Всего лишь невежество, ведь чужаки не имели ни малейшего понятия о крошечных, невидимых глазу существах, способных, тем не менее, за считанные дни свести в могилу самого сильного и выносливого человека. Именно на совести этих существ все те миллионы жертв, павших менее чем за полвека во времена неистового нашествия на Новый Свет, поскольку никто в то время даже не предполагал, что в мире могут существовать создания столь малых размеров.
Сейчас, в свете новых научных открытий, мы совершенно иначе смотрим на определенные периоды истории, особенно те, что касаются эпидемий, но в то время беглым испанцам даже в голову не могло прийти, что такие обычные и вполне безобидные для них болезни, как свиная чума, корь, грипп или банальная простуда, могут полностью уничтожить целые племена голых дикарей.
Они всего лишь хотели спасти шею от гнева вице-короля, и неудивительно, что, завидев вдали скользящее по воде "Чудо", тут же скрылись в горах и издали наблюдали, как группа моряков набирает питьевую воду из маленького ручья.
- Мы обнаружили следы христиан, - сообщил, вернувшись на корабль, боцман, возглавлявший экспедицию. - Но не смогли связаться ни с ними, ни с местными жителями.
- Скверно, что все они прячутся, - заметил Бонифасио Кабрера. - Если так и дальше пойдет, кого мы будем расспрашивать?
- Придется изловчиться, - ответила донья Мариана. - Хотя это будет непросто, если учесть, как мало здесь наших людей, к тому же они не доверяют друг другу.
- Возможно, на Твердой Земле, где не распространилось влияние Колумбов, дела обстоят по-другому.
- Полагаете, там живут христиане?
- Сомневаюсь.
Христиан и в самом деле там не оказалось, за исключением следов пребывания кораблей Алонсо де Охеды, хотя однажды утром, спустя почти месяц после начала путешествия, их взорам предстало нечто действительно впечатляющее. В то утро они достигли, как им показалось, огромного пустынного острова, и здесь, в тихой бухте, лежал остов старого португальского корабля.
От потрепанного "Сан-Бенто", когда-то подобравшего в океане Сьенфуэгоса, теперь мало что осталось, а от когда-то столь тучного капитана Эвклидеса Ботейро, умершего в своем кресле на вершине дюны - лишь куча костей, обтянутых высохшей кожей, которыми побрезговали даже грифы.
Тем не менее, весь пляж оказался прямо-таки усеян различными предметами с корабля, и экипаж "Чуда" весь день размышлял, каким ветром португальский корабль занесло в этот богом забытый уголок планеты и как могло случиться, что он потерпел крушение так далеко от родных мест.
В капитанской каюте не нашлось ни судового журнала, ни вообще каких-либо документов, которые могли бы пролить свет на причины таинственного плавания, поскольку было ясно, что это никоим образом не пиратский корабль: слишком плохо вооружен, да и такелаж явно не приспособлен для того, чтобы развивать приличную скорость.
- И сколько времени он здесь пролежал? - спросила донья Мариана.
- Год, - уверенно заявил капитан Соленый. - Максимум два.
- А что стало с командой?
- Кто знает!
Они послали дюжину хорошо вооруженных людей обследовать внутреннюю часть предполагаемого острова, но отряд вернулся к вечеру, убедившись, что ни дикари, ни христиане не могли бы выжить в этих местах.
- Эта земля проклята всеми богами, - заявили они. - Песок и кактусы, куда ни глянь, правда, пыльная дымка скрывает горизонт.
Они бросили якорь и остановились на ночлег в миле от берега, теша себя надеждой, что с приходом нового дня смогут выяснить хоть что-нибудь о людях, которые пересекли Сумрачный океан на борту этого обшарпанного судёнышка, об их происхождении и о том, куда они держали курс. Однако наступившее утро выдалось пасмурным и ветреным, придав остову "Сан-Бенто" еще более призрачный вид, и в конце концов они подняли якорь и взяли курс на восток, оставив позади то, что совсем скоро превратится лишь в груду деревянных обломков, занесенных песком.
