Раздались восклицания:
– Нэб!.. Бродяга… потрошитель… скальпосниматель… палач индейцев… великан… первый красавец всего прииска!.. Будь здоров, Нэб!.. И с невестой!
Толпа раздвинулась, и из нее выступил вперед гигант, на голову выше всех присутствующих, один из тех уроженцев Кентукки, которые, по их собственной характеристике, наполовину крокодилы, наполовину лошади.
Это был настоящий разбойник, хваставший тем, что нет злодейства, которого бы он не совершил, и теперь еще державший в страхе весь прииск. Поэтому-то в криках, встретивших его имя, слышалось как бы поклонение.
Человек этот имел действительно устрашающий вид. От его охотничьей блузы и кожаных панталон, обшитых, как у индейца, бахромой, сильно пахло козлом. Сапоги его были сделаны из кожи, снятой с задних ног жеребенка.
Эти сапоги изготовляются следующим образом: с животного сдирается еще теплая окровавленная кожа, человек всовывает ноги до бедра в эти мешки, которые привязывает ремнями, и дает высохнуть. Они принимают форму ноги, присыхают к ней и остаются надолго. Обыкновенно сапоги снимают только тогда, когда понадобятся новые.
На поясе гиганта висел целый арсенал, а через плечо – неизменная винтовка. Он приближался, тяжело смеясь, как бурый медведь, напившийся перебродившего кленового сока.
Миссис Клавдия со смесью отвращения и ужаса смотрела на это чудовище со скотским лицом и рыжими волосами, смешавшимися с бородой ярко-морковного цвета. Крепкие длинные зубы, пожелтевшие от употребления табака, торчали из-под губы, искривленной усмешкой, как у людоеда, почуявшего свежее мясо.
Подойдя вплотную к молодой женщине, он остановился, пристально взглянул на нее, пустил два-три табачных плевка, важно высморкался пальцами и сказал:
– Ай! ай!.. Красавица!.. Так мне на тебе жениться?.. До сих пор я хотел оставаться холостяком… но, увидав тебя, я понял, почему люди рвутся к женитьбе!..
Миссис Клавдия смотрела на него со все возрастающим ужасом и, полумертвая от страха, прижималась к стене. Он продолжал добродушным тоном:
– Ты не болтушка?.. Мне это по душе… У меня была жена индианка, у которой язык не знал покоя. Мне пришлось убить ее пощечиной… Ну дай же ручку, пойдем к пастору.
Молодая женщина считала себя погибшей: до сих пор она еще надеялась, что это всего лишь комедия, которая не будет скреплена ни религиозным, ни гражданским законом.
Теперь она решила, что отсутствие пастора поможет ей выиграть время, и проговорила, с трудом шевеля языком:
– Да разве… разве здесь есть пастор?
– Есть, голубушка, есть… чего здесь нет!.. В палатке у меня лежат две бизоньи шкуры, и я сделаю из них для тебя постель. Кроме того, есть горсть семечек, до которых никто не смел дотрагиваться, да бочонок виски. Можешь выпить его, когда станешь миссис Ренджер. Моя прежняя жена пила по три-четыре литра в день, молодец была баба!
Он схватил руку миссис Клавдии и крепко сжал – она вскрикнула от боли.
– Я сильно пожал?..
Она закричала, силясь высвободиться:
– Дурак!
Он сжал тоненькую ручку еще сильнее, так что кости затрещали и ногти посинели.
Миссис Клавдия побледнела как смерть, она уже не кричала, она думала: "Я убью его!"
Придя к такому решению, она внешне покорилась своей участи, к великой радости присутствующих.
– Итак, мы поженимся, – сказал Нэб.
Она сделала неопределенное движение, которое можно было объяснить и как согласие. Нэб во все горло заревел:
– Билли!.. Эй, кум Билли!.. Где пастор?.. Где Билли Соленая Селедка?
– Здесь, здесь!.. – отвечал голос, хриплый от водки, и из толпы появилась фигура, вполне оправдывавшая свое прозвище.
