Стоял лютый зимний холод. Здесь, на причале, где Хорнблауэр ждал подхода фрегата, доставившего герцога, дул леденящий северо-восточный ветер, насквозь пронизывавший плотный плащ. Хорнблауэру было жаль матросов и солдат, выстроенных в шеренги, и других матросов, расположившихся на реях стоявшего в гавани линейного корабля. Сам он только что прибыл из Отель де Виль, оставаясь там до самого последнего момента, пока посыльный не сообщил, что герцог вот-вот прибудет, а гражданские чины и младшие офицеры провели здесь уже некоторое время. У Хорнблауэра создалось впечатление, что он звучащее в унисон клацанье зубов.
Он с профессиональным интересом наблюдал, как верпуется фрегат, до него доносилось звяканье брашпиля и отрывистые команды офицеров. Корабль медленно подходил к молу. Траповые и помощники боцманов засуетились, спуская трап, за ними следовали офицеры в парадных мундирах. Почетный караул из морских пехотинцев построился. С трапа на причал были перекинуты сходни, появился герцог - высокий, важный человек в гусарском мундире, с голубой лентой на груди. На корабле заиграли бацманские дудки, пехотинцы взяли "на караул", офицеры отдали честь.
- Подойдите и поприветствуйте Его королевское высочество, сэр, - подсказал Хоу, стоявший рядом с Хорнблауэром.
На сходнях располагалась магическая линия, перейдя которую герцог покинул британский корабль и оказался на земле Франции. Французский королевский штандарт пополз вниз с грот-мачты фрегата. Издав последний экстатический взвизг, замолкли дудки. Сводный оркестр разразился торжественным маршем, зазвучали приветственные крики, моряки и солдаты почетного караула салютовали оружием в манере, присущей двум различным видам войск и двум разным нациям.
Хорнблауэр вышел вперед, приложив к груди шляпу с плюмажем жестом, который он с таким трудом разучивал под руководством Хоу этим утром, и поклонился представителю Его наихристианнейшего величества.
- Сэр Орацио, - прочувствованно произнес герцог: за все годы пребывания в изгнании он так и не избавился от проблем с придыханием, свойственных французам. Оглядевшись вокруг, он произнес:
- Франция, прекрасная Франция.
Хорнблауэру трудно было представить себе что-то менее "прекрасное", чем набережная Гавра при северо-восточном ветре, но герцогу было виднее, кроме того, эти слова очень подходили для занесения в анналы. Не исключено, что их герцогу подсказал кто-то из степенных, облаченных в мундиры сановников, вслед за герцогом проследовавших по сходням. Одного из них герцог представил как месье …(Хорнблауэр не разобрал имени), кавалера ордена …, а этот джентльмен, в свою очередь, представил конюшего и военного секретаря.
Краем глаза Хорнблауэр видел толпу чиновников, стоящих позади него, которые распрямились после долгого поклона, но все еще продолжали держать шляпы в руках.
- Наденьте шляпы, господа, прошу вас, - произнес герцог, и седины и плеши скрылись из глаз, как только сановные чины получили милостивое разрешение укрыть их от зимнего ветра.
У герцога зубы тоже, наверняка, клацали от холода. Хорнблауэр бросил взгляд на Хоу и Лебрена, которые, сохраняя вид невозмутимой вежливости, старались локтями оттеснить друг друга так, чтобы оказаться ближе к нему и герцогу, и принял решение свести дальнейшие мероприятия к минимуму, проигнорировав обширную программу, которую предложили ему Хоу и Лебрен. Какой смысл было присылать сюда бурбонского принца и позволить ему умереть от пневмонии? Ему необходимо представить Мома - имя барона, конечно, должно войти в историю, и Буша, старшего морского офицера - по одному от каждой страны, чтобы продемонстрировать согласие между ними, что было весьма кстати, так как Буш обожал высокопоставленных персон и преклонялся перед монархией. Герцог займет важное место в памятном списке Буша, который открывал царь всея Руси. Хорнблауэр обернулся и сделал знак, чтобы подвели лошадей, конюший бросился, чтобы подержать стремя, и герцог вскочил в седло - прирожденный наездник, как и все в его семье. Хорнблауэр оседлал спокойную лошадку, которую выбрал для себя, остальные последовали его примеру: кое-кто из гражданских испытывал неудобства из-за непривычки носить шпагу. До церкви Богоматери было каких-то четверть мили, и Лебрен предусматривал, что каждый ярд этого пути должен выражать верноподданнические чувства по отношению к Бурбонам: белые флаги в каждом окне, украшенная лилиями триумфальная арка у западного портала церкви. Однако крики собравшихся на улице людей казались жидкими на пронизывающем ветру, да и сама процессия не выглядела очень торжественной, так как каждый старался протиснуться вперед в поисках убежища. Церковь милостиво предоставила им такое убежище - как в переносном смысле она служит таковым для грешников - подумал Хорнблауэр, прежде чем лавина дел снова захлестнула его. Он занял свое место позади герцога, держа в поле зрения Лебрена, специально разместившегося здесь для удобства Хорнблауэра. Наблюдая за ним, Хорнблауэр мог понять, как нужно себя вести: когда стоять, а когда опуститься на колени, ведь это был первый раз, когда он находился в католическом храме и присутствовал на католическом богослужении. Ему было немного жаль, что вереница мыслей не позволила ему наблюдать за происходящим с должным вниманием. Одеяния, вековые обряды могли заинтересовать его, если бы не размышления о том, на что надавил Лебрен, чтобы убедить священников преодолеть страх перед гневом Бонапарта и вести службу, и том, какую же толику реальной власти захочет получить этот отпрыск рода Бурбонов, а также о том, какая доля правды содержится в начавших стекаться к нему сведениях, говорящих, что императорские войска, стали, наконец, продвигаться к Гавру.
