Но, как я уже сказал, хоть на нашем живописном пустыре и росла вишня - любимое дерево коконопрядов, - гусениц на нем не было. Совещание, проведенное на самом высоком уровне, постановило, что наш бюджет сможет выдержать дополнительные затраты, связанные с доставкой "скольких экземпляров гусениц из той части города, где жила Хелен (где они процветали и подвергались гонениям), на наш пустырь, где мы собирались посадить их на маленькое вишневое дерево и снять на пленку. После этого они будут водворены назад, в свою родную часть города.
Итак, мы приступили к работе. Именно здесь - уже не в первый раз - мы по достоинству оценили способность Полы издавать невероятно громкий крик. Поскольку некоторые кадры снимались с крыши здания, расположенного на противоположной стороне оживленной улицы, нашему продюсеру представилась хорошая возможность поупражнять свои легкие и голосовые связки, пока она отдавала нам инструкции. Только благодаря силе своего голоса и четкой дикции она смогла безошибочно руководить вашими действиями с высоты пятого этажа, с легкостью перекрывая шум бесконечного потока ревущих, гудящих и сигналящих машин. Сняв большую часть общих сцен, мы перешли к гусеницам коконопрядов. С большим благоговением они были извлечены из фургона; каждая ветвь вишневого дерева, на котором они сидели, была тщательно обернута марлей. Соблюдая все предосторожности, мы перенесли ветки с гусеницами туда, где ваше вишневое дерево, искривленное и низкорослое - словно ребенок из трущоб, - по-прежнему бросало дерзкий вызов Нью-Йорку, вознамерившемуся его погубить. Ветки с гусеницами, их шатром и шелковыми автострадами были аккуратно примотаны к веткам нашей вишни, в результате чего наша инсталляция выглядела чуть более натурально, чем в природе.
Именно в этот момент мы заметили, что к нам присоединилась дама, которая наблюдала за нашими действиями с несколько рассеянным интересом досужего зеваки.
- А что это вы тут делаете? - спросила она, колыхнув своими телесами, втиснутыми в обтягивающие брюки и хлопчатобумажную куртку.
Эластер обернулся и посмотрел на нее с кроткой улыбкой, склонив голову набок. К счастью, до того, как он внес дальнейшую путаницу в уже озадаченный разум, вмешалась Пола.
- Мы снимаем фильм о жизни диких животных в городе, - пояснила она. - Мы хотим показать, что даже в центре такого города, как Нью-Йорк, природа все равно заявляет о себе.
- Так, значит, вот для чего вам нужны эти козявки? - спросила дама.
- Да, - дружелюбно ответила Пола. - Они называются гусеницы коконопряда.
- Но они здесь не живут, - заметила дама. - Вы принесли их сюда.
- Ну да. Видите ли, здесь не было гусениц, и поэтому нам пришлось привезти их сюда для съемок, - объяснила Пола, начиная испытывать легкое волнение под пристальным неандертальским взглядом дамы, которая выглядела так, словно она только что в одиночку убрала весь мусор, оставшийся на Красной площади после первомайской демонстрации.
- А если их здесь не было, тогда зачем вы их сюда принесли? - спросила она.
- Для съемок, - резко бросил Эластер, который пытался сосредоточиться на том, в какую сторону следует двигаться гусеницам - справа налево или слева направо, и как заставить их повиноваться.
- Но ведь это же мошенничество, - сказала дама, выводя себя из состояния летаргии и принимая среднеевропейскую позу для убедительной аргументации - ноги слегка расставлены, руки на бедрах. - Вы принесли их сюда, и они здесь не жили. Это мошенничество. Вы специально принесли сюда этих козявок.
- Ну конечно же, мы принесли их сюда, - раздраженно сказал Эластер, потеряв нить своих размышлений. - Если бы мы их не принесли, нам бы нечего было здесь снимать.
- Это мошенничество, - снова повторила дама. - Так нечестно.
