* * *
Мери остановилась читать, ибо старуха захрапела.
- Подожди меня здесь! - сказала она тихо маленькой Лене. - Если проснётся бабушка и спросит меня, то скажи ей, что я пошла к Врасанне за смоквами, слышишь?
- Слышу - отвечала Лена, и с горестию смотрела на скорое удаление Мери.
Пробежав сад и взобравшись на полускат горы, Мери торопилась по узенькой тропинке, идущей густым кустарником до самой вершины скалы, где была вестовая или обзорная башня. Приблизившись к оной, Мери устремила внимательный взор на два окна, находившиеся в верху строения и заделанные железными решетками.
Грудь Мери волновалась, сложив руки, она смотрела, как существо, лишенное всех земных надежд, смотрит на небо.
Долго стояла она в этом положении; солнце ярко горело на западном скате голубого свода.
Лучи его налегли уже на море, и казались огненной струей, которая текла от оконечности вод, до взора, созерцающего величественную картину.
Вечерний свет ударил в стекла небольших окон в вышине башни; Мери внимательнее устремила взор свой. Что-то показалось ей в окне, она взбросила руки; долго стояла в этом положении, как будто ожидая нового явления; и вдруг, как одушевленная счастливого мыслию, бросилась бегом по тропинке, ведущей на западную сторону острова.
На скате горы, не вдалеке от обзорной башни, на небольшой площадке, в толпе акаций, стоял отдельный домик главного сторожа острова. К нему пришла Мери.
В дверях, на пороге сидел бодрый старик; живость в глазах его еще не потухла; лицо было молодо, и много еще черных волос ощенили седины его. Задумчиво смотрел он на море.
- Здравствуй, добрый Исаф! - сказала, приближаясь нему, Мери.
- Всякий, кто смотрит уж в землю, добр, моя милая! Пора и мне быть добрым! Такой ветер занес тебя ко мне? Ты что-то не своя?
- Я испугалась, Исаф! Шла к Врасанне на западный берег; проходя горою мимо обзорной башни, я взглянула нечаянно в решетчатые окна; что-то вдруг мне показалось страшное, я так и обомлела, и бегом сюда! Скажи пожалуйста, Исаф, - продолжала Мери, садясь подле сторожа, - верно там есть какой-нибудь новый пленник?
- Может быть, пленник или чорт, не знаю! - сказал с сердцем Исаф.
- Не знаешь? Да кому же лучше знать, как не тебе? У тебя на руках ключи.
- Да, были у меня… а теперь пришло время, что нет ни к кому веры, всякий хочет сам стеречь свои ворота!
- Что это значит, добрый Исаф?
- Добр и ненадёжен - верно все равно.
- На кого ж и положиться, как не на тебя! - произнесла Мери голосом участия.
- Привык я и сам так думать, да Север иначе выдумал!.. Поймал какую-то жар-птицу, сам за ней и ходит!.. Боится, чтоб кто не упустил ее из клетки, верно надеется получить за выкуп небесное царство!.. Береги! Чорт тебя возьми, проглоти тебя средиземная пучина, если я не уберег! У меня сквозь пальцы и пыль не пролетала, посмотрим у тебя!
- Какая обида. Откуда ж привезен этот пленник?
- Карачун их знает! Эвр и Нот также верно в части. Север остался сторожить, а те тотчас же отправились куда-то на полете.
- Странно! - произнесла задумчиво Мери.
- И очень странно! Своему глазу веры нет!
- Север сам и пищу носит пленнику?
- Стало быть, сам, когда сам с ключами носится.
- Но ты верно видел пленника?
- Видел? Да откуда я его увижу? Кто мне его показывал? Да и показывать боятся, чтоб взглядом не замарать золотых его перьев!
- Что-ж делать, Исаф! - произнесла Мери.
- Что делать? А вот что: я не останусь коз да свиней сторожить, как Ровня!.. Завтра выходит из пристани Нимфа Альзама в поход!
- Прощай, Исаф!
- Прощай. А что слуху о нашем Эоле?
- Ты не видал его?
- Где ж я его увижу.
Мери опомнилась от задумчивости.
- Прощай, Исаф! - повторила она, и скрылась из глаз старика.
