Попробовав рукой крышу, Рауль задрожал: покатая и гладкая кровля обледенела и была скользка, как стекло.
Однако он не колебался. Сбросив с себя верхнее платье, привязал его к раме окна и, держась за эту слабую поддержку, начал скользить по льду кровли, направляясь к углу здания, где, по его расчету, должна была находиться водосточная труба.
В темноте он не мог точно определить, где именно была труба. Он рисковал, потому что ждать рассвета было еще рискованнее.
Тем не менее положение беглеца было ужасное.
Он чувствовал, как трещало и рвалось его платье, а ноги его продолжали скользить по гладкому железу кровли. Когда он смотрел вниз - перед ним открывалась темная бездна; сто сорок футов отделяло его от земли, то есть было сто сорок вероятностей убиться, слетев с этакой выси.
Рауль прилег на живот, решившись лучше соскользнуть в пропасть, чем снова возвратиться в тюрьму. В таком положении он, держась одной рукой за край своего платья, медленно подвигался к краю крыши; только слабая шерстяная ткань удерживала его от падения. Вот он выпустил из одной руки свою подпору. На этот раз, если его ноги не встретят опоры, он погибнет.
Нигде и ничего похожего на поддержку не отыскивалось.
Ужас охватил его сердце. Рауль слышал, как рвалось его платье под тяжестью тела. Треск ниток казался ему столь же громким, как труба архангела, вызывающая мертвых из их гробов.
Прошло несколько секунд. Он продолжал скользить, и вдруг ноги его уперлись во что-то.
Теперь он спасен. Бросив полу разорвавшегося плаща, Рауль ухватился за водосточную трубу.
Передохнув, юноша обхватил руками спасительный водосток и начал отважное нисхождение с высоты ста сорока футов.
Он уже считал себя спасенным, как вдруг водосточная труба исчезла. Она была отломана, и Рауль висел над пропастью, а под ним была смерть.
Он невольно вскрикнул, но не выпустил из судорожно сжатых рук последнего обломка трубы.
Рядом с ним было чье-то окно. Его крик был услышан. Окно отворилось и чье-то страданием искаженное лицо выглянуло оттуда.
- Рауль! - произнес голос. - Рауль!
- Это я, Одилия! Это я, - ответил несчастный, узнав милый голос.
- Что ты здесь делаешь! Ради Бога, разве ты не знаешь, что труба дальше обломана?
- Знаю! И жду, пока ослабеют руки и я упаду.
- Несчастный друг мой! У меня еще хватит сил: протяни мне руку и упрись в окно ногой.
Паж протянул руку и уперся одной ногой в раму. Затем выпустил обломок водосточной трубы, ловко рассчитал расстояние и прыгнул…
Тело его сперва ударилось в подоконник, затем скатилось на пол комнаты Одилии, и он лишился чувств.
Одилия сочла его мертвым и, плача, наклонилась над ним. Но скоро он очнулся, открыл глаза и при свете горящей на столе лампы увидал смертельную бледность, разлитую по ее все еще прекрасному лицу.
- Что с вами? - тревожно спросил Рауль.
- Я отравлена.
- Проклятие! Как давно вы приняли яд?
- Уже минуло три часа.
- Вы еще ничего не почувствовали?
- У меня в груди огонь.
- О, низкий человек! Одилия! Дайте мне простыню. Ведь вы заперты?
- Да, я отравлена и заперта.
Рауль привязал к окну разорванную на полосы простыню и спустя минуту стоял уже на дворе замка.
Коридоры замка были пусты. Без труда ему удалось пробраться в свою комнату, там он схватил кинжал и две склянки с противоядием.
При помощи лестницы, которой пользовался Бигон, Рауль снова вошел в окно "тюрьмы" Одилии и с тревогой сказал, подавая склянки:
- Пейте! Пейте! Скорее!
Одилия выпила.
- Теперь надо бежать! Уходите из этого проклятого замка. Поспешим в Роквер. Еще несколько часов промедления, и будет уже поздно. Он убьет тебя.
Одилия опустила голову.
