Снова покачав головой, Горм поехал мимо конюшни (жалкое зрелище), через палатки наемников (немного почище), и выбрался к главным воротам во внутренней стене. Они были распахнуты настежь. В маленьком дворике за надвратной башней знакомый народ толпился вокруг двух наскоро сделанных носилок. На первых на боку, опершись локтем левой руки на скрученную в валик собачью шкуру, лежал Хёрдакнут с серебряным кубком в правой руке. То, что было в кубке, явно было менее безвкусно, чем работа сосуда, но не в лучшую сторону. С горестным выражением, ярл осушил кубок и сунул его Щене.
– Ну, и что теперь будет?
– По моему замыслу, мышцы в спине расслабятся, и позвоночник скорее на место встанет. Еще может в сон клонить начать.
– Тоже мне страшное дело. Я боялся, сыпью какой пойду, а сон – это как-нибудь пронесет.
– Пронести тоже может, – обрадовал рыжий знахарь.
– Кого-то не может, а прямо должно́ пронести, чтоб в круге земном хранилось равновесие во всем, – Горм остановил жеребца у отцовского изголовья (носилки были поставлены на козлы для копий).
Прибавив голос, он продолжил:
– Сегодня один важный источник поноса обгадил штаны в последний раз. Все, Гнупа отвыгнупался.
Снова поднялись крики, куда громче, чем перед входом в подвал. Сказать правду, несколько тише ожидаемого звучали бодричи – союзники Хёрдакнута, слишком удачно для простого совпадения случившиеся в окрестностях Хроарскильде, когда ярл возвращался с тинга, и примкнувшие к набегу, в который уже напросились лютичи, жаждавшие отплатить за позор пленения. Спускаясь из седла и передавая поводья ловчему (тот был явно не в восторге от повторения почести), Горм заметил и причину – на вторых носилках лежал Годлав, с обнаженным мечом в сложенных руках, мертвый, как обеденный стол.
– Отец, что с ним? Вроде в порядке был, когда я из пиршественного покоя бежал?
– Отравленная стрела чуть-чуть зацепила. Он мне еще похвастался, как наконечник до конца не прошел. Ошибся.
– Надо бы мне с Мстивоем словом обмолвиться…
– Погоди миг. Гнупа опять в штаны сходил?
– Так сходил, что еще немного, поплыл бы.
– А как ты его убил?
– Зарубил мечом один на один. Правый бок, шея.
– Даже в Гнупе, видно, оставался какой-то дренгрскапр. Сам остановился и принял бой…
"Вообще-то его кобыла сбросила," – хотел было поправить Горм, потом вспомнил, что ему как-то сказал Кнур, и взамен продолжил:
– Слушай, неплохо бы тебе на несколько дней остаться в Слисторпе.
– Это тебе Виги нагудел? Не развалюсь я до Ноннебакке доехать, все лучше, чем смрад этот нюхать.
– Ну, со смрадом, по крайности, в покоях, мы разберемся, а я из других соображений, – Горм остановился, придумывая другие соображения.
– Из каких еще?
– Тебе надо здесь, в замке, пару ночей переночевать, устроить пир, раздать кучу подарков, и разобрать распри карлов, чтоб руку наложить на Слисторп и утвердить законное владение.
– Верно! Что ж я сам-то не подумал – мне эта вонь все понятие отбила! Точно, руку наложу, а дальше тебя посажу в Йеллинге ярлом, сам в Ноннебакке сяду, а сюда Хельги определю. По чести, на этот Слисторп я не руку, я б на него просто взял и наложил. Где еще карлов найти – мы, кажется, сгоряча последних перебили, когда эти нитинги сдаваться начали… Ладно, иди, скажи Мстивою слово, я мое уже сказал, – ярл поставил кубок, взял Горма за плечо, и зевнул. – Прав был Щеня про сон. Только б не одновременно с поносом. Может, это на Слисторп проклятие такое нало…ээээх… накладено – кто им правит, в штаны травит? Ээээх, еще одно проклятие на наши головы, – Хёрдакнут отпустил Горма, положил голову на свернутую собачью шкуру (последняя могла оказаться и волчьей, с учетом местных особенностей), закрыл глаза, и сладко засопел.
