа, каков его план захвата фрегата. Штурману это казалось невозможным, и он уже почти готов был сказать об этом мистеру Рэймиджу, но не мог придумать как потактичнее выразиться. Так или иначе, капитан выглядел достаточно уверенным с тех самых пор, как корпус фрегата поднялся над линией горизонта и было высказано предположение, что это испанец. Очевидно, у него был план, хотя Саутвик готов был признать, что если бы он принимал решение, он уже двигался бы в сторону Гибралтара, просто отметив в судовом журнале время, принадлежность корабля и его координаты.
Стоя с наветренной стороны от рулевых, Рэймидж казался спокойным в потертом синем мундире и поношенной шляпе, шелковая кокарда которой была так затерта, что походила на черный георгин. Он чувствовал по тому, как ведут себя матросы, что они уверены, будто движутся к быстрой и легкой победе, благодаря его блестящему плану. Но его ум никогда не был настолько свободен от планов и идей, а "Кэтлин" очень быстро сближался с фрегатом - и, черт, как его раздражал скрежет этого точильного камня!
Ему нужно помахать красной тряпкой, чтобы подразнить испанцев, отвлечь их внимание, в то время как он будет строить в воображении некий план, как вынудить их сдаться, - но тут не просто тряпка нужна, а настоящий взрыв, чтобы из этого вышел толк, думал он уныло.
Взрыв вместо красной тряпки!
- Помощник артиллериста! - взревел он. - Мистер Саутвик, передайте по команде, что мне нужен помощник артиллериста.
Глава четвертая
Джордж Эдвардс, помощник канонира "Кэтлин", выдал с оружейного склада замки, запасные кремни, запальные шнуры и другие принадлежности для карронад, и затем подошел к крошечному закутку, обшитому свинцом. Сменив башмаки на пару мягких шлепанцев, он освободил свои карманы от железных предметов, которые могли бы породить искру, отпер дверь медным ключом и вошел внутрь, чтобы снабдить ждущих командиров расчетов рожками с отборным порохом для затравки.
Огневые завесы вокруг порохового погреба были уже развернуты и свисали, как толстые одеяла, с которых капала вода. При свете фонаря, подвешенного снаружи и освещающего погреб через стеклянное окно, Эдвардс осмотрел работающих в погребе кладовщиков: они были без рубашек, босые, головы обмотаны тряпками чтобы пот не стекал в глаза, - ворочать заряды в пороховом погребе жаркая и утомительная работа. Пока Эдвардс медленно осматривал все вокруг в слабо освещенном погребе, проверяя все ли в порядке, кладовщики выстроились в ряд, готовые раздавать аккуратно уложенные на стойках картузы с порохом ждущим мальчишкам.
Хотя он пробыл в своем родном Кенте не более нескольких недель за последние тридцать лет, Эдвардс не утратил ни кентского акцента, ни своих неторопливых, вдумчивых, осторожных манер, приобретенных в детстве в рыбацкой лодке отца, промышлявшего среди предательских мелководий Гудвиновых песков у Дильского побережья.
Фигурой он походил на одну из тех пушек, которым посвятил свою жизнь: немного сутулый, с округлыми плечами и грудью, узкими бедрами и длинными ногами. С головы до ног он очертаниями напоминал пушку: голова изображала винград, все остальное - ствол.
На сей раз Эдвардс был удовлетворен тем, что увидел в погребе: благодаря капитану он смог натренировать кладовщиков настолько, чтобы они передавали картузы мальчишкам с минимумом суеты и движений; фактически они могли делать это вслепую - именно так они тренировались в течение прошлой недели.
Притом Эдвардс был озадачен, когда услышал, как по команде передают, что капитан хочет видеть его немедленно, и внезапный яркий свет заставил его жмуриться, когда он поднялся на палубу и предстал перед ждущими его мистером Рэймиджем и штурманом.
Рэймидж без предисловий сказал ему и штурману:
- Мы должны заставить донов думать, что мы можем потопить их судно.
Саутвик спокойно ответил:
- Так точно, сэр!
Но Эдвардс сразу подумал о длинном ряде орудийных портов вдоль бортов фрегата.
- Как вы предлагаете это сделать, мистер Саутвик?
И штурман, и помощник канонира уже хорошо усвоили эту манеру капитана проверять их, и в то время как Эдвардс все тщательно обдумывал, Саутвик ответил предельно откровенно:
- Не думал об этом, сэр. Должен быть какой-нибудь способ, хотя…
- Тогда слушайте - особенно вы, Эдвардс. Я хочу, чтобы вы могли взорвать корму фрегата.
Рэймидж, уязвленный спокойным отношением Саутвика и разочарованный тем, что ни один, казалось не удивлен тем, что он только что сказал, принял их уверенность в нем за безразличие и рявкнул на Эдвардса:
- Есть идеи?
Помощник канонира покачал головой.
- Жаль, сэр, это немного… ну, как бы сказать… неожиданно.
Рэймидж кивнул, понимая, что если он разозлится на кого-нибудь из них, он лишится их сотрудничества.
- Хорошо, - сказал он, заметив, что Джанна и Антонио подходят ближе, чтобы слышать, - если доны смогут дать бортовой залп, мы скоро будем там, - он указал на морское дно, - где, судя по карте, "Нет дна на глубине девяноста морских саженей". Таким образом, мы должны подбираться к донам с носа или кормы, рискуя попасть только под выстрелы из погонных или ретирадных орудий.
Рэймидж видел, что оба его собеседника осторожно кивнули, очевидно, ожидая следующего коварного вопроса.
- Теперь вы можете наблюдать, что судно лежит под ветром, направленным на раковину его правого борта, что означает, мистер Саутвик?..
- Что мы можем пройти вдоль его кормы, дать один бортовой залп, развернуться и обстрелять ее снова, не попадая под его бортовой залп! - быстро ответил штурман.
- Можем. Теперь предположите, что это наш корабль - возможно, под огнем, и мы хотели бы спасти людей с него?
Саутвик задумался на мгновение, запустив руку в шевелюру.