Встретившись со старым королем, она заставила и его поверить этому. Ласковые речи, теплые улыбки, полные дочерней любви и восхищения взгляды, легкое покачивание бедер быстро покорили его. Что же касалось Эйрика, то он не спрашивал, какое применение она могла бы в том или ином случае найти своим навыкам, что бы они собой ни представляли.
По правде говоря, к настоящему времени она очень мало использовала свои знания: для предсказания и предвидения в очень узких границах, заговоры на доброе и худое, в воздействии которых она никогда не была уверена, приворотные чары, которые не позволяли любви Эйрика отвернуться от нее, - хотя Гуннхильд знала, что для этого более действенны мирские способы. Лишь во время первых родов ее душе удалось вырваться на волю; вероятно, потому, что последующие проходили намного легче. Когда ей доводилось надолго остаться одной - что бывало редко, - она готовила какие-то варева и изготавливала какие-то вещи, которые держала спрятанными ото всех. А иной раз в подобные часы одиночества она просто перебирала в мыслях свои знания, чтобы ничего не забыть, вспоминала танцы, заклинательные песни, рисованные знаки или же просто размышляла обо всем этом, пытаясь глубже проникнуть в понимание того, что некогда выучила. Ничего больше.
И вот внезапно эти знания ей потребовались.
Конунг Харальд, находившийся у себя в Викине, получил известие о том, что в Хёрафюльки есть некто, о ком с каждым днем все шире расходится слава волшебника. Этот человек - его звали Витгейр - предсказывал будущее, привораживал сердца дев к мужчинам, наводил и отводил порчу для тех, кто платил ему. Харальд решил, что, если он без всяких предварительных объяснений прикажет убить Витгейра, в той местности может возникнуть сильное недовольство. Поэтому он отправил туда гонца с приказом немедленно прекратить все колдовские занятия. Ответ, доставленный гонцом, был в стихах.
Не странно ли слышать,
что мы виновны в том,
что творим сейдр, -
такие, как мы есть,
рожденные от мужчины и женщины,
низкого звания,
когда Рёгнвальд Длинная Кость,
сын Харальда-конунга,
без помех творит эти дела
у себя в Хадаланне?
Король побелел лицом. Стихи - неважно, были они заклинанием или нет - обладали силой сами по себе. Они затрагивали душу.
Когда Гуннхильд услышала об этом, то сразу поняла, что произошло. Харальду напоминали о том, что Рёгнвальд Длинная Кость был одним из его сыновей от Снаэфрид, которая была ведьмой, если не хуже. В свое время он простил сыновьям их происхождение и сделал тех из них, кто еще оставался в живых, королями областей. Но Рёгнвальд сам взялся за изучение колдовства, достиг в нем могущества и собрал остальных вокруг себя. До отца почти не доходили известия об этом - мало кто был до конца уверен в том, что сын конунга занимается колдовством, а еще меньше народу осмелились бы сообщить об этом, - хотя жители Упланда, где он правил, все сильнее трепетали перед своим правителем. До сих пор Харальд закрывал глаза на поведение сына и знать ничего не хотел. А теперь ему в лицо бросили, что рядом с Рёгнвальдом Длинной Костью такие, как Витгейр, - просто комары, едва ли достойные того, чтобы их прихлопнули.
Конунг Харальд ничего не сказал. Однако вскоре он отозвал Эйрика в уединенную комнату, где никто не мог их подслушать.
Уже совсем стемнело, когда Эйрик возвратился в дом, предназначенный для него в этом отцовском имении. Войдя в спальню, он застал Гуннхильд бодрствующей. Полностью одетая, она сидела на высоком трехногом табурете и смотрела в пламя единственной зажженной лампы. Время от времени ее застывший взгляд поднимался вверх вслед за струйкой дыма, которая странным образом - ночь была почти безветренной - металась из стороны в сторону и извивалась. Тусклый свет отбрасывал слабый желтоватый отблеск лишь на лицо королевы. Вся комната была заполнена мраком, сливавшимся с теменью за раскрытым окном.