- Добрая девушка, ласковая! Откуда-то вывез ее Эол? Что-то с ней будет делать? Жаль, если ей будет такая же участь, как и матери бедной Лены! - сказал старый сторож, и вошел в дом.
Мери обошла кругом горы и воротилась домой. Старуха, была еще в сонной забывчивости; а маленькая Лена встретила: ее с радостию, которую, от боязни нарушить сон старухи, могла она, выразить только объятиями и, поцелуями.
После испугов, накрутивших спокойствие расслабленной старухи, утомление её обратилось в крепкое усыпление. Так прошел весь вечер.
Лена также спала; а Мери считала преступлением сомкнуть очи, забыть страдания сердца и разлучиться хотя на одно мгновение с тоскою души. Тускло горела перед нею лампада. Этот томный свет казалось ей нравился; она всматривалась в него, он был похож на искру надежды, которая могла обратиться в пламень, или совсем потухнуть.
Но вдруг, как будто очнувшись от усыпления, она бросила взор на окно, и с каким-то нетерпеливым ожиданием очи её приковались и нему. Так прошла ночь. Показалась заря. Постепенно ослабевая, свет лампады исчез, при появлении первых лучей солнца.
Перед утром кашель разбудил старуху, она заворчала, забормотала и вывела Мери из мрачной задумчивости, своими: различными требованиями.
Как будто преследуемая каким-то беспокойством и любопытством, Мери под разными предлогами уходила. Посылаемая за нею Лена, всякий раз находила ее стоявшею в саду на холме. Всякий раз, когда возвращалась она в комнату, старуха ворчала на её рассеяние, беспамятность, неловкость, слепоту и невнимание. Так прошло утро.
В полдень она опять ускользнула из комнаты. Опять маленькая Лена, посланная старухою, прибежала за ней.
- Мери, Мери! Бабушка сердится на тебя; я буду плакать!
- Милая Лена! - сказала ей Мери, - сядь здесь; когда пойдет Красный, которого ты не любишь, вон туда, под гору, то прибеги и скажи мне об этом, слышишь?
- А если Красный увидит меня, да схватит, как тебя вчерась? Я умру, Мери!
- Сядь за этим кустом; он тебя не увидит, не бойся, он не тронет тебя. Смотри же, скажи мне, когда он пойдет туда под гору.
Мери поцеловала Лену и возвратилась в комнату, где старуха после долгого ворчанья велела подать себе фасоль, и посадила Мери подле себя. Положив перед собою подушку, и разложив бобы на несколько кучек, старуха стала шептать и отделять от каждой, по очереди, по два, по три и по четыре боба, присоединяя к другим; наконец раскладка кончилась.
- О-о, какая беда над его головой!.. Дорога, а нет пути!.. Сроду еще так не выходило!.. Вот пустое место! Ни бобочка! Ну, в праведный третий раз! А!.. послушай Мери!.. Не ждать ли нам в дом Эола? Смотри… дом полон, хозяин в доме!
- Если бы это сбылось! - произнесла Мери; румянец вспыхнул на томном лице её; она как будто ожила.
- Мери, Мери! - раздался вдруг звонкий голос Лены, вбежавшей запыхаясь в комнату. - Мери! Красный сюда идет!
- Кто идет? - спросила старуха.
Мери молчала.
- Красный! - повторила Лена и прижалась к Мери.
Вошел Север.
- Еще здравствуйте! - сказал он.
- Ах, Владычица! Говорят, снам не верь!.. Вот он и наяву!.. Откуда ты, Север? А Эол где?
- Про Эола не спрашивайте. Вряд ли удастся ему воротиться сюда. Высоко забрался!
- Как? - вскричала встревоженная старуха.
- Да, для нас он умер……
- Умер? А… убил! - возопила старуха, и упала без памяти в подушки.
- Бабушка, бабушка! Не дам тебя убить! - закричала маленькая Лена, вскочив на колени к старухе и обратив взоры полные слез к Северу.
- Мери! Я пришёл говорить не с старухой, а с тобою! - сказал Север, удерживая Мери, которая бросилась также к беспамятной старухе. - Послушай, Мери! Я тебе не чужим языком повторяю…
- Злодей, оставь меня!
