В церкви Дитерихс приносит присягу. Под купольным сводом разносится его жидкий голос:
- Обещаю и клянусь всемогущим богом перед святым его евангелием и животворящим крестом господним, что возглавление, по воле и избранию Приамурского земского собора, верховной власти Приамурского государственного образования со званием правителя, - генерал перехватил воздух, - приемлю и сим возлагаю на себя на время смуты и неустроения народного с единой мыслью - о благе и пользе Приамурского края и сохранения его как достояния Российской державы…
На соборной площади шпалерами выстроены войска. На синей глади бухты суда расцветились флагами…
По окончании присяги и молебствия земцы под перезвон колоколов вышли на площадь. За ними из церкви, крестясь и надевая шапки, повалил народ. Дитерихс явно оживился. Льстивые речи, церковная служба, войска, приветственным ревом встречающие своего полководца, - все это не могло не взбодрить его генеральское "я".
Молодцеватой походкой Дитерихс идет вдоль шеренги скаутов. У него слегка кружится голова, будто бы выпил шампанского. Он милостиво потрогал старческой рукой румяную щеку правофлангового. Мальчики дружно прокричали ему "ура".
Матери махали кружевными платочками. Потом Дитерихс перецеловал ручки зрелому цветнику генеральских жен и несколько свысока поздоровался с представителями не слишком многочисленного дипломатического корпуса.
В общем, генерал сегодня именинник, ни о чем плохом ему не хотелось думать.
- Ба! - увидел он стоявшего в стороне контрразведчика Курасова. - Дорогой полковник, сколько лет, сколько зим! - Дитерихс обнял его за плечи и повел с собой. Его свита, чтобы не мешать, поотстала. - Сегодня я не отпущу вас, Николай Иванович. Мы пообедаем вместе, правда?
- Я тоже рад, Михаил Константинович, - ответил полковник. - И от обеда не откажусь.
- Последний раз мы виделись с вами в кабинете у адмирала, - продолжал Дитерихс. - Через несколько дней его предали. Как это ужасно! Да, да, помню, вы предупреждали… Времени прошло немного, а сколько пережито, сколько свершилось… Я рад, что такой человек, как вы, будет рядом со мной в эти тяжкие дни…
Дитерихс и Курасов вместе учились в Академии генерального штаба, встречались на Дальнем Востоке во время русско-японской войны. В Омске, у Колчака, их дорогиопять сошлись. Генерал уважал и даже немного побаивался умного и решительного контрразведчика. После разгрома омского правителя они не видели друг друга: Дитерихс укрылся в Харбине, а Курасов присоединился к каппелевским войскам. И вот теперь снова встретились.
В одном из лучших зданий города земцы давали обед в честь высокого избранника. Приподняв правое плечо, семеня кривыми ногами, Дитерихс вел полковника по широкой мраморной лестнице, крытой ковровой дорожкой. В большом зале сервированы длинные столы. Гремит музыка, много разодетых дам. Снуют официанты. К Дитерихсу подскочил метрдотель. Они поднялись еще этажом выше.
- Приготовлено здесь, - распахнув дверь отдельного кабинета, почтительно склонился метрдотель.
- Прошу вас, садитесь, полковник. - Дитерихс указал на столик. - Подождите меня немного. Подкрепитесь, мой дорогой.
Курасов выпил водки, закусил бельм грибком. "Что ж, - думал он, - интересно поговорить с генералом… У Колчака он старался перехитрить самого себя. Посмотрим… Черт, а я действительно проголодался".
И полковник подвинул поближе блюдо с холодным поросенком.
Снизу доносилась музыка, голоса ораторов, плеск аплодисментов, хлопанье пробок шампанского. Временами прорывался могучий бас Николая Меркулова.
Генерал Дитерихс вернулся слегка порозовевший.
- Дорогой мой, вот мы и одни… Дайте, я отдышусь. Сумасшедшие, они вздумали кидать меня кверху… Братья Меркуловы… в общем, они премилые русские люди… И остальные там, на банкете… Как все обрадовались, наверно, когда я сказал, что сокращу расходы на содержание нашего аппарата. Я уменьшу жалованье. Я назначу себе оклад всего триста рублей, генералам только по сто… не больше. Россия, бедная Россия! - На глазах у расчувствовавшегося правителя навернулись слезы. - Ну, приступим. - Он вынул платок и старательно вытер нос, потом приладил салфетку.