Длинный, сухой, как щепка, Билли был совершенно пьян и на ходу раскачивался. В грязных лохмотьях, имевших отдаленное сходство с одеждой священника, эта странная длинная фигура с красной шеей, поднимавшейся как шея аиста, напоминала рукоятку скрипки.
– Венчай же нас скорее, если еще можешь припомнить слова! – закричал Нэб.
– Хорошо, кум, а ты платишь за пинту сока тарантула.
– За целую бочку!..
– Гип!.. Гип!.. Ура! – ревела толпа в экстазе от такого обещания.
– Скорей же за дело! – продолжал пастор. – Прежде всего – ваши имена? Ты, ты Нэб… Нэб… Ренджер, это я помню. А ты, красотка?
Миссис Клавдия не отвечала, и кто-то крикнул за нее:
– Миссис Клавдия Рид, вдова Джоуша Остина!
– Спасибо, Дик-Бэби, – сказал пастор. – У тебя, наверное, с собой нет вида на жительство? – обратился он к миссис Клавдии.
– Нет, – отвечала она, надеясь, что отсутствие необходимого документа отсрочит брачное святотатство, которое, несмотря на всю пародийность происходящего, получит силу закона.
– Черт возьми! Я это спрашиваю для очистки совести… Очень мне нужен твой вид!.. Приступаю… Нэб Ренджер, согласен ли ты вступить в законный союз с… гм… с дамой… я что-то путаю… со вдовой… Остина… Джошуа… да… здесь присутствующей?
– Да, – твердо ответил хриплым голосом великан, все еще не выпуская руки молодой женщины.
Крики и выстрелы в знак восторга встретили "да" Нэба Ренджера.
В эту минуту в толпе произошло движение, будто кто-то начал теснить ее задние ряды. Некоторые ковбои обернулись, чтобы посмотреть, что там происходит, но большинство было настолько занято церемонией бракосочетания, что ни на что иное не обращало внимания.
Соленая Селедка между тем бормотал:
– И ты, миссис Клавдия… Ри… ах! Позабыл имя… Хочешь ли признать супругом… Ах, Боже, как пить хочется!.. Признать супругом этого верзилу, что предлагает бочку сока тарантула… ах, да! Что, бишь, я хотел сказать?.. Да, Нэба…
Он не закончил фразы. Сильный пинок, нанесенный пониже спины, заставил его отлететь шагов на десять.
Из побледневших губ молодой женщины вырвалось радостное восклицание:
– Бессребреник!.. Я спасена!..
С силой, которой она сама не подозревала в себе, она вырвала руку из лапы совершенно растерявшегося Нэба.
С быстротой мысли она выхватила револьвер и выстрелила в разбойника. Пуля попала в переносье, негодяй привскочил и тяжело грохнулся на пол, раскинув руки.
В толпе поднялся ужасный шум; несколько человек врезались в плотную толпу клином, прокладывая себе кровавую дорогу.
Вновь прибывших было четверо. Они стреляли в упор из револьверов, и вскоре все вокруг покрылось телами раненых и убитых.
Голос Бессребреника звучал как призывный рожок:
– Смелей, друзья! Прочь, мерзавцы!
Золотоискатели, решившие, что имеют дело с многочисленным неприятелем, впали в панику.
Миссис Клавдия, поспешно нагнувшись, схватила оправленные в серебро револьверы Нэба и подала их Бессребренику. Тот, бросив свои разряженные пистолеты в лицо злодеям, продолжал стрелять и подбадривать своих спутников – Пифа, Пафа и Снеговика. Они следовали примеру неустрашимого Бессребреника и, поднимая чужое заряженное оружие, отчаянно пускали его в ход.
С быстротой мысли она выхватила револьвер и выстрелила в разбойника
И случилось почти невероятное: пьяная, свирепая толпа отступила перед четырьмя решительными людьми и очистила поле сражения, оставив много убитых и раненых.
Избежав опасности, грозившей ее жизни и чести, миссис Клавдия с трудом сдерживала волнение; рука ее, опиравшаяся на руку Бессребреника, дрожала так же, как голос, когда она благодарила своего избавителя.
– Мои товарищи сделали не меньше моего, – скромно отвечал Бессребреник.