Когда она поднялась, шелест ее юбок прозвучал в окружающей тишине, как гром. Глаза ее, отыскивающие его взгляд, казались неестественно огромными, зрачки были расширенными, как у кошки, разгуливающей в темноте, белки мерцали.
- Мне кажется, что у тебя есть новости, - полушепотом сказала она.
Гримаса Эйрика нисколько не походила на улыбку.
- Ты отлично это знаешь.
- Не мог бы ты поделиться ими со мною?
- Что ж, все равно ты скоро все узнала бы. Я должен сделать одну вещь, которую сам давно желал. Конунг Харальд наконец принял решение. Завтра я собираю людей и получаю провизию, необходимую для трудного сухопутного путешествия. Еще днем позже мы отправимся, чтобы покончить с Рёгнвальдом Длинной Костью.
- Я… я предчувствовала это.
Во взгляде Эйрика мелькнула тень, впрочем, если у него и возникли вопросы, он решил не задавать их.
- Слишком долго он водит дружбу с троллями, - категорически сказал он. - Это открытый вызов нашему отцу. Будет лучше, если мы опередим его, что бы он там ни затевал.
- Я думаю, что это может иметь прямое отношение к тебе.
Эйрик кивнул:
- Если он будет жив, когда умрет наш отец, то может попытаться захватить верховную власть над всей Норвегией, которую отец хочет оставить мне.
А если ему это удастся, то какая участь может ожидать их сыновей? Гамли, бойкий, веселый, с льняными волосами, бегающий повсюду, скоро будет готов к тому, чтобы поехать на воспитание в какой-нибудь дом, где будут добры к нему. Рёгнвальд, тезка врага-родственника, но назван в честь великого ярла, а не короля-колдуна; он уже научился ходить и старательно пытается начать говорить. Гутхорм, совсем недавно покинувший колыбель… И тот, который появится на свет после Гутхорма, и следующий… Кровь ее и Эйрика, жизнь и слава, которой предстоит намного пережить жизнь. Снаружи донесся крик совы, голос темноты и забвения.
- Не только он один; многие другие твои братья стремятся к тому же самому, - заметила Гуннхильд.
Те из них, кто правил собственными землями, склоняли народ на свою сторону немереными обещаниями. Другие ходили в викинги и участвовали в иноземных войнах не для того, чтобы дать выход своей ярости, а чтобы набрать надежную дружину. Они с Эйриком уже не раз говорили об этом.
Он пожал плечами:
- Что ж, главное - начать…
Из темноты вновь донесся крик совы, потом еще и еще раз. Гуннхильд показалось, что птица вонзает в нее свои страшные когти. Она схватила Эйрика за обе руки.
- Я знаю кое-что из того, что ведомо Рёгнвальду Длинной Кости. Ты думаешь, что он не узнает о том, что ты выступил против него? Что он будет просто сидеть на месте и ждать?
- У него не будет времени собрать против нас войско.
- Но наслать на тебя смерть - оползень на дороге, скоротечную болезнь, ужасные видения, безотчетный страх… Нет, выжди немного, чтобы получше подготовиться. Позволь мне помочь тебе!
- И позволить ему проведать об этом? Дать ему возможность запятнать мое имя связью с сейдрами? Нет! В Гауле твои уловки принесли тебе не так уж много пользы, не так ли?
Потому что хёвдинг Торир был проницателен, а Эйвинд Хвастун оказался глупцом, с горечью подумала Гуннхильд. Или, возможно, потому что норны неразрывно сплели ее судьбу с судьбой Эгиля Скаллагримсона. Она сглотнула подступивший к горлу комок.
- Ты мужчина, - произнесла она со вздохом. - Я могу лишь дать тебе в дорогу свои надежды.
Ответ мужа изрядно удивил ее.
- Нет, Гуннхильд, я не скажу, что это неразумно, - медленно проговорил он. - Скорее, напротив. - Он обхватил ее обеими руками за талию и привлек к себе.