- Не обольщайтесь, Михаил Константинович, - сказал полковник, - премилые Меркуловы - отъявленные мошенники. Половина тех, что обедают внизу, не заслуживают вашего доверия. Они готовы продать все, что угодно, и вас в том числе. Это…
Вошел официант. На столе появился ароматный бульон с кулебякой.
Дитерихс, значительно подвинув брови, вопросительно глянул на полковника, но только вздохнул и поглубже засунул край салфетки за пуговицу парадного кителя.
- Меня вдохновила чистота русской идеи, - отведав бульона, сказал генерал. - Мы вернемся к великим временам. Земская дума, совет внешних дел, совет земской думы, поместный совет, поместный собор…
Дитерихс увлекся. Полковник слушал его молча, опустив глаза на кулебяку.
- Но, Михаил Константинович, теперь мало кто помнит старину, - попробовал возразить он.
- Должны помнить! Истинно русский человек помнит. - Дитерихс стукнул ручкой ножа по тарелке. - Я утверждаю: только религиозные люди могут возвеличить Приамурское государство. Надо опираться на простого религиозного человека. Нельзя повторять ошибки Колчака.
Не раз сменились блюда на столе, а генерал все говорил, говорил…
- Хорошо, пусть будет так, - вытирая губы, сказал Курасов. - Но перемена вывесок хоть на боярскую думу ничего не изменит в наших военных силах. А потом, великий Наполеон когда-то сказал, что чужие ошибки не делают нас умнее.
- Вы неправы, реформа поднимет дух народа, а народ воодушевит войска…
В это мгновение взгляд Дитерихса случайно упал на зеленые обои кабинета. На обоях повторялся рисунок - огромный букет роз, отштампованный яркими красками. Но не цветы привлекли внимание генерала: от самого потолка до спинки дивана по стене тянулась извилистая черная трещина, что-то очень напоминавшая правителю. Он напряг память, но безуспешно.
- Не забываете ли вы, Михаил Константинович, что японцы скоро покидают Владивосток? - услышал генерал голос Курасова. - Не слишком ли мало времени осталось у нас для столь крупных преобразований?.. Кстати, вы познакомились с моим последним донесением?
- Гм… Адъютант мне что-то докладывал. Я не помню сейчас… - промямлил Дитерихс, но тут же оживился, его острые маленькие глазки засверкали. - Японцы уходят, да. Это хорошо и плохо. Нам придется остаться один на один с большевиками - это плохо. Но русский народ воспрянет духом. Население видело в японцах врага и не хотело поддерживать правительство, ну, как сказать… прояпонское, что ли. Уход японцев объединит нас с народом. Вы понимаете меня, Николай Иванович?
- Понимаю, но…
"Как он мог не прочитать мой обзор? - негодовал в душе полковник. - Индюк, на что он надеется?"
- Какое еще "но"?
- И вдруг народ поддержит не нас, а большевиков и будем не мы, а Дальневосточная республика?
- Это исключено. Наши войска будут стоять на страже.
- Наши войска, - зло сказал Курасов, - одна дивизия. Можно ли с одной дивизией воевать против всей России? Ну, пусть с двумя, если святые отцы приведут нам новобранцев.
Дитерихс недовольно засопел. Полковник усмехнулся и, чиркнув спичкой, разжег сигару.
- Позволительно ли, Михаил Константинович, узнать: какую цель вы поставили перед собой? Я говорю о военных планах, - задымив, спросил Курасов.
