Жильбер снова отправился в Бове, надеясь на успех до последней минуты. Вечером, в половине седьмого, карета без гербов остановилась у дверей дома Урсулы Рено. Женщина, прятавшая лицо под вуалью вышла из кареты и вошла в дом. Через пять минут она села с Урсулой в карету, и лошади быстро поскакали. Это произошло, как я уже вам говорил, 30 января 1725 года.
Назвав дату, граф А умолк. Вздох замер на его губах, и он внимательно посмотрел на своих слушателей. Сен-Ле слушал с бесстрастным выражением лица. Морлиер качал время от времени головой, как бы прогоняя неприятную мысль. Бриссо, по-видимому, начинала чувствовать беспокойство, особенно после последних слов рассказчика.
- Продолжайте! - попросил Морлиер, когда граф А остановился. - Не томите нас. Момент самый интересный…
- Рассказывать осталось немного, - сказал граф. - Вечером 29 января Рено, в уверенности, что будет осужден и что ему не на что надеяться, повесился в своей камере. На другой день пришли за ним, чтобы доставить в суд, и нашли мертвым. Но судьи собрались, труп притащили в зал суда, как это следует по закону, и он был осужден, а труп его повешен на виселице, где должен был провисеть целые сутки. Жильбер видел, как качалось на ветру тело его отца. Когда настала ночь, он решился на смелый поступок. Ночью он влез на виселицу и поцеловал отца в лоб, потом шепнул на ухо мертвому несколько слов. Было два часа утра.
- Господи, как страшно! - вздрогнула Бриссо.
- Остаток ночи, - продолжал граф, - Жильбер провел в молитве, а утром вернулся в Париж. Матери он не застал дома. Он расспросил работников, соседей, друзей и узнал, что 30 января его мать уехала в половине седьмого с женщиной в карете. Никто не знал, куда она направились, и никто не видел ее с тех пор. Жильбер обегал весь Париж, но не смог ничего узнать. Он поехал в Венсенн к сестре.
Никогда в жизни Жильбер не видел больше своей матери и не мог узнать, что с ней случилось. Он съездил в Бове. Где похоронили его отца, было неизвестно. У Жильбера не было даже могилы, на которой он мог бы молиться. Он решил воспитать свою сестру и трудился для нее, более чем для себя. Один дворянин с благородным сердцем, виконт де Таванн, отец нынешнего виконта, сжалился над мальчиком и над его сестрой. Он знал все об их беде, он давал работу Жильберу и назначил ему содержание. Никогда виконт не говорил об этом даже своему сыну.
Граф А опять замолчал, а затем, так как все смотрели на него с беспокойством, он прибавил:
- Я закончил.
- Да-а! - сказал Морлиер. - Я просто в восторге! Это очень интересно, и вы превосходно рассказываете. Не правда ли, Бриссо?
- Конечно, конечно, - ответила Бриссо улыбаясь.
- Однако зачем вы нам рассказали все это? - продолжал Морлиер, опорожняя свой стакан.
- Я вам объясню, - ответил граф А. - Дом, в который отвезли Урсулу Рено 30 января 1725 года, находился на улице Вербуа и принадлежал Сент-Фоа, в нем произошло сборище, на котором он избрал новую королеву. Молодым человеком, являвшимся утром к Урсуле, были вы, шевалье де Ла Морлиер. Женщиной под вуалью, приезжавшей за Урсулой вечером, были вы, мадемуазель Бриссо; тогда, в начале своего пути, вы давали свой первый ужин в своем маленьком домике на улице Вербуа.
Морлиер и Бриссо переглянулись с выражением большого удивления и глубокого беспокойства.
- Но что… - спросил Морлиер. - Что вы хотите этим сказать?
