- А зачем? Чтоб потом мало ли что… А так - никого не видели. Никто у нас не был. Люди кругом особые. Очень бедные. Нищета. Заметят чужого - донесут. Толкает их на подлость не столько возможность заработать, сколько зависть: у нас - фабрика, у них - совсем ничего. А когда отец приглашал соседей поехать в Карпаты, плоты гонять - не поехали: боязно. А когда он вернулся с деньгами, пошли разговоры: никак Иванов кого-то ограбил?
- Тут вы, Дмитрий, не совсем правы, - возразил гость. - В Кишиневе я встретил ополченцев из Плевны.
Присягу принимали. Не побоялись же они перебраться через Дунай, чтоб воевать с турками?
- Есть, конечно, и смелые, - согласился студент. - Голубей из Систово передал мне мальчишка, сын моего товарища. Вот я своего товарища и его сына уважаю. Надо их выручить - выручу. А трусливых выручать не стоит. Они - рабы. Бичом из них надо выбивать рабство.
Уже лежа на скрипучей кушетке, прислушиваясь к ночным звукам (по-домашнему звенели цикады), Константин размышлял над словами студента: "Закончится война. Дмитрий Иванов получит отцовское наследство - табачную фабрику. Будет пот выжимать из своих работников - мстить им за их боязнь всего, что их окружает. В понимании студента, рабство потому и существует, что люди в большинстве своем пленники страха".
Константин прикидывал: если полковник разрешит устроить ловушку, в напарники он возьмет студента. В голове уже был план, но для этого требовалась женщина, которая заманила бы офицера к себе домой. Женщину предстояло уговорить. Но женщина должна быть своей, такой же патриоткой, как и студент Иванов. Легче всего уговаривают деньги. Но их еще надо было достать, даже взять в займы.
И все же - он в это твердо верил - в конечном итоге побеждают патриоты, движимые великой идеей освобождения родины.
Утром, нагрузившись рахат-лукумом, Константин подошел к воротам лагеря. Как всякий продавец, жаждущий сбыть товар, он заискивающе обратился к солдату полевой полиции:
- Слышь, герой, разреши ветерану-инвалиду пройти в лагерь. Я тут уже бывал, продавал сладости.
- Пропуск есть? - невозмутимо спросил "герой", одуревший от зноя и пыли, на его сером сукне мундира масляными пятнами проступил пот.
- Я бывший служивый. Воевал, - вел свое торговец и пальцем показывал на медаль. - Знаешь, за что ее дают?
- Вижу. За храбрость.
Солдат охрипшим голосом кликнул сержанта, дремавшего в тени под камышовым навесом. Тот лениво поднялся, поправил мундир, подошел к воротам.
- Вот ветеран, просится в лагерь. Что-то хочет продать.
- Я торгую сладостями, - сказал проситель. - У меня есть эти, как их, документы.
Сержант, не больно смышленый в грамоте, повертел в руке бумагу, где было написано, что ветеран Крымской войны Хаджи-Вали продает рахат-лукум и другой сопутствующий товар.
- Так чем торгуешь?
- Сладостями, - повторил торговец и для большей убедительности широкой, как лопата, ладонью постучал по ящику.
Было ясно: сержант не умеет читать. Эта незнакомая для него бумага - не документ.
- Нужен пропуск.
Пропуска не было, а ворота были одни. Константин надеялся, что сержанта сменит другой сержант, более покладистый, и тот разрешит пройти в лагерь. Но и пришедший на смену другой сержант тоже потребовал пропуск.
Постояв у ворот, Константин вернулся ни с чем. В доме Ивановых, уже понапрасну не теряя времени, он сел шифровать донесение. В нем он просил разрешения изловить и допросить офицера, знающего обстановку в крепости.
В лучах заходящего солнца голубь с капсулой улетел в Систово.
Ответ пришел довольно скоро. Около дома Ивановых появилась старая женщина с мальчиком лет пяти. Студент обратил внимание, что она уже несколько прошла мимо дома, пристально глядя в окна.
Студент вышел на улицу, спросил, кого она ищет.
- Вас, - ответила старуха молодым голосом. - Я с поручением от Николая Дмитриевича.
На мгновение студент растерялся. Сначала он не понял, от какого Николая Дмитриевича, но тут же догадка осенила: не от полковника ли Артамонова?
- Заходите в дом, - пригласил женщину.
Лицо ее было прикрыто черным платком, из-под платка выбивалась прядь седых волос.