XII
На третий день после отъезда Эйрика Гуннхильд сказала своим служанкам, что хочет провести наступающую ночь одна. Они должны устроиться на ночлег где угодно, только не в доме.
- Мне необходимо подумать, и, возможно, я смогу увидеть вещий сон, - сказала она. - Если вы вдруг что-нибудь увидите или услышите, то все равно не заходите в дом. - Она прищурилась. - И еще: для вас же будет лучше, если вы не станете болтать об этом.
Когда спустился вечер, королева закрыла ставни на всех окнах и заперла дверь на засов. Погода изменилась: вызывающе посвистывал ветер, шелестел дождь. Язычки пламени в лампах вздрагивали, поднимавшиеся от них струйки дыма метались по комнате. Сумрак на глазах сгущался, и из углов полезли тени, уродливые, как тролли. Гуннхильд отперла сундук. Из-под драгоценных шелков она вынула то, что ей было нужно, и отнесла это в спальню. Дверь спальни она тоже заперла.
Пока сушеные грибы из тех, к которым большинство народа старалось даже не прикасаться, размокали в миске с водой, она разложила по местам все остальное, что ей было необходимо, и сбросила с себя одежду. Холодная сырость тут же покрыла поцелуями ее кожу. Гуннхильд распустила свои уложенные узлом волосы; волнистые локоны рассыпались по плечам и спине. Все ее одеяние теперь состояло из ожерелья из орлиных перьев, волчьих зубов и когтей дикой кошки. Чтобы собрать все это, потребовались годы, деньги и великая осторожность. Главным образом, она добывала амулеты у охотников, которые были достаточно бедны, чтобы за деньги искать то, что ей было нужно, и достаточно запуганы, чтобы крепко держать язык за зубами. А плела и вырезала все она своими собственными руками.
Вплоть до этого самого момента Гуннхильд не знала точно, хочет ли осуществить свое намерение. Она просто поклялась себе: все, что ей пришлось перенести в Финнмёрке, не пропадет впустую, и она никогда впредь не будет столь же беспомощной, как в тот день в хижине Сейи. Но она все же не знала, какую пользу это может принести. Все это было еще не испытано ею - лишь мысли, мечты, чувства. Но у нее должно получиться; она была уверена в этом. Если же она ошибалась, то ее ждала смерть или даже нечто худшее, чем смерть.
Она даже оскалила зубы от страха. Ради Эйрика и их совместной крови она снова и снова вынашивала детей, как он ходил в бой. А этой ночью она вступила на путь, который мог оказаться для нее дорогой в ад. Но без помощи Гуннхильд Эйрик мог бы угодить в ловушку. А ее сыновья были малы, и им все еще был необходим отец.
Никогда, никогда она не покинет ни их, ни его.
Грохот бубна мог бы выдать ее. Она разжевала и проглотила грибы и начала, негромко хлопая в ладоши, плясать вокруг лампы, установленной на трехногий табурет - ее пророческий треножник, - не отрывая взгляда от пламени. Когда ритм захватил все ее существо, крошечный огонек начал увеличиваться, превращаясь в ворота, сквозь которые ей стало понемногу открываться то, что всегда было скрыто от зрения. Почувствовав, что подошел нужный миг, она прекратила пляску, взяла в кулаки две кости из голени оленя, покрытые резными рунами, и встала коленями на веревку со множеством узлов. Покачиваясь на коленях, не отводя глаз от пламени, она размахивала костями, которые держала в руках.
Дождь все усиливался. Его грохот заполнил собой череп Гуннхильд. Ветер громко завывал. Она начала подниматься на крыльях боли и мятущейся бури. Но она не должна была расставаться со своим телом. Не до конца.
