- Да, замок нашел еще один способ уничтожить хозяина имения, - задумчиво сказал он.
- Что ты?
- Я о тебе, отец. Он разорил, высосал все деньги, буквально раздавил тебя.
- Да.
- Но я все же наследник этого скверного места, будь оно проклято!
- Конечно. Всегда было так.
Джон Джозеф махнул рукой:
- Возможно, я просто глуп.
Он подумал, что его родственники Хелен и Джекдо смогли бы его понять, хотя он и не виделся с ними со времени того давно прошедшего рокового Рождества.
Мелодия флейты зазвучала громче. Глаза Джона Джозефа распахнулись, и его зрачки превратились в черные точки в холодной синеве глаз. К нему приближалась пестрая фигура, и на расстоянии было невозможно определить ее пол и возраст. На лицо незнакомец надвинул большую красную шляпу, полы плаща волочились по земле. У губ он держал флейту и казался истинным олицетворением Крысолова.
Джон Джозеф с удивлением уставился на него, но незнакомец, явно не замечая его пристального взгляда, приблизился настолько, что юноша смог разглядеть его. Это был не бродячий музыкант, а смуглая девушка, которая беззаботно брела по лесу. Ее веселые ореховые глаза сияли на загорелом личике, перепачканном грязью, а маленькие смуглые руки мелькали над флейтой, как две бегающие мышки.
- Здравствуй, - сказала она, поймав его взгляд. - Я - Кловерелла. А ты, должно быть, сын хозяина Джон Джозеф.
Он никак не мог поверить в ее реальность и продолжал неподвижно сидеть на месте, напрочь забыв о хороших манерах.
- Я напугала тебя? Прости, я не хотела. Ты раньше не встречал меня здесь, потому что я новенькая.
- Да ну! - это вес, что он смог выдавить из себя мальчишеским фальцетом.
Она села рядом с ним, и Джон Джозеф увидел две грязные пятки и пару загорелых ног.
- Да. Я - побочная дочь старика Блэнчарда. Когда умерла моя мать, я пешком пришла сюда из Уилтшира. Мне не хотелось, чтобы этот старый хрыч видел, как мы голодали. А ты когда-нибудь голодал?
- Э-э, нет.
- Так я и думала. Когда я пришла к нему, он сказал мне, что замок обнищал и обветшал, и что там мне не найдется работы. Но я сказала, что мне не нужна плата, лишь бы было где переночевать. Не хочешь подымить за компанию?
Откуда-то из складок одежды она извлекла глиняную трубку и принялась курить ее, часто затягиваясь.
- Нет, спасибо.
- А ты не очень-то болтлив, как я посмотрю.
Джон Джозеф выпрямился и одернул на себе куртку:
- Я хотел бы напомнить вам, мисс Блэнчард, что вы говорите с сыном своего работодателя.
Девушка так и покатилась со смеху, и Джон Джозеф не смог не заметить удивительно белозубую улыбку на ее черном от грязи лице.
- Провалиться мне на этом месте! Да ты сейчас лопнешь от злости. Ну, ладно, я пойду. - Она поднялась и вывела короткую трель на флейте. - Всего хорошего вам, сэр, не в обиду будь вам сказано.
И Кловерелла весело зашагала по берегу реки, наигрывая какую-то песенку.
Джон Джозеф несколько секунд смотрел ей вслед, а потом вскочил на ноги и побежал догонять.
- Мисс Блэнчард! Мисс Блэнчард!
- Разрешаю тебе звать меня Кловереллой.
- Кловерелла…
- Да?
- Оставайся, поболтаем. Ты - самая веселая собеседница из тех, что мне попадались.
- Вот тут ты не соврал. Что ж, хорошо. Не хочешь поплавать? Я не мылась неделю и чувствую, что малость измазалась. Заметно?
- Да, заметно.
- Значит, надо купаться.
Она кинула свою шляпу на куст боярышника, и Джон Джозеф с удивлением увидел, как по ее плечам рассыпалась густая грива черных кудрей.
- А у тебя красивые волосы, - сказал он.
- Мне уже говорили. А ты плаваешь голым?
- О, боже, конечно, нет.
- Ну, что ж, а я плаваю. Другого способа вымыться я не знаю. Извини, но ничего не попишешь.
