Мать Эдварда, Ситске Деккер, была родом из Брабанта, из горных мест. Крестили её Франциской, но здесь, в Амстердаме, её все называли Ситске, - так амстердамцы произносили это имя. Ситске Деккер больше всего на свете боялась воды. У себя на родине она не привыкла к тому, чтобы дом глядели прямо на каналы, чтобы суда и лодки проплывали под самыми окнами, как в Амстердаме, чтобы лошади тянули за собой не повозки, а баржу с товаром.
Ситске не пустила бы мужа в море, если бы семья могла прожить без его заработка.
- Пускай Эдвард пойдёт по торговой части!..
Эдвард бегло писал, в полминуты мог умножить трёхзначное на четырёхзначное и быстро запоминал разные мудрёные слова.
У "Зимпель и Кроненкамп", в оптовой торговле, для Эдварда нашлось место. Жалованья ему для начала не положили никакого.
Зато хоть на суше!
Мать была довольна.
Глава девятая
РАБОТА НА СУШЕ
Как это было трудно - учиться торговать!
В первый день Эдвард долго искал вход в контору. Над тусклым окном висела вывеска: "Сукно, бархат, набивные ткани", но двери на улицу не было.
- Кого тебе, мальчик? - спросил у Эдварда рыжий извозчик во дворе.
- Зимпеля и Кроненкампа, - сказал Эдвард.
- Кроненкамп давно умер, - сказал извозчик.
- А Зимпель? - забеспокоился Эдвард.
- Зимпель жив, вот он, - и извозчик показал в самый далёкий угол заставленного телегами двора.
Эдвард спустился по ступенькам в грязный коридор.
- Кто там? - крикнул из-за двери простуженный голос.
На круглом стуле-вертушке сидел маленький красноглазый человек с редкими, точно объеденными бровями. Человек со скрипом завертелся на стуле.
- Это наш новый ученик?.. У него что-то слишком рассеянный вид. Глоттерс!
- Да, хозяин!
Глоттерс сполз со своей конторки. Он был суетливый, в короткой курточке, в бархатных штанах, вытертых на заду.
- Глоттерс, позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы у мальчишки было достаточно дела.
- Иди сюда! - Глоттерс потащил Эдварда к конторке. - Быстро писать умеешь?
- Умею, - сказал Эдвард.
- Почерк у тебя красивый?
- Красивый, - неуверенно сказал Эдвард.
- Садись, вот твоё место. О, он ещё мал, хозяин, конторка для него слишком высока!
- Ничего, можно положить книгу под ножки табурета, - недовольно сказал хозяин. - Мы все так начинали.
- Правильно! Подложим книгу. Вот так! Ещё одну! Прекрасно. Теперь ты достанешь до чернильницы.
Глоттерс кинул на конторку стопку писем.
- Вот, переписывай! Помни: в деловом письме почерк - это всё. Ни одной помарки. Понимаешь?
- Понимаю, - уныло сказал Эдвард.
Глоттерс отошёл к своему окну. Эдвард тихонько смотрел на красноглазого: что тот делает?.. На стуле-вертушке сидеть, должно быть, гораздо веселее, чем на обыкновенном табурете, - можно вертеться. Но хозяин не вертелся. Он кидал костяшки на счётах. Белые и чёрные колечки летали по прутьям взад и вперёд, сбегаясь и разбегаясь с удивительной быстротой. Зимпель, почти не глядя, небрежно откинул всё обратно и записал получившуюся сумму.
Сумма была большая. Зимпель с досадой тряхнул счёты и начал считать снова. Сотни, тысячи, десятки тысяч. Вторая сумма получилась ещё большей. Зимпель наморщил редкие брови. Он записал и эту сумму и начал вычитать большую из меньшей.
"Только бы меня так не заставили! - с тревогой подумал Эдвард. - Вычитывать большее из меньшего даже меестер Шнаппель не умел".