- А вы знаете, мадам, - произнес я, выступая в роли миротворца, - что девяносто процентов фильмов о природе, которые вы видите, как, например, фильмы Уолта Диснея, представляют собой подделку? Весь процесс создания фильмов в каком-то смысле представляет собой изготовление подделки. Однако то же самое можно сказать и о живописце, который пишет пейзаж и добавляет в него новые краски, чтобы лучше передать свой замысел.
- Уолт Дисней не мошенник, - сказала дама, теперь начиная проявлять воинственность саблезубого тигра, попавшего в интеллектуальную ловушку. - Уолт Дисней американец. Это вы занимаетесь мошенничеством, причем на нашем пустыре.
- У нас есть разрешение из мэрии, - сказала Пола.
- А у вас есть разрешение мошенничать от домового комитета 87-й улицы? - спросила дама, надуваясь, как индюк, собирающийся закудахтать.
- А разве мэрия не имеет над ним приоритета? - спросила Пола.
- Никто не имеет приоритета над домовым комитетом 87-й улицы, - решительно заявила дама.
- Вы знаете для некоторых небоскребы много жизни гусеницы, - произнес Эластер, рассеянно поворачиваясь на месте.
- Я пойду и расскажу обо всем домовому комитету 87-й улицы, - пообещала дама. - И тогда мы узнаем, кто разрешил вам заниматься мошенничеством.
Она решительно зашагала прочь, словно бы собираясь в одиночку прорвать блокаду Ленинграда, и мы все с облегчением вздохнули. Однако наше чувство облегчения было кратковременным. Эластер отдавал указания гусенице, наотрез отказывавшейся понимать по-английски, когда наша дама вернулась в сопровождении еще одной женщины, выглядевшей как одна из тех мегер, которые словно бы вылупились из змеиного яйца, с воинственным, насквозь пронизывающим взглядом, во всем замечающим только плохое. Ее сопровождал, вероятно для подмоги, мужчина, выглядевший так, словно когда-то, очень давно, он был вырезан из картона и на протяжении всей своей жизни непрерывно мок под дождем.
- Что здесь происходит? - спросила Мегера.
Пока Пола терпеливо рассказывала ей о фильме, который мы собирались снимать, Эластер раздраженно описывал возле них круги.
- А что вы делаете с нашей площадкой? - осуждающе спросила Мегера, словно это был по меньшей мере ботанический сад Кью, а не пустырь, по колено заваленный собачьими экскрементами.
- Они подделывают природу, - заявила Женщина Неандерталец. - И принесли с собой целую кучу козявок.
- Козявок? - сверкнув глазами, воскликнула Мегера. - Каких еще козявок?
- Вот этих, - ответил Эластер, показывая на дерево. - Это всего лшь гусеницы коконопряда. ^
- Коконопряды? - взвизгнула Мегера. - Вы принесли гусениц коконопряда на нашу площадку?
- Но ведь их здесь не было, - пояснила Пола.
- Да, и мы не хотим, чтобы они здесь были, - сказала Мегера.
- Но мы привезли их только для того, чтобы снять фильм, - объяснила Пола. - Потом мы снова увезем их с собой.
- Мы не хотим, чтобы на нашем пустыре развелись коконопряды, - решительно заявила Мегера, и в ее голосе появились металлические нотки.
- Просто возмутительно, - вмешался Картонный Человек. - Я проработал в журналистике двадцать пять лет и никогда не слышал о том, чтобы кто-то пытался фальсифицировать природу.
- Если вы были журналистом двадцать пять лет, то должны были сталкиваться с большим количеством неправды во всех ее проявлениях, - с некоторым раздражением сказал я. - Вы не можете не знать о том, что почти все фильмы о природе, которые вы видели, сделаны с той или иной долей обмана.
- Он говорил, что Уолт Дисней был мошенником, - вставила Женщина Неандерталец, по-видимому, считавшая это заявление таким же гнусным преступлением, как разжигание огня щепкой от креста Спасителя.
- Возмутительно, - согласился Картонный Человек. - Порядочный журналист никогда не опустится до фальсификации фактов.
