После ленча все уселись в машины. Дня два назад Таня как-то сказала, что ей очень хотелось бы повидать каирский "город мертвых". Маклины, которые там тоже не бывали, предложили поехать вместе. И вот сегодня, накануне отъезда советских гостей, было решено отправиться на столичное кладбище. По дороге заехали за египетским инженером Али Мирзой, служившим под начальством Маклина. Али Мирза окончил высшую школу в Англии, прекрасно говорил по-английски и охотно взялся быть проводником своего начальника по "городу мертвых".
Садясь в машину, Али Мирза, точно извиняясь, заметил:
– То, что вы увидите, может показаться вам странным, но… но каждый народ имеет свои особенности.
Это был действительно город, километра два в поперечнике, настоящий город, с улицами, переулками, площадями, с домами, храмами и дворцами. На углах висели дощечки с названиями улиц и стояли уличные фонари. Были кварталы богачей, где каждое здание поражало своей роскошью и великолепием. Были кварталы бедняков, где густо теснились маленькие домики.
Несколько храмов затейливой архитектуры возносили свои главы над городом. Несколько богатых дворцов служили украшением площадей. Живой, реальный Каир со всеми его социальными противоречиями, нравами и обычаями находил здесь свое отражение.
Но имелось и громадное различие: в "городе мертвых" не было людей. Он был пуст, на улицах – ни пешеходов, ни осликов, ни автомобилей… Глубокое молчание царило в этом царстве камня и песка.
Машины подъехали к одноэтажному дому. Али Мирза выскочил первым из автомобиля и постучал в дверь. Стук прозвучал гулко и протяжно. Прошло несколько минут. Наконец дверь отворилась, и на пороге показался сторож.
Инженер подошел к машинам и тоном любезного хозяина пригласил:
– Войдемте внутрь… Это могильный дом моей семьи.
Ход с крыльца вел в большую прихожую, выложенную камнем и украшенную пестрыми коврами. Посреди прихожей находился водоем, вокруг него – мягкие диваны.
– Здесь, – пояснил Али Мирза, – раз в год, в "день поминания усопших", собираются все члены нашей семьи и молятся о благополучии отошедших…
Три двери вели из прихожей внутрь дома. Али Мирза открыл первую дверь, и все вошли в комнату с голыми стенами и деревянным полом. Посреди пола – черный, гладко отполированный камень с арабской надписью.
– Это могила моего отца, – бесстрастно сообщил инженер и тут же прошел в дверь направо.
Такая же комната. Такой же черный камень посреди…
– Это могила моей матери…
Потом вошли в дверь налево. Здесь была та же картина, и так же бесстрастно инженер сказал:
– Это могила моего дедушки…
Прошли еще через несколько комнат. Везде было одно и то же: под гладкими черными камнями покоились дяди, тетки, племянники и другие члены этой обширной египетской семьи.
Наконец вошли в комнату, где не было черного камня, но зато в самом центре пола зияла тщательно вырытая яма.
Али Мирза подошел к ней и с чувством явного удовлетворения, чуть ли не гордости, сказал:
– А это моя будущая могила.
Петровы и Потапов невольно переглянулись. Далее шло еще несколько комнат, в которых имелись заранее приготовленные, но еще пустые могилы, и Али Мирза каждый раз с готовностью рассказывал, чье тело в свое время будет сюда опущено.
Когда осмотр могильного дома Али Мирзы был закончен, Маклин спросил, кому принадлежит роскошный особняк, расположенный на другой стороне улицы.
– О, это могильный дом одного из богатейших людей нашей страны! – ответил инженер. – Это усыпальница Нариман-паши. У него много земель и скота. У него немало акций различных промышленных и транспортных компаний…
– Но почему египетские богачи, – спросил Степан, – тратят громадные деньги на столь бесполезную, в сущности, вещь, как могила? Я думал, что они более практичны.
– Как – бесполезную? – удивленно воскликнул инженер. Его лицо покраснело, и в голосе послышались нотки с трудом сдерживаемого возмущения. – Египтяне верят, что наша жизнь на земле есть лишь маленький отрезок всей нашей жизни. Главное начинается после того, что мы с вами называем смертью. И поэтому надо обеспечить себя хорошим помещением для той жизни, которая предстоит потом и конца которой мы не видим!
"Как чудовищно сильны пережитки прошлого!" – подумал Степан.
А Али Мирза между тем продолжал:
– Между богатыми семьями Каира идет горячее соперничество за блеск и великолепие могильных домов. На это не жалеют ни средств, ни усилий. Достаточно одному паше построить себе роскошное посмертное жилище, как другой паша немедленно постарается превзойти первого и пышностью и количеством затраченных денег. На этой почве между знатными людьми происходят ссоры и даже зарождается вражда. Конечно, беднякам не приходится быть особенно разборчивыми, но даже и среди них идет то же соперничество – в иных масштабах, конечно.
– Скажите, какую религию исповедуют египтяне? – спросила Таня.
– Мусульманскую, – ответил Али Мирза.
– Но ведь те верования египтян, о которых вы только что рассказали, – продолжала Таня, – не похожи на представления мусульман о загробной жизни. Ведь эти дома, – Таня кивнула на улицы "города мертвых", – это соперничество богатых за великолепие своих посмертных жилищ, все это очень напоминает древний Египет фараонов и пирамид. Что такое, в сущности, эти роскошные особняки современных пашей? Это ведь те же пирамиды, но только в масштабах и формах двадцатого века. Как все это сочетается с мусульманской религией?
Али Мирза долго молчал и, наконец, неопределенно ответил:
– Традиции тысячелетий не так легко изживаются… Возвращались из "города мертвых" молча. Говорить не хотелось. Под влиянием только что пережитых впечатлений мысль невольно обращалась к далекому прошлому, о котором так живо напоминали пирамиды Гиза, к тысячелетиям, которые пронеслись над этой древней страной, к сложным и запутанным путям развития человечества.
Когда Маклины сошли у ворот своего дома, Али Мирза, низко поклонившись русским, сказал:
– Я был бы счастлив, если бы вы оказали мне честь и согласились прокатиться по Нилу на моей лодке.
– На лодке? – обрадовалась Таня. – Но успеем ли мы? Ведь уже темнеет…
– Можем успеть, – сказал Степан. – Наши вещи собраны, а отдохнуть и в самолете можно.
Машина тронулась.
По дороге инженер остановился у телефона-автомата и с кем-то довольно долго разговаривал. Минут двадцать спустя все четверо оказались у лодочной станции на берегу реки. Там их ждал молодой египтянин лет двадцати трех, с крепкой, мускулистой фигурой и загорелым лицом. Хотя одет он был в штатское, но в его жестах, во всех движениях чувствовалась военная выправка.
– Позвольте представить вам моего младшего брата Махмуда, – произнес Али Мирза. – Он учится в офицерской школе. Скоро кончает…
Лодка, на которую ступили советские гости, была такая же, как тысячи других, плавающих по Нилу: тот же туповатый, полого поднимающийся нос, та же невысокая мачта впереди и слегка изогнутая рея, смело взмывающая ввысь, тот же высокий треугольный парус.
Потапов, как бывший строитель лодок на Дону, проявил особый интерес к устройству нильского суденышка: тщательно обследовал его деревянный корпус, попробовал подвижность реи, смял угол паруса и проверил рулевое управление.
– Интересная лодка! – сказал он Махмуду на своем еще нетвердом, сбивчивом английском языке. Потом, ткнув себя пальцем в грудь, сообщил: – Я сам могу строить лодки…
Махмуд никак не реагировал на слова Потапова – быть может, не понял. Зато Али Мирза оживился и с удовлетворением произнес:
– Такие лодки у нас, в Египте, существуют уже пять тысяч лет. Они удобны и красивы… Не правда ли?
И Али Мирза показал рукой на Нил.
Широкая река плавно несла свои полные воды вдаль, горя пурпуром под лучами вечернего солнца. По берегам теснились дома, мечети, сады, парки. Могучие пальмы гордо поднимали свои ветвистые головы. А на огненной поверхности реки резко выступали темные силуэты бесчисленных лодок и фелюг с надутыми треугольниками парусов. Они походили на больших черных птиц, взмахнувших крыльями и рвущихся к небу. Это было красиво, очень красиво и вместе с тем как-то сказочно, точно кадр из фантастической киноленты.
– Удивительно! – восторженно воскликнула Таня.