– Моя благодарность относится и к ним.
Они удалились, держа револьверы наготове на случай возвращения толпы.
Джентльмен и его спутники благополучно выбрались из лагеря и достигли довольно густой рощицы, но здесь крики ярости возвестили об их поражении:
– Лошади!!!
– Украдены!.. – вскричал Пиф.
– Коновязи обрезаны, – подтвердил Паф.
– Что нам делать?.. Это была наша единственная возможность выбраться отсюда.
– Я пойду пешком, – решительно заявила миссис Клавдия.
– Я не сомневаюсь ни в вашей решительности, ни в выносливости, но боюсь, как бы эти злодеи не вернулись.
– Вы как бы напророчили это, – сказал Пиф, внимательно следивший за лагерем, где теперь заметно было новое волнение.
Оправившись от паники и поняв, что имели дело только с четырьмя джентльменами, золотоискатели, бесясь от неудачи, возвращались с криками и выстрелами. Уже слышны были их угрозы и грубая брань.
Опасность была неминуемая и смертельная, но Бессребреник, никогда не терявший присутствия духа, нашелся и здесь. У ног его темнела яма шириной метров в пять и глубиной в полтора метра; он одним прыжком спрыгнул в нее, крикнув остальным:
– За мной!
Все повиновались, не колеблясь ни мгновения, в том числе и миссис Клавдия.
И вовремя. Выстрелы приближались, и через пять минут позицию уже было бы не удержать.
– Заряды побережем до крайней необходимости, господа, – обратился Бессребреник к товарищам, – и еще: старайтесь высовываться как можно реже.
Они скрывались в яме, как в траншее; раздался залп, и шляпа мистера Нафа покатилась по земле.
– Берегитесь, – еще раз повторил Бессребреник, посылая выстрел в молодца, озверело ревевшего впереди толпы.
Тот подпрыгнул и тяжело рухнул. Началась перестрелка. Вдруг бедный мистер Паф слабо вскрикнул и опустился к ногам миссис Клавдии. Пуля попала ему в лоб.
Бессребреник сказал вполголоса:
– Он был первым. Рано или поздно придет и наша очередь.
– Убейте меня, – перебила его молодая женщина. – Лучше умереть, чем опять попасть в их руки… Вы убьете меня, не правда ли?
– Обещаю, – отвечал Бессребреник.
Перестрелка продолжалась. Скоро и мистер Пиф, выглянувший из траншеи, упал бездыханный. У миссис Клавдии вырвался стон и слезы заблестели на глазах, она не в силах была произнести ни слова.
Упав на колени, она горячо молилась за людей, умерших, защищая ее.
Бессребреник не переставал отстреливаться, но и он не в состоянии был сдержать наступление осаждающих. В его револьвере и винтовке уже не оставалось зарядов, и ему некогда было перезарядить их.
– Эй, Снеговик, – крикнул он, – вставай!.. Стреляй в них!
Негр, стуча зубами, поднялся, ободренный этим призывом.
Хотя стрелял он слишком высоко и выстрелы его не попадали в цель, непрерывный огонь и неслыханная отвага этого человека, высунувшегося до половины из траншеи, на минуту остановили золотоискателей.
– Пригнись, ради Бога! – закричал ему Бессребреник.
Но совет пришел слишком поздно; Снеговик уже не слыхал его. Сразу три пули пронзили его, и он упал на спину, обливаясь кровью. Собрав последние силы, он прошептал:
– Хозяин… Я очень любил вас… Прощайте!
Рыдания сдавили горло Бессребреника, но он быстро овладел собой. Осаждающие были не далее тридцати шагов от его убежища. Бессребреник выстрелил. Один человек упал. Он выстрелил во второй, в третий, в четвертый раз. Каждая пуля попадала в цель, но враги все надвигались.
– Все кончено? – сдавленным голосом спросила миссис Клавдия.
– У нас еще полминуты в запасе.
– Убейте меня, умоляю вас!
– Подождите!
– Вы ничего не имеете сказать мне, друг мой… перед смертью?
