- Ты знаешь, почему. Аннетта потеряла ребенка, Горри попала на эту ужасную войну, Ида Энн занята только мечтаниями после того, как Лаура вышла замуж за графа.
Энн до сих пор не забыла, как ее племянница использовала бал по случаю дня рождения Иды Энн, чтобы заманить в свои сети лучшую партию сезона - молодого графа Селборна. И увела его прямо из-под носа Иды Энн! Было просто не очень честно, что виновница торжества осталась ни с чем.
- Не годится все время тревожиться, - опять вздохнула графиня. - Моя жизнь - это сплошные переживания из-за детей.
Она была сейчас явно расположена к тому, чтобы жалеть себя, но так как ее высказывание было совершенно справедливым, Элджи опустил газету и приготовился слушать.
- Вначале - смерть Джей-Джея, потом - Джорджа. Нашу дорогую Фрэнсис ничего не трогает: она собирается женить на себе бедного старого Харкорта, несмотря на разницу в тридцать шесть лет между ними. А теперь столько волнений из-за девочек.
Элджи сочувственно приподнял голову. Женившись на Энн, он считал себя счастливейшим человеком на свете, несмотря на то, что жена любила поворчать.
- Я действительно думаю, что если Ида Энн будет продолжать вести себя подобным образом, она может остаться старой девой.
- О, вовсе нет!
- Я думаю, это вполне вероятно. Молодые люди сейчас не такие, как раньше, Элджи. В последнее время вокруг появилось так много странных людей. Выбор у девушек очень ограничен. Думаю, что могу быть благодарна, что сбыла с рук двух дочерей. Хотя так печально, что Горация вышла замуж за наемника иностранной армии. О, Боже! - Энн вздохнула снова.
- Не тревожься, моя дорогая, - сказал Элджи, угадав ее мысли. - Я уверен, что жены военных австрийской армии будут в совершенной безопасности и что закон и порядок будут скоро восстановлены. Так что о Горации тревожиться не стоит.
- Надеюсь, что так, - ответила графиня. - Очень надеюсь.
- Что вы сделали с моей женой? - закричал Джон Джозеф, не обращая внимания на то, что он был сейчас окружен шестью солдатами враждебной армии весьма злодейского вида, один из которых приставил к его горлу острие ножа. - Говорите, черт вас побери! Где леди Горация?
- Спокойней, англичанин, - послышался ответ. - Мы не знаем, о чем ты говоришь.
- Вы забрали поводок ее собаки. Я сам это видел. Что вы с ней сделали?
Последовал взрыв смеха:
- Так это твоя жена? Эта рыжая? Ну, она очень понравилась майору, и он допрашивает ее лично.
Явная двусмысленность слов привела Джона Джозефа в неистовство, и он двинул кулаком в живот солдата, захватившего его в плен, так, что тот скорчился от боли. Затем еще несколько сокрушительных взмахов кулаков оглушили двух венгров прежде, чем на капитана навалилась куча людей и изо рта и носа у него хлынула кровь.
- Я убью вас всех, если только она пострадала, - прохрипел он лежа.
- Значит, ты ее любишь? - спросил один из них со смехом.
- Да, - сказал Джон Джозеф, - да, клянусь Богом. Больше, чем я любил кого-нибудь в жизни.
- О, почему ты говоришь это сейчас? - спросила Горация, появившаяся у двери. - Я всегда надеялась, что это будет при более романтических обстоятельствах. О, Джон Джозеф, это правда?
- Я обожаю тебя, - сказал он и потерял сознание.
- Я самая счастливая женщина на свете, - заявила Горация изумленным врагам. - О, это благодаря вам все так произошло, спасибо вам всем!
С этими словами она, запечатлев поцелуи на щеках свирепых солдат, принялась от радости кружиться по комнате.
- Сумасшедшие англичане, - сказал майор. - Совершенно сумасшедшие. Но тем не менее это трогает. Заприте их вместе наверху, Коссер. Война будет долгой для них.
- Чепуха, - решительно сказала Горри. - Нас освободят моментально. Вот увидите.
- Я не вынесу этого, - рыдая, сказала Энн и уронила телеграмму на пол.