- Я графиня д'Эспиншаль, - ответила она, - и должна оставаться здесь.
- Зачем вам оставаться?
- Только мой отец может взять меня из этого замка.
Рауль все понял и стал на колени перед молодой женщиной.
- Я люблю тебя, Одилия! - воскликнул он. - Я жажду умереть за тебя. Но ты остаешься для меня божеством, на которое не подниму глаз. Молю тебя, убежим!
- Мое решение остается неизменным. Обязанности привязывают меня к этому роковому месту. Но твоего спасения, Рауль, я желаю и требую от тебя.
Рауль встал.
- Через два дня я буду здесь с твоим отцом, - произнес он, - и мы тебя освободим.
Затем он бросился к окну, спустился по лестнице и исчез.
XX
С наступлением дня Эвлогий один явился в замок. Канеллак вернулся в Клермон. У дикого человека на плечах был мешок.
Войдя в зеленую комнату, он застал в ней своего брата. Граф сидел погруженный в глубокую задумчивость.
Указывая рукой на мешок, Эвлогий произнес:
- Вот все, что от нее осталось.
Каспар д'Эспиншаль поднялся и быстро раскрыл мешок: перед ним лежал безглавый труп страстно им любимой женщины. Вскрикнув от ужаса, он протянул Эвлогию руку со словами:
- Ты ужасный, но верный друг. Однако же я любил несчастную. Надо похоронить ее останки.
Был призван Мальсен, который и получил соответственные приказания.
- А с пажом что сделать? - спросил он.
- Замучить его.
- Смею предупредить ваше сиятельство, я видел, что из окна графини висит простыня, разорванная на части, связанные между собою.
Каспар д'Эспиншаль испугался. Он бросился в залу пыток и не нашел там Рауля. В комнате своей жены он увидел Одилию, еще живую. На столе стояли две склянки; в одной была беловатая жидкость, а другая была пустая. Теперь он все угадал.
- Паж был здесь?
Опущенная на грудь голова Одилии подтвердила его догадку.
- Хорошо же! - прошептал тогда суровый граф. - Она не умрет, но для всех будет мертва. Мой замок не выдаст тайн. Эвлогий! Возьми ее на руки и иди за мной.
Дикий поднял на руки женщину как ребенка и пошел по длинным пустым коридорам, с крутыми поворотами, в самую отдаленную часть Мессиака, до этого неизвестную еще ему.
Впереди шел Каспар д'Эспиншаль. Наконец они оба вошли в маленькую комнату.
Здесь поднята была дверь в полу, и по лестнице в сорок ступеней братья спустились в подземелье. Лампа, освещавшая этот каменный колодец, показывала только сырые и скользкие стены. Вокруг них стояли бочонки.
- Это порох! - произнес старший из братьев, носивший титул графа.
За пороховым погребом шли своды под всем левым павильоном замка; внизу, с обеих сторон, виднелись железные двери с замками и завалами. Это были средневековые казематы.
Последняя дверь была вся из железа.
Каспар д'Эспиншаль отворил эту дверь.
Они очутились в темном каменном гробу без потолка. Сверху спускался шнурок с крючком.
По знаку брата Эвлогий положил на камни Одилию.
- Теперь ты будешь жить здесь! - сказал жене граф. - Ты носила мое имя, и тебе ни в чем не будет недостатка. Вот этот шнурок, привязанный к колодцу, находящемуся в углу парадного двора, будет доставлять тебе пищу. Живи и молись за свои грехи. Никогда уже глаза твои не увидят солнца. Я запру эту дверь, разрушу своды в ближайшем коридоре; они упадут, и развалины обрушившейся галереи отделят тебя навсегда от света и людей.
- Пусть исполняется Божья воля! - ответила Одилия.
Когда Каспар д'Эспиншаль и Эвлогий ушли, страдалица осталась одна в гробовой темноте своего ужасного жилища. Выйдя из коридоров, Каспар д'Эспиншаль разрушил своды, и обвал, рухнув, засыпал ход и отделил навеки заключенную от мира и живых существ.