Дитерихс отхлебнул вина и долго молчал. Он лениво, не поворачивая головы, опять покосился на черную извилистую линию, бежавшую по зеленым обоям. Что это такое? И вдруг вспомнил: это же Иртыш! Вон там, на изгибе реки, Омск. И сразу же в его мозгу возник образ верховного правителя, отчетливый, живой до мелочей. Черные тяжелые глаза Колчака смотрели на него с презрением… Потом он увидел приемную адмирала в особняке на берегу Иртыша, большую комнату с длинным столом под малиновой скатертью, высокие стулья. Здесь заседали министры… На зеленой стене вместо роз Дитерихсу представилась штабная карта-трехверстка с линией фронта, с полками и дивизиями. "Почему я отдал приказ первой армии уйти в тыл? - вдруг опалила мысль. - В самую тяжелую минуту отказался от поста главнокомандующего? Генерал Сахаров требовал у Колчака моего расстрела…" "Ты не хотел победы адмиралу, дезертир Дитерихс", - произнес чей-то голос внутри… "Колчак был недостаточно монархичен, он шел на уступки разным эсерам, - стал оправдываться Дитерихс. - Быть меньшим монархистом, чем император, нельзя, - вспомнил он где-то прочитанное, - но больше - сколько угодно…" Уж он-то, Дитерихс, прекрасно понимал это. Стать спасителем трона и русской церкви, вторым после царя человеком в государстве - вот мечта, за которую генерал был готов поступиться чем угодно: честью, справедливостью, долгом…
Генерал очнулся. Курасов, развались в кресле и положив ногу на ногу, курил.
- Мы, - сказал Дитерихс, вздохнув, - должны доказать, что на русской земле остались еще люди, протестующие против Советов с оружием в руках.
- Доказать… кому?
- Неужели вам непонятно, полковник? - стал снова раздражаться правитель. - Нам необходимо военное выступление в Забайкалье, без него мы задохнемся. Но предварительно мы должны растрепать красные силы. - Дитерихс облизнул кончики пальцев. Когда он волновался, в них ощущалась противная сухость.
- А если нас постигнет неудача? Недавно я получил тревожные сведения. Западные горизонты не радуют. Возможна переброска из Читы красных подкреплений. Генерал Верж-бицкий считает всякое военное выступление заранее обреченным…
- Вержбицкий? А генерал Молчанов утверждает другое. Если восстание в Забайкалье не вспыхнет, то мы не сможем удержаться в Приамурье. Если…
- Значит, ваше превосходительство, у нас только одна надежда - забайкальское белое подполье? - Курасов решил договорить до конца.
- К счастью, есть еще одна сила.
- Именно?
- Если мы достаточно ясно покажем миру, что на русской земле с оружием в руках борются русские люди, то… - правитель поднял блеклые глаза на полковника, - то японцы могут остаться. В Токио есть влиятельные политические круги, которые позаботятся об этом.
- Ваше превосходительство, - не удержался полковник, - только что вы хотели видеть Приамурье без японцев. Вы говорили…
- К сожалению, красная угроза проникла глубже, чем я ожидал, - чуть поколебавшись, сказал Дитерихс. - Психологически Приамурский край готов, пожалуй, принять большевиков.
- В таком случае я отказываюсь понимать, генерал, для чего прольется кровь солдат и офицеров? За японское благополучие? Чтобы они могли получше укрепиться на русской земле?
- Я сам… Я, собственно говоря… - в замешательстве промямлил Дитерихс и еще раз облизал пальцы. Руки у него были белые и какие-то совсем мертвые.
- Слишком дорогая цена за два месяца власти… призрачной.
- В Чанчуне скоро начнется решающая конференция, и… и наши действия могут…
- Значит, наши военные действия - спектакль для делегатов конференции? Это авантюра, генерал!
- Когда она удается, авантюристов называют великими государственными людьми, - хладнокровно сказал Дитерихс.
- Я думал, русские солдаты, те, что прошли Сибирь, перенесли столько… - Курасов запнулся, выдержка готова была покинуть его. - Я думал, что они заслуживают лучшей участи.
- Полковник, - внушительно сказал Дитерихс, - если мы сорвем конференцию, задержится вывод японских войск из Приамурья. Вы понимаете - это блестящая победа белого движения на востоке России!
- Я утверждаю, что интервенция приносит нам только вред, - жестко возразил Курасов. - Японцев интересует своя выгода, а на Россию им плевать. Вмешательство иностранцев позволяет большевикам играть на патриотических чувствах народа. Опора на иностранные штыки, а не на собственные силы разлагает белое движение…
- Полковник, вы, вы… вы демократ! - тончайше вскричал Дитерихс.