Вошел Элджи, весь пропахший вереском и сыростью после прогулки с Полли и Энфусом, и тут же бросился подхватить Энн, почти в обмороке падавшую в кресло. Они находились в Большой Зале; снаружи по цветным стеклам витражей хлестал дождь, вода стекала вниз мутными ручейками, и тенистые уголки замка выглядели мрачными в этот пасмурный день.
- Что, очень плохие новости? - испуганно спросил мистер Хикс.
- Прочитай сам.
Он наклонился, поднял скомканный лист, расправил его и облегченно вздохнул.
- Слава Богу, - сказал он, изучив содержание.
- Слава Богу?
- Они всего лишь в плену, я боялся худшего.
- Но, Элджи, дорогой Элджи, как они могут быть вне опасности в руках у захватчиков?
- Ну, любовь моя, я сказал бы, что там они находятся в самом безопасном месте.
- Нет, - возразила Горация, - не "апфелляция", а "апелляция". Попробуйте еще разок.
- Апфелляция, - упрямо повторил ее ученик, австрийский солдат лет шестнадцати, угрюмого вида.
Горация вздохнула.
- Так мы далеко не продвинемся, - сказала она по-английски Джону Джозефу.
- Да, - рассеянно ответил он, погруженный в свой журнал, который он, казалось, не собирался выпускать из рук до конца войны или, по меньшей мере, до освобождения из плена. - Да, дорогая.
Джон Джозеф стал выглядеть очень привлекательно, в его темно-синих глазах светилась особая теплота: ведь он никогда в жизни не был так счастлив, как в эти дни. Для него жизнь в плену превратилась в настоящий рай земной. Конечно, его с Горацией (и, само собой, вместе с преданной Лули) перевели в унылый гарнизон в Карлсбург с несколькими сотнями других военнопленных и плохо кормили, но зато он находился рядом с любимой почти неотлучно.
Помолчав немного, Джон Джозеф добавил по-английски:
- Думаю, дело вовсе не в том, как ты учишь. Просто он тупой.
Он улыбнулся и качнул головой в сторону солдата, делая вид, что похвалил его, и Горация ответила вполне серьезно:
- Не стоит этого делать. Может быть, он понимает больше, чем мы думаем.
- Апфелляция, - произнес солдат, и тут Джон Джозеф с Горацией не выдержали и расхохотались, а через несколько секунд к их дружному смеху присоединился и ученик. - Карошая шютка, да?
- Превосходная шутка, - согласилась Горация. - Но, думаю, на сегодня хватит. Завтра мы сможем позаниматься еще.
И она улыбнулась при воспоминании о своей гувернантке в Строберри Хилл.
- Не надо быть с ним такой снисходительной, - сказал Джон Джозеф. - Мне кажется, половина твоих учеников в тебя влюблена.
И, скорее всего, он был прав. Дело заключалось в том, что жена капитана проводила время в плену, обучая английскому языку других военнопленных, своих товарищей по несчастью. Она уже довольно свободно говорила по-немецки, и, с помощью старого потрепанного словаря, с легкостью научилась передавать основы своего родного языка австрийским солдатам.
- Но если бы я не учила их, я бы сошла с ума. Дорогой мой, ведь это не самая приятная крепость на свете!
Джон Джозеф отложил перо и сказал:
- Иди, садись ко мне на колени. Нет, не ты, Лули… Тебе никогда не говорили, что ты не просто самая красивая, но еще и самая забавная девушка на свете? Ну, где ты видела такую вещь, как приятная крепость?!
Горация сделала вид, что хмурится:
- Ну, не знаю. Я не очень глубоко изучала этот предмет. Может быть, есть такие крепости, где целый день напролет играет музыка, а люди смеются и веселятся.
- Что ж, - ответил Джон Джозеф, - ты права, есть одна такая крепость. Она называется Форт Фролик и спрятана в темном густом лесу в самом сердце Баварии.
Горация свернулась клубочком у него на коленях, как маленькая девочка, и подняла на него глаза.
- Там люди каждый день танцуют, поют и играют в веселые игры. И еще они носят прекрасные одежды, - продолжал Джон Джозеф.