- Это ваш внук? Как его зовут?
- Это мой сын. А звать его, как вашего одесского друга.
- У меня нет в Одессе даже знакомых.
Студент опасался провокации. А вдруг эту старую женщину прислала полиция?
- Мальчик, как тебя зовут? - спросил он по-болгарски.
- Тарас, - был неожиданный ответ.
В Одессе унтер Семиволос носил такое имя. Семиволос ему показал Фаврикодорова. Теперь студент окончательно убедился, что эта женщина от Николая Дмитриевича Артамонова. Но его смущал ее возраст: разве может быть у старухи малолетний сын?
Уже в зале, когда она перед зеркалом сняла с себя черный платок и парик с седой прядью волос, смыла грим, старуха превратилась в молодую красивую женщину.
- Я прибыла в распоряжение Хаджи-Вали. Доложите ему.
И Фаврикодоров не сразу открылся. Она его узнала по шраму на левом виске и по улыбке. Он улыбался одними глазами. Так улыбается, утверждал Николай Дмитриевич, только этот болгарин.
- Я и есть та самая женщина, которой вам не хватает для вашего благородного дела. Денег, к сожалению, я пронести не смогла. Не было на это разрешения. Придется одолжить здесь. Не все же болгары нищие. Среди них, в Плевне, есть и богатые. Ради освобождения Родины дадут взаймы.
Студент, который уже был посвящен в замысел Фаврикодорова, стал перечислять богатых людей города. Свой выбор остановил на торговце мясными продуктами.
- Есть такой! Никола Сарагеоргиев. Я иду к нему.
Деньги требовались для найма квартиры, где было бы все необходимое для банкета. А точнее, нужен был отдельный дом, чтоб ни один звук не вырвался оттуда.
- Тараса спрячьте понадежней. Возможно, до прихода русской армии, - попросила она студента.
- Мама отвезет его к своей сестре. У нее внук, а мой племянник примерно такого же возраста, как и ваш Тарас. Ребята подружатся.
Никола Сарагеоргиев знал родителя студента. Он у него товар не брал (махорку фабрики Иванова продавали другие торговцы), изредка они встречались на собрании предпринимателей.
- Чем могу служить, Иванов-младший? - спросил торговец мясными изделиями.
- Пришел с поклоном просить взаймы небольшую сумму.
- На какую надобность?
- На доброе дело.
- Я слышал, что вы оставили учебу в далеком Петербурге, чтоб заняться добрым делом. Не так ли?
- Так. Как и ваш сын, который ушел в ополчение.
- Тише! Тише! - замахал руками Сарагеоргиев. - Как вы узнали?
- Мои друзья его перевозили через Дунай.
Таиться было нечего. И Сарагеоргиев сказал прямо:
- Я вам дам деньги. Фунты стерлингов вас устроят?
- Вполне.
- Тогда мое условие: я даю вам нужную сумму, а вы верным человеком передаете мое письмо вашим друзьям, чтоб оно возможно быстрее попало по назначению.
Удивительно легко сделка состоялась. Студент вернулся к своим гостям с фунтами стерлингов и письмом Николы Сарагеоргиева. В силу необходимости с письмом ознакомился Константин Фаврикодоров. Шифровать только он умел. Зашифрованное, оно попадет лично в руки полковнику Артамонову.
Было решено письмо отправить почтовым голубем вместе с другими шифровками, в частности подтвердить благополучное прибытие старухи с внучонком.
В письме командованию русской Дунайской армии торговец мясными продуктами сообщал:
"Нижеподписавшийся уроженец Македонии, по национальности болгарин, давно уже стремится прийти к вам, чтобы возрадоваться свободе.
Наконец я нашел подходящего человека, который обещал пойти к вам, и я решил через него сообщить следующее: турецкая армия вместе с башибузуками, находящимися сейчас в Плевне, насчитывает 50 тысяч человек, и в этом я могу вас заверить на основании следующего: мясо, которое она закупила на один день питания для всех войск, в том числе для офицеров и башибузуков, весит около 8345 мер, считая по 80 граммов на человека; получается 41 725.
Кроме того, у войск есть еще 60 орудий. Все районы Плевны укреплены. Некоторые укрепления усилены рвами, каждый из которых имеет два метра в ширину и от двух до трех метров в глубину, а с одной стороны есть ворота, откуда входят и выходят войска. Их погреба находятся в следующих местах: в мечети подле конака, в мечети Куршум-джами, в мечети Дженгеларска-джами, в серале новой церкви и в ямах укреплений.