Плащ полетел следом за шляпой, а за ним - оборванная юбка и блуза. Как не трудно было догадаться, нижнего белья она не носила. Девушка стояла напротив него, тоненькая, загорелая, совсем нагая.
- Я еще ни разу не видел женщину без ничего.
- Ну, что ж, теперь видишь. Нечего глазеть. Разве твои учителя не говорили тебе, что это невежливо?
С этими словами она прыгнула в реку. Джон Джозеф, оставаясь на берегу, смотрел, как она вынырнула и стала на ноги.
- Здесь мелко, иди сюда, я тебя не укушу.
Все еще колеблясь, он снял куртку, рубашку и брюки, некоторое время постоял в нижнем белье, потом нырнул в воду. До него донесся хохот Кловереллы.
- Ох, мистер Джон Джозеф, - произнесла она. - Вы так забавно выглядите.
Минут десять они молча плавали. Наконец, оба продрогли, несмотря на жару. Кловерелла, выйдя на берег, стала вытираться юбкой.
- Клянусь, это было чудесно, - сказала она. - Ну, как, теперь я выгляжу лучше?
Она стояла спиной к Джону Джозефу и тихо посмеивалась про себя, сознавая, что он не может отвести глаз от нагого женского тела, с таким бесстыдством открывшегося ему.
- Да. Думаю, да.
- Ты не уверен? Хочешь, чтобы я повернулась?
- Если ты это сделаешь, я швырну тебя на землю, распутница.
- О-хо-хо! Что за гневные слова я слышу от девственного хозяйского наследника?
Она повернулась и дерзко расхохоталась прямо ему в лицо, понимая, что невыносимо желанна, когда стоит вот так, с запрокинутой головой, и глаза ее сверкают буйным весельем.
- Может быть, я и девственник, но я могу и постараться, мисс Блэнчард.
- Я в этом не сомневаюсь, мистер Уэбб Уэстон.
- Вы что, хотите, чтобы я вам это доказал?
- Почему бы и нет? Научиться кое-чему от такой девушки, как я, - это не самое плохое занятие для такого милого молодого человека, как вы.
- Тогда скажи, что мне делать.
- Ну, что же, для начала поцелуй меня… - ее губы оказались такими же теплыми и сладкими, как и ее имя. - А теперь обними меня вот так. - Ее кожа была блестящей и нежной, как воск.
- О, Кловерелла, какая ты гладкая, вот здесь, потрогай…
- Ох, Джон Джозеф, из тебя получится чудесный любовник.
Он засмеялся от восторга: его охватило непередаваемое чувство, когда девушка скользнула вниз и оказалась лежащей перед ним на траве. Юноша никогда прежде не испытывал такого счастья, как сейчас, когда он сбросил с себя остатки одежды, и Кловерелла, увидев это, издала радостный возглас.
Джон Джозеф опустился рядом с ней на колени со словами:
- Надеюсь, что не разочарую тебя.
- Если ты разочаруешь меня на этот раз, тебе еще представится случай поправить дело.
- И сколько таких случаев у нас впереди?
- Это уж как ты скажешь, в конце концов, ты здесь хозяин.
Больше он говорить не мог. Он разом забыл обо всех своих тревогах, о замке Саттон, о долгах своего отца; все растворилось в необузданной страсти чувственных утех. Первый раз в жизни женское тело позволило испытать ему настоящее блаженство, невинное и греховное одновременно. Но в этот момент он почему-то подумал о девушке из своих снов и о том восторге, который им однажды будет суждено разделить вдвоем.
- Это превосходно, генерал Уордлоу. Это просто великолепно!
- Неужели? Могу сказать, что я вполне доволен. Ты хорошо потрудился, Джон. Очень хорошо.
Генерал стоял спиной к свету, лившемуся из окна кабинета старшего учителя, и в некотором замешательстве вглядывался в лицо наставника Джекдо.
- Да, сэр, вам следует гордиться им. Могу честно сказать, что я никогда не видел четырнадцатилетнего мальчика, добившегося таких успехов, как ваш сын. Когда он приехал в Винчестер, то уже достаточно бегло говорил по-испански, а теперь к этому добавились французский, немецкий и итальянский. А со следующего семестра он начнет учить еще и русский. Ваш сын - украшение нашей школы.
