- С какой целью прибыли сюда?
- Торговые дела. Я коммерсант.
- Что собираетесь продавать или покупать?
- Пока точно не знаю. Но первое дело - кожа для интендантства.
- Что это значит? - поднял брови гестаповец.
- Интендантство для летчиков, танкистов и еще для кого-то шьет обмундирование из кожи, а моя фирма эту кожу ему поставляет. Что вас удивило?
- У вас есть официальное поручение?
- Я приехал пока только на рекогносцировку, узнать, есть ли возможность оптовых закупок, а затем мне уже вышлют и соответствующие полномочия.
- Насколько мне известно, всякие закупки здесь ведет армия, и вам нужно прежде всего снестись с нашим интендантством.
- Совершенно правильно. А где оно находится? - Самарин записал названный гестаповцем адрес.
- Когда прибыли в Ригу?
- Полчаса назад.
Гестаповец снова невыносимо долго рассматривал его документы - теперь аусвайс - и сказал наконец:
- Но раньше. вам надлежит явиться в гебитскомиссариат и получить там разрешение на пребывание здесь. Там вам укажут и отель.
Самарин взял свои бумажки, спрятал их в карман, поднял с пола портфель и направился к выходу, ощущая на спине отвратительный мокрый холод. Шел по улице и думал: почему все-таки гестаповец зацепился за него? Проверив каждое свое слово, он пришел к выводу, что гестаповцу было просто скучно. Только спустя несколько дней Самарин узнает, что этот отель целиком забрали в свое распоряжение гестаповцы и в нем останавливались только их люди.
И все же гестаповец принес ему пользу. Самарин узнал существующий порядок оформления штатских, приезжающих из Германии. Подтвердилось и то, что на всякие закупки надо иметь согласие интендантства.
Гебитскомиссариат. Надо идти туда. Где это находится - он уже знал, но ноги туда не шли, и Самарин понимал, что боится. Но говорил себе: просто надо сперва успокоиться после отеля, собраться...
На тихой улочке Самарин зашел в парикмахерскую. Усевшись в кресло, он увидел себя в зеркале и разозлился: гестаповец просто не мог не зацепиться за такую рожу. Сколько его учили быть бдительным, к каждой мелочи, а толку - ноль! Ну как он - немец - мог забыть, что на лице у него почти трехдневная щетина?!
Пока старенький парикмахер скоблил его щеки, Самарин пытался понять, почему он забыл о своей заросшей физиономии. По-видимому, удачное его пребывание в Литве, потом в поезде, все-таки породило в нем если не самоуверенность, то безотчетную веру в свою удачливость, и он заторопился вперед, навстречу новым сложным ситуациям, чтобы скорее через них пройти, и конечно, так же удачливо. Гестаповец в отеле вовремя его остановил.
- Какие сделать виски? - на плохом немецком спросил парикмахер, смотря на Самарина через зеркало.
- Косые, пожалуйста. - И спросил: - Вы здешний? Латыш?
- Кем же еще мне быть? - ворчливо ответил парикмахер. - А вы?
- Угадайте, - улыбнулся Самарин.
- Если б не язык... Лицо у вас русское.
Самарин замер. Вот тебе и на! В Москве все в один голос твердили, что у него типично русских черт в лице нет и что он может сойти и за немца, и за скандинава, и за прибалта, а этот старый цирюльник сразу говорит: русский.
- Вы меня обижаете. Но что же вы увидели во мне русского?
- Знаете... взгляд, - ответил парикмахер. - Я за предвоенный год насмотрелся на русских в этом кресле.
- Чем же у них взгляд... такой особенный?
Парикмахер перестал брить и внимательно смотрел на него через зеркало.
- У них лицо и глаза... как бы в споре находятся... У другого даже когда лицо злое - глаза мягкие. Славянин, одни, словом.