Бандиты были всего в пяти-шести шагах. Миссис Клавдия взяла Бессребреника за левую руку, сжала ее и еще успела вымолвить:
– Мне сладко будет умереть от руки…
Дикий рев покрыл ее голос. Человек двадцать окружили яму.
– Попались! – кричали они.
Бессребреник приставил револьвер к сердцу молодой женщины и спустил курок в ту самую минуту, когда цепкие лапы протянулись, дабы схватить свою жертву.
Глава XVII
Джим Сильвер, серебряный король, был в дурном расположении духа в ту минуту, когда получил телеграмму, в которой Желтая Птица и Дик-Бэби назначили за выкуп миссис Клавдии двадцать пять миллионов долларов.
Как бы ни был богат человек, но дать вырвать такое перышко из своего крыла не всякий согласится, а тем более если ему за несколько минут перед тем пришлось вписать в графу убытков кругленькую сумму в пятьдесят миллионов.
Ровно пять минут назад серебряный король получил известие с Кубы, что инсургенты, ведя борьбу с испанскими войсками, опустошили обширные владения, принадлежащие ему, обратив в пепел сахарные плантации, заводы, разрушив пути сообщения и железную дорогу.
Джим Сильвер краснел, бледнел, проклинал негодяев и в гневе сокрушил ударом кулака лакированный столик – чудо столярного искусства, – на котором стояла чашка минеральной воды с молоком. В ярости он топтал черепки фарфора, не переставая употреблять самые отборные ругательства, пока гнев его несколько не остыл и он смог хладнокровно обдумать положение дел. Он вспомнил, что потерял больше минуты того времени, которое в Америке ценится, как деньги, и, найдя свое поведение смешным, спросил себя, что же ему делать.
От суммы в двадцать пять миллионов долларов у него мурашки побежали по спине.
– Вот еще что выдумали, мошенники! – рассуждал он, шагая но кабинету и не обращая внимания на черепки, трещавшие под его тяжелыми шагами. – И какого черта эта сумасшедшая Клавдия полезла в волчью пасть?.. Наши нервные барышни становятся положительно невыносимыми со своей страстью к странствиям… Вот и попалась!.. Ну, что же? Пусть и выпутывается одна, как хочет!.. Кто она мне?.. Ни родственница, ни невеста!.. Мошенники ошиблись, думая, что проведут меня… Не видать им ни доллара, ни шиллинга… ни пенни! И даже строчки ответа они от меня не дождутся… Хитры они, да и старый Джим не промах… Ну, довольно думать об этом. За дело!
Серебряный король подошел к письменному столу, заваленному бумагами, принялся листать их и подписывать.
Прошло минут пятнадцать или двадцать, и делец, казалось, забыл о посягательствах двух колорадских бродяг.
Однако по мере того, как шло время, жилы на его лбу надувались все сильнее и на лице выступили крупные капли пота. Рука тяжелела, перо скрипело, сажало кляксы и рвало бумагу. Глаза Сильвера беспокойно бегали, и дыхание становилось все прерывистее. Взгляд его остановился на монументальной чернильнице, занимавшей половину письменного стола из черного дерева. Это было точное изображение в метр величиной его яхты, которой завидовали все миллионеры Старого и Нового Света и на которой он совершал, когда ему приходила фантазия, поездки куда вздумается.
Серебряный король устремил неподвижно взор на медные флюгера, блестевшие как золото, и вдруг ему показалось, что над двумя слегка наклоненными мачтами показался легкий туман опалового оттенка.
Рука его остановилась, не кончив подписи. Среди этого беловатого облака появились черты, сначала неясные, затем все более определенные. Джим Сильвер узнал большие голубые глаза и чарующую улыбку, потрясшие все его существо. С трудом переводя дыхание, он прохрипел:
– Миссис Клавдия! Дорогая…
Казалось, эти слова имели магическое действие, – так ясно стало видение. Но вслед за этим оно начало тускнеть; в последнее мгновение губы миссис Клавдии болезненно сжались, с ресниц упали две слезинки и медленно потекли по щекам, покрывшимся вдруг мраморной бледностью. В то же мгновение серебряному королю почудился тяжелый, протяжный вздох.