- Никогда не подозревал в нем таких способностей.
- Это природный дар, генерал. Настоящий природный дар.
Они говорили о Джекдо так, словно его не было в этой комнате, и, в конце концов, он вынужден был сказать: "Благодарю вас, господа", - чтобы привлечь внимание хотя бы одного из них.
Оба они повернулись и в один голос произнесли:
- Мы вами гордимся, молодой человек. - Они не смогли бы сказать это лучше, даже если бы тренировались говорить хором.
Джекдо поклонился с серьезным видом, и генерал впервые в жизни взглянул на своего сына другими глазами. До сих пор, думая о Джекдо, он всегда презрительно прибавлял в своем уме к имени мальчика слово "калека".
- Ну, что ж, Джон, должен сказать, что решение послать тебя в Винчестер пошло тебе на пользу. Я так и знал, что эта школа пробудит твои добрые задатки.
- Способности к языкам всегда были при нем, генерал, - одобрительно сказал наставник. - Они проявились бы в любом случае, в какую бы школу он ни попал.
- Но Винчестер изменил его к лучшему. До этого у него голова была забита всяким вздором, доктор Фиске. Он просто спал на ходу. Два года назад я за него очень беспокоился.
- А что с ним было?
- Он все время мечтал о каких-то мистических вещах.
Доктор Фиске непонимающе взглянул на генерала, но тут вмешался сам Джекдо:
- У меня были предчувствия, сэр, а мой отец считал, что это - нездоровые явления.
Наставник кивнул и не произнес ни слова.
- Что бы там ни было, надеюсь, все уже позади, - поспешно произнес отец мальчика. - Сейчас приходится думать о серьезных вещах, правда, Джон? Подумать только - французский, немецкий и итальянский, - и все за такой короткий срок.
Генерал, прищурившись, поглядел на сына, и снова в глаза ему бросились черная прядь волос на лбу и блестящие, как драгоценные камни, глаза.
- Ты подрос и стал похож на свою мать, - сказал он.
- Она не смогла приехать? - полуутвердительно, полувопросительно произнес наставник.
- У нее небольшое недомогание. В общем, ничего страшного, - но, заметив, как нахмурился Джекдо, тут же добавил: - Легкая простуда, тебе не о чем беспокоиться. Ну, что ж, мне пора. Так держать, мой мальчик.
Отец ушел, а Джекдо продолжал молча стоять, не двигаясь с места и глядя на своего учителя.
- Расскажи мне о своих предчувствиях, - внезапно попросил наставник.
- Нет, лучше не стоит, сэр.
- Они что, очень личные?
- Да, сэр.
Как он мог говорить о чем-то, чего и сам до конца не понимал, даже этому человеку, которого он так любил, - человеку, который раскрыл перед ним удивительный мир языков?!
- Мне можно идти, сэр?
- Да, Уордлоу, вы свободны.
Джекдо снова поклонился с несколько комичной торжественностью и отправился в свой дортуар, который сейчас был пуст: все мальчики были с родителями и учителями.
Джекдо сел на кровать и извлек из недр самого вместительного кармана своей куртки старый зеленый шарик, который когда-то помог ему перенестись в волшебный мир, где возле реки играли смеющиеся обнаженные дети. С тех пор, даже во сне, он ни разу не видел ту девочку с огненными волосами. Казалось, после того невероятного происшествия она навсегда исчезла из его жизни.
Джекдо пытался понять, не утратил ли он свой дар ясновидения. А вдруг то ужасное видение с захлопывающейся крышкой гроба оказалось самым тяжелым для его сознания? Эту картину он увидел в игре света на поверхности блестящего медного кувшина, висевшего на кухне замка, в ту ночь, когда исчез Сэм Клоппер, и он понял тогда, что мальчик умер. Но когда люди из поместья искали Сэма в лесу и в реке, Джекдо ничем не мог помочь им: древняя сила покинула его.
Теперь он почти по привычке поднес стеклянный шар ближе к глазам. В ту же секунду, словно ответ на вопросы, которые он задавал себе, перед ним предстала Хелен, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что она борется за жизнь.