Самарин молчал - ну что же, вот еще один урок! Между прочим, Иван Николаевич говорил ему, что от немцев надо перенимать все - и резкость, и самоуверенность, и даже их наглость, особенно когда они смотрят на все ненемецкое, а значит, ним их стоящее.
- А я вижу, вы русским симпатизируете! - жестко сказал Самарин и, повернувшись к парикмахеру, вонзил в него злой прищуренный взгляд.
Старик даже отступил на шаг, с лица его отхлынула кровь.
- Нет... нет... нет... - повторял он осевшим голосом.
"Спасибо тебе, цирюльник, за урок. И прости меня, старикан..."
Здание, которое занял гебитскомиссариат, стояло обособленно и со всех сторон было обрамлено бульварами. На площадке у подъезда аккуратными рядами выстроились автомобили, и все время машины подъезжали сюда и отъезжали.
Самарин заметил, что входят в здание люди больше штатские. Это - хорошо.
В вестибюле у начала лестницы стоял столик, за которым сидел мужчина в непонятном кителе темно-серого цвета. Самарин решительной походкой приблизился к нему и спросил небрежно:
- Где регистрация приезжих из Германии?
- Второй этаж, комната восемь, - последовал ответ и приглашающий жест подняться по лестнице.
По коридору на втором этаже сновали чиновники с папками в руках. Они на него не обращали внимания.
Вот и дверь с табличкой: "8". Что там, за ней?
Комната большая. Четыре стола. За тремя сидели мужчины, и за одним - женщина.
Самарин подошел к ней:
- Здравствуйте. Мне нужно зарегистрироваться. Я приехал из Германии. Коммерсант.
Она глянула на него безо всякого любопытства и, ничего не говоря, протянула руку.
- Что вам нужно? - спросил Самарин,
- Разрешение на въезд в Остланд.
- Наконец-то! - улыбнулся Самарин. - На получение этого разрешения у меня ушла целая неделя, а до сих пор никто его не спросил. Пожалуйста.
Женщина бегло посмотрела документ, перевернув, положила его на стол, и ее рука протянулась к карусельке со штампами.
- Вы сколько здесь пробудете?
- Как пойдут дела.
- Я поставлю срок десять дней.
- А если я не успею?
- Придете к нам опять.
- Тогда все в порядке.
Самарин получил свой документ, тоже теперь украшенный современным немецким штампом, и спросил:
- Вы не можете рекомендовать мне отель?
- Отели переполнены, - ответила женщина. - Вы легко наймете комнату по объявлениям на окнах.
- Но меня пугали, что русские расплодили, здесь клопов, а я их ужасно боюсь.
Женщина рассмеялась. Мужчина, сидевший у окна, спросил:
- Я что-то не понял, кого вы боитесь - русских или клопов?
- Клопов, конечно, - ответил Самарин, и все в комнате засмеялись.
- До свидания. - Самарин уже сделал шаг от стола, но его остановила женщина:
- Минуточку. А как вы собираетесь питаться?
- А что, здесь и поесть негде? - притворно испугался Самарин.
- Вы свои карточки на продовольствие, уезжая, сдали?
- А как же? Без этого же не дают разрешения на въезд сюда.
- Тогда можете кушать в любом ресторане, но нужно предъявлять талоны о сдаче карточек.
- Все ясно. Спасибо. Еще раз до свидания.
Самарин вышел из здания, прошел в парк напротив и сел на скамейку.