Горм двинулся ко вторым носилкам. Мстивой вышел ему навстречу, обнял, расцеловал в обе щеки, и спросил:
– Какой рукой ты Гнупу-лиходея зарубил – левой или правой?
– Левой, – несколько недоуменно ответил Горм.
Новый вождь бодричей взял его за левую руку, подвел к носилкам, указал на золотое наручье на правом предплечье Годлава и объяснил:
– Годлав сказал так: "Пусть это наручье носит рука, что сразит Гнупу."
Мстивой опустился перед телом на одно колено, поцеловал мертвую десницу, снял наручье, встал, поманил Горма вперед, и, слегка разжав золото, приладил тяжелое украшение тому на левую руку.
– Рерик! Годлав! Мстивой! Рерик! Годлав! Мстивой! – закричали стоявшие вокруг воины, ударяя рукоятями мечей по щитам.
– Дивий промысел боги вершат, – сказал незнакомый Горму венед, увешанный таким количеством оберегов, словно собирался устроить их распродажу. – Руговит капно с Чернобогом, бо днесь бехом победоносны, оле вождь клюкою живота лихован, кто в раздрягу обоялников нуитских встряше!
"Каких паяльников? Какой клюкою? Отравленной стрелой!" – хотел уже было возмутиться Горм, но вовремя догадался, что перед ним еще один исконный ревнитель старовременного языка. Впрочем, венед с блестящим будущим в мелкооптовой торговле сокровенными знаками веры быстро исчерпал запас исконности:
– Не встреть Годлав Хёрдакнута в Зверине, тот бы ему не рассказал про свои беды с Гнупой, не сговорились бы пойти вместе на Гнупу после тинга, и жив бы остался.
"Слаб он против Круто. Тот мог часами такое нести, что двух слов подряд не поймешь," – решил Горм.
Совсем молодой бодрич, ровесник Хельги, если не Асы, воробышком подскочил к филину с оберегами, и выпалил:
– Орибор, зачем на великого хулу возводишь и всуе старых богов поминаешь? Руговит? К Перуну еще воскричи! Годлавом Яросветова десница вела, он за Рерик отомстил, в горней яви у белого чертога сидит и с духами света совет держит!
Венед-вешалка для оберегов потянулся к рукояти меча. Молодой воин потащил из-за пояса чекан. Еще несколько бодричей схватили того и другого за руки и принялись успокаивать. "Горе-волхвы, Звана-вестница бы вас обоих своему котку скормила," – решил Горм. Вслух он спросил:
– Где Годлава хоронить будете? Если курган ему насыпать, за себя точно могу сказать, но и вся наша дружина наверняка поможет. Великий был воин.
– Похороним по морскому обычаю, уже решено. Положим в челн, и пустим на волю волн и ветра. Годлаву при жизни Янтарное море было, как дом, пусть он и по смерти его бороздит, – ответил Мстивой. Потише он добавил:
– Насчет добычи…
– Наш уговор с Годлавом в силе, – так же негромко отозвался Горм. – Гнупино барахло, выходит, мне достается. Мы получаем Слисторп и четверть золота, серебра, и оружия, вы – половину золота и серебра и четверть оружия, лютичи – четверть драгоценностей и половину оружия, чтоб не бегать по полю битвы с в холстине и с деревянными дубинками. С рабами вот что делать?
– Мы забираем всех, кто произошел от рерикских бодричей. С Домославом сам решай. Если есть здесь лютичи…
– Ему отдадим. С остальными вот как рядить… Отцу как-то не по душе работорговля…
– Слушай, это ты потом решишь, а вот счет золоту и серебру не худо бы поскорее начать.
– Верно, ты новый ярл, подарки раздать дружине – дело важное.
– Здесь Тетеря от лютичей, – Мстивой махнул рукой. – Тетеря! Тете-е-ря! Чтоб в счете участвовать.
– А остальные лютичи и бодричи где? – спросил Горм, глядя на толстого лютича в хауберке с опущенным на плечи кольчужным клобуком, пробиравшегося через толпу.
– На невольничьем подворье, родню ищут. И сестра твоя с ними пошла – отговаривал я ее, отговаривал… Ты всякие страхи про Слисторп слышал?
– Слышал, как же.
