"А ведь рассуждаешь ты сейчас не как потомок великих киевских князей, для которых империя казалась единственным мыслимым способом существования их "киевского стола", а как потомок повергнутого в рабство мелкого князька, люто возненавидевшего всех могущественных соседей, все существующие на Земле империи, – высек сам себя Гяур. – К лицу ли тебе это, великий князь Одар-Гяур? Разве не великая могучая империя – конечная цель правления любого уважающего себя правителя?!"
Внимание, которое оказывали полковнику в Париже, – поспешно вернулся он к случаю с Хмельницким, – тот интерес, что проявляли к нему самые различные силы, кое-кого в Варшаве насторожили и даже оскорбили. Они не могли допустить, чтобы в Украине появился деятель с европейской известностью, деятель, с которым можно поддерживать отношения. Если попытку добиться независимости Украины предпримет именно такой политик, Европа отнесется к этому вовсе не с тем холодным безразличием, с которым она воспринимала все крестьянские восстания и волнения, происходившие до сих пор.
Но в таком случае, размышлял князь, прислушиваясь к скрипу колес, ревматическому потрескиванию кареты и нависающих над ней сосновых крон, у коронного гетмана Потоцкого и его единомышленников нет иного выхода, кроме как убрать Хмельницкого не только с политической арены, но и из жизни. Ибо, в свою очередь, у Хмельницкого нет сейчас иного решения, кроме как подаваться на Сечь и поднимать казаков на восстание. А то и создавать где-то рядом с Сечью, на вольных землях Дикого Поля, свою собственную армию, попытавшись использовать при этом войска крымского хана и, если не поддержку, то, по крайней мере, нейтралитет, спасительное безучастие Высокой Порты.
Вот тут-то Хмельницкому и понадобится моя помощь – подданного Османской империи, владеющего турецким языком, знающего нравы Стамбула и его высокородных обитателей. Да и военная помощь – тоже. В подобном деле каждая сотня сабель – на вес победы. Но если действительно все складывается именно таким образом… Имею ли я в таком случае право отбывать вместе с казаками во Францию? И я, и полковник Сирко? Где мы будем в такое время нужнее? Встретиться бы с Хмельницким! Тогда многое бы прояснилось.
"И, прежде всего, прояснилось бы, что тебя, князь, польские шляхтичи решили убрать вслед за этим казачьим полковником, – саркастически улыбнулся Гяур. – А может быть, и раньше. Ведь тебе уже не раз намекали, что при польском дворе встревожены появлением в близком окружении Хмельницкого невесть откуда появившегося высокородного князя-русича, уже самим происхождением своим подталкивавшего казаков к мысли о возрождении Киевской великокняжеской державы. Пусть даже об очень призрачной, – теперь, побывав в Украине и Польше, князь понимал это намного очевиднее, нежели пребывая за их рубежами, – возможности ее возрождения.
13
… А по-настоящему прервал раздумья князя испуганный крик кучера. Тот колотил рукой в стенку кареты и с неистовым отчаянием кричал:
– Нас догоняют всадники! Благородные панове, нас уже почти догоняют!
– Хозар, выясни, кто это решил составить нам эскорт! – с трудом возвращался к реалиям бытия Гяур.
Однако предупреждать Хозара не нужно было. Он и так уже открыл дверцу, с пистолетом в руке выглянул из кареты и, увидев, что тройка всадников все еще метрах в ста от них, успел растыкать по запасному пистолету своим спутникам. Еще два пистолета, из той сумки, которая висела возле него, он сунул себе за пояс.
Гяур не раз отмечал про себя, что в могучей руке Хозара пистолет не то что не дергается, но даже не вздрагивает. И стрелял он всегда с поразительной меткостью. Вот и теперь гадание его телохранителя на пистолетах как-то сразу успокоило молодого князя.
– Сколько их? – поинтересовался он у кучера.
– Кажется, трое.
– Всего лишь трое?!
– Всего лишь, – подтвердил Хозар. – И дай-то Бог, чтобы так оно и было. Нет, вон еще один, четвертый. Чуть-чуть поотстал.
– Наконец-то и у бродячего мушкетера появится хоть какое-то занятие, – приободрился доселе безмятежно дремавший д’Артаньян. – Разве что эти всадники всего лишь хотят присоединиться к нашей кавалькаде, дабы скрасить время утомительного пути?
Только теперь Гяур обратил внимание, что дождь немного поутих и небо слегка просветлело. Самое время было остановить карету и выйти погулять, подышать пропитанным влагой воздухом летнего леса, но…
Дорога сворачивала влево, и, улучив момент, когда карета оказалась скрытой от глаз всадников, Хозар выскочил из нее и бросился в кустарник. В ту же минуту Гяур приказал кучеру остановиться. Воспользовавшись этим, д’Артаньян мигом пересел на коня и отъехал в сторону от дороги. Таким образом в карете остался лишь полковник.
– Эй, ты что, ослеп?! Мы уже несколько верст гонимся за вами! – еще издали крикнул кучеру всадник, ехавший во главе группы. – Или вздернуть тебя на сосне, чтобы ты обсох и начал лучше видеть и слышать?
– Но я действительно не видел вас! Дождь, – довольно спокойно ответил кучер, удивляя этим Гяура. Ведь всего несколько минут назад он, казалось, пребывал в страхе и панике. – А еще, панове, хотелось бы знать, кто вы такие.
– Надворные казаки мы, из охраны графа Кремпинского. Правда, здесь, в Польше, нас еще нередко называют "гайдуками". Э-э, смотрите, он еще и за саблю хватается!
– У меня в руках не только сабля, но и пистолет, – все также спокойно предупредил кучер. И Гяур не сдержался, чтобы не выглянуть из кареты. До сих пор он даже не предполагал, что их изощренный в ругани кучер умудрился припрятать где-то там, в козлах, хоть какое-то оружие.
– Тогда мы посадим тебя на кол, поскольку оружие в руках извозчика!..
– С этим у вас обязательно возникнут трудности. Поскольку мне, поручику гусар личной гвардии коронного гетмана из хоругви охраны короля, оно, оружие это, положено по чину и статусу! – упредил его кучер.
"Поручик?! – мысленно изумился Гяур не меньше, чем услышавшие это гайдуки. – Вот оно в чем дело! Значит, и в этом путешествии королевский двор не оставил меня без своих глаз и ушей!".
– И прошу обращаться ко мне, как положено обращаться к дворянину.
– Но дворянин не может править вместо кучера! – с вызовом ответил старший гайдук. – Ибо, взявшись за вожжи, перестает быть дворянином.
– Если ты будешь много рассуждать, я усажу на свое место тебя, холуй пана Кремпинского!
Очевидно, поручик сказал то, что разъяренный гайдук из охраны поместья графа простить ему, кучеру, уже не мог. Он с ходу пытался срубить его саблей, но клинок наскочил на клинок поручика, и сразу же прогремел выстрел.
– Стойте! Прекратите стрельбу! – закричал тот, четвертый, что поотстал от гайдуцкого разъезда. – Вы что, с ума сошли?! Езус Христос, нам еще только крови здесь не хватало!
Подъехали еще двое гайдуков. Первым делом они спешились, и, немного поколдовав над своим старшим, оттащили его в сторону, под сосну. Судя по тому, как быстро они потеряли к нему интерес, он уже был мертв. Теперь гайдуки стояли, прикрываясь крупами своих лошадей, и в полемику с кучером-дворянином больше не вступали.
– Так кто же у вас в карете, пан поручик? – урок, преподнесенный кучером старшему гайдуку, очевидно, пригодился тому, что подскакал последним. – Теперь я старший этого разъезда, поэтому обязан выяснить…
– В карете отдыхает князь Одар-Гяур. Подданный султана Османской империи. Мне же приказано сопровождать его до границы с Молдавией.
– Князь Одар-Гяур? Он один? Но ведь с ним были спутники.
– А кто утверждает, что их не было? Взяли шедших за каретой лошадей и ускакали в село. Это охранники, слуги князя, которые спешат позаботиться о ночлеге.
"Однако он неплохо осведомлен в том, кто я", – несколько запоздало оценил знание и смышленность своего кучера Гяур. Дверца кареты была открыта, но он все еще сидел в ней с двумя пистолетами в руках.
– Получается, мне следует верить, что вы – действительно князь и подданный султана? – наклонился к нему, не сходя с коня тот, кто принял старшинство среди гайдуков.
Гяур молча достал из внутреннего потайного кармана своего камзола пристегнутый к поясу большой золоченый медальон, украшенный серебряным полумесяцем с зеленоватым сапфиром посредине. С двух сторон этого медальона по-турецки и латиницей было высечено: "Князь Одар III под сиятельной десницей аллаха и султана Порты".
"Под сиятельной десницей!..". Этот медальон изготовил для него по заказу отца известный мастер-золоточеканщик с острова Родос. Однако при всей изысканности своей огранки он ровным счетом ничего не стоил бы, если бы с помощью влиятельных особ при дворце султана отцу не удалось получить небольшую, начертанную на пергаменте, султанскую грамоту, удостоверяющую и личность князя, и государственную священность медальона.
Именно султанская грамота, предъявленная вместе с медальоном, позволяла Гяуру относительно спокойно чувствовать себя и при встрече с турками, и в конфликтах с крымчаками. Она же требовала от командиров турецких гарнизонов и наместников татарского хана предоставлять владельцу этих атрибутов убежище и возможность свободно перемещаться по всем владениям Турции и землям Крымского ханства.
Конечно, в Польше грамота могла вызвать реакцию, совершенно противоположную той, на которую рассчитывал отец, Одар-Воитель. Однако Гяур все же решил прибегнуть к ее всесилию, не желая продолжать бессмысленную стычку. Он не хотел возвращаться в Варшаву, имея на своей совести погубленные души подданных короля.
– Но, – парировал гайдук, который, кстати, тоже мало был похож на казака-наемника, – гонец, примчавшийся в Перемышль, откуда мы скачем вслед за вами, заявил, что в этой карете скрывается полковник реестрового казачества господин Хмельницкий, коего нам приказано задержать как государственного изменника.
– Странно, еще минуту назад я вспоминал о нем, как о генеральном писаре реестрового казачества. А не далее как вчера члены королевского двора и сенаторы тоже относились к нему, как к польскому офицеру. Может, вы объясните, что произошло за сутки такого, что превратило казачьего полковника на королевской службе – в изменника и личного врага хранителя престола?
– Этого я знать не могу, – отрубил старший гайдук. – Однако знаю, что такой же приказ об аресте получили все офицеры, все гайдуцкие и казацкие старшины.
"Вот оно что! – только теперь Гяур понял, почему догонявший их гайдук проявил столь странную агрессивность. – Он-то считал, что имеет дело с охраной государственного преступника!".
– И вы вчетвером намеревались задержать казачьего полковника, предавшего, как вам кажется, короля? – насмешливо поинтересовлася Одар. – Как вам это представлялось?
– Просто нас осталось только четверо, потому что остальные уехали сопровождать графа. Но коль устами гонца нам приказано…
– Сойди с коня: ты говоришь с князем! – вмешался кучер-поручик. И Гяур понял свою оплошность: это ему надо было заставить графского холопа сойти с коня.
Гайдук молча повиновался, но при этом все же заглянул в карету.
– Значит, вы и есть тот самый полковник-иностранец, который сопровождал Хмельницкого? – вдруг вспомнил один из гайдуков, все еще прятавшихся за крупами лошадей. – Гонец говорил о каком-то полковнике-чужеземце: то ли турке, то ли греке.
– Да, я сопровождал Хмельницкого во время его вояжа во Францию. Это хорошо известно канцлеру Оссолинского, королеве Марии-Людовике Гонзаге, да и самому монарху. Теперь же, по приказу его величества короля Владислава IV, направляюсь во Львов, – спокойно объяснил Гяур, не ожидая вопроса старшего гайдука. – Но самого Хмельницкого здесь нет.
– Князь расстался с ним еще в Варшаве, – добавил поручик. – Я тому свидетель.
– Надеюсь, что это правда, господин князь? – осторожно усомнился гайдук.
– Именно так все и было, – невозмутимо подтвердил Гяур. – Кстати, что вы намерены предпринять в таком случае?
– Мы не получали приказа задерживать князя, – озадаченно молвил старший гайдук, обращаясь к своим подчиненным. – Есть приказ коронного гетмана задержать только полковника Хмельницкого. Извините, ясновельможный князь, что потревожили вас. И за горячность гайдука нашего тоже простите.
– Но в таком случае вы должны будете правдиво объяснить графу, что гайдук его погиб по собственной глупости, напав на поручика, который выделен мне как иностранцу из королевской охраны для сопровождения. А вынужден выдавать себя за кучера, поскольку кучер наш в дороге захворал, да и для обмана всевозможных злодеев.
– Мы расскажем все, как было, – сдержанно заверил гайдук. – Зачем выгадывать там, где сама жизнь наша уже и так черти чего нагадала?
– Тогда забирайте тело убитого, и с богом. Нам нельзя терять время.
14
– Госпожа графиня, нас удостоил своим посещением граф Артур де Моле, – доложил Шевалье де Куньяр.
– Вы, как всегда, чего-то не договариваете, – с легким укором заключила Диана, строго всматриваясь в лицо представшего перед ней молодого рыцаря. Чистое, утонченное – оно показалось графине настолько очаровательным, что красота Артура де Моле невольно напрашивалась на сравнение с красотой Гяура. Правда, князь Одар был чуть повыше ростом и шире в плечах. Да и черты были достаточно правильными и еще более утонченными.
И все же эти двое мужчин казались ей чем-то похожими друг на друга. Прежде всего, их сходство формировалось густой, черной, напоминающей спартанский шлем, шевелюрой Артура и, пусть и светло-русым, "шлемом" князя Одара-Гяура.
– Я рассказывал вам о том, что господин граф де Моле уже однажды навещал наш замок.
– И очень интересовался историей создания ордена тамплиеров, – поддержала его графиня, движением руки указывая гостю на кресло напротив себя. – Я права, граф?
– С детства увлекаюсь стариной, – суховато согласился де Моле. – В особенности рыцарской.
– И ваш интерес к ордену ничуть не удивил меня, поскольку господин шевалье сообщил, что вы являетесь потомком самого Великого магистра Жака де Моле, которому суждено было выдержать жестокие испытания и погибнуть во славу ордена на костре инквизиции.
Граф де Моле оказался не из разговорчивых. Он молча выслушал Диану и кивнул в знак согласия. Хотя графиня ожидала, что гость сразу же попытается прояснить цель обоих своих визитов.
– Если вы ничего не хотите добавить к уже сказанному, господин шевалье, – обратилась Диана к де Куньяру, – можете чувствовать себя свободными.
– Прежде чем удалиться, я хотел бы показать графу одну вещицу, которую снял с тела человека, покушавшегося на вашу светлость. Имею в виду этот изысканный медальон с мальтийским крестом на крышке… Не кажется ли он вам знакомым, господин граф?
Де Моле взял из рук шевалье медальон на толстой серебряной цепочке, внимательно осмотрел его и, переведя взгляд на пламя камина, задумался.
– Вы правы, шевалье, эта вещица мне знакома, – произнес он минуту спустя. – И не думаю, что могу ошибиться. Я видел ее на груди рыцаря, прибывшего сюда в прошлый раз в образе оруженосца маркиза д’Атьена.
– Потомка великого инквизитора Франции Гийома де Ногаре, – напомнил графине де Куньяр. – Вы действительно не ошиблись, господин граф. Точно так же, как не ошибусь и я, уведомив вас, графиня, что вторым всадником, ожидавшим убийцу внизу, на берегу реки, был, очевидно, сам маркиз, испепели меня молния святого Стефания. Ваш слуга Кара-Батыр успел заметить, что он представал в белом плаще с красным крестом на рукаве, а на плечи спадала седина.
– Седина и белый плащ – еще не доказательство того, что в засаде был именно маркиз д’Атьен, – засомневался де Моле. – И потом, зачем ему понадобилось убивать… извините, покушаться на прелестную хозяйку замка?
– Очевидно, решил мстить ей как наследнице твердыни ордена тамплиеров. В нем, видите ли, взыграла кровь великого инквизитора. Хотя лично я всегда ненавидел инквизиторов и инквизицию, испепели меня молния святого Стефания. Католическую церковь, породившую инквизицию, следует запретить как самую человеконенавистническую организацию, когда-либо созданную человечеством. Запретить точно так же, как в свое время церковь запретила орден тамплиеров.
Встревать в полемику, касающуюся инквизиции, де Моле не стал. В то же время он понял, что подтвердить свои предположения относительно замыслов маркиза де Куньяру будет так же сложно, как и ему – опровергнуть. Только поэтому он примирительно произнес:
– Нам не остается ничего иного, как расспросить обо всем самого маркиза. Мы договорились встретиться здесь, в замке. Завтра. Как видите, я прибыл на день раньше, чтобы проникнуться духом рыцарской старины.
– Надеюсь, вы сами расспросите об этом маркиза, господин Великий магистр. Причем сделаете это со всей возможной суровостью.
– "Великий магистр"?! – удивленно взглянула на шевалье Диана. – Вы назвали графа "Великим магистром"?!
Шевалье де Куньяр и граф де Моле многозначительно переглянулись, как бы решая, кому удобнее отвечать.
– Я считаю, что граф де Моле, он же Великий магистр ордена тамплиеров, сам предоставит все необходимые объяснения, испепели меня молния святого Стефания. Мне же позвольте оставить вас, – вежливо склонил голову шевалье.
Оставшись одни, Артур и Диана какое-то время молча всматривались в пламя камина. И лишь сильный удар грома заставил их забыть об огне земном и встрепенуться перед силой огня небесного.
Графиня поднялась и, будто не веря, что там, за окном-бойницей, действительно способна разыграться такая стихия, пошла на ее взблески, словно на свет маяка.
– Да, мы решили возродить орден тамплиеров. И сделали это здесь, в замке Шварценгрюнден, в "тайном зале для посвященных", – подошел к окну вслед за ней граф де Моле.
– "Мы" – это кто? Самое время уточнить имена создателей.
– Я, шевалье де Куньяр, маркиз д’Атьен и наши оруженосцы.
– При этом двое из вас уже попытались убить меня, то есть ту, в чьих жилах, возможно, в большей степени, чем в жилах всех вас вместе взятых, течет кровь "бедных рыцарей Христовых". Владелицу замка, давшего вам приют. Хорошее начало. Вполне в духе ордена тамплиеров.
Артур остановился за спиной у Дианы, и каждый раз, когда молния пробивалась сквозь черноту грозового неба, она оставляла на каменном полу зала два мрачных силуэта, как бы запечатляя их для потомков.
– Если все происходило так, как вы предполагаете, я вызову маркиза на дуэль, чтобы швырнуть его инквизиторскую голову к вашим ногам.
– И вызовите. Но не раньше, чем он объяснит мотивы покушения, – освятила его решительность Диана. – И хватит о нем. Если я верно поняла, теперь вы, стало быть, наделены правами и честью Великого магистра ордена?
– Ибо так угодно было Господу нашему.
– Допустим, допустим. А резиденцией, как я поняла, решили избрать мое родовое владение – замок Шварценгрюнден?
– С вашего позволения.