Все шло без задоринки, но почему-то радости Самарин не испытывал. Наверное, сказывалось напряжение, в каком он находился все это время. И он вспомнил выражение Ивана Николаевича: "Опасный комплекс одиночества во враждебной среде". Это когда разведчик даже в полосу удач вдруг начинает ощущать свое одиночество, которое может породить в нем озлобление на окружающую его враждебную среду. Это ощущение одиночества, говорил Иван Николаевич, происходит оттого, что цепь действий разведчика непрерывна: миновало одно звено этой цепи, и уже надвинулось следующее. А в каждом звене - своя опасность, свой риск. И перед каждым звеном ты один все должен обдумывать и решать. А в каждом твоем решении твоя жизнь. Прошел одно звено - все в порядке, прошел второе - все в порядке, третье... но только ты знаешь, чего стоит это "все в порядке". Но ты же человек, и поэтому, удачно пройдя через несколько опасных испытаний, тебе вдруг захочется остановиться. Появляется даже что-то похожее на обиду, что ты должен в одиночку изо дня в день, из часа в час, рисковать, рисковать, и этому нет конца. И тут ты решаешь с новыми; звеньями не спешить, решаешь только потому, что просто устал рисковать. Но разведчик, ведущий операцию, как правило, себе не принадлежит, на него возложено дело государственной важности, перед которым его личная судьба - пылинка. Но одновременно как же он велик, этот разведчик, если Родина избрала его для выполнения такого важнейшего поручения! Эти два самоощущения не должны исключать друг друга или вступать в противоречие. И вот почему ты можешь отдохнуть, но только когда видишь, что твоя усталость может привести к ошибке, а то и к провалу дела. Ты можешь отложить или даже отменить какой-то свой шаг, но только когда уверен, что это может оказаться шагом к беде.
И еще Иван Николаевич говорил: "Для разведчика нет ничего опаснее поспешности. Особенно во время внедрения. Как только он начинает искусственно подталкивать это дело, он неминуемо вызывает к себе внимание среды, в которую внедряется. Камень можно бросить в воду шумно, а можно и тихо опустить его на дно. В это время каждый свой шаг вперед разведчик должен проверять единственной мерой - естественностью поведения по легенде. Как ошибка - так круги по воде. Талант разведчика - в его умении в пределах этой естественности поведения всегда находить наиболее результативный новый ход вперед".
Сидя на скамейке в парке против гебитскомиссариата, Самарин вспомнил эти наставления Ивана Николаевича и почувствовал себя как-то неловко, словно рядом с ним сейчас сидел его наставник.
"Нет, нет, Иван Николаевич, я каникул себе не устраиваю! Но вы поймите меня, ведь для меня все это - в первый раз. И это еще только начало..."
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Какое-то подразделение армейского интендантства, ведавшее продовольственными делами, занимало только первый этаж здания. Когда Самарин вошел туда, подумал, что попал в обеденный перерыв: в коридоре никаких признаков жизни. Приоткрыл одну дверь - пустые столы и никого. Приоткрыл другую - то же самое. Приоткрыл третью и увидел высокого военного, стоявшего к нему спиной перед раскрытым окном, за которым шумела улица.
- Можно?
Военный вздрогнул, резко обернулся и, видимо, страшно удивился штатскому гостю:
- Да...
- Меня направили сюда из гебитскомиссариата.
- Проходите, садитесь, - сказал офицер и тоже сел за стол. - Что у вас?
- Я представляю гамбургскую торговую фирму "Раух и сын". Я и есть сын. У себя на родине мы занимаемся оптовой продажей кожи интендантству. Отец послал меня выяснить здесь возможность оптовых закупок кожи.
- Возможность есть, нет кожи, - улыбнулся офицер. - Тут поработали русские. А теперь и мы год не спали.
- Так я и знал! - сокрушенно произнес Самарин. - Я говорил отцу: откуда быть коже, если там идет война? А он заладил одно: фюрер завоевал нам эти земли не для престижа, а во имя благополучия немцев.
- Ну что же! Видимо, это тот случай, когда и вы правы и ваш отец тоже. Сейчас, когда идет война, здешним крестьянам не до разведения скота. Но когда война кончится, все эти места будут работать на нас. - Немец сказал это вроде и серьезно, и вместе с тем с еле уловимой иронией.