Он видел ее бледное лицо на кружевной подушке, похолодевшее и влажное от пота, слышал ее хриплое свистящее дыхание. Над ней в тревоге склонился доктор, прижимаясь ухом к сердцу, ощупывая ее тонкое детское запястье. Потом доктор выпрямился и покачал головой. Джекдо вскочил на ноги, немедленно поняв, что он должен предпринять.
- Останови карету генерала Уордлоу! - крикнул он какому-то испуганному младшекласснику, с которым столкнулся в дверях. - Давай, поживей, что ты, не видишь, что я хромаю?
Впрочем, несмотря на свою хромоту, он не отставал от мальчика. Лошади генерала попятились, наконец, назад и остановились.
- Что, черт побери, здесь происходит? - У генерала даже бакенбарды встали дыбом от возмущения.
- Мама, сэр, она умирает!
- Что?
- Она умирает.
Не тратя времени на дальнейшие объяснения, сын, опершись здоровой ногой о колесо, залез в карету.
- Что, об этом пришло известие в школу?
- Да, - кратко ответил Джекдо. - Да, пришло. - Он разъяренно уставился на отца. - А теперь поехали, сэр. Быстрее.
- Но…
- Молчите. Скорее в Гастингс.
Джекдо внезапно перегнулся через плечо отца и, не обращая внимания на его протесты, закричал в ухо кучеру:
- Гони живее, миссис Уордлоу при смерти!
Видя такую неукротимую решимость сына, генералу оставалось лишь покорно молчать, пока карета мчалась вперед в летних сумерках.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В ту ночь слившиеся воедино море и небо казались огромной сапфирной чашей. Звезды, планеты, новорожденный серп луны освещали неподвижное море, разомлевшее от жары только что угасшего летнего дня. Ничто не волновало их, ничто не тревожило их глубокий покой, кроме человека, извечно разрушавшего гармонию мироздания.
Когда карета свернула на освещенную фонарями дорогу, ведущую к дому у подножия скал, Джекдо повернул голову и прислушался к вечному божественному зову, к хорам Вселенной, звучащим в монотонном шуме моря.
Но в эту ночь Джекдо не мог слиться с напевом прибоя, он не пытался истолковать это величественное непостижимое знамение. Он ощущал так же отчетливо, как собственное дыхание, что сестра-близнец Хелен явилась за ней. Мелани устала скитаться одиноко в сумеречных тенях и пришла, чтобы увести свою сестру за собой. Переступив порог дома, он увидел ее почти наяву: вверху на лестнице как будто промелькнула серебристая тафта.
Когда Джекдо вошел в комнату Хелен, он ощутил густой аромат гиацинтов. В воздухе струился пронизывающий холод.
- Мелани? - спросил Джекдо.
Она не ответила, но подвески на канделябрах звякнули стеклянным смешком.
- Мелани, ты ее не получишь. Прекрати свои злые шутки.
Ответа не было, но пламя свечи, стоявшей у постели Хелен, резко качнулось, как от сквозняка, и край покрывала приподнялся. На руку Джекдо легла холодная невидимая рука, и послышался голос, легкий и шуршащий, как лист дерева на ветру:
- Мы с ней одно.
- Но у нее другая душа, Мелани, - мягко ответил он.
Занавески на окне колыхнулись и захлопали на ветру. Джекдо вздрогнул от страха. Дух тетки определенно решил увести с собой его мать. Хелен, будто что-то почуяв, слегка вздохнула и медленно приоткрыла глаза. Джекдо заставил ее сесть в постели и настойчиво произнес:
- Мама, прошу тебя, если ты меня слышишь, скажи всего два слова: "Мелани, убирайся". Скажи это, умоляю тебя.
Хелен смотрела на него невидящим взглядом.
- Просто скажи эти два слова, если ты хочешь жить. Я поддержу тебя, а ты просто шепни их, и все.
Хелен склонилась к нему:
- Мелани, уби… райся.
Она произнесла это почти беззвучно и снова потеряла сознание.
Потянуло полуночным холодом. Шелеста тафты больше не было слышно, и Джекдо лишь на мгновение заметил мерцание серебра. Потом двери в спальне сами собой распахнулись, а вслед за ними открылась и закрылась входная дверь. Мелани покинула этот дом навсегда.