- Знаешь, брат! - обратился Эвлогий к брату. - Рауль, де Канеллак, Шато-Моран и Телемак де Сент-Беат скоро явятся осаждать замок, и они возьмут его. Советую тебе заранее уходить. В лесу, со мной, ты будешь свободен и в безопасности, а когда все успокоится, ты снова вернешься.
Каспар д'Эспиншаль потряс отрицательно головой.
- Я уже обдумал и решился, - произнес он. - Надо ожидать.
Наутро следующего дня, когда старый граф Шато-Моран, в сопровождении Рауля, Бигона и сильного отряда вооруженных людей явился в Мессиак, все ворота в замке были открыты настежь.
Колокола часовни жалобно звучали. В парадном замке толпились дворяне в трауре. Сердце бедного отца сжалось от тяжелого предчувствия.
- О Боже! - воскликнул он. - Неужели умерла моя дочь?
Бледный Рауль дрожал как лист.
- Если Одилия мертва, то несомненно, этот злодей убил ее.
Никто не помешал им въехать во двор замка. Напротив, Мальсен явился их встретить.
- Грустная новость для вас! - обратился он к старику.
- Что такое случилось?
- Сегодня в ночь умерла наша госпожа, графиня д'Эспиншаль.
- Умерла! - воскликнули вместе Шато-Моран и Рауль.
- Точно так, - подтвердил Мальсен. - Говорят, она была влюблена в одного юношу, но дорожила честью имени, которое носила, и потому приняла яд.
- Ты лжешь! - перебил Рауль.
- Два раза она принимала яд. Первый раз, выпив яд, графиня выпила потом противоядие и осталась жива, но вчера в ночь, вероятно, ей надоело жить и она выпила стакан воды с арникой.
Рауль и Шато-Моран в ужасе переглянулись.
- Где граф Каспар д'Эспиншаль? - спросил несчастный отец.
- Увы, господин мой, приведенный в отчаяние случившимся, не желал быть свидетелем печальных похорон и ушел с Эвлогием в леса.
Ничего не отвечая интенданту, Шато-Моран схватил за руку Рауля и произнес:
- Я должен быть свидетелем ее похорон.
Домовая церковь замка Мессиак оглашалась жалобным пением, но Бигон не пожелал присоединить к хору свой голос. Честный гасконец был растревожен. Правда, он получил из рук Проломи-Бока свою Инезиллу, но вот уже несколько дней он не знал, где находится его господин, кавалер Телемак де Сент-Беат. И это лишало честного слугу покоя и присутствия духа.
Дон Клавдий-Гобелет служил обедню. На этот раз он был трезв и даже плакал.
Когда обедня кончилась, четверо сильных людей подняли гроб.
Пятый поднял плиту и покойницу поставили в фамильную катакомбу графов д'Эспиншалей.
Но в ту минуту, когда камень снова готов был закрыть вход в катакомбу, старый Шато-Моран воскликнул:
- Подождите!
Все окружавшие гробницу обернулись и увидели старого графа, приближающегося с топором в руке.
Все расступились, кроме Мальсена, догадавшегося, что нужно старику. Он попробовал помешать, но упал под ударом могучего еще графа.
- Не допускайте этого сумасшедшего старца! Он святотатствует! - кричал поваленный интендант. - Старик с ума сошел, он готов совершить святотатство.
- Умершая - дочь графа, и он имеет право! - произнес Рауль.
Видя, что Мальсен приказывает вооруженным людям из гарнизона замка не допустить Шато-Морана открыть гроб, паж подал условленный сигнал, и отряд рокверских и клермонских воинов окружил гробницу.
Запустив руку в гроб, Шато-Моран нащупал в нем мешок и вытащил его. Все вздрогнули от ужаса.
И в самом деле: страшно было глядеть на бледного старика, с волосами, вставшими дыбом, при блеске восковых свечей рассматривающего останки своей дочери.
Под тканью мешка легко было различить формы рук, ног и прочих частей тела усопшей. Но труп казался короче, чем следовало.
Старик развязал мешок и обнажил тело умершей.
О ужас! Не было головы… только около шеи зияла красная ужасная рана.