- Рёгнвальд Снаэфридарсон, - вплела она новые слова в свою песню, - я вижу тебя, я слышу тебя, я ночной ветер, я молодой месяц, я тень, которая неотступно следует за тобой. Ты не знаешь меня, ты не ведаешь, кто я есть, а я твоя смерть, Рёгнвальд Снаэфридарсон. Я ищу тебя, я ищу тебя, я ищу тебя…
Пламя перед ней раздалось в стороны. Половина Гуннхильд влетела в разверзшуюся брешь, устремилась ввысь и помчалась к северу. Половина ее осталась в комнате петь заклинания. Плоть до головокружения раскачивалась в комнате, а душа, словно острый нож, разрезала воздух - и каждая половина была неразрывно связана с другой.
Под ней проплывали грязно-белые облака, над ней сверкали звезды. Месяц давно уже зашел, но это был первый молодой месяц после ночи летнего солнцестояния, когда повсюду горели огромные костры, и земля помнила луну. Прямо перед Гуннхильд находилась Колесница Тора, испокон веков катающаяся вокруг Северной Звезды, о которой некоторые говорили, что это тот самый глаз, который Один отдал в обмен на мудрость. Луна принадлежала старшим Силам, земле и морю, оплодотворяющим и вынашивающим, колдунам и ведьмам. Норвежцы приносили жертвы богам, питая надежду заслужить тем самым их благосклонность. Шаманы искали единения с миром в надежде на то, что он будет исполнять их волю. Эйрик обращался к Одину, который по своему разумению даровал победу или смерть. Этой ночью Гуннхильд обратилась к себе самой.
Дождь остался позади. Она неслась над землей, покрытой горами, которые становились все выше и круче. Селения, хутора и теснившиеся к ним поля лежали темными пятнами среди окружавших их диких пустошей. И лишь несколько красных звезд неярко светились возле самого окоема. Гуннхильд начала снижаться, приближаясь к этому месту. Возле ручья, который журчал по камням и мерцал тусклым серебром, припало к земле несколько домов. Она знала, что Рёгнвальд находится здесь. Внутри допоздна засиделись люди. Она проникла сквозь крышу и повисла в клубах дыма ниже стропил.
Огонь (рабы, которые поддерживали его, вели себя немыслимо подобострастно и униженно) протянулся через весь зал. Пламя в длинном очаге металось и потрескивало, озаряя неровным светом сидевших на скамьях мужчин. Лишь немногие из них походили на воинов. Среди них были скрюченные старцы, седые пожилые люди, было несколько людей молодых с виду, но со старческими глазами. Все были хорошо, хотя и просто одеты. Колдуны редко хвастаются своим богатством. А сегодня они явно собрались сюда со всей округи.
На высоком месте сидел рослый человек с изможденным лицом; даже сквозь темную бороду было видно, что подбородок у него разделен надвое глубокой бороздой.
- Это будет означать больше чем просто отпор врагу. Поймите это. Мы не можем начать восстания против конунга Харальда - пока еще не можем, - но мы можем сделать Упланд цитаделью против него. - Рёгнвальд усмехнулся. - Может быть, он заболеет и умрет или каким-то другим способом закончит свою жизнь, которая и так уже слишком затянулась.
- Сначала мы должны отвести угрозу, - сказал другой.
Рёгнвальд резко кивнул:
- А разве я не разобрался с этим раньше вас всех? Мертвая женщина предупредила меня…
Гуннхильд, находившаяся во плоти в королевской спальне, содрогнулась. Возможно, Рёгнвальд говорил правду. Возможно, эта женщина была даже его матерью, которую он потревожил в могиле. Однако он сделал это и получил предупреждение о том, что отец отрекся от него и намерен его низложить. Поэтому он и послал за малыми колдунами. Какими бы жалкими и слабыми они ни были - несомненно, ни один из них не обладал такими знаниями, как их повелитель, - вместе они могли причинить такой вред, что не опишешь в словах. А отряд Эйрика должен быть уже на подходе. Он ведь говорил перед выездом, что им потребуется не больше четырех дней.
- Главное, не терять времени попусту, - сказал еще кто-то.
- Верно, - согласился Рёгнвальд. - Теперь, когда мы все собрались, нужно выяснить, что нас ждет и где, и приготовиться.
Значит, в одиночку он не решается вылетать из тела. Тогда он не настолько страшен, как она ожидала. Впрочем, и змея может укусить, когда ее давят ногами.