Аромат ладана, тепло, усталость и череда непоследовательных мыслей ввели его в дремотное состояние, подбородок его начал уже было клониться вниз, но заметив, что Лебрен поднялся на ноги, он проснулся. Хорнблауэр поспешил последовать его примеру, и процессия потянулась к выходу из церкви.
От Нотр Дам они, пронизываемые ветром, проехали по Рю де Пари, и сгрудились в кучу перед входом в Отель де Виль. Приветственные крики людей звучали тихо и без воодушевления, а движения герцога, когда он махал рукой или приподнимал шляпу, казались механическими. Его королевское высочество обладал стоическим терпением, позволявшим переносить трудности в присутствии народа - свойство, присущее монархическим особам, однако ему, видимо, пришлось заплатить за это дорогой ценой - он сделался молчаливым и замкнутым. Хорнблауэр размышлял, чего можно ожидать от герцога, ведь скоро под его формальным руководством французам предстоит проливать кровь французов, и наступит ли тот момент, когда он сможет положиться на сторонников Бурбонов в борьбе против бонапартистов?
Хорнблауэр продолжал наблюдать за ним в большом зале в Отель де Виль, где, вопреки зажженным в обоих концах каминах, было жутко холодно. Герцог приветствовал представителей местных властей с женами, которых по очереди подводили к нему. Искусственная улыбка, вежливое, но формальное приветствие, тщательно выверенный, в соответствии со статусом, знак внимания: от кивка головы до легкого поклона. Все это свидетельствовало о хорошей школе. Рядом и позади него стояли советники - émigré аристократы, которых он привез с собой, Мома и Лебрен представляли Францию послереволюционного периода, Хоу следил за соблюдением интересов Британии. Немудрено, что герцог выглядел марионеткой в окружении этих людей, дергавших за веревочки.
Хорнблауэр видел красные носы и неприкрытые перчатками красные локти женщин, трясущихся от холода в до предела декольтированных придворных туалетах. Жены торговцев и мелких чиновников, получив приглашение в самый день приема, были одеты кое-как, на скорую руку. Полные туго зашнурованы в корсеты, более худые пытались демонстрировать не сдерживаемую корсетом томность нарядов, бывших в моде лет десять назад. Они бурлили от возбуждения при мысли о предстоящей встрече с царственной особой. Их мужья, казалось, заразились этим чувством, оживленно курсируя от группы к группе. Но Хорнблауэр знал, что является причиной их беспокойства: до тех пор, пока неизмеримая мощь Бонапарта не будет сломлена, лишь несколько дней могут отделять их, с их маленькими состояниями или надеждами на получение пенсиона, от того, чтобы стать нищими изгнанниками или жертвами гильотины. Одной из причин присутствия здесь герцога было заставить этих людей открыто признать себя сторонниками Бурбонов, и откровенные намеки Лебрена в частных беседах давали ясно понять, зачем они здесь. Конец сомнениям и терзаниям - в будущем история будет вспоминать лишь о блистательном приеме, ознаменовавшем прибытие бурбонского принца на землю Франции. Хорнблауэру пришла вдруг в голову мысль, что в подоплеке приема, устроенного Молодым Претендентом в Холируде, лежали те же самые причины, чтобы там не утверждали позднейшие легенды. С другой стороны, прием у Претендента не был украшен присутствием красных мундиров морской пехоты и голубых с золотом флотских.