- Но кто они такие?
- Это люди, которые всегда были добры и тяжело трудились, и в награду они попадают в Форт Фролик и живут там, наслаждаясь счастьем.
- Это очень нравоучительная сказка, - сказала Горация. - Ты уверен, что им там не скучно?
- Нет, им не скучно. Они любят Форт Фролик. Так же, как я люблю быть вместе с тобой.
- А разве ты не скучаешь по армии?
- Ни чуточки. Для меня армия - это просто способ достичь своей цели. Она спасла меня от нищеты. Если бы я как следует постарался, в один прекрасный день я смог бы уйти в отставку, и мы бы с тобой вернулись в Саттон.
- А ты бы этого хотел?
- На самом деле нет, - лицо Джона Джозефа помрачнело. - Это место никогда не приносило добра нашей семье, ты ведь знаешь. Но в последнее время мне почему-то кажется, что проклятие замка уже меня не настигнет, - он снова улыбнулся.
- Из-за меня?
Он поцеловал Горацию в кончик носа и ответил:
- Да, из-за тебя, любовь моя. И еще по одной причине.
- Какой?
- Мне кажется, что сон, в котором я умирал на поле битвы, никогда не сбудется. Видишь ли… я не хотел бы, чтобы ты сочла меня трусом за такие слова, поскольку я не боюсь никого на свете… но ведь на самом деле мы просидим здесь взаперти до конца войны. Мы с тобой в безопасности, Горация. Она обвила руками шею Джона Джозефа.
- Слава Богу. Если бы я потеряла тебя, любимый, я потеряла бы целый мир, - прошептала Горри.
Джон Джозеф осторожно поставил ее на ноги и подошел к окну; Лули путалась у него под ногами. Сквозь прутья решетки были видны стены гарнизона, а за ними в лучах ноябрьского солнца светился городок Карлсбург. Листва на деревьях окрасилась в тона восточных пряностей - корицы, мускатного ореха, шафрана и паприки. Казалось, будто природа решила разжечь прощальный костер перед тем, как зимняя стужа скует землю холодом и льдом.
- Мир так прекрасен, - произнес Джон Джозеф, стоя спиной к Горации, так что она не могла увидеть выражения его лица. - Ни за что на свете я не согласился бы покинуть его до срока. Но если это все же случится, Горация… - он повернулся и взглянул на жену. - Нет, молчи, не надо ничего говорить. Если это все же случится, пообещай, что выполнишь одну мою просьбу.
- Какую же? - спросила Горри, отчаянно желая прикоснуться к нему, но не решаясь пошевелиться.
- Ты не должна оставаться одна. Мне так бы не хотелось, чтобы твоя красота погибла без любви и радости. Роль одинокой старухи совсем не для тебя.
- Но как же я смогу полюбить кого-то другого?
- Если захочешь, сможешь. А теперь хватит хмуриться. Иди ко мне, я расскажу тебе историю Карлсбургского Самодержца, который жил вон в той башне.
Джон Джозеф показал на башню, видневшуюся в отдалении, Горация подошла к нему, и они еще долго стояли вместе у окна, наслаждаясь холодной красотой ноябрьского дня.
В Саттон вновь пришло Рождество. Но все его обитатели, кроме самых маленьких, чувствовали себя совершенно несчастными. Европа пережила чуть ли не самый тяжелый год за всю свою историю: монархи падали с тронов, правительства низвергались, и казалось, никогда уже не вернутся старые добрые времена. Лишь Британия оставалась по-прежнему в тишине и спокойствии - если, конечно, не обращать внимания на политических агитаторов (как думал о них мистер Хикс), называвшихся чартистами. Их деятельность основывалась на Лондонской ассоциации рабочих, и они продолжали традиции британского радикализма. Они требовали справедливости для рабочего класса и говорили о правах свободнорожденных англичан.