– Забудь их – что мы там видели, в сто раз хуже.
– Что ж так сразу забудь? Мы в подвале мертвецов нашли засоленных на мясо – все в точности по страхам…
– Сварог обереги! – выдохнул подоспевший толстый лютич.
Последовало неизбежное обнимание (Горм и Тетеря с двух сторон, Тетерино брюхо посередине) и целование (Горм и Тетеря поверх Тетерина брюха).
– Ну, так где сокровища-то? – сын усыпленного Щениным зельем ярла не горел желанием провести остаток дня в дележе. – За чем дело стало?
– Так Горм-добродей, в башне твоя охрана стоит, никого наверх не пускает! – Тетеря, похоже, знал о последнем обстоятельстве не понаслышке.
– Пошли в башню. Опять же, надо Хёрдакнуту хоромы приготовить, да и понять, из чего тут пир можно соорудить, кроме соленой мертвечины, – старший Хёрдакнутссон пошел к плитняковым ступеням, ведшим вовнутрь.
Трупы из пиршественного покоя уже были вынесены. У деревянной лестницы наверх на скамье, перегораживавшей проход, расположились Хельги, Кнур, и Йокуль. Еще один бочонок пива из погреба нашел дорогу на стол, стоявший перед скамьей. Перед столом на полу сидел Кривой. Рядом лежали обломки еще одной скамьи – тролль сперва честно пытался сесть не по-троллиному.
– Ну как? Не ушел? – обеспокоился молодой кузнец.
– Не ушел. Весь как был, так и сгнупился. А что ты испуганный такой?
– Да я что-то думал, ты придешь с его головой, например, на копье, а как увидел тебя без головы…
– Я-то как раз с головой…
– Рассказывай, со скольких ударов, пеший, конный? – перебил Хельги.
– Спешились, меньше десяти.
– Отрубил ему что-нибудь?
– Нет. Все усилие ушло, чтоб от него подальше да против ветра держаться…
– Он опять обгадился? – лицо Хельги просияло в улыбке.
– Да, но в общем, если не считать запаха, поединок вышел вполне приемлемый. Вы тут никого в башню не пускаете?
– И никого не выпускаем! Там наверху изрядно народу, судя по возне…
– Ладно, двигайте скамью. Кривой, сиди здесь, а то и эту лестницу сломаешь. Мы пойдем, а за нами не пускай никого, – Горм взял со стола пару наименее устряпанных остатками предыдущих застолий кружек, обтер их валявшимся там же полотенцем, больше похожим на собачью подстилку, только хуже пахнувшим, наклонил бочонок, и наполнил кружки пивом. Он нацедил пива и в третью кружку, двинутую в его сторону Йокулем, протянул первые две не очень чистые и оббитые по краям глиняные посудины Мстивою и Тетере, и наконец сам приложился к третьей. Пивовар сильно переналег на хмель, солод был не ячменный, а просяной, но если вспомнить, где и рядом с чем был найден бочонок, напиток превосходил все ожидания, просто будучи посредственным пивом.
Осушив кружку (он бы осушил и еще несколько, и закусил бы целым гусем…), Горм передал полупустой бочонок Кривому и поднялся по лестнице за Кнуром и Хельги. Кузнец принялся возиться с наружным висячим замком на первой двери, бормоча: "Ну что б вы без меня делали…"
– Петли б срубили? – предположил Хельги. – Что возишься?
– Сейчас! Петли из закаленной стали, и притолока сталью укреплена. За этой дверью что-то стоящее, поди…
– Я у Гнупы на поясе ключи видел, – вспомнил Горм, подумав: "Сколько оказывается незаметных тонкостей в убийстве враждебных ярлов…"
– С ключом каждый может, а ты попробуй… – Кнур так и не объяснил, что надо попробовать, потому что замок, в скважину которого под разными углами было всунуто несколько булавок для плащей, щелкнул и раскрылся. – Сразу в сокровищницу не лезьте, ловушки могут быть.