Кто-то прикоснулся к рукаву его мундира, прикосновение, как ему показалось, было предостерегающим. Неспешно повернувшись, он увидел Брауна, одетого в лучший костюм.
- Меня послал к вам полковник Доббс, сэр, - заявил Браун.
Он говорил тихо, стараясь не смотреть прямо на капитана и не шевелить губами больше, чем необходимо. Ему одинаково не хотелось привлекать внимание собравшихся к своему присутствию, и дать возможность кому-нибудь услышать его слова.
- Ну?
- Прибыло донесение, сэр, и полковник Доббс считает, что вы должны на него взглянуть, сэр.
- Я буду через секунду.
- Есть, сэр.
Браун исчез: несмотря на массивность и рост, он мог быть совершенно незаметным, когда это было ему нужно.
Хорнблауэр выждал достаточно долго для того, чтобы ни у кого не создалось впечатления, что его уход связан с сообщением Брауна, и затем миновал стоящих у двери часовых. Прыгая через ступеньку, он поднялся в свой кабинет, где его ждал одетый в красный мундир морской пехоты полковник.
- Они, наконец, идут, сэр, - сказал Доббс, протягивая Хорнблауэру донесение.
Оно представляло собой длинную, узкую полоску бумаги, и даже такая узкая, она была сложена как по длине, так и по ширине. Письмо было таким странным, что Хорнблауэр, прежде чем приступить к чтению, вопросительно посмотрел на Доббса.
- Оно было спрятано в пуговице плаща посланца, сэр, - пояснил Доббс. - От агента в Париже.
Хорнблауэр знал, что многие высокопоставленные лица предают своего владыку - императора, продавая военные и политические секреты, как ради сиюминутной выгоды, так и ради будущей карьеры. Это письмо, должно быть, послано одним из таких людей.
- Посланец выехал из Парижа вчера, - сказал Доббс. - Добрался на почтовых до Онфлера и пересек реку сегодня после наступления темноты.
Письмо было написано человеком, хорошо знавшим свое дело.
"Сегодня утром, - говорилось в нем, - осадные орудия из артиллерийского парка в Саблоне были отправлены вниз по реке. Они входят в 107-й артиллерийский полк. Орудия двадцатичетырехфунтовые, их, насколько мне известно, двадцать четыре. Полку приданы три инженерные роты и рота минеров. Говорят, что командует войсками генерал Кио. Мне неизвестно, какие еще силы будут переданы в его распоряжение".
Подписи не было, а почерк изменен.
- Оно подлинное? - задал вопрос Хорнблауэр.
- Да, сэр. Харрисон это подтверждает. И оно согласуется с другими сведениями, полученными из Руана.
Значит Бонапарт, увязший на востоке Франции в борьбе с русскими, австрийцами и пруссаками, на юге ведущий схватку не на жизнь, а на смерть с Веллингтоном, все-таки изыскал силы для устранения новой угрозы на севере. Пункт назначения осадной артиллерии не вызывал сомнений. Единственными противниками вниз по Сене от Парижа были только изменники из Гавра: присутствие саперов и минеров служило неопровержимым доказательством того, что готовится осада, и пушки явно направлялись не затем, чтобы усилить какие-нибудь береговые укрепления. Кроме того, в Руане Кио собрал около двух дивизий.
Сена предоставляла для Наполеона все удобства для нанесения удара по Гавру. По воде тяжелые орудия можно перевозить с гораздо большей скоростью, чем по дорогам, особенно по зимним дорогам. Даже войска, посаженные на баржи, будут двигаться быстрее, чем пешим порядком. День и ночь эти баржи будут идти вниз по реке - сейчас они, должно быть, уже приближаются к Руану. Подход Кио к городу - вопрос, возможно, лишь нескольких дней. В голове Хорнблауэра всплыли воспоминания о последней осаде, которую ему довелось пережить - осаде Риги. Он вспомнил про ползущие вперед апроши, неуклонное приближение туров и фашин - не исключено, что через несколько дней на него ляжет ответственность отражения этой смертельной угрозы.
Он почувствовал приступ ярости по отношению к Лондону, оказавшему ему такую слабую поддержку - за те две недели, которые Гавр находится в руках британцев, многое можно было бы сделать. В своих письмах он резко, насколько мог себе позволить, указывал на бесперспективность нерешительной политики - ему припомнилось, что он употребил именно эти слова, но Англия, истекшая кровью за двадцать лет войны, бросившая все силы на поддержку армии Веллингтона на юге, мало что могла уделить ему. Организованному им восстанию суждено было играть оборонительную роль, являясь лишь незначительным военным эпизодом в этом гигантском кризисе. С точки зрения политики и морали последствия сделанного им были огромны, в чем его льстиво заверяли политики, но средства, которыми он располагал для достижения военного результата, оставляли желать много лучшего. Бонапарт, империя которого разваливалась, который вел бой не на жизнь, а на смерть на заснеженных полях Шампани, все-таки изыскал две дивизии и осадный парк для того, чтобы отбить Гавр. Возможно ли победить этого человека?