– Не правда ли? – обрадовался Али Мирза. – А вот мой брат на этот счет несколько иного мнения…
– Неужели? – изумилась Таня.
– Мой брат не сказал вам, в чем у нас расхождение, – вмешался Махмуд. – Мой брат – большой поклонник египетской старины и часто забывает, что надо учиться у современности… Конечно, такая лодка была хороша в прошлом – в течение веков и, может быть, тысячелетий. Но сейчас место парусных фелюг должны занять моторные суда. А брат не хочет этого понять и в треугольном парусе все еще видит предел совершенства. Мы часто спорим с ним…
– И к чему же вы пришли? – с улыбкой спросил Степан.
– К компромиссу, – также с улыбкой ответил Али Мирза и кивнул в сторону кормы, где был укреплен навесной мотор. – Мы ходим и на парусе, и на моторе, – пояснил он, – как захочется.
Махмуд многозначительно посмотрел на брата и задорно воскликнул:
– Когда я кончу училище, у меня будет только мотор!
На мгновение воцарилось молчание. Легкий бриз надувал парус, которым ловко управлял Махмуд, и маленькая скорлупка плавно скользила по расплавленному золоту воды.
Таня перегнулась за борт и опустила руки в воду.
– Будьте осторожны, мадам! – заволновался Али Мирза. – Нехорошо, если нильская вода попадет в рот…
– Вот как? – удивилась Таня. – А почему? Я ведь врач, это имеет прямое отношение к моей профессии.
– В нильской воде, – ответил Али Мирза, – имеется особый микроорганизм, который вызывает тяжелую болезнь. Наш народ называет ее "билхаци". Человек начинает чахнуть, хиреть, терять силы и в конце концов умирает от слабости. Это древняя болезнь, но до сих пор медицина не нашла лекарства против нее. Болезнь можно только предупредить – пить чистую воду. Но ведь она имеется далеко не везде. Одна из основных проблем Египта – снабдить все население здоровой питьевой водой. Но пока власть находится в руках таких людей, как король Фарук, народу нечего надеяться.
– Надо прогнать Фарука! – решительно заявил Махмуд.
– Это не так просто, мой дорогой, – возразил Али Мирза. – Англичане не допустят насильственного низложения Фарука. И потом… – Он помолчал и несколько нерешительно прибавил: – Целесообразны ли вообще столь крутые меры? Не развяжут ли они такие силы, с которыми потом не справишься?
Между братьями начался спор. Али Мирза доказывал, что всякие изменения и реформы надо проводить осторожно, постепенно, без каких-либо серьезных потрясений общественного организма. Махмуд, напротив, отстаивал решительные меры и крутую ломку существующего режима. В конце концов он со смехом сказал:
– Ты просто заразился у твоего почтенного начальника духом оппортунизма! Ты прыгаешь под его дудку.
– Ничего не прыгаю! – обиделся Али Мирза. – Генерал Маклин – вполне приличный человек. Мы с ним часто разговариваем на разные темы, он очень интересный собеседник.
– Ну, а скажи по совести, – возразил Махмуд, – генерал Маклин считает тебя равным себе человеком? Совсем-совсем равным? Считает?
– Я никогда с ним не говорил на эти темы, – попытался уклониться от прямого ответа Али Мирза.
– "Не говорил"! – рассмеялся Махмуд. – Такие вещи чувствуются и без официальных деклараций. Нет, ты прямо скажи: считает Маклин тебя вполне равным себе человеком?
Али Мирза смутился и несколько неуверенным тоном ответил:
– В разговорах со мной у генерала Маклина иногда проскальзывает покровительственный тон. Это бывает неприятно… Но ведь все-таки он очень образованный человек и к тому же мой начальник…
– И к тому же англичанин! – резко оборвал брата Махмуд. – В этом главное! Каждый англичанин, даже если он относится к египтянам благожелательно, думает, что он-то сделан из более сдобного теста, чем мы с тобой.
– Ты впадаешь в крайности, Махмуд, – возразил старший брат. – Разве нет хороших англичан? Есть. И я считаю, что генерал Маклин – один из них. Вот с такими-то англичанами нам и следует договориться о методах преобразования Египта. Сразу это, конечно, не удастся, но через ряд последовательных реформ мы придем к независимости. Не следует горячиться. Надо иметь терпение…
Махмуд иронически передразнил:
– "Иметь терпение"! Мы уже шестьдесят лет терпим англичан у себя в стране! Не пора ли им домой? Ничего, вот разделаемся с войной – иначе заговорим!..