- Довольно с тебя и того красавица, ЧТО Эол оставил!.. Все женщины в подобном случае плачут, а ты, сердишься! Странно! Но тем лучше: я люблю сердце, в котором нет слез. Послушай, я люблю не терпенье, а тебя! Выбирай: добрую волю, или… мне все равно! Будет моей? Прощай, до завтра можешь думать, сколько хочешь!
Север удалился. Когда двери захлопнулись, Мери, как потерянная, обвела взорами комнату. Её внимание остановилось на образе, но как будто не осмеливаясь смотреть на оный, она опустила очи в землю, упала на колени, сложила на груди своей руки, и вдруг вскочила, выбежала в боковой покой, чрез несколько минут возвратилась.
Лицо ее горело, глаза налились кровью; не печаль, а какая-то обдуманность видна была в чертах её. Быстро прошла она чрез комнату, пробежала крыльцо, двор, сад, и остановилась при входе в грот.
Все было тихо; она вошла под своды.
В глубине пространного грота, в камне были железные двери. Свет едва доходил до них; но было заметно, что они были полуотворены. Мери прошла оные. В узком переходе зрение было бесполезно. Ощупью шла она далее, постепенно поднимаясь по восходу без ступеней. Стены узкого перехода кончились; по завороту их в право и в лево и по гулу шагов своих Мери чувствовала, что вступила под своды пространного подземелья. Она хотела идти, далее, но рука её встречала то каменные столбы, то сырую, обросшую мохом стену. Волнение чувств и мрак безвыходный приводили ее уже в изнеможение. Долго блуждая в темноте, она остановилась; силы стали оставлять ее и, она приклонилась к каменному столбу; но вдруг, вдали луч света пробежал по мраку как молния. Мери вздрогнула. Свет показался снова, и можно было уже видеть, что он ударял из двери, находившейся за рядами витых колонн, которые поддерживали каменные резные своды подземелья. Мери приблизилась к дверям и стала за колонну. Ей были уже слышны шаги идущего человека. Это был Север. Пройдя двери, он поставил фонарь на землю, претворил их и стал задвигать запор.
Тихо подскочила к нему Мери. Услышав шорох, он оборотился, но удар кинжалом в лицо перервал внезапное чувство удивления и слова при взгляде на Мери. Он упал.
- Вот тебе ответ мой и завещание Эола! - произнесла Мери исступленным голосом.
- Постой! - захрипел залившийся кровию язык Севера и вдруг выстрел из пистолета раздался под сводами. Пуля просвистела над головою Мери. Север застонал, пистолет выпал из руки его; ключи зазвенели. Мери выхватила их, взяла фонарь, отворила двери и поднялась на высокую лестницу.
Пройдя площадку, она увидела пред собою вход в башню.
Торопливо перебрала она все ключи, покуда нашла подходящий к огромному замку, который висел у запора дверей. С усилием отодвинула она ржавую полосу железа, отдернула двери, вбежала в башню, и бросив фонарь, с громким восклицанием: Эол! упала в объятия заключённого.
X
- Эол! - повторила Мери приходя в себя, - теперь ты мой! Я выкупила тебя! Смотри на эту дверь, она для тебя отперта! За нею плавает в крови твой враг, Север, которого ты считал другом! Вот рука, которая убила его! Чувствуешь ли ты, как сильна она? Испытай… и не плати равнодушием!
Ты сам сказал мне, что любишь меня! О! Я помню, как в первый и в последний раз ты обнял меня и вдруг оттолкнул от себя как преступницу! Холодна была грудь моя, или жгла тебя? Скажи?
Чего во мне мало для тебя, чего много? Скажи, Эол!
- Опомнись, несчастная! Всмотрись в меня, я не Эол! - произнес заключенный, освобождаясь из объятий Мери и приподнимаясь с нар.