- Я заявляю, - сказала миссис Уэбб Уэстон, повысив голос, - что упаду в обморок от перенапряжения. Я никогда не была выносливой, вы же знаете. Никогда. А теперь я должна вынести этот переезд - и это в мои-то годы. Что будет с нами в Доме Помоны? Ведь он по сравнению с замком - простая коробка.
Она устало опустилась на ящики с чайными принадлежностями и сжала щеки покрасневшими кулачками. Уголки губ опустились, придав лицу глупое выражение.
- Кошмар, - сказал ее муж, переминаясь с ноги на ногу, на которых были надеты гамаши. - Ужасно жаль. Так жаль. О, боже. - И зашагал прочь, поскрипывая ботинками.
- Я не знаю, что мне делать, - стонала миссис Уэбб Уэстон.
Три ее дочери - Мэри, Матильда и Кэролайн - безучастно глядели на нее, в то время как мисс Хасс, гувернантка, взирала на все это в немой ярости. Ей уже сообщили, что больше не смогут выплачивать ей ее скудное жалованье, и она (хотя и обругала себя последней дурой) согласилась на сокращение своей жалкой зарплаты, лишь бы не потерять место. Мисс Хасс презирала себя, считая это раболепием и слабоволием. Но что было делать? Будь она помоложе, стоило бы лучше пойти на панель с раскрашенным лицом и зазывать военных, приподнимая юбки и показывая подвязки на шелковых чулках. Ее все еще так тянуло к этому: возбуждающий запах дешевых духов, немытого тела и вожделения.
- Мисс Хасс!
Резко вздрогнув, она вернулась к действительности. Ее окликнул Джон Джозеф - каким чудным молодым человеком он стал за последние дни: в нем появилось неуловимое обаяние уверенного в себе мужчины. Гувернантка возбужденно улыбнулась, представив себе на миг, ради развлечения, что бы он стал делать, если бы она пригласила его выпить с ней чаю, а затем сбросила перед ним свои юбки.
- Мисс Хасс!
Смотрел ли он на нее как-то необычно?
- Да, Джон Джозеф?
- Не могли бы вы принести нюхательной соли для моей матери? Мне кажется, она очень переживает из-за этого переезда. Гораздо больше, чем следовало бы.
У миссис Уэбб Уэстон слезы уже лились обильным потоком, и мисс Хасс гадала, сколько еще эмоций выплеснет на окружающих ее хозяйка. Тем не менее она ничего не сказала и тихо поплелась в свою спальню. Вдруг она увидела Кловереллу Блэнчард - закутанная с головы до пят в золотисто-зеленую шаль, та пыталась пробраться через Средний Вход, неся огромный поднос с бисквитами.
- О, Кловерелла, - сказала гувернантка. - Я не думаю, что сейчас подходящее время для гостей.
Было приятно продемонстрировать хоть такое ничтожное превосходство, но Кловерелла бесцеремонно ответила ей:
- Очень хорошо, мисс, - и повернулась, чтобы уйти.
В этот момент из-за спины мисс Хасс раздался голос Джона Джозефа:
- Все в порядке, мисс Блэнчард. Можете оставить это здесь.
Гувернантка, быстро оглянувшись, заметила, как хозяйский сын шаловливо подмигнул этой оборванке, и удивленно замерла, увидев, что Кловерелла ответила ему тем же и - когда еще можно было увидеть подобную бесстыдную демонстрацию? - прошептала: "Позже".
Это было уж слишком. Прежде чем мисс Хасс успела подумать, с ее губ невольно сорвалось:
- Ну и ну!
- Что-нибудь не так? - вежливо спросил Джон Джозеф.
- Э-э… нет. То есть - да. Джон Джозеф, я чувствую, что должна сказать. Ваша мать была бы так расстроена, и это моя обязанность… Вы получили такое прекрасное воспитание, а эта испорченная девчонка… Она - всего лишь цыганская замарашка, - гувернантка ярко покраснела от своих лихорадочных мыслей. - Я надеюсь… Джон Джозеф, ничего такого не было?
Глаза цвета морской волны загадочно смотрели на нее.
- Чего именно?