В середине дня они вошли в устье залива, который Алонсо де Охеда окрестил "Маленькой Венецией", то есть Венесуэлой.
Стояла невыносимая жара; воздух был настолько сухим и удушающим, каким никогда не был даже в худшие дни в ныне покинутой Изабелле. Когда же они пересекли грязную вонючую протоку, соединяющую залив с озером Маракайбо, ветер внезапно стих, и путешественники почувствовали себя словно в раскаленной печи.
Вода, спокойная и сверкающая, словно отполированная, бросала стальные отблески под лучами солнца, слепя глаза, и невозможно было отыскать на горизонте поселения с домами на столбах, о которых так воодушевленно рассказывали Охеда и мастер Хуан де ла Коса.
- Здесь живут одни ящерицы... - сказал дон Луис де Торрес, глубоко вдохнув, поскольку воздух отказывался проникать в легкие. - Сомневаюсь, что наш друг Сьенфуэгос настолько обезумел, что решил здесь остаться.
Солнце палило так, словно всей душой ненавидело (или, наоборот, любило) это озеро, больше, чем любое другое место на планете, и пришлось добрых два часа собираться с духом, чтобы решиться двинуться с места.
Потом, около полуночи, впередсмотрящий на мачте заметил движущийся на горизонте огонек, а через некоторое время к кораблю на пироге приблизились два полуголых туземца и радостно закричали:
- Да здравствует Изабелла! Да здравствует Фердинанд!
К сожалению, других слов на испанском они не знали, а этим их без сомнения научил какой-нибудь моряк-патриот из команды Охеды. Как только индейцев пригласили подняться на палубу, они показали не оставляющими сомнения жестами, что хотели бы что-нибудь выпить, причем отнюдь не воду.
Капитан распорядился, чтобы им дали по стакану рома, туземцы выхлебали его залпом и упали как подкошенные, свернулись калачиком и захрапели.
- Ну и делегация! - воскликнул озадаченный Бонифасио Кабрера. - Немые и пьяные.
Возможно, они были пьяными, но совершенно точно не немыми. Уже с первыми лучами солнца туземцы одновременно открыли глаза и принялись лопотать, словно обезумевшие попугаи, на каком-то непонятном наречии, ни Луис де Торрес, ни его спутники не могли понять ни единого слова.
Живущие посреди озера купригери сохранили собственный язык, на который оказали совсем небольшое влияние языки карибов и араваков, так что лишь человек вроде Сьенфуэгоса, хорошо владеющий обоими языками и обладающий способностями к обучению, сумел их понять.
Изнуренные адской жарой, установившейся как только солнце взошло над горизонтом, и благодаря нескончаемому терпению и подаркам, туземцы старались всеми возможными способами объяснить, что единственные бородатые люди, которых они видели в своей жизни, были моряки Охеды, хотя также им довелось слышать и о человеке, жившем какое-то время на озере.
- Это совпадает с тем, что утверждал дон Алонсо, - признала немка. - Но куда он мог направиться?
- Кто это может знать?
- Бонао, - вмешался Гаитике, молча слушавший разговор взрослых. - Я уверен, что он сказал правду.
Солнце над Маракайбо по-прежнему нещадно палило. Конечно, трудно было поверить, что полуслепой ребенок, проживший всю жизнь в темной хижине в глубине сельвы на далеком острове, мог знать, где именно в эту минуту находится канарец, но, тем не менее, донья Мариана все же решила последовать совету хромого Бонифасио и, взяв в проводники четверых мужчин-купригери, отправиться в ту далекую деревню, где, видимо, жил Сьенфуэгос.
Как только капитан привел корабль в самую крайнюю точку, откуда уже было опасно двигаться дальше, они погрузились в парусный баркас, и Бонифасио оживился, поскольку впервые в жизни командовал настоящей экспедицией.
А "Чудо" тем временем три бесконечно долгих дня жарилось в пекле, покачиваясь на якоре в плотной свинцово-серой воде, на которой вдруг появились черные маслянистые пятна.
- Что это такое? - спросила немка.
Но никто на борту не знал, как объяснить столь любопытное явление, хотя кое-кто предположил, что, возможно, в трюме течь и из какой-то бочки просочилось оливковое масло. Однако вскоре стало ясно, что жирные пятна двигаются со стороны берега, хотя на там не было видно никаких признаков жизни.
Обычно члены команды бодрствовали ночью, а днем искали тень, чтобы вздремнуть, обливаясь потом, и все, от капитана до обычного юнги, сошлись в том, что это было, пожалуй, самым сложным испытанием в жизни.
Даже купание спасало ненадолго, потому что это было все равно, что сунуть голову в тарелку с супом, и когда наконец-то на горизонте показались паруса баркаса, все вздохнули с облегчением.
Бонифасио Кабрера привел с собой довольно странного косоглазого незнакомца, высокого и статного, который отзывался на имя Якаре и утверждал, что был лично знаком с рыжеволосым Сьенфуэгосом и чернокожей женщиной по кличке Уголек.
Туземцу, который, как выяснилось, был отважным воином, добравшимся до "Великой реки, что рождает моря" и с легкостью изъяснявшимся на четырех или пяти туземных диалектах, не составило ни малейшего труда объясниться с доньей Марианой, обладающей достаточными познаниями в гаитянском наречии араваков. Так что очень скоро она выяснила, каковы были отношения канарца и африканки и почему они однажды на рассвете отправились на поиски Большого Белого.
- Что за Большой Белый?
Купригери явно не хотел отвечать, пришлось предложить ему прекрасный нож, и в конце концов он все же ответил:
- Высокая гора, белая и священная.
- И где она?
- На юге. Очень далеко.
- И зачем они туда отправились?
- Уголек хотела, чтобы мой сын родился белым.
- Твой сын? - голос доньи Марианы слегка дрогнул. - Не сын Сьенфуэгоса, а твой?
- Мой, - подтвердил косоглазый с долей гордости или даже высокомерия. - Уголек была моей женщиной.
- Понятно. И они так и не вернулись?
- Нет.
- Знаешь почему?
- Наверное, их убили мотилоны.
- Что за мотилоны?
- Дикий народ, живущий в горах. Люди пепла.
- Карибы?
- Нет.
- Каннибалы?
Купригери покачал головой.
- Просто дикие. Трусливые и дикие.
Немка на несколько минут задумалась и наконец протянула индейцу латунный браслет, который тот немедля схватил, а потом спросила:
- А далеко ли они могли направиться, если их не убили?
Якаре снова посмотрел на нее, словно отродясь не слышал таких глупых вопросов, и пожал плечами.
- Воин может хоть год идти в любом направлении.
- Ты уверен?
- Мне понадобилось столько времени, только чтобы добраться до Великой реки, что рождает моря.
Дон Луис де Торрес зашел в каюту, вернулся с куском угля и нарисовал на отполированной палубе грубую карту.
- Вот здесь море, - сказал он. - Вот озеро, здесь деревня купригери, где живет Якаре... А где Большой Белый и Великая река, что рождает моря?
Не подлежало сомнению, что туземец впервые видит подобные рисунки, и Луису пришлось приложить немало усилий, чтобы объяснить ему, что к чему. Зато, разобравшись, Якаре продемонстрировал необычайную живость ума: взяв в руку уголек, он решительно начертил крест пониже того места, где была обозначена деревня купригери.
- Большой Белый - вот здесь, - сказал туземец.
Потом он встал, отошел метра на два и нарисовал линию, пересекающую палубу от одного борта до другого.
- А здесь - Великая река, что рождает моря.
- Вот черт! Так далеко?
- Так далеко.
- А еще дальше на юг?
- Сельва. Одна сельва.
- А на востоке?
- Сельва и море.
- А на западе?
- Сельва и горы... Очень высокие горы, как говорят. Выше, чем Большой Белый... Так говорят!
Донья Мариана, Гаитике, дон Луис де Торрес, капитан Соленый, хромой Бонифасио Кабрера и почти вся команда "Чуда" внимательно изучали вероятно первую примитивную карту Нового Света.
- Если это так, то не зря уверяли, что мы находимся на пороге нового континента, - сказала немка.
- Возможно, он преувеличивает.
- Возможно. - Она снова повернулась к Якаре. - И велика ли река, что рождает моря?
- С одного берега не разглядеть другого.
- Ты уверен?
- Я сам ее видел.
- Это невозможно! - заявил Луис. - На свете не существует подобных рек. Даже в Азии.
Купригери окинул его взглядом с головы до ног, в его странных глазах сверкнул гнев.
- Я сам ее видел! - повторил он. - Год до нее добирался, а по ширине эта река больше, чем отсюда до моего дома.
- Поклянись, что говоришь правду, - вмешался молчаливый капитан.
- Это меняет все нынешние представления о мире, - заметила Ингрид Грасс и снова повернулась к туземцу. - Представь себя на месте Сьенфуэгоса, и что мотилоны тебя не убили. Куда бы ты направился?
Не колеблясь ни секунды, тот ткнул пальцем в свою деревню.
- Да, конечно! - нетерпеливо оборвала его немка. - Ты бы вернулся домой. Но представь, что ты не можешь вернуться. Куда бы ты пошел?
Лучшим подтверждением ума и серьезности Якаре явилось то, что он не спешил с ответом, а долго в задумчивости сидел на корточках перед примитивным чертежом. Глядя на него со стороны, нетрудно было понять, что он напряженно думает, взвешивая все "за" и "против" в столь непростом вопросе.
Наконец, он провел черту, идущую от Большого Белого на запад.
- На запад?
- Да.
- Почему на запад?
- Я поступил бы так.
- Почему?
- На востоке горы и враждебные племена. На юге - горы и густая сельва. Проще всего двигаться на запад.
- Это известно тебе, но не Сьенфуэгосу.
- Ты спросила, как бы поступил я, а не Сьенфуэгос.
Ответ был, разумеется, весьма убедителен, а потому немка велела Бонифасио Кабрере накормить туземца и устроить его на ночлег, чтобы у него была возможность еще подумать, куда бы мог направиться Сьенфуэгос.
Эту ночь они провели на борту; никто из них так и не смог уснуть, и даже кок, казалось, был потрясен тем, что им удалось узнать об этой зловещей "Твердой Земле", к которой они причалили. Весь "штаб" собрался в кормовой каюте вокруг большого стола, на котором капитан Соленый разложил грубо нарисованную карту - уменьшенную копию той, что до сих пор красовалась на палубе.
Возник долгий спор, в котором каждый изложил свою точку зрения, поскольку донья Мариана, командующая на корабле всем, что не касалось навигации, решила на сей раз выслушать остальных, понимая, что ее решение в конечном счете зависит от того, существует ли хоть малейшая возможность найти любимого, ради которого она пошла на такой риск.
Бонифасио Кабрера сравнил новые сведения с тем, что он раньше слышал от провидца Бонао.
- В общих чертах его слова вполне подтверждаются выводами Якаре, - решительно заявил он. - Сьенфуэгос жив, и сейчас он далеко за морем, за высокими горами, к западу от этого озера. Это подтвердит и капитан.
- Возможно, это просто совпадение.
- У нас есть вариант получше?
- Идти пешком к Большому Белому.
- По территории мотилонов? - спросил Луис де Торрес. - Мне это кажется безумием, раз мы располагаем превосходной командой, но не солдатами, привыкшими драться с дикарями.