Рёгнвальд поплотнее запахнулся в тунику.
- Что-нибудь не так, король? - спросил один из сидевших ближе.
- Нет, - пробормотал Рёгнвальд. - Просто откуда-то потянуло холодом, ты не заметил?
Гуннхильд отступила подальше.
Теперь она должна как-то ослепить их. Она, конечно, не была столь могущественной, как те финны, которые могли продать мешок с ветрами норвежскому кормчему или же устроить шторм, чтобы утопить его. Но этой ночью она смогла наполовину слиться с миром и его погодой.
Гуннхильд, оставшаяся в комнате женского дома имения конунга Харальда, запела заклинание и принялась делать пассы. Гуннхильд, находившаяся в Хадаланне, поднялась над крышей длинного дома и превратилась в воду. Звезды начало заволакивать дымкой. Спустя некоторое время поселок окутался таким густым туманом, что ни один человек не смог бы в темноте выбраться наружу. Душа, вышедшая из тела, смогла бы подняться над туманом, но ничего не сумела бы в нем рассмотреть. Скорее всего колдуны сочтут появление тумана случайностью и станут дожидаться, пока он рассеется. Им же не ведомо, как мало времени у них осталось.
Гуннхильд не осмелилась задержаться хотя бы на мгновение. Колдуны могли каким-то образом уловить ее присутствие. А она уже обессилела. Едва сознавая себя, она пронеслась над Упландом, как река, сбегающая с кручи в море.
Крыша сошлась над нею, закрыв затянутое тучами небо. Она была одна в комнате с почти выгоревшей лампой. Изнемогшая, она смогла лишь снять с себя амулеты, прежде чем свалилась в постель. На следующий день она ощущала себя совершенно выжатой и была бледна и молчалива.
Впрочем, силы скоро вернулись к ней. А потом появился и Эйрик с рассказом о том, как прошел поход. Туман не помешал ему и его людям с вечера подобраться к поселку. Он сгустился лишь тогда, когда они подошли совсем близко.
Они окружили длинный дом стеной из копий и подожгли его. Женщин и слуг они выпустили, а воинов, пытавшихся вырваться следом за ними, перебили всех до одного. Рёгнвальд сгорел со всеми своими чародеями.
Эйрик заслужил своим деянием высокую славу. А Гуннхильд ничего не сказала о своем участии в нем. Королям это не могло бы понравиться. Да и скальды не складывают поэм о тех, кому пристало рожать детей.
Братья Рёгнвальда от Снаэфрид могли пожелать отомстить. Ближе всех из них - в Агдире - обитал Гудрёд Блестящий. И все следующие месяцы Гуннхильд пыталась навести на него порчу.
XIII
Гудрёд всю зиму провел в Хвини, у своего приемного отца скальда Тьёдольва. К весне он настолько истосковался по дому, что приказал готовить корабль. Тьёдольв предупреждал его, что это самое плохое время для плавания. Он даже сложил поэму об этом. Но Гудрёд не послушался его. Как только он обогнул южную оконечность Норвегии, с берегов Ядара сорвался мощный шторм. Корабль пошел ко дну вместе со всеми, кто на нем находился.
Вот не стало еще одного из тех, кто мог бы серьезно досадить Эйрику, подумала Гуннхильд, когда услышала о случившемся. Она сама не могла понять, насколько была причастна к этому, но по крайней мере она приложила все силы, чтобы помочь своему мужу. Возможно, в следующий раз ей удастся найти средства, используя которые она подарит своей странствующей душе телесные покровы.
Несколько позже до нее дошли вести о том, что Эгиль и Торольв с четырьмя кораблями снова отправились в викинг на Балтику. Она могла лишь надеяться на то, что поход окончится для них печально. Казалось, что ни одно ее заклинание не может никак повлиять на сыновей Скаллагрима Квельдульвсона. Но все же когда-нибудь, как-нибудь - если боги сами не сразят их раньше - она найдет возможность отомстить им.