Самарин внимательно наблюдал за ним. Немцу было лет сорок. Породистый, голубоглазый шатен. Звание - капитан, но знаков интендантской службы не носит - наверное, стесняется своей тыловой должности, и тогда возможно, что он военный не профессиональный, а призван из резерва. Об этом говорили и его белые холеные руки. Узнать бы, что он делал, находясь в резерве!
- А мясо на местном рынке бывает? - опросил Самарин.
- Редко и плохое. Но любой рижанин с деньгами ест мясо высшего сорта, ему везут его из деревни собственные поставщики. С этим "черным рынком" мы пытаемся вести борьбу.
- В общем, ясно, я приехал зря, - вздохнул Самарин, хотя на самом деле радовался, что все идет так, как и ожидалось.
- О каком количестве мяса может идти речь? - вдруг спросил капитан.
- Потребность безгранична, - ответил Самарин и затаил дыхание. В схеме выхода на всякое гитлеровское начальство главный расчет был на прославленное его корыстолюбие.
- Хорошо, что ваша фирма уже имеет дела с военными организациями, - сказал капитан;
- А разве это что-нибудь меняет?
- Меняет. И даже очень, - ответил капитан, и в глазах у него блеснуло непонятное оживление. Самарин ждал объяснения, но услышал неожиданный, но все сказавший ему вопрос капитана: - Вы обедали?
- Только собирался.
- Я приглашаю вас. Там мы и поговорим. - В глазах немца, оживление не гасло.
- С удовольствием, но при условии, что счет оплачиваю я...
Немец привел Самарина в подвальный ресторан неподалеку на углу улицы Мельничной и Вальдемарской. О существовании здесь ресторана под названием "Фокстротдилле" Самарин знал, но сейчас этого названия у ресторана уже не было.
Здесь капитана знали, и им сразу предоставили отдельный кабинет. Немец заказал обильный обед с вином.
- Между прочим, до того как надеть этот мундир, - начал рассказывать немец, - я тоже имел отношение к коммерции. Работал чиновником в лейпцигском промышленном рейхсбанке. Но в тридцать девятом пришлось надеть мундир и отправиться в Польшу. При этом мне страшно не повезло. Другим достались Варшава или Краков, а я попал в ужасающую дыру, где население гордилось только тем, что в их местах брала свое начало река Висла. Там не было даже красивых полек. - Капитан засмеялся.
- Зато вам повезло теперь... Рига вполне европейский город.
Немец промолчал. В это время кельнер принес им жаркое. Когда он ушел, немец, вогнав вилку в сочащийся кровью кусок мяса и смеясь, сказал:
- Ну вот вам и отличное мясо!
- Беру, но этого мне мало! - тоже рассмеялся Самарин.
- Много есть мяса, говорят, вредно, - покачал головой немец и серьезно добавил: - А не очень много достать можно.
Самарин смотрел на него вопросительно.
- Но при условии из двух пунктов, - продолжал немец. - Первый пункт - должен быть документ, что ваша фирма снабжает мясом какие-то военные учреждения. Пункт второй - бесплатно помогать я вам не буду. Коммерция так коммерция, со всеми, как говорится, вытекающими из нее... - он улыбнулся, - документами...
Самарин помолчал, подумал и ответил:
- Пункт второй - естественный, и напоминания о нем не требовалось. А вот пункт первый... не знаю... Я должен связаться с отцом... может ли он получить такой документ.
- А тут, может быть, помогу вам я. Возможно, что такой документ вы получите и здесь.
Весь их дальнейший разговор был попросту торгом по поводу размера вознаграждения капитана. Он проявил в этом и сноровку, и настойчивость. И было очевидно, что подобный гешефт был для него не в новинку. Но и Самарин тоже очень решительно отстаивал интересы своей фирмы. Кроме того, что ему было не нужно, чтобы дело это немедленно двинулось, он обязан был продемонстрировать истинно немецкую расчетливость. Словом, они никак не могли окончательно договориться.