- Ваше превосходительство…
- Я вас не задерживаю! - бушевал генерал.
- Счастливо оставаться, ваше превосходительство.
Но Дитерихс уже сник:
- Ах, подождите… Вернитесь, дорогой полковник.
Курасов остановился.
- Спиридон Денисович вчера мне доверительно сообщил, что большие надежды… весьма большие…
- Спиридон Денисович, ваше превосходительство, каналья, каких поискать, - злорадно сказал Курасов.
- Вы решили меня сегодня добить, полковник.
- Вы должны знать правду. Меркуловы уже наворовали миллионы, а теперь готовятся тягу дать.
- Доказательства! - побагровел Дитерихс. - Извольте дать доказательства! - Он ударил сухоньким кулачком об стол. - Я упеку их на каторгу, вышлю за пределы края… Извольте дать доказательства!
- Ничего вы не сделаете, дорогой генерал, ни-че-го. Пока японцы здесь, Меркуловы в безопасности. Вам я сказал это лишь для того, чтобы вы лучше знали ваших помощников.
- Что же вы предлагаете, Николай Иванович, что, по-вашему, нужно, чтобы спасти положение? - Генерал как-то сразу успокоился и хитро прищурил глаза.
- Время работает против нас, и работает беспощадно и быстро. Сегодня наша власть здесь - тень, бледнеющая с каждым днем. - Курасов не говорил - забивал гвозди. - Мое мнение? Немедленно начинать подготовку к эвакуации войск. Последний японец должен сесть на корабль после того, как будет посажен наш последний солдат. Вывезти за границу нужно и военных и гражданских - всех желающих. Это наша святая обязанность… Тогда меньше прольется русской крови и больше уцелеет солдат… Все остальное, ваше превосходительство, ей-богу, никому не нужная забава…
Как только Дитерихс сказал, что японцы спасут Россию, Курасов сразу положил на него крест. "Как я мог даже подумать, - злился он на себя, - что генерал с такой фамилией поможет России? Лошадник был, лошадником и остался. - Полковник вспомнил былое увлечение Дитерихса. - Мы сами, без таких, как он, спасем Россию. Но только сами, своими руками, никакие иностранцы нам не помогут".
- Ах, как вы прямолинейны, полковник! - обиженно покачал головой правитель. - Все не так страшно, как вам рисуется. Японский император не допустит распространения революционной заразы ни здесь, ни у себя в стране. Ее надо уничтожить тут, на морских границах, ибо кто дотропется до антихристова огня, тот не может не загореться.
Курасов только вздохнул.
- Вы все же надеетесь на японцев, ваше превосходительство?
- По-вашему, я принял власть и великие заботы только для того, чтобы эвакуировать из Приамурского края войска? Это может сделать любой интендант…
Дитерихс замолчал, скорбно опустив углы губ.
В этот момент за дверью послышался топот тяжелых сапог, приглушенный спор. Дверь распахнулась, и на пороге возник унтер-офицер с огромными кулачищами.
- Господин генерал, разрешите обратиться к господину полковнику, - сказал он вытянувшись.
- Пожалуйста, голубчик, обращайся, - промямлил Дитерихс.
- Господин полковник, вам срочная депеша.
- Давай. - Курасов протянул руку.
Отбивая шаг, унтер-офицер подошел и передал ему пакет из серой оберточной бумаги с пятью сургучными печатями. Курасов сломал печати.
"Задержана доставкой тчк Творятся подозрительные вещи тчк Предполагаю бухте Орлиной на пароход проникли партизаны тчк Сыротестов бездействует тчк Прошу ваших указаний тчк Иван Курочкин".