Кузнец медленно, держась у стены, открыл дверь ручкой уже знакомого Горму колуна, тем же орудием обстучал притолоку и пол за ней, и наконец пустил колун внутрь вдоль каменного настила. За скребущим звуком низкокачественного железа, с замедлением скользящего по грязному и плохо обтесанному плитняку, последовал несколько более приятный слуху звяк. Пылинки кружились в лучиках солнечного света, пробивавшегося в узкие – галке не протиснуться – оконные проемы, и освещавшего три окованных металлом ларя. Вообще-то это были не пылинки, а здоровенные матерые пылинищи, и они скорее переваливались, чем кружились, над ларями, покрытыми паутиной и еще невесть чем.
– Эти-то петли ничем не окованы? – Хельги, первым вошедший в помещение, занес подобранный с пола колун.
– Погоди, ларь тоже чего-то стоит, – Кнур подергал крышку, она открылась. На дне лежали четыре слиточка серебра, каждый марок на десять весом, пара дюжин маленьких золотых этлавагрской чеканки, и несколько узких серебряных наручей. Кузнец распахнул второй ларь – он был пуст. В третьем ларе, дно было едва посеребрено скиллингами.
– И это все? – Йокуль просунулся между Хельги и Тетерей. – Да я купцов грабил, у которых в кошле на поясе больше было!
– Ну, это ты, положим, загнул, – Тетеря сосчитал на пальцах. – Пол-пуда серебра здесь все-таки наберется, кошель тяжеловат выйдет…
– В чем Йокуль прав, так в том, что на три дружины здесь мало, – Горм подбросил один из слитков в руке. – И вот еще что подозрительно. Гнупе нужно было серебро платить йомсам – наемники за доброе слово не воюют. Где оно? И если он все роздал… Йокуль, отряди-ка с полдюжины седобородых обыскать палатки воинов Сильфраскалли. Пусть в постелях пороются, и под очагами. Пошли, посмотрим, что в следующем покое.
Едва Кнур начал возиться со второй дверью, запертой изнутри, из второго покоя раздался плач, и кто-то маленький запищал: "Мама, я боюсь."
– Не бойся, бедная капелька! – через дверь крикнул Горм. – Слушай, кто там внутри, может, отопрешь?
– А кто там снаружи? – спросил женский голос.
– Я, Горм Хёрдакнутссон, Мстивой Витодрагович Руянский, и товарищи.
– А где Храфн и Торбранд?
– Те двое, кого Гнупа послал?
– Они.
– Мы их изрубили, не взыщи.
За дверью установилось молчание. Потом кто-то маленький снова запищал: "Мама, я пить хочу." Женский голос продолжил:
– Я открою, если вы обещаете Сиггтригга не убивать. Шесть лет ему.
– Сиггтригг – это кто? – встрял Хельги.
– Сын мой!
– Сварог заступи, это кто ж ребенка назвал именем, что и для собаки б не сгодилось, – возмутился Тетеря. – Не иначе, Гнупина полонянка с его приплодом там заперта.
– Да что ж мы, нитинги, что ль? Мы детей не убиваем! – тоже возмущенно продолжил Горм.
– А женщин насилуете?
– Да, конечно, – начал было Хельги.
– Посмотри только на этого насильника, хоть бы усы отрастил сначала, что ли… – молодой вождь бодричей гордо подкрутил усик. – Вообще, наложницы, кони, и оружие Гнупы – Гормова добыча.
– Я их не усами насилую, я для этого другое что отрастил, в отличие от некоторых, – злобно проканючил Хельги.
– Малыши, не ссорьтесь, – примирительно сказал Горм.
Распря была подавлена на корню – оба "малыша" теперь зловеще уставились на него. Старший сын Хёрдакнута прибавил голос, обратившись в направлении двери:
– Если ты Гнупина пленница, свободу тебе дадим. И твоему сыну.
Раздался скрип, словно по полу что-то двигали. В замке лязгнул ключ, дверь приоткрылась. На воинов смотрела небольшого роста молодая женщина с распущенными волосами. От красоты ее лица несколько отвлекал здоровенный синяк под правым глазом. С головы до ног оглядев братьев Хёрдакнутссонов, Кнура, и Мстивоя, и подозрительно скосив глаза на Тетерю, женщина открыла дверь пошире. Она была босой, щиколотку ее левой ноги оттягивало назад, в глубь покоя, железное кольцо на длинной цепи.
– Вот изверг, подневольную деву держал на цепи, как пещерного медведя, – Кнур просунулся в дверь и встал на одно колено, протянув руку к цепи. Женщина отпрянула. – Что ты дергаешься, расковать тебя хочу!
– Я не подневольная дева, я Асфрид, Гнупина жена, – молодка встала посреди покоя, за ее спиной, выглядывая из-за подола длинной тонкольняной туники, спрятался светловолосый малыш, к счастью для него, больше похожий на мать, чем на отца.
– Горм, ты скажи ей, чтоб миг постояла смирно, – Кнура явно оскорбляла своим присутствием цепь.
– Сядь, Асфрид, вон, на скамью, пока Кнур цепь снимает, – Горм протиснулся мимо бельевого ларя, которым женщина подпирала дверь изнутри, и вошел в покой. – Села? Малыша рядом посади. Не жена его ты. Вдова.
– Кто его убил? – в глазах Асфрид появились слезы.
– Я, – ответил старший сын ярла и повесил голову. У всех прежде им убитых тоже, наверное, были матери, жены, и дети, но ему как-то не случалось ни о них задумываться, ни тем более с ними встречаться.
– Какой рукой?
– Левой, – одновременно ответили за Горма Мстивой и Хельги.
Асфрид бросилась к Горму. "Сейчас за руку кусать будет?" – решил тот, собираясь отдернуть конечность. Вместо кусания, женщина заплакала в три ручья, упала перед ним на колени, и принялась целовать его левую кисть.
– Много почета сегодня твоей руке, – Мстивой ухмыльнулся.
– Будет, будет, – Горм поднял Асфрид с колен. Для своего роста она была весьма увесистой, хотя по большей части вроде бы в нужных местах. – Что ж он тебя на цепь-то посадил?
– Я с Сиггтриггом хотела к ма-а-аме вернуться в Ска-а-ане!
Малыш, не вполне понимая происходящее, на всякий случай решил тоже зареветь.
– Кром, вы оба хоть можете реветь чуточку потише? Все ведь теперь будет хорошо, нет? К маме вернетесь, – безуспешно предложил Горм. – Слезы, вопли, как мне это не нравится. Что ж я с вами делать-то буду…
– Нравится, не нравится, теперь твоя красавица, – злорадно заметил Кнур. – Асфрид, дай я все-таки цепь собью? Тебе эта железяка ногу чуть не до кости разодрала.
Стараясь отвлечься от не прекращавшегося рева на два голоса, Горм оглядел покой – он был довольно чист и местами даже обставлен. Мимо ларя у входа протиснулся Эйнар, дружинник, управистый с метательным топором, возглашая:
– Молодые ярлы, меня Йокуль с вестью послал – у наемников под очагами еще серебро было зарыто!
– Много? – с явным любопытством спросил благоразумно оставивший себя и свое брюхо перед дверью Тетеря.
– Марок по десять, а у кого и больше!
– Все равно, этого разве что на задаток хватило бы, – Горм почесал затылок. – Чьим же он серебром им дальше платить собирался?
– Твоим! – Эйнар нахмурился. – Помнишь лысого нитинга, что нам внизу подвернулся? Он рассказал, что Гнупа йомсов зазвал дождаться, когда наш ярл в Ноннебакке на лето переедет, и на Йеллинг идти!
– Ничего себе, – в один голос сказали оба Хёрдакнутссона.
Глава 24
– Что ж он делает, – Брат Косатки схватился бы за голову, если бы не необходимость грести в один черед с остальными гребцами в умиаке. Старший генен был не одинок в своем недоумении – охотник на головной лодке уже дважды бросил гарпун в кита, но ни один из ударов не был смертельным. Тяжело раненный гарпунами кит, не в силах нырнуть, истекал кровью у поверхности. Поднимался ветер со стороны открытого моря. Хуже того, еще недолго, и на запах крови могли явиться незваные гости – косатки.
Головной умиак приблизился к киту еще раз, метатель гарпуна встал на носу… Неожиданно кит завертелся в воде и из последних сил ударил хвостом. В воздух полетели весла, веревка, куски шкур, куски дерева, и барахтающиеся Инну.
– Плохая охота, обаче, совсем плохая охота, охотников губим, кита мучаем, – старый шаман чуть не плакал.