Тогда немец, очевидно чтобы не упускать рыбу из сети, предложил дать ему аванс с условием его возврата в случае, если сделка не состоится. Попросил тысячу рейхсмарок. Сошлись на пятистах. Самарин вручил ему деньги и получил расписку. В эту минуту он узнал фамилию интенданта - Фольксштайн. Эту фамилию немец поставил на расписке.
Договорились, что Самарин свяжется с отцом по поводу процента дохода Фольксштайна, так как брать это на себя он боялся.
- Ну вот... теперь можно поговорить и о чем-нибудь другом, - облегченно произнес Самарин. - Например, как тут поинтереснее провести вечернее время?
- Это как везде, - сказал Фольксштайн улыбаясь. - Интерес зависит от суммы, которую вы хотите и можете на это истратить. В этом смысле Рига действительно вполне европейский город.
- Но и не Париж. По моему первому впечатлению, латышки удивительно лишены шарма...
- Но здесь немало прелестных наших соотечественниц, которые очень скучают. Я вас познакомлю.
Так... договорились и об этом. Теперь разговор об очень важном.
- Хорошо, с мясом все ясно, - начал Самарин. - Хотя я уже вижу, что больших закупок сделать не удастся. И все-таки главная моя цель - кожа.
- Насчет кожи я выясню.
- А что же тут можно купить еще?
- А что вас интересует?
- Ну... - замялся Самарин. - Мне говорили, что среди местного населения есть очень богатые люди. У них... - Снова Самарин сыграл нерешительность: - Будто у них могут быть драгоценные вещи: камни, золото.
- Опять вы забыли, что до нас здесь целый год орудовали русские, а они большие специалисты по ликвидации чужих богатств.
- Но что-то все же осталось?
- Самых крупных богачей русские попросту увезли к себе в Сибирь.
- Зачем?
- Наверно, чтобы затем спокойно забрать себе все, что этим богачам принадлежало. Остались только евреи, но ими занимается гестапо и СС, и туда лучше не соваться.
- Ладно. А не евреи?
Фольксштайн задумался.
- Весь вопрос, как найти такого перспективного латыша, - сказал он наконец.
- По секрету... - Самарин наклонился через стол к немцу и тихо сказал: - Наша фирма имеет некоторый опыт. Мы в этом направлении славно поработали в Бельгии. Может, мне все-таки попробовать?
Фольксштайн снова задумался, и Самарин понимал, что сейчас немца беспокоит только одно: как, ничем не рискуя, приклеиться и к этому делу?
- Вот тут, если дело у нас пойдет, можно выручить большие деньги, - продолжал Самарин. - А без вашей помощи я не обойдусь и в этом.
- Очень большой риск, - тихо обронил немец.
- В чем? - удивился Самарин,
- Этот товар интересует слишком многих из... - Фольксштайн глазами показал на потолок.
- Но это уже зависит от того, как мы с вами поведем дело! - энергично возразил Самарин. - В Бельгии мы с отцом великолепно обошли эту опасность.
- Как? - живо поинтересовался немец.
- Мы не забывали делать кому надо хорошие подарки. Вы поймите, господин Фольксштайн, это дело всегда пахнет такими, доходами, что подарок в тысячу марок или даже больше - не проблема.
Самарин видел, что немец крайне заинтересован, но еще не верит в его возможности и вдобавок явно боится.
- Давайте договоримся так, - продолжал Самарин. - Я начну это дело сам, и, если товар этот разнюхаю, я в порядке пробы совершу первую сделку, и тогда мы с вами решим, как провести это дело вместе в более широком масштабе. Согласны?
- Согласен. Но если вы влопаетесь, мы с вами незнакомы. Это условие категорическое и на все времена! - поспешно проговорил капитан.
- Об этом тоже не следовало и говорить. Это само собой разумеется. Но если вы уж заговорили, такое же условие я ставлю и вам, когда мы будем работать вместе. Договорились?
Вместо ответа немец поднял свой бокал с вином.