- И не будет оскорблять Уолта Диснея, - добавила Женщина Неандерталец.
- О боже, - простонал Эластер, - мы упускаем свет.
- Все, что мы сделали, - терпеливо поясняла Пола, - это привязали к вишневому дереву две ветки с несколькими гусеницами коконопряда. Когда мы закончим снимать сцену с их участием…
- Когда вы закончите фальсифицировать сцену с их участием, - с возмущением воскликнул Картонный Человек, - совершите поступок, на который не пойдет ни один порядочный журналист.
- Когда мы закончим снимать сцену с их участием, - невозмутимо продолжила Пола, - мы тут же увезем их с собой.
- А куда это вы их увезете? - поинтересовалась Мегера.
- Туда, где они жили, - огрызнулся Эластер. - В более здоровую часть Нью-Йорка.
- А чем вам не нравится 87-я улица? - спросила Мегера.
- Да и кто вы такой, чтобы приходить сюда и критиковать 87-й округ? - добавил Картонный Человек. - Вы, наверное, тоже англичанин или, может быть, приехали из Достой а?
- Послушайте, - сказала Пола. - Мы снимем эти кадры примерно за пять минут, а затем все сложим и оставим ваш пустырь таким же пустым.
- Мы не позволим использовать наш пустырь для подделок, - сказала Мегера. - Это наш пустырь.
- Но мы же не принесем ему никакого вреда, - продолжала Пола. - Мне кажется, те, кто выгуливает здесь собак, вредят ему гораздо больше.
- Вы привезли сюда козявок, - сказала Женщина Неандерталец. - Не успеем мы оглянуться, как ваши козявки расползутся по всей 87-й улице.
- О боже, - снова простонал Эластер, - это просто смешно.
- Вам, может был", и смешно, а нам нет, - прореагировала Мегера. - Вы пришли сюда, разбросали своих гусениц по всему пустырю и думаете, что мы будем смотреть на это безобразие сложа руки.
- Как ты думаешь, у Альфреда Хичкока возникали подобные проблемы? - спросил я у Эластера.
- Я требую, чтобы вы немедленно увезли отсюда своих козявок, - заявила Мегера.
- Ия тоже, - сказал Картонный Человек.
- Мы и собираемся увезти их отсюда, - закричал Эластер, - после того как закончим съемку.
- Мы не потерпим никакого мошенничества на нашем пустыре, - сказала Мегера.
Подобный абсурдный разговор все продолжался и продолжался, эти три персонажа делали нашу жизнь все более невыносимой, а меркнущий свет становился все слабее, и в конце концов нам не осталось ничего другого, кроме как убрать гусениц коконопрядов обратно в фургон и уехать с пустыря. Только после того как Мегера лично убедилась в том, что коконопряды убраны и заперты на замок, она почувствовала себя удовлетворенной.
Каким бы досадным и неприятным ни казался нам тогда этот инцидент, вспоминая его сейчас, начинаешь чувствовать, что в нем было определенное очарование. Приятно думать, что в таком огромном, нахальном и пешне равнодушном городе есть люди, готовые грудью защищать пустырь, покрытый собачьими экскрементами.
СЕРИЯ ДЕСЯТАЯ
После суеты и спешки Нью-Йорка было приятно вернуться в Европу, и тем более в одну из моих самых любимых стран - Грецию, с ее голубым небом и морем, кристально чистым воздухом, придававшими этому месту неповторимый колорит.
Как это обычно бывает при проведении съемок для телевидения, где все принято делать шиворот-навыворот, сюжет, который должен быть первым в нашей серии фильмов, снимался в последнюю очередь. Поскольку основная цель всей нашей программы заключалась в том, чтобы рассказать телезрителям о том, как стать натуралистом-любителем, нельзя было найти лучшего места (по мнению Джонатана) для съемок вводного сюжета, чем остров Корфу, где я провел свои детские годы и где впервые почувствовал любовь к животным. Мне понравилась эта идея, поскольку я уже много лет не бывал на острове, несмотря на просьбы моих друзей; к тому же Ли никогда там не бывала.
Даже в условиях развития туристического бизнеса и всей вульгарности связанного с ним обслуживающего персонала остров до сих пор удерживает в себе особую магию, и поэтому мне не терпелось показать Ли те его уголки, которые сохранились в нетронутом виде со времен моего детства. Нам повезло также и в том, что моя старая знакомая Энн Питерс, жившая на этом острове и бегло говорившая по-гречески, предложила себя в наше полное распоряжение. Одно время Энн работала моим секретарем и сопровождала меня во время съемок фильма в Сьерра-Леоне, а позднее в сложных экспедициях, посвященных спасению исчезающих видов животных в Австралии и Патагонии, поэтому она была хорошо знакома со сложностями, возникающими в ходе киносъемок, особенно теми, что связаны со съемками диких животных.
- Где мы остановимся? - спросил я Джонатана.
- В отеле "Корфу-Палас", - ответил он.
Я уставился на него, не веря собственным ушам. "Корфу-Палас" был старейшим и самым знаменитым отелем острова, построенным еще в начале века. Он был хитроумно расположен (его мог расположить в таком месте только выдающийся архитектор) на окраине города на берегу широкого залива, где вся канализационная система Корфу сбрасывала в море сточные воды. Из-за этого весь район, особенно летом, был наполнен таким ароматом, что даже собаки предпочитали обходить его стороной.
- И кто же тебе подал такую идею? - поинтересовался я.
- Энн, - ответил Джонатан.
Я удивленно посмотрел на Энн, подумав, что длительное пребывание на Корфу явно размягчило ее мозги.
- У тебя осталась хоть капля здравого смысла? - спросил я. - Во-первых, мы все умрем там от удушья в собственных постелях; во-вторых, проживание в его номерах будет стоить нам десять миллиардов драхм в секунду, и в-третьих, кто позволит нам держать наших бабочек и черепах в этом дряхлом аристократическом отеле?
- Я обо всем договорилась, - успокоила меня Энн. - Во-первых, управляющий отеля - очень милый человек по имени Жан-Пьер - предоставляет нам номера по особому тарифу; во-вторых, проблема с канализацией уже давно решена; в-третьих - и это самое интересное, - Жан-Пьер просто помешан на герпетологии.
Прежде чем ответить, я сделал долгий, успокаивающий глоток "B&S".
- Теперь я ничуть не сомневаюсь, что вы все здесь немного сумасшедшие, - убежденно произнес я. - Я всегда знал, что Корфу достаточно эксцентричное место, но я отказываюсь верить в то, что даже здесь можно встретить герпетолога, управляющего одним из лучших отелей острова.
- Но это правда, - запротестовала Энн. - У него есть квартира на верхнем этаже, где он держит змей, черепах и всяких ящериц. Более того, он сказал, что готов поймать любую рептилию, которая потребуется нам для съемок.
Я сдался. Остров Корфу и прежде был набит самыми необычными вещами и сюрпризами, словно сундук иллюзиониста, и теперь мне было очевидно, что эту свою особенность он не утратил и поныне.
По форме остров напоминает странный, изогнутый кинжал, лежащий в голубых водах Ионического моря примерно посередине между греческой и албанской береговой линией. В прошлом он попадал в руки представителей дюжины наций, перенимая у них все самое лучшее и отклоняя остальное, таким образом сохраняя свою индивидуальность. В отличие от многих других областей Греции остров был зеленым и плодородным, поскольку, когда он был частью Венецианской республики, его использовали как место производства оливкового масла, в связи с чем здесь были посажены тысячи оливковых деревьев, и теперь большая часть Корфу покрыта тенью искривленных гигантов в париках из серебристо-зеленых листьев. Среди олив к небу поднимаются указующие персты темно-зеленых кипарисов. Все это формирует мистический пейзаж, залитый лучами ослепительно яркого солнца, обрамленный водами голубого спокойного моря и оживляемый несмолкаемым хором цикад. Из всех самых удивительных и замечательных уголков планеты, где мне посчастливилось побывать, Корфу вызывает во мне самую близкую ассоциацию с родным домом, поскольку именно здесь, под ласковым южным солнцем, во мне зрела любовь к живой природе.