- Я хочу сказать, - ответил граф, - что в ночь 30 января 1725 года несчастная Урсула вошла в дом на улице Вербуа и не вышла оттуда! Я хочу сказать, что если бы вы сейчас вошли в сад этого дома и стали копать под деревом, находящимся в середине, то нашли бы останки Урсулы Рено с обручальным кольцом на пальце и веревкой на шее - да, нашли бы труп этой женщины, горе, страдания и муки которой были так велики, что за одну ночь она прожила тридцать лет, за одну ночь она состарилась и стала седой. Вот, что я хочу сказать! А теперь вы должны сказать мне, Ла Морлиер и Бриссо, как произошло это преступление. Вот для чего пригласил я вас и сам приехал сюда!
XXIX
30 января 1725 года
Морлиер и Бриссо были потрясены до глубины души. Сен-Ле встал и подошел к двери, словно любуясь картиной, висевшей над ней.
- Я выражусь еще яснее, - продолжал граф. - Вы понимаете, о чем я спрашиваю? Если вы не будете мне отвечать, вам останется жить одни лишь сутки!
- Как! - закричал Морлиер.
- Я не знаю, как вы умрете, но умрете вы непременно. Если же, напротив, вы будете со мной откровенны и расскажете все, что знаете, я награжу вас щедрее, чём сделал бы это Людовик XV.
- Что же вы хотите знать? - спросил Морлиер.
- Все, что вам известно о ночи 30 января 1725 года.
- Я расскажу все, что знаю, - отвечала Бриссо, - мне нет никакой нужды что-то скрывать.
- И мне тоже, - прибавил Морлиер.
- Так говорите!
- Сейчас расскажу, только я должен признаться, что мне не многое известно. Если бы меня стали резать на куски, я все равно не сказал бы больше - разве сочинил бы какую-нибудь историю.
- Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте мне.
Настала минута молчания. Сен-Ле, по-прежнему любуясь картиной, стоял перед дверью. Граф продолжал:
- Это вы, Морлиер, 30 января приходили к Урсуле Рено?
- Я, - отвечал шевалье.
- Кто вам дал это поручение?
- Барон де Монжуа.
- Вы заранее обо всем договорились с мадемуазель Бриссо?
- Верно, месье.
- Кто придумал этот план?
- Де Монжуа.
- Что именно вы должны были сделать и что сделали?
- Ничего. Моим визитом к милашке оружейнице и ограничивалось данное мне поручение. - Граф обернулся к Бриссо и сказал: - Теперь вы расскажите, что должны были сделать и что сделали?
- Я праздновала в тот вечер новоселье в моем домике, - отвечала Бриссо, - и давала первый ужин. У меня должен был собраться весь цвет высшего общества. Этот маленький праздник стоил покойному Сент-Фоа четыреста луидоров.
- Вы ездили за Урсулой Рено?
- Ездила, месье.
- Кто вас послал?
- Барон де Монжуа и граф де Шароле.
- Они ввели вас в курс дела?
- Не совсем. Я знала, что какая-то женщина хочет просить какой-то милости, но я не знала никаких подробностей. Когда я приехала к мадам Рено, она была предупреждена и ждала меня. Мы поехали. Дорогой она ничего мне не говорила, только все время плакала. Я утешала ее, говоря, что она получит то, что желает. Когда мы приехали, я оставила мадам Рено в маленькой гостиной, как было условлено.
- А потом?
- Потом я не занималась ею и не видела ее больше.
- Что она делала?
- Я не знаю.
- А вы? - спросил граф Морлиера.
- Также не знаю, - отвечал шевалье.
- Не верю!
- Вот, что мне еще известно, - поспешно сказал Морлиер. - Приехав с Бриссо, мадам Рено осталась на несколько минут в маленькой гостиной, потом слуга - Сен-Клод, кажется, - пришел за ней и отвел ее в сад. Это я точно знаю, потому что в ту минуту, когда я входил в большую гостиную, видел, как слуга и эта женщина прошли мимо меня.
- А потом?
- Я больше не видел мадам Рено.
- Ее не было за ужином?
- Не было.
- Она не видела Шароле?
- Нет.
- А Шароле не выходил из-за стола во время ужина?
- Не могу сказать: это было так давно, что в памяти моей все перемешалось. Я не помню, отлучался Шароле или нет.
- Барон де Монжуа был за ужином?
- Да, он пришел в числе первых.
- Он отлучался?
- Тоже не помню.
Граф обратился к Бриссо.
- А вы?
- У меня, как и у Морлиера, все в голове перемешалось, - отвечала Бриссо.
- Однако кто убил Урсулу Рено - это вы должны знать!
- Я не знаю, - отвечал Морлиер.
- И я, - прибавила Бриссо.
- Вы осмеливаетесь это говорить! - закричал граф в бешенстве.
- Я говорю правду, - ответила Бриссо, - я поклянусь всем, чем хотите. Я решительно не знала, что женщина, о которой вы говорите, была убита, я даже не знала, что она умерла.
- Как! Преступление было совершено в том доме, где вы находились. Женщина была убита у тебя, презренная тварь! Похоронена в твоем саду, а ты не знаешь, что эта женщина умерла!
- Клянусь!
- Ты лжешь!
- Я не лгу!
- И я клянусь! - прибавил Морлиер. - Клянусь моей шпагой, я говорю правду!
Граф скрестил руки на груди.
- Как тогда объяснить, - продолжал он, - что преступление совершилось, а вы этого не знали?
- Если оно совершилось во втором часу утра, - сказал Морлиер, - я не мог ничего знать, потому что ровно в час полицейский отвел меня в тюрьму.
- О! - воскликнула обрадованно Бриссо. - Ваши слова помогли мне вспомнить… это было давно, но теперь я припоминаю…
- Что? - спросил граф поспешно.
- В час ужин был кончен, и Шароле предложил нам покататься в санях на Версальском пруду. Решили ехать сразу же и кататься при факелах. Тогда было очень холодно, и вода замерзла. В ту минуту, когда мы садились в экипажи, шевалье де Ла Морлиер был арестован.
- Это правда, - сказал Морлиер, - я теперь вспомнил все подробности. Я вышел из дома и ставил уже ногу на подножку кареты, когда полицейский показал мне свое предписание. Сопротивляться было глупо - я повиновался, а Шароле, Лозен и Фиц-Джемс, сидевшие в первом экипаже, весело расхохотались, пожелав мне спокойное ночи.
- Я сидела в том экипаже, в который садились вы, - продолжала Бриссо, - возле меня сидели де Рие, а напротив барон де Монжуа. Когда вас арестовали и увезли, смех прекратился. Монжуа выскочил из экипажа, говоря нам:
- Мы довольно смеялись. Теперь надо помочь Морлиеру приехать к нам в Версаль. Я берусь за это!
Потом мы все уехали, а барон остался освобождать Морлиера.
- Он это сделал только полгода спустя, - заметил Морлиер.
- Итак, Монжуа остался один? - спросил граф.
- Да.
- В котором часу на другой день вы возвратились в свой домик, Бриссо?
- Я вернулась только через неделю.
- Как это?
- Покатавшись по пруду, мы устали. Граф де Шароле радушно принял нас в своем версальском особняке, мы отдохнули несколько часов, а потом вместо того чтобы поехать в Париж, отправились в замок Фоссез, где собирались поохотиться. В замке мы пробыли целую неделю.
- И все было в порядке в домике, когда вы вернулись?
- Все было как обычно.
- И вы ничего не узнали? Слуги ничего вам не рассказали?
- Я узнала, что де Монжуа отправил четырех слуг освободить Морлиера. Он остался один с горничной, но я узнала потом, что эта девушка, вступившая в любовную связь с Сен-Клодом, камердинером графа де Шароле, ушла из дома тотчас после моего отъезда.
- Так что в эту ночь Монжуа оставался один в вашем доме?
- Я так думаю, но сказать наверняка не могу.
- И вы не имеете никаких других сведений?
- Никаких, месье.
- Вы мне сказали все, что знали, Бриссо?
- Решительно все, граф.
- Но ведь вы встречали потом Монжуа?
- Часто, и даже накануне того дня, когда его нашли мертвым, с пронзенной грудью.
- Он был убит на дуэли?
- Кажется.
- Известно кем?
- Этого не смогли выяснить, - отвечал Морлиер. - Когда нашли его труп, барон был мертв уже несколько часов: он получил шпагой довольно странный удар.
- Почему странный? - спросил граф.
- Обыкновенно удар шпагой наносится сверху вниз или прямо вот таким образом…
Морлиер приподнялся и сделал рукой несколько движений, как искусный фехтовальщик.
- Но этот удар был нанесен снизу вверх и так косо, что пришлось предполагать, будто его противник стал на колени и уперся о землю левой рукой…
- Вы, стало быть, рассматривали рану? - спросил граф.
- Да. Рие, Лозен и я, прогуливаясь, нашли тело бедного Монжуа. Я как сейчас вижу его, лежащего на сырой земле, хотя тому минуло уже пятнадцать лет… Это было в 1730 году 30 января, в самую годовщину моего ареста!
- У него не было наследников?
- Никаких.
- И родственников не было?
- Ни одного.
- Никто не был ему настолько близок, чтобы постараться за него отомстить?
- Нет. Загадочная смерть Монжуа наделала много шума, но вскоре о ней перестали говорить.
- Вот как!
Произнеся это восклицание, граф А. сделал движение головой, показывавшее, что им овладела важная мысль. Он какое-то время оставался мрачен, задумчив и безмолвен, потом сказал с расстановкой:
- Ла Морлиер и вы, сударыня, обратитесь в последний раз к вашей памяти. 30 января 1725 года, когда вас арестовали, шевалье, барон де Монжуа остался один, решительно один из всех бывших за ужином, кроме вас, Морлиер, так как вас арестовали?
- Один, - подтвердил Морлиер.
- Один - я это знаю точно, - прибавила Бриссо, - потому что все другие находились в Версале.
- И никто из них не отлучался ночью?
- Никто - я за это поручусь.
- Хорошо, - сказал граф и встал.
Он оставался с минуту неподвижен и молчалив, потом сделал знак рукой и сказал:
- Виконт де Сен-Ле передаст вам мои приказания.
Он вышел.
Морлиер и Бриссо удивленно переглянулись, будто спрашивая друг друга: верить ли им тому, что только что произошло? Сен-Ле подошел с непринужденной улыбкой на губах и положил руку на эфес своей шпаги.
- Что за дьявол этот человек? - спросил наконец Морлиер, всплеснув руками.
- Позвольте мне дать вам обоим хороший совет, - сказал Сен-Ле. - Исполняйте в точности все, что вам прикажет граф. Поверьте, это истинно дружеский совет!
XXX
Набережная
Ночь была невероятно темна; на набережной Феррайль ничего не было видно и слышно - лишь глухой рев Сены, потревоженной сильным западным ветром.
На берегу показался силуэт человека. Этот человек шел медленно, закутавшись в плащ и надвинув шляпу на глаза. Он остановился, повернулся и заговорил сам с собой:
- Монжуа умер, его убил я! Рука семнадцатилетнего юноши наказала за преступление гнусного убийцу! Монжуа умер и никого не оставил, чтобы отомстить за себя. Но кто помогал ему совершить преступление?
Незнакомец скрестил руки на груди.
- Монжуа был не один. До сих пор я мог еще в этом сомневаться, потому что не знал, как было совершено убийство, но теперь сомнения непозволительны! Положение веревки, положение скелета…
Незнакомец снова остановился.
- Один человек не мог так замотать веревку и задушить ею… крики жертвы, ее желание защититься… наконец, борьба, та страшная борьба, как бы ни были неравны силы убийцы и его жертвы… Потом, за несколько часов вырыть могилу… зарыть труп… приготовить известь… привести все в порядок… замести все следы… Это невозможно… Один человек не смог бы этого сделать.
Он снова пошел медленной походкой, склонив голову, еще сильнее кутаясь в плащ. Ветер усилился, и под арками Нового моста вода белела от пены.