К двум часам письма кончились. По улице бежали мальчишки из контор, мелкие служащие - домой на обед. "Меня тоже отпустят на целый час!" - с радостью подумал Эдвард. Но хозяин молчал. Молчал и Глоттерс.
- Уже два часа, менгер… - решился напомнить Эдвард.
Стул хозяина со скрипом завертелся.
- Глоттерс! - крикнул хозяин. - У вас мальчишка сидит без дела.
- Сейчас! - Глоттерс схватил Эдварда за руку и побежал с ним куда-то.
Они спустились, поднялись и снова спустились по внутренним лестницам. Наконец пришли в низкое темноватое помещение. Здесь пахло мышами и лежалым отсыревшим сукном.
Кипы материй громоздились на полках вдоль стен. Полоски, горошек, колечки, цветы… У Эдварда разбежались глаза.
- Снимешь с полок, обметёшь пыль, а потом опять сложишь в порядке, - сказал Глоттерс.
Он кинул Эдварду тряпку и ушёл.
Сбросить кипы на прилавок, обмести с полок пыль - это было нетрудно. Но как сложить их обратно? В каком порядке они прежде лежали, - Эдвард уже не мог вспомнить.
"Надо сложить по рисунку!" - решил Эдвард. Он начал подбирать полоски к полоскам, цветы к цветам, горошек к горошку. Он вспотел, поднимая и закидывая на полки тяжёлые кипы материи. Через полчаса всё было готово. А ещё через десять минут вошедший на склад Глоттерс ахнул, выкатил глаза и побежал за хозяином.
- Посмотрите, что он сделал! Вы только посмотрите, хозяин, что он сделал! - Глоттерс вертелся вокруг Зимпеля, вскидывая полами короткой куртки.
- Он смешал всё!.. Бумажный бархат - с настоящим плюшем! Дешёвую набивную ткань - с брюссельским тканым шёлком. Тонкое полотно - с крестьянской пряжей! Посмотрите только, что мальчишка наделал в первый же день!
- Вижу! - сказал Зимпель.
Он жёстко взял Эдварда за локоть.
- Товар надо складывать не по рисунку, а по цене, - сказал Зимпель. - Положи сюда руку!
Он указал на прилавок. Эдвард положил руку на прилавок, ещё не понимая.
- Не рисунок важен, а цена! - повторил Зимпель и железным ободком счётов больно стукнул Эдварда по пальцам. - Там, где лежит миланский бархат, там не должна лежать дешёвая крестьянская пряжа! - он перевернул счёты другой стороной и ещё раз больно стукнул Эдварда по пальцам. - Запомни это, мальчик! И, чтобы запомнить это как следует, переложи всё сначала и выучи наизусть цены на все сорта!
- Понял? - спросил Глоттерс.
- Понял, - сказал Эдвард.
Так началось его обучение торговле.
С первого же дня Эдвард возненавидел Зимпеля.
"Драться с ним на пистолетах? - думал Эдвард. - Или устроить люк в конторе и спустить его под пол? Может быть, просто утопить Зимпеля в канале?"
Он подолгу сидел на складе у окна и придумывал казнь для Зимпеля.
В окно склада виден был канал и крутой мостик с бронзовыми оленями.
По воде ползли суда с дровами, с людьми, с глиняной посудой. По чисто вымытой кирпичной мостовой шли лошади и тянули за собой по каналу большую баржу с пассажирами - водяной дилижанс. Мальчишка в голубой куртке трясся на крайней лошадке и трубил в рог. "Кучер" дилижанса сидел на носу, у моста он вынимал изо рта трубку, а мальчишка в голубой куртке кидал ему конец верёвки, на которой тянули баржу. "Э-гей!.." Кучер подхватывал верёвку; баржа без тяги, уже по инерции, проползала под мостом, а за мостом кучер кидал конец обратно и снова совал в рот трубку. Дилижанс ехал дальше.
Амстердам был оживлён с утра до вечера, но не шумен. Торговый склад Европы, "магазин света", он не знал дребезжания колёс, пыли, тесноты, грохота и шума других больших городов. Его каналы бесшумно несли на себе всю тяжесть торгового груза; барки с лесом, рыбой, торфом, посудой, льном неслышно скользили по зелёной грязноватой воде. По воде плыли дилижансы, полные народу.
Мусорная барка часто останавливалась у мостика, на канале. Здесь было глубоко, мальчишки никогда не ныряли в этом месте. Барочники длинными баграми ворочали в грязной воде. На мосту стояли дети и смотрели.
- Сапог! - кричали дети. На конце багра вертелся сапог без подошвы.
- Кошка! - барочник тянул из воды полуразложившийся труп кошки.
"Нет, утопить Зимпеля невозможно, - думал Эдвард, - найдут и вытащат".
Раз он увидел на мостике Лину Ферштег. Лина училась с ним в одной школе. Она не умела плавать и как-то раз чуть не утонула в канале. Эдвард вытащил её тогда, плачущую, испуганную, в намокшем зелёном платье, похожую на лягушонка. С тех пор все так и звали её: Лина Лягушонок.
Лина Лягушонок сидела верхом на бронзовом олене и болтала ногами.
- Лина! - крикнул Эдвард. Он махнул ей рукой. Лина подбежала. За немытым стеклом она рассмотрела Эдварда, бледного, растрёпанного, с упавшими на лоб волосами, со штукой синего бархата в руках.
- Что ты здесь делаешь? - удивилась Лина.
- Учусь торговать, - ответил Эдвард.
Лина сморщила коротенький носик.
- А мы скоро уезжаем! - сказала Лина.
Отец Лины был длинный невесёлый человек с вечно обвязанной шеей. Он держал лавчонку где-то на дальней улице, торговал травой от кашля и мазью от ревматических болей, которую сам делал.
Эдвард как-то был у них на Зелёном канале. Ферштеги жили в старом мрачном доме, в нижнем этаже, полутёмном от навеса над окнами, заплесневелом и сыром. Весною, в высокую воду, лодки здесь причаливали прямо к окнам, и на задних дворах по вечерам квакали лягушки.
В первую минуту Эдварду тогда показалось, что он попал в тропический музей. Через комнату тянулись воздушные корни каких-то растений, вцепившиеся в зелёную заплесневелую землю кадок и огромных горшков. Большие открытые банки стояли по углам, с искрошенными корнями, с высушенной травой, пахнущей лекарством. Чучела ящериц, больших и маленьких, хвостатых и бесхвостых, висели над камином.
Маленькая сердитая женщина вязала шерстяной чулок. Она указала на Эдварда концом спицы.
- Кто это? - спросила женщина у Лины.
- Эдвард Деккер, мама, сын капитана Деккера.
- Сын старого Деккера? У мальчишки всегда такой странный взгляд.
- Какой? - смутился Эдвард.
- Он смотрит так, словно думает о чём-то необыкновенном.
Две младших девочки, Эльзи и Мина, возились на полу с игрушками.
- Поди сюда, Эдвард, - сказал отец Лины.
Якоб Ферштег, кашляя, растапливал камин. Он долго чиркал спичкой о кожаную полу куртки. Сырой торф не разгорался.
- Как хорошо в Индии! - вздохнул Якоб Ферштег. - Там не нужно топить каминов.
- А зимою как же? - сердито спросила маленькая женщина, мефрау Ферштег. - Зимой нельзя без камина!
- В Индии нет зимы, - мечтательно сказал Якоб Ферштег. - Даже в январе температура на Яве редко бывает ниже пяти-десяти градусов. Жители там дважды и трижды в год собирают с полей урожай… Каждому белому, который приезжает в колонии, отводят участок земли, какой ему понравится… Я здесь живу, как жалкий подёнщик, нуждаясь во всём, а в колониях нет человека с белым цветом кожи, у которого было бы меньше, чем двенадцать слуг… На Яве любому белому готово казённое место, экипаж и двести гульденов жалованья в месяц… Вот только лихорадка, тропическая лихорадка!..