- Обезглавлена! - воскликнул старик таким ужасным голосом, точно гром загремел под катакомбами д'Эспиншалей.
Затем, преодолев свое горе и ужас, голосом спокойным и твердым, взяв Рауля за руку, старый граф произнес:
- Час наступил! Надо за нее отомстить!
Твердыми шагами, произнеся эти слова, он удалился от гробницы и из замка Мессиака.
Часть третья
БОРЬБА НА СМЕРТЬ
I
В конце апреля месяца 1664 года, около десяти часов утра, вооруженный отряд всадников, сопровождавших судей из города Риома, остановился у ворот замка д'Эспиншалей.
Президент суда и секретарь его Трипас первыми остановились под валами Мессиака. Чья-то странная голова выглянула из окна стрельницы и хриплый голос спросил:
- Что вам угодно, господа?
Тогда Трипас, снимая треугольную шапочку, ответил:
- Именем короля и закона явился сюда заявить графу Каспару д'Эспиншалю, владельцу и барону на Мессиаке, требование, чтобы в силу постановления суда перед нами сейчас же были открыты все ворота и двери этого замка.
Новая голова появилась в стрельнице и голос ответствовал:
- Ворота сейчас отворят. Но мы считаем нужным заявить господам судьям из Риома, что графа Каспара д'Эспиншаля в замке нет, он в настоящее время проживает в Париже.
- Мы это знаем. Но нам достаточно будет, для выполнения формальностей, обнародовать судебный приговор, когда все находящиеся в замке объявят свои звания и имена. Кто вы?
- Я сводный брат графа Каспара д'Эспиншаля, - ответил Эвлогий.
- А я интендант замка, - назвал себя Мальсен.
Странная наружность Эвлогия очень удивила секретаря из Риома. Он спросил у судьи: неужели эта обросшая волосами, косматая, почти нагая фигура действительно брат графа? Но президент сделал знак подтверждающий и Трипас важно развернул пергамент и начал читать судебное постановление.
Каспар д'Эспиншаль обвинялся во множестве преступлений, большая часть которых была доказана. Он совершал насилия, похищения, жестоко обходился, пытал, убивал попадавших в его руки.
За все эти проступки, как не явившийся к суду, Каспар д'Эспиншаль осуждался со всей суровостью тогдашних законов - на смерть.
Решение это Мальсен и Эвлогий выслушали очень хладнокровно.
- Очень хорошо! Даже благодарю вас, господа, - произнес Мальсен. - Ваше решение я не замедлю передать моему господину в Париж и уверен, что он не останется неблагодарным к людям, позаботившимся о его смерти.
Эвлогий улыбнулся страшной улыбкой и исчез через окно стрельницы.
Судьи, не рассчитывая на гостеприимство в замке, поехали в городок Мессиак, прежде всего пообедать, а потом надо было им исполнить приговор над портретом осужденного графа Каспара д'Эспиншаля.
В городке судебный персонал встретился с де Канеллаком, рассказавшим судьям подробности истории Каспара д'Эспиншаля. Только эпизод с Эрминией достойный барон несколько изменил: он ограничился сообщением, что на кавалера Телемака де Сент-Беата напали разбойники, ранили его двумя пулями, но, несмотря на это, храбрый кавалер успел скрыться, бросившись в реку.
Судьи объявили барону, что Телемак де Сент-Беат, прогостив некоторое время в замке Роквер, благодаря протекции Шато-Морана, получил звание начальника отряда парламентских солдат, которых это судебное место обыкновенно высылало для выполнения своих декретов.
Что касается Инезиллы, то оказалось, что эта достойная особа заняла при особе старого де Канеллака место своей покойной госпожи.
Граф Шато-Моран и Рауль отправились в Париж искать правосудия, так как их враг, избегая воздаяния по законам, тоже уехал в столицу.
Шато-Моран и Рауль в Париже наняли отдельный домик и начали хлопотать аудиенцию у короля.
Это было время, получившее впоследствии название эпохи Людовика XIV; молодой король, окруженный блеском и пышностью, уже принял на эмблему солнце.