Благодаря некоторой несогласованности в расписании авиарейсов нам удалось провести несколько часов в Афинах - мы успели бросить быстрый взгляд на Акрополь, понаблюдать за сменой караула у королевского дворца и перекусить в небольшом ресторанчике в Пирее: отведать рыбные блюда, которые могут готовить только греки. Затем мы вылетели на Корфу.
Когда мы попали на остров, было уже темно, но гигантская желтая луна заливала дорогу таким ярким светом, что мы отчетливо видели поросшие оливами склоны холмов, и казалось, что чуть неровная из-за легкого бриза поверхность моря с отражающейся в ней луной усыпана миллионами лепестков лютикоц. После бутылки превосходной бледно-янтарной рецины, словно бы вобравшей в себя аромат всех хвойных лесов, где вам когда-либо доводилось бывать, и нескольких превосходных блюд из местной рыбы мы тут же легли в постель, и даже луна, казалось усевшаяся прямо на перила нашего балкона, не смогла оторвать нас ото сна.
На следующее утро за завтраком к нам подошел и представился Жан-Пьер. Невысокий и темноволосый, он обладал насмешливым взглядом карих глаз и очаровательной улыбкой. К смятению и ужасу других постояльцев, мирно завтракающих среди цветочных клумб, он извлек из нескольких полотняных мешков одного из самых больших ужей, которых мне когда-либо доводилось видеть, прекрасного полоза желтопузика, который выглядел так, словно был отлит из бронзы, а затем, заключительным жестом, словно фокусник, достающий из шляпы кролика, он высыпал из мешка на мраморный пол дворика целый каскад европейских водяных черепашек - темно-зеленых, в желтую крапинку с золотистыми, как у леопардов, глазами.
- Боюсь, это все, что мне удалось для вас раздобыть, - произнес он извиняющимся тоном, в то время как проснувшиеся черепашки начали разбредаться между столиков. После напряженных пятиминутных поисков они были собраны и снова убраны в мешок.
- Где вы их поймали? - поинтересовался я.
- Я встал очень рано и отправился на озеро Скотгини, - ответил он. - Оно расположено в центре острова.
- О, я хорошо его знаю, - заметил я. - Мне самому не раз приходилось там бродить в поисках животных.
- Это превосходное место для всех диких животных, - согласился Жан-Пьер.
- А мы как раз собираемся снимать сюжет с пресноводными черепахами, - сказал Джонатан, который еще несколько недель назад провел на Корфу предварительную рекогносцировку. - Камера скользит вдоль берега озера и показывает крупным планом расположившихся там водяных черепах. Ты и Ли подходите к ним, а они демонстрируют типичное поведение водяных черепах, например…
- Неподвижно сидят на камнях, - продолжил я. - Ты уже разговаривал с ними? Ты раздал им по экземпляру сценария? Они читали свой контракт? Я отказываюсь сниматься с черепахами, которые не читали своего контракта, не делают то, что им говорят, не слушают указаний режиссера и, что хуже всего, все время забывают свою роль. Надеюсь, ты помнишь, что моя репутация тоже поставлена на карту.
- Ну, ладно, ладно, - произнес Джонатан, бросив на меня свой хитклиффовский взгляд. - Я уверен, они все сделают как надо.
- А где мы будем их держать? - спросил я.
- А почему бы не в вашей ванне? - совершенно серьезно предложил Жан-Пьер.
Я представил себе, как управляющий "Клариджа" или "Уорлдорф-Астории" предлагает мне поселить у себя в номере бородавочников.
- Отличная идея, - обрадовалась Ли. - И мы будем их вынимать, когда нам самим потребуется принять душ.
- Да, это верно, а то они не любят мыло и горячую воду, - заметил Жан-Пьер.