Якоб Ферштег придвинул к огню закутанный в тряпки горшок.
Из тряпок торчал какой-то жалкий росток.
- Что это? - спросил Эдвард.
Якоб Ферштег размотал тряпки.
- Хинхона!.. - он показал Эдварду розоватый ствол вялого деревца-крошки. - Хинхона - хинное дерево, драгоценное лекарство от тропической лихорадки. Если бы мне удалось привить это деревцо в Индии!.. Оно растёт только в Южной Америке. Я раздобыл привозной черенок с большим трудом: один аптекарь согласился продать за большие деньги. - Якоб Ферштег с нежностью придвинул свою хинхону к теплу.
- Лихорадка! - сказал он. - Если бы не тропическая лихорадка, я бы уже давно уехал в колонии…
- А мы скоро уезжаем! - сказала теперь Эдварду Лина, глядя на него с улицы сквозь тусклое стекло.
- Куда?
- В Индию.
- Как далеко!.. - вздохнул Эдвард.
- Ничего, что далеко. Ты научись торговать и тоже приезжай.
- Это очень трудно! - печально сказал Эдвард. - Я, должно быть, никогда не научусь.
* * *
В конторе была горячка: весенний сезон. Об Эдварде на время забыли. В конторе целый день толпились люди: хозяин сбывал по дешёвке гнилое сукно.
Об Эдварде забыли, но он не скучал. С ним был Абеллино, его любимый Абеллино. С великим разбойником Эдвард всегда мог попасть из своего склада и в лесной замок, и на войну, и на большую дорогу, и в тайный разбойничий притон. Пыль могла теперь без помехи ложиться на полки. - Эдвард лежал на подоконнике с книгой в руках.
- Глоттерс, а что делает наш ученик? - вспомнил, наконец, об Эдварде хозяин.
Эдвард как раз в эту минуту врывался вместе с Абеллино в замок злодея графа.
- Сейчас!.. Сейчас я пошлю его на Кайзерсграхт за роттердамской почтой, - засуетился Глоттерс.
- "Молитесь, граф! - воскликнул храбрый Абеллино и навёл пистолет на побледневшего графа…"
Эдвард не видел, какая беда шла на него из конторы.
- Хозяин! - крикнул Глоттерс, - хозяин, вы не знаете, кого вы взяли себе в ученики!.. Посмотрите, что он делает, хозяин!..
- Вижу! - сказал Зимпель. Он сдёрнул Эдварда с подоконника. - Давай книгу!..
- Молитесь, граф!.. - закричал Эдвард. Он прижал "Абеллино" к груди обеими руками.
Красные глаза Зимпеля ещё сильнее покраснели.
- Ты сошёл с ума, мальчик! - медленно сказал Зимпель. - Давай книгу!
Здесь торговали кофе. Десятки и сотни тонн кофейных зёрен прибывали и выбывали ежедневно в больших конторских книгах. Эдварду надо было вписать каждую партию кофе на нужное место в книге, под чертою или над чертою, обметить погрузку и недогрузку и так распределить по графам, чтобы ни одно зёрнышко кофе одного сорта не попало в отделение для кофе другого сорта. Эдвард очень уставал за день, словно сам таскал кофе в мешках и ящиках из трюма на пристань и с пристани в трюм.
Десятки судов приходили ежедневно из Индии в нидерландские порты, и одна шестая всего годового кофейного груза в Амстердаме приходилась на Годдамера. Вот это называлось торговать!
Младший конторщик Штеегер показал Эдварду, какие бывают зёрна. Все сорта кофе лежали на столе у Штеегера в полотняных мешочках.
- Вот яванский кофе, тёмные некрупные зёрна с глубокой бороздкой, - лучший кофе в мире. Вот кофе цейлонский, более крупный, но не такой душистый… А вот плоские, вытянутые зёрна и гораздо более светлые. Этот кофе родится на Суматре.