- Не Эол? - вскричала Мери, и отскочив от пленника, остановилась перед ним, как пред преступником, который отпирается от своего имени, чтоб избежать казни. - Не Эол? - повторила она. - Да! Должно иметь не слух мой, не глаза мои, а мои чувства, чтоб поверить твоим словам!.. Эол не назвал бы меня несчастной, потому, что сам сделал меня несчастною! Точно! В нем нет сожаления и сострадания: он называет эти чувства духовным паданием, и смеется над ними! Правда! Он смотрел бы на меня и теперь равнодушно! Потому что с освобождением его соединялась моя собственная выгода!.. Так! Ты не Эол! Я не вижу, а чувствую это… Но кто же ты в образе Эола?
- Имя свое я могу произнести только на свободе. Здесь нет у меня имени! - отвечал пленник.
- Ты уже свободен.
- Доброе существо! Я не в силах вознаградить обманутую надежду твою. Тяжко невознаградимое благодеяние, вечный долг, но я должен принять его на себя; может быть найдутся люди, которые за освобождение мое разделят со мною благодарность к тебе…
Мери внимательно смотрела на пленника; слезы катились из глаз её. - Да! - произнесла она, - наружность твоя обманула бы и меня, но душа не обманет!.. В тебе нет того равнодушия, которое так убийственно, но которое заставляет так дорого ценить каждую ласковую улыбку, каждое ласковое слово. Иди!.. Ты никому не обязан за освобождение; не я, а случай благодетель твой.
- Постой, милое существо; найду ли я на острове убежище от злодеев и путь к совершенному освобождению? Если эта минутная свобода клонится к тому только, чтоб вздохнуть на чистом воздухе, и потом снова быть в руках злодеев; то зачем выйду я отсюда?
Мери задумалась.
- Ты будешь Эолом до тех пор - произнесла она вдруг, - покуда возможность даст тебе право назвать себя настоящим имеем. Пойдем.
Они вышли из башни, спустились по лестнице. Фонарь, который несла Мери, осветил плавающего в крови Севера. Глухие стоны вырывались еще из груди его. С трепетом пробежала она мимо.
Скоро прошли они чрез ходы подземелья. В гроте Мери остановилась.
- Здесь, - сказала она освобождённому пленнику, - ты будет ждать меня я скоро возвращусь. Тебе нужна одежда Эола. В пристани есть корабль, готовый к отплытию. Ложный Эол может также располагать им, как настоящий. А я научу тебя быть настоящим Эолом.
Мери скрылась, неизвестный сел на камень, который лежал у входа. Сквозь густой кустарник он мог видеть море и часть острова; но внимание его не было обращено на видимые предметы: он погрузился в задумчивость.
- Вот судьба людей! - произнес он наконец. - Повелитель должен носить личину преступника, добродетель личину порока, истина должна скрываться под черною одеждою лжи; иначе - и человек и добродетель и истинна зависят от руки злодея, от зависти малодушного, от слов клеветника.
Может быть ищут уже могилу мою, чтоб облить ее слезами любви; но кто же казнит хищника?.. Человеку ли достойно казнить и достойно вознаграждать себе подобного?
Он обратил взоры к небу и продолжал:
- Преступление как неизлечимая мучительная болезнь ведет к внутренним тайным страданиям и к страшной смерти; добродетель, как чудотворный источник, оживляет и воскрешает нас.
Неизвестный умолк, но вскоре опять увлеченный горестными мыслями, он продолжал, приложив к сердцу своему руку.
- Здесь было бы всегда спокойно, если б судьба человека не связана была с судьбою других, любимых и любящих существ!
О, Эвфалия! Кто встретит тебя во вратах Босфоранских ужасной новостью, тот убийца твой!..
Он умолк.
Между тем Мери пробежала гору, и задыхаясь от усталости, приблизилась к дому главного сторожа.
- Исаф! - вскричала она, входя в двери.
- Кому понадобился Исаф? - сказал старик. - А, Мери, что тебе?
- Эол прислал меня сказать тебе, чтоб ты собирался в поход. Ты ему очень нужен, ступай на корабль, который в пристани, и скажи, чтоб его ожидали; с закатом солнца он хочет выехать.
- Это значит: в дальний поход! На новый руль верно нет надежды!.. Хорошо, для Эола припомню Восточное небо!..
С клюкой старика лучше не спотыкнёшься, нежели с зоркими глазами молодого хвастуна!
- Сбирайся же скорее! - сказала Мери и торопилась идти.