Хорнблауэр забыл о присутствии полковника морской пехоты, глядя сквозь него невидящим взором. Пришло время, когда восстание должно перейти от обороны к нападению, и предпринять атаку на врага, какими скромными средствами оно бы не располагало, и каким сильным не был бы противник. Нужно что-то предпринять, на что-то отважиться. Он не допускал мысли о том, чтобы запереться в укреплениях Гавра, словно кролик в норе, ожидая, когда Кио со своими саперами придет и выкурит его оттуда.
- Дайте мне еще раз взглянуть на карту, - сказал он Доббсу. - В какой стадии сейчас прилив? Вы не знаете? В таком случае, выясните это, приятель, и немедленно. И еще - мне нужна информация о дорогах, связывающих Гавр и Руан. Браун! Ступайте, и вызовите капитана Буша с приема.
Он продолжал строить планы и отдавать распоряжения, когда в кабинет вошел Хоу.
- Прием подходит к концу, сэр - заявил он. - Его королевское высочество вот-вот уйдет.
Хорнблауэр бросил еще один взгляд на разложенную перед ним карту низовий Сены. Мозг его был занят расчетами, касающимися фаз приливов и расстояний.
- Ах да, хорошо, - сказал он, - я буду через пять минут.
Войдя в зал, он улыбался - множество наблюдавших за ним глаз заметило это. Была какая-то ирония в том, что собравшиеся на приеме добропорядочные люди почувствовали себя увереннее из-за того, что Хорнблауэр получил известие об угрожающей их городу скорой опасности.
Глава 12
Ветреный хмурый день уступал место столь же хмурой ночи. Пока Хорнблауэр стоял на причале, наблюдая за приготовлением шлюпок к отправке, сумерки становились все гуще. Было достаточно темно и пасмурно для того, чтобы сделать приготовления невидимыми из города, именно это преимущество он и собирался использовать. Это был удобный момент, чтобы начать посадку морских пехотинцев и моряков в шлюпки: до прилива оставался всего лишь час, и терять нельзя ни единой минуты.
Вот еще одна из издержек успеха - стоять здесь и смотреть, как другие отправляются в экспедицию, которую он с удовольствием возглавил бы сам. Но губернатор Гавра и коммодор не имеет права рисковать жизнью и свободой, участвуя в какой-то мелкой вылазке. Силы, которые он выделил для этого, умещались в полдюжины корабельных шлюпок, и были столь малы, что он сомневался, стоит ли отдавать их под командование пост-капитану.
Приковылял Буш: стук его деревянного протеза по булыжнику перемежался с легким шагом единственной ноги.
- Будут еще приказы, сэр? - спросил он.
- Нет, никаких. Я просто хочу пожелать вам удачи, - сказал Хорнблауэр.
Он протянул руку, и Буш пожал ее - удивительно, рука его оставалась такой же крепкой и мозолистой, точно до сих пор тянула брасы и фалы. Он встретил взгляд доверчивых голубых глаз Буша.
- Спасибо, сэр, - сказал тот, и после секундного колебания прибавил, - не беспокойтесь за нас, сэр.
- Поскольку командир - вы, я буду спокоен, - ответил Хорнблауэр.
Это отчасти было правдой. За годы совместной службы Буш изучил его методы, и можно быть уверенным, что план будет исполнен в точности. Так же как и он, Буш хорошо понимал ценность внезапности, важность нанесения быстрого и неожиданного удара, необходимость четкого взаимодействия между всеми подразделениями.
Шлюпка с "Нонсача" стояла у мола, в нее спускались морские пехотинцы. Пока моряки удерживали ее, пехотинцы, плотно прижимаясь друг к другу, рассаживались по банкам, держа мушкеты между коленями, стволами вверх.
- Все готово, сэр? - раздался голос с кормы.
- Счастливо, Буш, - сказал Хорнблауэр.
- До свидания, сэр.
Сильные руки Буша позволили ему, не смотря на протез, с легкостью забраться в шлюпку.
- Отваливай.
Шлюпка отошла от причала, две другие последовали ее примеру. Было еще достаточно светло, чтобы видеть, как от бортов кораблей, стоящих на якоре в гавани, отчаливают остальные шлюпки флотилии.
- Навались!