- Можешь идти, - обернулся к посыльному Курасов. Небрежно сунув телеграмму в карман, он встал. - Простите, Михаил Константинович, по долгу службы я вынужден вас покинуть… Ничего особенного, - ответил Курасов на вопрошающий генеральский взгляд, а про себя с тревогой думал: "Задержана доставкой, непонятно… Опять партизаны. Дело запутывается… дьявольщина!" - Дай бог, ваше превосходительство, чтобы все было хорошо, - сказал он вслух. - Однако прошу: не верьте политиканам, пекущимся о своей выгоде. Если захотите знать истинное положение дел - я всегда к вашим услугам… И не думайте, что эвакуировать двадцать пять тысяч человек очень просто… Я рад, ваше превосходительство, откровенной беседе. Спасибо за прекрасный обед.
"Слишком достойный человек полковник Курасов, - думал Дитерихс, оставшись один. - Но французы говорят: если достоинства продолжаются дольше, чем надо, и обнаруживаются не тогда, когда надо, и не там, где надо, они переходят в недостатки. - Генерал отхлебнул из бокала, подержал вино во рту и опять воззрился на зеленые стены. - Черт возьми, сегодня Колчак не дает мне покоя… А ведь многие тогда верили, что я витаю в грезах, верю в высшую небесную волю и в чудесное избавление от большевиков… Гм, если бы не эта маскировка, колчаковские генералы не пощадили бы меня. Религиозность - превосходная ширма! Глубоко верующий?! - усмехнулся Дитерихс. - Как все, ни больше ни меньше. Безобидный, выживший из ума генерал! Так думают про меня многие сейчас. Пусть думают, дуракам в России всегда жилось легче… Что мне Россия? Когда я ем ее хлеб - ну, тогда понятно, приходится быть русским. Но скоро, очень скоро называться русским будет невыгодно. Они теперь мало стоят в глазах иностранцев. А вот такие спасители России, как Врангель, имеют право на признание и почет. Разницы, собственно говоря, между нами нет. Генерал Врангель на западе России, генерал Дитерихс - на востоке. Надо продолжать борьбу, чужие жизни стоят очень дешево. Я должен не просто покинуть край, а уйти героем. А там пусть русские Иваны грызут друг другу глотки…"
Генералу Дитерихсу совсем не страшно стать приживалкой и в любой другой стране.
Скрипнула дверь, Дитерихс, шевеля губами, перекрестился, ударяя себя в грудь и плечи. Он истово молился до техпор, пока удивленный лакей тихонько вышел, прикрыв за собой дверь.
"О том, что я здесь молился, сегодня же узнает весь Владивосток", - с удовлетворением подумал правитель.
Глава пятнадцатая
ФЕДЯ СДАЕТ МОРСКОЙ ЭКЗАМЕН
- Товарищ капитан, - с важностью отрапортовал к вечеру Виктор Никитин, - машина в порядке. В топках заложены огни. Котлы еще теплые, за ночь поднимем пар. Ваши приказания?
На смуглом лице Никитина торжественное выражение. И голос сегодня у него особенный. Федя вполне понимал товарища. Если сегодня он капитан, то Никитин старший механик.
- Только с огнем осторожнее, - предупредил Великанов. - А то на берегу догадаются и прихлопнут нас, как в мышеловке.
- Из машины не видно, я со свечой работаю. В такую погоду с берега трудно заметить: опять туманом затягивает.
Никитин вытер руки чистой ветошью, совсем так, как это делал "дед", Николай Анисимович.
У Феди тоже все было готово. На штурманском столе лежал нарисованный от руки план бухты с отметками глубин, несколько мореходных карт, толстый том лоции. И книга по морской практике, взятая в рейс из училищной библиотеки.
Никитин с любопытством разглядывал Федины зарисовки на плотном белом листе.
- Это бухта Безымянная, Таня верно сказала, - объяснил Великанов. - Видишь, тут лагуна, и в лоции так - совпадает, - и отмель есть. И река… Направление с главным компасом сверил. Как всплывем - сразу назад подадимся, потом развернемся вот сюда, поюжнее; дальше - на восток. А там иди куда хочешь, везде открытое море.
- Все понятно, - сказал Никитин. - Художник ты, Федя, избу даже нарисовал… И у меня в машине тоже по плану. Как только приготовлю главный двигатель, откачаем балласт, поднимем якорь и… полный вперед. - Он опять вытер руки ветошью.