- Постой, Мери, откуда ж взялся Эол?.. Он кажется не приезжал с Севером?
- Некогда рассказывать, после узнаешь; скоро смеркнется, а мне еще нужно сходить к Врасанне.
Мери ушла, а Исаф связал в узел походные пожитки, простился с домом своим, запер его и отправился в пристань.
Сходив к Врасанне на южный берег, Мери воротилась домой. Старуха пришла в себя и несколько уже раз спрашивала про Мери и посылала Лену искать ее.
- Вовремя вздумала пропадать! - произнесла она, когда вошла Мери.
- Я была за горой у Врасанны… ходила к ней за смоквами…
- В доброй час забота о смоквах!.. Сын умер… я лежу мертвая…
- Я не хотела сказать вам… Я проговорилась от радости, что вам лучше; я звала Врасанну помочь вам.
- Дело другое! - сказала старуха, успокоясь. - Придет ли?
- Придет.
- Хоть с нею поделюсь горем!.. Ох! Вот тебе и вся слава!
Умер и конец! Да еще дастся-ли небо за грехи? Угодники, как солнце в лучах, будут сидеть спокойно и творить вечную молитву; а тебе Эол, придется еще поскитаться без души по белому свету!.. Быть бы тебе лучше Христовым воином, чем губить ближних войной!..
Вошла Врасанна. Старуха лет пятидесяти, оракул острова, шаманка, вещунья и утешительница, родильница суеверий и предрассудков, толкователь снов и явлений, прибежище малодушия, словесный шумный водопад. Все речи её начинались с слов: поверишь и вперед! Все окрестные события, домашние происшествия, общие слухи, частные тайны, все было ей известно.
Между тем, как Врасанна утешала отчаяние старухи, Мери ускользнула из комнаты. Сумерки способствовали ей вывести плащ и шапку Эола, и достигнуть незаметно до подземелья.
- Вот все, что нужно для тебя! - сказала она неизвестному. - Чтоб никто не подозревал, что ты не Эол, остается узнать тебе его привычки.
- Постой! Еще успеешь научить меня привычкам злодея! Скажи мне прежде: готова ли ты оставить приют разбойников и спасти добродетель свою от порока?..
Мери посмотрела гордо на неизвестного.
- Спасайся, или надень опять оковы, мне все равно, ты свободен, оставь и меня располагать собою!..
- Я готов идти назад, если ты еще не уверилась в равнодушии к тебе Эола. Я надену опять оковы; но оживи же моего сторожа, несчастная! Ты даешь мне свободу, и запрещаешь знать благодарность и сказать избавительнице моей, что напрасно хочет зажечь она то, что перегорело, как душа бесчувственного злодея?.. Прощай, я иду; иди же и ты назад, заразись преступлениями!.. Убийство твое я принимаю на себя!.. Иди!
- Остановись! - вскричала Мери. Слова неизвестного, произнесенные голосом участия, поразили ее. - Постой! - повторила она. - Зажечь то, что перегорело?… Нет!.. Здесь хочу только дождаться его… хочу простить его, проститься с ним и тогда… О… тогда пусть куда хотят унесут меня морские волны!.. Ты удались отсюда: твое счастие не здесь; не заботься о несчастной Мери!
- Мери, Мери! Наше счастие там, где наше спокойствие.
Я понимаю, знаю обольщения сердца: оно имеет еще надежды, когда желает видеть предметы привязанности своей; но чем будет оно обольщать тебя, если я скажу, что здесь никогда не увидишь ты Эола?
С ужасом взглянула Мери на неизвестного.
- Напрасно поверяешь ты взорами истину слов моих; - продолжал неизвестный, - за твое доброе сердце я не отплачу неблагодарностью; я знаю также любовь, любовь счастливую, и взаимную; зачем же буду я обманывать тебя?.. Мери, ты едешь со мною; ибо от этого зависит и исполнение собственного твоего желания. Повторяю, тебе, как клятву, что здесь ты не встретить уже Эола.
Долго стояла Мери нерешительно, как существо, забытое посреди беспредельных песков степи Аравийской: со всех сторон пустыня сливается с мрачным отдалением и с небом. Наконец, как будто предавшись воле и предчувствию сердца, она произнесла: