- В вашей просьбе отказано, сэр Генри. Я не отдам лейтенанта Шарпа под суд военного трибунала. - Он помолчал немного, потом заглянул в бумагу и снова уставился на Симмерсона. - Кроме того, нам необходимо принять ряд решений насчет вашего батальона, сэр Генри. Так что, я думаю, вам следует немного задержаться.
Лоуфорд направился к двери. Голос Уэлсли был жестким, холодным, безапелляционным, а вот Симмерсон взорвался и возмущенно завопил:
- Он потерял мое знамя! Он не выполнил приказ!
Кулак Уэлсли с грохотом опустился на стол.
- Сэр! Я знаю, какой приказ он нарушил! Я тоже не подчинился бы такому приказу! Вы предлагали ему послать стрелков против кавалерии! Это так, сэр?
Симмерсон промолчал. Он был потрясен взрывом гнева, который окатил его удушающей волной.
Уэлсли продолжал:
- Во-первых, сэр Генри, вам не следовало переводить свой батальон на другую сторону моста. В этом не было необходимости, вы зря потратили драгоценное время и повели себя как идиот. Во-вторых, - Уэлсли загибал пальцы, - только полнейший кретин выставляет небольшой отряд против кавалерии. В-третьих, вы опозорили армию, на создание которой я потратил целый год, перед врагами и союзниками. В-четвертых, - голос Уэлсли походил на хлыст, наносящий безжалостные удары, - в этой жалкой битве только лейтенант Шарп проявил себя должным образом. Насколько я понимаю, сэр, он сумел отбить один из двух потерянных вами штандартов, а кроме того, захватил французскую пушку и успешно ею воспользовался против наших врагов. Это так?
Все молчали. Шарп смотрел прямо перед собой, на картину, висящую за спиной генерала. Он услышал шелест бумаги. Уэлсли взял листок со стола и заговорил немного тише:
- Вы потеряли, сэр, кроме королевского знамени, двести сорок два человека убитыми и ранеными. Вы лишились одного майора, трех капитанов, пяти лейтенантов, четырех прапорщиков и десяти сержантов. Мои цифры верны? - И снова все промолчали. Уэлсли поднялся на ноги. - Ваши приказы, сэр, были приказами полнейшего дурака! В следующий раз, сэр Генри, я вам советую сразу вывесить белый флаг, пусть французы не тратят силы на то, чтобы достать оружие из ножен! С работой, которую вы должны были сделать, могла справиться одна рота; дипломатия потребовала от меня послать батальон, и я отправил Южный Эссекский, сэр, чтобы ваши люди посмотрели на французов и поняли, что это такое. Я ошибся! В результате одно из наших знамен сейчас на пути в Париж, где его пронесут по улицам на потеху ликующей толпе. Вы скажите, если я вас несправедливо обижаю.
Симмерсон побелел. Шарпу еще не доводилось видеть, чтобы Уэлсли так сердился. Казалось, он забыл обо всех остальных и бросал слова в Симмерсона с мстительной яростью.
- У вас больше нет батальона, сэр Генри. Он прекратил свое существование в тот момент, когда вы бросили людей и знамена! Южный Эссекский - это полк, состоящий из одного батальона, верно? - Симмерсон кивнул и что-то пробормотал. - Так что вряд ли вам удастся восполнить потери, затребовав новых людей из Англии. Я очень сожалею, сэр Генри, что не в моих силах отослать вас назад, домой! Я не могу этого сделать! Парламент, Хорсгардз и лезущие не в свое дело политики, вроде вашего кузена, связали мне руки. Я объявляю ваш батальон резервным. Сам назначу новых офицеров и позабочусь о пополнении. Вы будете служить под командованием генерала Хилла.
- Но, сэр... - Симмерсон был потрясен услышанным.
Стать батальоном резерва? Немыслимо! Заикаясь, Симмерсон начал было протестовать. Уэлсли перебил его:
- Я передам вам список офицеров, сэр. Вы хотите сказать, что уже обещали кому-то повышение?
Симмерсон кивнул. Уэлсли посмотрел на листок бумаги, который держал в руке.
- Ну и кого же, сэр Генри, вы назначаете командиром роты легкой пехоты?
- Лейтенанта Гиббонса, сэр.
- Вашего племянника?
Уэлсли молчал, дожидаясь ответа Симмерсона. Полковник снова кивнул. Уэлсли повернулся к Гиббонсу.
- Вы были согласны с приказом вашего дяди выставить отряд стрелков против кавалерии?
Гиббонс попался в ловушку. Он облизал губы, пожал плечами, но в конце концов был вынужден кивнуть.
- В таком случае совершенно очевидно, что вы не подходите для того, чтобы командовать ротой пехотинцев. Нет, сэр Генри, в качестве командира роты вы получите одного из самых лучших офицеров британской армии. Я произвожу его в чин капитана.
Симмерсон промолчал. Гиббонс побледнел от гнева. Лоуфорд ухмыльнулся, глядя на Шарпа, и тот почувствовал, что еще не все потеряно.
Генерал переводил глаза с Шарпа на Симмерссона.
- Мне кажется, есть мало офицеров, более подходящих для того, чтобы командовать ротой легкой пехоты, чем капитан Шарп.
Шарп ликовал, он не стал жертвой несправедливости! Заявления Симмерсона - пустая болтовня, лейтенант превратился в капитана! Капитан Шарп! Он почти не слышал, что говорил Уэлсли, потому что одержал безоговорочную победу. Враг раздавлен. Капитан Шарп! Разве имеет какое-то значение, что он произведен в чин капитана временно, что его еще должно утвердить военное министерство? На данный момент хватит и этого. Капитан! Капитан Ричард Шарп из резервного батальона.
Уэлсли закончил разговор. Симмерсон попытался предпринять последнюю попытку:
- Я напишу... - Полковник был возмущен, но изо всех сил старался сохранить остатки собственного достоинства, утонувшего в потоке презрения Уэлсли. - ...Я обращусь в правительство, сэр, и они узнают всю правду!
- Можете делать все, что пожелаете, сэр, но, надеюсь, вы мне позволите продолжить вести эту войну. До свидания.
Лоуфорд открыл дверь. Симмерсон отсалютовал и офицеры повернулись, чтобы уйти.
- Капитан Шарп!
- Сэр?
Впервые его назвали "капитан".
- Прошу задержаться. Мне нужно с вами переговорить.
Лоуфорд закрыл дверь. Уэлсли посмотрел на Шарпа, лицо его было мрачным.
- Вы не подчинились приказу.
- Да, сэр.
Уэлсли закрыл глаза; казалось, он очень устал.
- Я не сомневаюсь, что вы заслуживаете чин капитана. - Генерал открыл глаза. - Удастся ли вам его сохранить, совсем другое дело, В этом вопросе от меня ничего не зависит, и вполне может так случиться, что в данных обстоятельствах министерство отменит мое решение. Вы это понимаете?
- Да, сэр!
Шарпу казалось, что он все понимает. Врагам Уэлсли всего год назад удалось заставить его оправдываться перед специальной комиссией, а сейчас те же самые враги хотели только одного - чтобы он потерпел поражение. Сэр Генри был одним из этих врагов, и наверняка полковник уже занят составлением письма, которое отошлет в Лондон. В письме будут приведены самые жестокие обвинения в адрес Шарпа, и тот факт, что генерал встал на его сторону, может означать серьезные неприятности и для самого Уэлсли.
- Спасибо, сэр.
- Не благодарите меня. Может получиться, что я вам только навредил. - Он посмотрел на Шарпа, и в его взгляде появилось едва заметное отвращение. - У вас очень странная манера, Шарп, вы заслуживаете поощрения методами, которые достойны самого серьезного порицания. Я понятно говорю?
- Да, сэр.
Что значат эти слова? Может быть, Уэлсли хочет сказать, что встреча закончена? Шарп постарался скрыть свои чувства.
На лице Уэлсли промелькнул гнев, но он справился с собой и неожиданно хитро улыбнулся.
- Я рад, что у вас все в порядке. - Генерал откинулся на спинку кресла. - За вашей карьерой очень интересно наблюдать, Шарп, хотя меня и преследует опасение, что она может неожиданно и несвоевременно закончиться. До свидания, капитан.
Он снова взял в руки перо и начал царапать что-то на листке бумаги. У Артура Уэлсли хватало проблем. Испанцы не обеспечили британскую армию провиантом, как обещали, деньги для армии тоже не прибыли, кавалерия нуждалась в гвоздях и подковах, недоставало повозок и волов... А сверх всего, испанцы сами не знали, чего хотят, - сегодня они выступают за активные боевые действия и славные победы, а завтра умоляют об осторожности и отводе войск.
Шарп вышел из кабинета.
Лоуфорд последовал за ним в пустую приемную и протянул руку:
- Поздравляю.
- Спасибо, сэр. Резервный батальон, да?
- Вряд ли это обрадовало сэра Генри. - Лоуфорд рассмеялся.
Он был совершенно прав. В любой армии существовали небольшие отряды, вроде стрелков Шарпа, которые не входили ни в какое подразделение. Чаще всего это были самые настоящие отбросы армии, и командующий, когда их набиралось достаточное количество, собирал всех во временный резервный батальон. Кроме того, таким образом генерал получал возможность повышать в чине - пусть и временно - тех людей, кто, по его мнению, этого заслуживал, но причина неудовольствия Симмерсона заключалась вовсе не в этом. Превратив разбитый Южный Эссекский в резервный батальон, Уэлсли стер имя "Южный Эссекский" из списка подразделений, составляющих его армию; этим генерал постарался уязвить гордость сэра Генри, хотя Шарп и сомневался, что человек, так спокойно отнесшийся к потере королевского знамени, будет долго переживать из-за унижения батальона. Вероятно, эти мысли отразились у него на лице, потому что Лоуфорд сказал:
- Тебя беспокоит Симмерсон?
- Да. - Не было смысла отрицать очевидное.
- Тут ты прав. Сэр Артур сделал все, что смог: повысил тебя в чине и, поверь мне, написал домой, где сообщил о твоих подвигах в самых лестных выражениях.
Шарп кивнул.
- Но...
Лоуфорд пожал плечами. Он подошел к окну и, отодвинув тяжелые бархатные шторы, посмотрел на долину, расстилающуюся за городскими стенами; она была залита безжалостно палящим солнцем.
- Да. Существует и "но".
- Расскажите.
- Симмерсон очень влиятелен. - Лоуфорду было явно не по себе. - У него множество знакомых среди людей, занимающих высокое положение. - Он снова пожал плечами. - Боюсь, он сделает все, чтобы навредить тебе как можно сильнее, Ричард. Ты стал пешкой в игре политиков. Симмерсон дурак, никто с этим не спорит, но его приятели в Лондоне не захотят, чтобы он выглядел дураком. Им понадобится козел отпущения. Ведь Симмерсон - нечто вроде их представителя, понимаешь? - Шарп кивнул. - Когда он напишет из Испании и расскажет, что война ведется неправильно, его письмо будет зачитано в парламенте! И не имеет никакого значения, что он абсолютно не в своем уме! Симмерсон - их голос, их представитель на войне, и, потеряв его, они потеряют доверие. Шарп устало кивнул:
- Иными словами, будет сделано все, чтобы пожертвовать мной ради спасения Симмерсона?
- Боюсь, да, - проговорил Лоуфорд. - А то, что сэр Артур тебя защищает, будет расценено как политический шаг.
- Но ради всех святых! Я же ни в чем не виноват!
- Я знаю. Знаю. - Лоуфорд попытался успокоить Шарпа. - Это не имеет никакого значения. Симмерсон выбрал тебя в качестве виновника всех своих несчастий.
Шарп знал, что все обстоит именно так. Он будет в безопасности в течение нескольких недель. Уэлсли проникнет на территорию Испании, вступит в сражение с французами, а после этого прибудет письмо из министерства, короткое простое письмо, которое положит конец его карьере военного. Шарп не сомневался, что о нем позаботятся. Самому Уэлсли наверняка будет нужен управляющий поместьями, или он порекомендует Шарпа кому-нибудь из своих друзей. Но вся оставшаяся жизнь пройдет под знаком того, что именно он виновен в захвате французами королевского знамени Южного Эссекского батальона. Такова будет официальная версия. Он вспомнил свой последний разговор с Ленноксом. Неужели шотландец предвидел, что все будет именно так?
- Есть еще и другой путь, - тихо сказал Шарп.
- Какой? - удивился Лоуфорд.
- Когда я понял, что знамя потеряно, я принял решение. А еще дал обещание умирающему офицеру. - Слова звучали ужасно мелодраматично, но ведь это было правдой. - Я пообещал ему поменять знамя на Орла.
В комнате повисла тишина, а потом Лоуфорд тихонько присвистнул.
- Этого никто и никогда не делал.
- Но ведь они сумели забрать наше знамя? Легко сказать! Шарп знал, что, в отличие от Симмерсона, который не мешал французам пленить королевское знамя, они сделают все, чтобы Шарп не сдержал слово. В последние шесть лет французы стали появляться на поле боя с новыми штандартами. Позолоченные орлы на длинных шестах заменили старые знамена. Говорили, что император лично вручает полку Орла, который становится не просто знаком данного полка - это символ гордости французов за свой новый строй. Захватить Орла означало нанести оскорбление самому Бонапарту.
- Я не имею ничего против того, чтобы заменить знамя Симмерсона на Орла. Но меня возмущает, что мне придется расчистить себе путь, вырезав роту французских гренадер, ради того, чтобы остаться в армии.
Лоуфорд промолчал. Он знал, что Шарп прав; он мог заставить тех, кто заседает в Уайтхолле, отказаться от своих намерений свалить всю вину на него, только совершив такой подвиг, что они будут выглядеть полнейшими идиотами, если захотят превратить его в козла отпущения. Сам Лоуфорд считал, что Шарп сделал вполне достаточно: отвоевал второе знамя и захватил пушку, но в переложении Симмерсона доклад о его поступках будет перевернут с ног на голову. Чтобы получить возможность остаться в армии, Шарп должен рискнуть жизнью, совершить какой-то выдающийся поступок. Шарп насмешливо улыбнулся и хлопнул по пустым ножнам.
- Кто-то однажды сказал, что в нашем деле в расчет идет только последнее сражение. - Он помолчал немного, а потом добавил: - Если, конечно, ты не обладаешь влиянием и деньгами.
- Да, Ричард, если ты не обладаешь деньгами и влиянием.
- Спасибо, сэр. - Шарп усмехнулся. - Пойду присоединюсь к ликующей толпе. Насколько я понимаю, мои стрелки остаются со мной?
Лоуфорд кивнул.
- Удачи тебе.
Он задумчиво посмотрел Шарпу вслед. "Если кто-то и может отобрать у французов Орла, - подумал Лоуфорд, - так это новоиспеченный капитан Шарп". Он стоял у окна и смотрел, как Шарп вышел на залитую солнцем улицу и надел на голову потрепанный кивер; в тени его поджидал великан-сержант - на такого Лоуфорд не задумываясь поставил бы сто гиней, если бы дело дошло до рукопашного боя. Сержант подошел к Шарпу, они о чем-то коротко поговорили, и сержант треснул офицера по спине, а потом издал такой громогласный вопль, что его услышал Лоуфорд, находившийся на втором этаже резиденции.
- Лоуфорд!
- Сэр? - Лоуфорд вошел в соседнюю комнату и взял бумагу из рук Уэлсли. Генерал обмакнул перо в чернильницу.
- Вы ему объяснили?
- Да, сэр.
- Бедняга. - Уэлсли покачал головой. - Что он сказал?
- Сказал, что рискнет, сэр.
- Рискнуть придется всем, - фыркнул Уэлсли. Потом взял другой листок бумаги. - О Господи! Нам послали четыре ящика аммиака, три - глауберовой соли и двести костылей! Они думают, у меня тут госпиталь, а не армия!
Глава одиннадцатая
Ботинки гвардейцев Голдстрима так стучали по каменным плитам мостовой, что по пустой улице разносилось гулкое эхо и стихало где-то в закоулках. Следом маршировали роты 3-го гвардейского, за ними шли первый батальон 61-го полка, второй - 83-го, а затем четыре батальона Королевского немецкого легиона. Шарп, стоявший на ступенях церкви, наблюдал за проходящими мимо немцами.