- Кто были сообщники этого человека? Были ли с Монжуа люди, интересы которых требовали совершить это ужасное преступление? Потом… это явное сходство между убийством моей матери и покушением на Сабину? О-о! Бедные женщины! Сколько должна была страдать моя мать, превратившаяся в старуху за несколько часов! Моя мать и моя невеста - обе стали жертвами в ночь на 30 января, в тот же час, через двадцать лет. Рука, поразившая мою мать, была наказана моей рукой. Но кто поразил Сабину, и зачем хотели ее поразить?
Человек в плаще продолжал свою ночную прогулку по берегу, он дошел до лавки оружейника, находившейся на улице Сонри, долго смотрел на дом, ни одно из окон которого не было освещено.
- Из трех самых дорогих мне женщин две стали жертвами преступников. Мать моя убита, невеста ранена, пощадили лишь мою сестру.
- Пощады не жди! - прошептал хриплый голос.
Жильбер - это он бродил по берегу - поспешно обернулся: тень промелькнула быстрее стрелы, раздался дьявольский хохот, и живое существо - человек, зверь или демон - стремительно метнулось с берега в лодку, причаленную невдалеке. Лодка скользнула по воде и исчезла в темноте.
Жильбер обвел берег глазами с необыкновенной быстротой. Радостный крик вырвался из его груди: он увидел другую лодку и бросился в нее, но она начала тонуть; дно лодки оказалось пробито. Жильбер прыгнул в воду. Лодка с неизвестным исчезла в темноте.
- О! - простонал Жильбер с бешеной яростью. - Кто же этот человек?
Он осмотрелся вокруг и не приметил ничего, что позволило бы ему пуститься в погоню по воде. Он стоял в реке неподвижно, словно окаменев от бессильной ярости. Раздалось далекое "кукареку". Жильбер вздрогнул: он увидел черную массу, упавшую с арки и исчезнувшую в Сене.
XXXI
Паж
Праздники в ратуше в наши дни не похожи на те, что проходили в 1745 году. Сейчас префект Сены живет в ратуше и председательствует на этих праздниках, а раньше там жил и распоряжался купеческий старшина.
В начале 1745 года балов было много в Париже, потому что 23 января дофин, сын Людовика XV, женился на инфанте Марии Терезе Антуанетте Рафаэле, дочери Филиппа V, и горожане, чтобы доказать свою радость королю, которого они с любовью называли Возлюбленным, давали праздник за праздником по случаю этого брака.
Главы ремесельных корпораций развили бурную деятельность. Определив дни торжеств, они воздвигали бальные залы то в одном месте, то в другом, сегодня на Вандомской площади, завтра на площади Побед, послезавтра на Гревской. Каждая корпорация участвовала в подготовке: плотники строили залы, обойщики приносили мебель и обои, фарфорщики доставляли вазы, торговцы цветами и гирляндами украшали залы, представители других ремесел помогали, чем могли. Общими усилиями представителей всех ремесел достигалась невероятная роскошь, которой не могли похвастать самые богатые буржуа. Торговцы вином устраивали в цветах фонтаны из шампанского и бургундского, лимонадчики зажигали бассейны из пунша, кондитеры воздвигали леденцовые дворцы. Эти праздники поистине были изумительны и очаровательны, они наделали такого шума, что король было изъявил желание присутствовать на одном из них, но тут же передумал, потому что терпеть не мог церемониальных выездов.
Как жаль, что историки, занимаясь хроникой событий, никогда не занимаются характером людей, принося в жертву фактам нравственную сторону жизни. Анализ характера Людовика XV, возможно, объяснил бы все недостатки его царствования. Он был любезен, кроток и очень снисходителен, никогда не говорил неприятностей, но при этой любезности, кротости и снисходительности был очень и робок, не уверен в себе и не имел твердой воли. На больших церемониях он говорил мало, боясь показаться косноязычным, и в первые годы своего действительного царствования (то есть после смерти кардинала Флери) иногда так сильно смущался на публике, что не мог выразить своих мыслей. В узком кругу, напротив, он был остроумен и весел.
Людовик был счастлив только в частной жизни, а политические дела и большие приемы были для него чрезвычайно тягостны - это объясняет многое в его царствовании.
Когда король решил не присутствовать на народном празднике, придворные, особенно Ришелье, старались уговорить его.