Старый дворянин, в первое свое посещение королевской резиденции Пале-Рояля, был положительно ослеплен. Залы и галереи были наполнены великолепными дамами и кавалерами, рядом с которыми провинциал Шато-Моран выглядел довольно печально.
Бриллианты, перья, дорогие материи, ленты ослепляли взоры. Только красивая и величавая фигура молодого Рауля, не оставлявшего Шато-Морана, хотя и одетого в провинциального покроя кафтан, несколько примиряла придворных дам со старым графом.
- Не можете ли вы, милостивый государь, указать мне, где я могу найти короля? - спросил у одного из придворных Шато-Моран.
Придворный расхохотался и нагло ответил:
- Откуда вы явились?
Рауль покраснел от гнева. Но старик был терпеливее и спокойно пояснил:
- Я приехал из Савойи. Четырнадцать лет минуло, как мне не случалось бывать при дворе, и поэтому нынешние придворные обычаи мне неизвестны.
- Это видно, что вы не знаете здешних обычаев. Не мешает поэтому вам узнать прежде всего, что иметь аудиенцию у короля очень трудно, если вас не представит Кольбер, кто-нибудь из принцев или какая-то влиятельная дама. Даже Гиз довольно намучился, пока ему удалось представить королю одного из ваших соотечественников. Фамилии его я не упомню! Приятный и великолепный дворянин. Он, если верить городским слухам, тем провинился, что отрубил голову своей жене.
- Это Каспар д'Эспиншаль! - крикнул Шато-Моран пронзительным от волнения голосом.
- Именно он. Каспар д'Эспиншаль! Кажется, так мне его и называли.
Старый граф и Рауль смертельно побледнели. Заметив это, придворный поспешил извиниться:
- Я, кажется, сообщил вам неприятное известие. Вы этого дворянина знаете лучше меня. На последнем балу у графини де Суассон он у меня выиграл пятьдесят пистолей и показался премилым человеком. Я слышал, что король, кажется, дал ему помилование.
- Помилование такому злодею!
- Я не защищаю его. Знаю только, что он почти не выезжает из дворца Гизов и графини де Суассон. Очень может быть, что он и большой злодей. Кто его знает! Но что я вижу! Де Кован говорит с девицей де Пюи - красивейшей девицей при дворе… Я должен вас, господа, оставить!
Когда придворный исчез, Шато-Моран глубоко задумался.
- Чтобы говорить с королем, очевидно, необходимо быть ему представленным, - несмело заметил Рауль.
- Очень может быть, - согласился старик. - Но приняв злодея, король обязан принять и обвинителя. И как он может меня не принять, меня, с такой преданностью служившего его отцу? Я буду с ним говорить. Откажет он мне в правосудии, тогда я соберу целую армию и даже из дворца Гизов достану злодея. Слава Богу! Мне всего шестьдесят восемь лет. Дед мой Гуго в свои восемьдесят три года убил медведя ударом топора. Я не слабее его. Пойдем, Рауль, и станем в проходе. Когда король пройдет мимо, я заговорю с ним.
В эту минуту в зале сделалось маленькое смятение. Оба савойских дворянина одновременно воскликнули:
- Я его вижу!
- Кого? Короля?
- Нет! Графа Каспара д'Эспиншаля…
В самом деле, в эту минуту Каспар д'Эспиншаль проходил вблизи под руку с принцем де Гиз. Заметив Шато-Морана, он поспешил исчезнуть в толпе, увлекая за собой своего благородного покровителя.
Телемак де Сент-Беат очутился около старика.
Бедный кавалер сильно изменился со дня смерти своей сестры; он разучился смеяться, характер его сделался меланхоличным. На лбу его остались только беловатые знаки от заживших ран.
Шато-Моран, после обычных приветствий, передал Телемаку де Сент-Беату новости, слышанные от придворного.
- Это совершенно верно, - подтвердил кавалер. - Из уст самого де Новиона я слышал, что король обещал Каспару д'Эспиншалю помилование.
- Разве де Новион бывает при дворе?