– Ах, молодость, молодость! – примирительно заметил Али Мирза. – Кровь кипит, все кажется таким простым…
– А ты уж слишком все усложняешь! – отпарировал Махмуд. – Я чувствую только одно: без большой драки англичане не уйдут. Да и Фарука без драки не сбросишь, и нужных реформ без драки не добьешься. А без реформ мы погибли. Надо же что-то сделать для крестьян, для феллахов! Вообще, я за драку! И среди моих товарищей тоже много драчунов…
Петровы молча прислушивались к спору. Они считали неудобным вмешиваться в разговор, но сам Али Мирза обратился к Степану с вопросом:
– Как по-вашему, уйдут англичане после войны из Египта или не уйдут? Поймут ли, что надо мирно урегулировать отношения между Англией и Египтом?
Степану очень хотелось сказать, что точка зрения Махмуда кажется ему более правильной, чем наивные надежды старшего брата. Но, вовремя вспомнив о своем дипломатическом звании, он ответил уклончиво:
– Я слишком мало знаю египетские условия, чтобы высказать какое-либо определенное мнение. Однако история учит, что свобода не падает просто с неба.
Солнце уже совсем склонилось к горизонту. Широкая река горела пурпуром. В потемневшей высоте начали зажигаться первые звезды. Таня тихо смотрела вдаль, и ей казалось, что какая-то сказочная птица несет ее по сказочной дороге в какое-то сказочное царство…
Когда лодка вернулась к пристани, был уже поздний вечер и голубое сияние луны заливало небо и землю.
Советские гости тепло распрощались со своими новыми знакомыми.
– Это была наша первая встреча с людьми из вашей великой страны! – несколько торжественно произнес Али Мирза. – И мы не забудем ее до конца наших дней!
Инженер отвесил Петровым и Потапову низкий поклон и приложил руки к груди. Махмуд тоже поклонился и затем крепко пожал им руки.
– Вы о нас еще услышите! – многозначительно и уверенно сказал он.
…В вестибюле "Гиза-Хаус" советских путешественников встретил Селим Сейид. Это был молодой, красивый египтянин в красной феске, с которым они познакомились дня два назад в столовой отеля. Селим Сейид представился им в качестве журналиста и сотрудника одной из крупнейших газет Александрии.
– Мой редактор, – говорил он за обедом, – послал меня сюда, чтобы я дал несколько живых очерков о Каире военного времени.
Он прекрасно говорил по-английски, хорошо знал прошлое и настоящее Египта и охотно беседовал со своими новыми знакомыми. Он показал им каирскую гавань, проводил в кварталы, населенные беднотой, и много рассказывал о национальном движении в Египте. В беседах с Петровым Селим Сейид дал понять, что и сам он играет в этом движении немаловажную роль.
К Советскому Союзу журналист относился с явной симпатией и засыпал своих собеседников разнообразными вопросами о положении дел в их стране. Хотя Петрова еще в Москве предупреждали, что с иностранными журналистами надо быть особенно осторожным, Сейид произвел и на мужчин и на Таню самое благоприятное впечатление.
Теперь, в вестибюле отеля, Сейид сказал, адресуясь главным образом к Тане:
– Сегодня дивная ночь! Луна… Звезды… Все залито волшебным светом… Я хочу пройтись к пирамидам. Ночью они особенно хороши… Не составите ли компанию?
– Степа, пойдем! – воскликнула Таня. – Это же наши последние часы в Каире!
Но Петров, сам не понимая почему, колебался. Не лежала у него душа к этой ночной прогулке. Одним… К пирамидам… Удобно ли?.. Да и нагулялись они сегодня достаточно.
Между тем Сейид настойчиво продолжал:
– Вы не пожалеете, мадам! Пирамиды при лунном освещении – незабываемое зрелище!
Таня никогда не отличалась осторожностью. Ее всегда тянуло к приключениям. Схватив Потапова под руку, она со смехом воскликнула:
– Поддержите меня, Александр Ильич! Уговорите этого лентяя! Или я отправлюсь одна!