- Капитан?
- Согласен.
- На море у нас все преимущества, - настаивал Луис. - А на суше - ни одного.
- Но Сьенфуэгос - на суше.
- Возможно, ему удалось вернуться на побережье.
- Как?
- Уж как-нибудь сообразил.
Этот ответ прозвучал несколько неожиданно, но с другой стороны, в данных обстоятельствах он был единственно верным, поскольку не вызывало сомнений, что надежда найти человека на столь огромном, непознанном и враждебном континенте весьма невелика.
Корабль представлял собой крошечный кусочек Европы у берегов неизведанной земли, и если на борту они все же чувствовали себя в безопасности, то на суше, без защиты маленьких корабельных пушек, от которых, впрочем, было больше шума, чем толку, они оказались бы всего лишь жалкой горсткой авантюристов.
На следующий день донья Мариана приняла решение, и едва Якаре, спокойно проспавший всю ночь, открыл глаза, она провела его в трюм и показала бесчисленное множество хранившихся там безделушек.
- Можешь выбрать что хочешь, если поплывешь вместе с нами на поиски Сьенфуэгоса.
Якаре скосил глаза еще больше, протянул руку и схватил цветастые бусы.
- Всё, что хочу? - недоверчиво переспросил он.
- Всё, что сможешь унести.
Для простодушного купригери это было, без сомнения, величайшее сокровище, непреодолимое искушение для человека явно честолюбивого и бесспорно храброго.
- Я плыву с вами, - ответил он.
7
Земля содрогнулась.
Она глухо рычала, как если бы и в самом деле в ее недрах Мусо и Акар вели ожесточенный бой, оглушительный рев доносился из адских глубин, сея на своем пути разрушение и гибель.
Реки вышли из берегов, вековые деревья валились, словно карточные домики, рушились дома, погребая под собой жителей, и огромные провалы, возникая на пути бегущих, поглощали их, словно пасти громадных чудовищ.
Менее чем за двадцать секунд уютный, опрятный и налаженный мир пакабуев превратился в хаос, и народ, который на протяжении двадцати лет был уверен, что находится под покровительством богов, пославшим им самое исключительное существо на планете, теперь перед лицом великого бедствия был повергнут в отчаяние и неверие.
Но почему?
Что могло так прогневать благожелательных богов, что они превратились в наводящих ужас демонов?
Какой непростительный грех совершили пакабуи, что разом утратили расположение Мусо, в жилах которого течет зеленая кровь, рождающая бесценные изумруды?
Куда девалось могущество Кимари-Аяпель?
Почему они оказались бессильны противостоять кровожадному Акару?
Очевидно, обе сестры тоже задавались этим вопросом.
Теперь они сидели на стволе поваленной пальмы, глядя на развалины своей прекрасной хижины, и в их глазах читалось страшное замешательство. До сих пор они утешали себя мыслью, что их врожденное уродство объясняется особой милостью богов - и вот теперь боги от них отвернулись.
И выразили свое отречение более чем однозначно, словно пройдясь по всей стране невидимой рукой огромного разъяренного циклопа.
Кимари плакала. Аяпель выглядела совершенно потерянной.
Сьенфуэгос, раненный в руку обломком дерева, прошедшим насквозь, словно стрела, выпущенная из гигантского лука, смывал в реке кровь, косясь на удивительных созданий, от которых теперь, казалось, остались одни лишь тени.
Он грустил - не только потому, что сестры внезапно лишились всего имущества, но прежде всего потому, что землетрясение лишило их уверенности в собственном могуществе, а ведь они выросли с убеждением в своей силе.
Теперь же, покинутые богами, из исключительных, почти божественных созданий они превратились в обычных уродцев, сросшееся двухголовое существо с четырьмя ногами, а из защитниц и покровительниц своего племени в один миг стали изгоями.
Хотя, наверное, в том не было его вины.