Но никто не вспоминал о них в праздничный вечер 1848 года, когда дети толпились вокруг рождественской елки (это нововведение принц-консорт привез из Германии), которую вдовствующая графиня установила в Большом Зале. Три сына и две дочки Кэролайн радостно набросились на подарки. А старший сын Аннетты, юный Арчибальд, даже оттолкнул своего брата Джорджа, так ему хотелось пробраться к подаркам раньше всех. Но никакие дети, даже целых девять малышей, собравшиеся здесь, не могли утешить Энн. Она думала только о Горации и Джоне Джозефе, которые томились в холодной тюрьме, почти без еды и, уж конечно, без подарков.
Она так грустила, что даже тайком от всех завернула несколько подарков и положила их в ящик стола - дожидаться того дня, когда кончится эта ужасная война и ее дети вернутся домой, в Саттон.
- Сейчас дела пойдут лучше: сумасшедшего императора Фердинанда отстранили от власти, и Вена снова сдалась имперской армии, - стараясь утешить жену, сказал Элджи, сражаясь с рождественской индейкой.
- Мне всегда почему-то было его жаль, - ответила Кэролайн. - Джон Джозеф писал, что он очень добрый и в действительности не сумасшедший, а просто глупенький. Он никому не причинял вреда.
- Глупый император - это и есть ужасный вред для страны, - изрек Фрэнсис Хикс. Он стал очень хорошим хирургом и никогда не сомневался в собственной правоте.
- Должно быть, ты прав, - вздохнула Кэролайн. - Интересно, чего сможет добиться новый император? Ведь ему всего восемнадцать лет, и он взошел на престол в такое тяжелое время.
- Он положит конец этой войне, вот увидите, - сказал Элджи, улыбнувшись своей супруге. - Я верю в молодого Франца-Иосифа.
- Молюсь, чтобы ты оказался прав, - ответила Энн. - Молюсь, чтобы на следующее Рождество наша милая Горация и, само собой, Джон Джозеф, уже были здесь, вместе с нами. Ах, почему только она не вышла замуж за военного британской армии!
Графиня почувствовала на себе удивленный взгляд Кэролайн и поспешно добавила:
- Естественно, Джон Джозеф - великолепный муж и зять. Просто мне страшно думать о том, что моя дочь томится в тюрьме.
Кэролайн хотела было возразить, что Уолдгрейвам не впервой сидеть за решеткой, но она прикусила язычок. Не стоило ворошить прошлое и не стоило отзываться дурно о бедном Джордже, который, как и его брат, умер таким молодым.
Так что Кэролайн сказала только:
- Я слыхала, что Фрэнсис собирается реставрировать Строберри Хилл.
- Да, - ответила ей мать, - и я поддерживаю эту идею. Ведь это именно она и Джордж разорили наш замок. Впрочем, только Бог знает, что выйдет из всех этих планов. Возможно, это просто прожекты. - С годами ее неприязнь к бывшей невестке лишь окрепла, и Энн мстительно добавила: - Говорят, что старого мистера Харкорта очень раздражают бесконечные вечеринки, которые Фрэнсис устраивает в его доме. Я уверена, что она воображает себя душой общества.
Никто не знал, что можно на это ответить: ведь это была совершенная правда. О вечеринках в доме мистера Харкорта на Ньюнхэм-Парк говорили как о самых веселых и блистательных собраниях в Лондоне. А семья Фрэнсис посмеивалась над ее склонностью к театру и над любительскими спектаклями, которые она устраивала прямо на дому.
Наконец, Элджи примирительно произнес:
- Это уже ее дом.
Супруга бросила на него испепеляющий взгляд. Снова повисло молчание, а затем его нарушил голос Иды Энн.
- Сегодня ночью я слышала, как в часовне плакал Жиль, - мрачно объявила она. - Это дурной знак. В нашей семье произойдет несчастье.
Отчим тяжело взглянул на нее, как рассерженный бульдог.
- Ну и ну! - проворчал он. - Кажется, за столом есть несовершеннолетние. Думайте, что говорите, моя юная леди.
Глаза Иды Энн превратились в колючие иглы, но она не стала отвечать и лишь презрительно покачала головой. Впрочем, старший сын Кэролайн, Чарльз (ему было уже восемь лет, и он рос таким же остроумным, как его родители), спросил:
- Кто такой Жиль?