- Отличные солдаты, сэр.
Форрест, который дрожал от холода, несмотря на то что был в шинели, вглядывался в темноту.
- Кто это такие?
- Королевский немецкий легион.
- Мне не доводилось видеть их раньше. - Форрест поглубже засунул руки в карманы шинели.
- Неудивительно, сэр. - Немцы были иностранным корпусом армии и по закону не имели права приближаться к британским островам дальше острова Уайт.
Часы на церкви пробили три. В три часа ночи, семнадцатого июля 1809 года, в понедельник, британская армия покидала Пласенсию. Мимо прошла рота 60-го полка, еще одно немецкое подразделение, которое почему-то называлось очень странно - Королевские американские стрелки. Форрест заметил, что Шарп грустно смотрит на браво шагающих стрелков в зеленых мундирах с черными поясами.
- Скучаете по дому, Шарп?
- Скорее жалею, что это не другой полк стрелков, сэр. - Шарп ухмыльнулся в темноте.
Ему не хватало разумного уклада 95-го полка, в то время как батальон Симмерсона все больше и больше погружался в пучину подозрительности и мрачности.
- Я сожалею, Шарп. - Форрест покачал головой.
- Не стоит, сэр. По крайней мере, я стал капитаном.
- Он показал мне письмо, - тихо произнес Форрест.
Шарп понял, о чем речь. Форрест уже дважды упоминал про письмо, ему все время хотелось извиниться перед Шарпом. Нарушение воинского долга, невыполнение приказа, слово "измена" появлялось многократно на страницах отчета сэра Генри о действиях Шарпа в Вальделаказа; но в этом не было ничего удивительного. Больше всего беспокоила Шарпа просьба Симмерсона, высказанная в самом конце письма: он хотел, чтобы Шарпа отправили лейтенантом в какой-нибудь батальон Вест-Индии. Никто никогда не покупал чины в этих батальонах, несмотря на то, что продвижение по службе здесь происходило быстрее, чем везде, а Шарп даже знал офицеров, которые подавали в отставку, только чтобы не попасть на эти пропитанные солнцем острова, где царит смертельная скука.
- Этого может не произойти, Шарп, - сказал Форрест, однако, судя по его тону, он не сомневался в том, что судьба Шарпа решена.
- Да, сэр.
"Этого не произойдет, если я смогу что-нибудь сделать", - подумал Шарп. Он представил, как держит в руках Орла. Только Орел может спасти его от островов, где лихорадка сокращает человеческую жизнь всего до одного года, только Орел может спасти от страшной болезни, превращавшей просьбу Симмерсона в самое настоящее требование смертного приговора, если только Шарп не подаст в отставку и не откажется от карьеры военного, которой он с таким трудом добивался.
Промаршировали почти все воинские подразделения. Пять полков драгун и гусар Королевского немецкого легиона, около трех тысяч кавалеристов, а за ними целая армия мулов, нагруженных кормами для бесценных лошадей. Тяжелая артиллерия, маленькие кузницы и опять мулы, провиант и все необходимое для жизни армии. Тишину спящих улиц нарушила пехота. Двадцать пять батальонов пехоты в старой грязной форме и изношенных ботинках, люди, которые должны были противостоять лучшим в мире кавалеристам и стрелкам; а вместе с пехотой шли еще мулы с поклажей, дети и женщины.
Батальон выбрался на дорогу, ведущую через реку, когда уже взошло солнце, и., если предыдущие дни были жаркими, сейчас казалось, что природа твердо решила испечь все вокруг, а почву превратить в сплошной камень. Армия ползла по огромной высохшей долине. Поднимаемая пыль висела в воздухе, лезла в нос и рот, липла к разгоряченным лицам. Не было даже намека на ветерок, только пыль, зной, немилосердное солнце, жгущий глаза пот и бесконечный грохот сапог по белой дороге. В одной из деревень был пруд, который проходящая кавалерия превратила в липкую вонючую грязь, но солдаты давно опустошили свои фляги и теперь пытались собрать тухлую воду с поверхности клейкой массы.