Никто не ответил, и через несколько секунд его отец, придерживавшийся очень прогрессивных взглядов на воспитание детей и не веривший в старую поговорку, что детей полагается видеть, но не слышать, сказал:
- Это, как говорят, призрак шута.
- Призрак? - в один голос воскликнули остальные дети, а маленькая Эмили, младшая дочь Кэролайн, спросила:
- А что такое призрак, папа?
Фрэнсис, обнаружив, что он зашел слишком далеко, небрежно ответил:
- Что-то вроде феи.
- А я слышал, что это не совсем так, - пробормотал Чарльз, но ледяной взгляд Кэролайн заставил его замолчать.
После обеда, когда все перебрались в Музыкальную Залу (этот пышный титул носила комната, некогда бывшая спальней сыновей сэра Ричарда Уэстона), Чарльз прошептал на ухо своему брату Фредерику, который был следующим в семье по старшинству после Чарльза:
- Призрак - это душа умершего человека, которая возвращается, чтобы гулять по земле.
- Я знаю. Я слышал об этом в школе, - ответил Фредерик.
- Тогда как насчет того, чтобы поохотиться за Жилем сегодня ночью? Чартерз Младший - парень из моего класса - охотился на призраков в старом аббатстве и увидел безголового монаха.
Фредерик слегка побледнел и сглотнул слюну, но все равно ответил:
- Хорошо. А мы возьмем с собой Арчи и Джорджа?
- Нет. Они все время дерутся. Они все испортят.
- Я просто подумал…
- Нет. Слушай, мама за нами смотрит, так что веди себя потише. Встретимся в полночь в Большой Зале. Плохо, что я сплю в одной комнате с Арчи, но он храпит, как свинья, и едва ли проснется.
- Хорошо.
- Смотри не засни, а то проспишь.
Фредерик, выглядевший немного испуганным, но весьма решительным, ответил:
- И ты не засни.
Итак, когда карты и музыка наконец окончились в этот рождественский вечер 1848 года, двое малышей с мерцающими свечками в руках осторожно пробрались босиком вверх по Восточной Лестнице в часовню, на месте которой некогда была Длинная Галерея.
В ушах у них отдавались сотни звуков спящего дома. У догорающего камина в библиотеке вздыхали Полли и Энфус, по всему замку трещали и скрипели рассыхающиеся половицы. Огромные дедушкины часы в Большом Зале пробили четверть первого и вновь принялись звучно тикать. А где-то в другом месте несколько секунд спустя прозвонили маленькие дорожные часы. Потом над головами у мальчиков раздался скрип - точь-в-точь такой, словно там кто-то ходил.
Оба брата так и подскочили на месте, и Фредерик спросил:
- Что это было?
Но Чарльз только прошипел: "Шшш!" - и продолжал на цыпочках подниматься по лестнице.
Перед ними лежала часовня, освещенная ледяной луной. Полосы серебристого света чередовались с тенями, пробиваясь через занавешенные плющом окна. В одной из таких полос на полу, улыбаясь, сидел человек в грубой льняной рубахе и темных штанах, стянутых до колен перекрестной шнуровкой. Его лицо внушало такое доверие, оно было таким веселым и добрым, глаза незнакомца так приветливо моргали, что дети совсем не испугались. Более того, Чарльз, прекрасно знавший со слов Чартерза Младшего, что призраки всегда бывают в белых простынях или без голов, смело подошел прямо к незнакомцу.
- Кто ты? - спросил он.
Вместо ответа человек поднялся на ноги и прошелся колесом.
- Слушай, - произнес Фредерик, подойдя к ним, - это было здорово. Я тоже хочу так делать.
- Это просто, мой юный сэр, - с поклоном ответил незнакомец, и в его голосе послышался легкий акцент, напомнивший Чарльзу о цыганках, которых он когда-то видел. - Вот, смотрите.
Он снова прошелся колесом, а затем совсем свернулся в шар и покатился по полу.
- Чудесно! - хлопая в ладоши, воскликнул Чарльз. - А ты можешь еще что-нибудь показать?
- Садитесь, мои юные господа, и я покажу вам представление. Вы ведь хотите посмотреть?
- Да, пожалуйста!