Если вам нужны другие сведения, я согласен добровольно вас осведомлять обо всем.
Если вы хотите убедиться, что я говорю правду, то я могу найти двадцать человек, которые подтвердят вышесказанное, но это опасно".
В конце письма стояла неразборчивая подпись. Видимо, так расписывался Сарагеоргиев.
Да, Константин знал, что такое подтверждение не останется незамеченным. Ищейки полевой полиции шныряют повсюду, и среди болгар есть мерзавцы. Было известно (этого власть и не скрывала), что каждый донос, даже пустяковый, оплачивается из правительственной казны. Для ленивых и пьяниц, как и во все времена, это были дармовые деньги. На них пили и гуляли, не боясь полиции. Часто, когда вспыхивала драка с поножовщиной, она их брала под свою защиту. Поэтому болгары-труженики больше опасались своих доносчиков, чем пришлых турок.
Никола Сарагеоргиев, чувствовалось по письму, был человек, в подпольных делах беспечный, легко поверил студенту, хотя… кому же тогда верить? Сын студенту поверил, то почему не поверить отцу? И деньги дал - не поскупился.
А самое главное, что подкупило Константина - доказывало стремление торговца служить святому делу освобождения Родины - важные для русского командования факты.
Количество войск в Пловдиве почти соответствовало данным, которыми уже располагал Фаврикодоров. Что же касалось количества орудий, их было значительно больше. Еще не было известно, где окажутся 32 пушки маленького калибра. Это были стволы египетского Хасан-паши. Судя по направлению, колонна 15-тысячного войска направлялась в город Никополь, но могла она повернуть и на Плевну, если еще не повернула. С каждым часом обстановка менялась, постоянно нуждалась в уточнении.
Судя по инструкции, которую полковник Артамонов устно передал через "старуху с внучонком", командование Дунайской армии нуждалось в точном местонахождении пороховых погребов, складов боеприпасов, орудийных площадок, пунктов боепитания пехоты. Все эти цели предстояло определить с точностью до метра.
Опытный лазутчик понимал: эти сведения нужны русским артиллеристам.
Нужно было торопиться с поимкой знающего крепость офицера.
Сняли домик в самом центре города - возле мечети Куршум-джами. Его хозяин - престарелый мулла Мустафа, давно находящийся на покое, - берег его для дочери, но дочь, овдовевшая настоятельница приюта, жила в Константинополе, поэтому домик пустовал.
Мусульманин Хаджи-Вали снял его на месяц - не для себя, а для французской писательницы Жанны Дюбуа. "Старуха", присланная полковником Артамоновым, прекрасно владела французским. Так как многие француженки-женщины свободного поведения, Жанна, о чем хозяин домика был осведомлен, для бесед за чашкой кофе приглашала мужчин. У нее бывал Хаджи Вали с молодым худощавым болгарином.
Обычно у крепостных ворот Хаджи-Вали продавал рахат-лукум. Изредка к нему подходили офицеры. Он с ними охотно вступал в разговоры, хвалился, как он славно воевал в Севастополе, был подрывником. Подрыв пятого бастиона русских - это его работа. За нее он удостоен боевой медали "За храбрость".
Среди невольных слушателей ветерана Крымской войны оказался капитан Намык. Он похвалился, что его дальний родственник, племянник министра двора турецкого султана, тоже имеет такую награду и очень ею дорожит.
Уже на следующий день француженка Жанна Дюбуа стала "пасти" капитана. Женское обаяние сделало свое. В кафе они познакомились. На вечер она пригласила его к себе на чашку кофе. Но здесь для лазутчиков произошла маленькая неувязка. Капитан пришел не один, а с другом-сослуживцем. Тому захотелось познакомиться с живой писательницей, а заодно за ней приударить. Капитан, как это ни парадоксально, имея в городе две любовницы, решил писательницу уступить другу, разумеется, за соответствующую плату.
В каморке терпеливо дожидались Константин и его напарник студент Иванов. Капитан маленький, плюгавый - обезоружить и связать его было минутным делом, чтоб уже потом, когда он поймет, кто его и зачем обезоружил и связал, задавать вопросы и получать на них четкие, правдивые ответы. Ну а если он откажется давать показания, применить болевое воздействие, примерно такое, как это практикуют янычары в отношении славян.
По первоначальному замыслу было допросить и запереть его в подвале до прихода русской армии, но подвал на двоих не рассчитан, двое найдут, как освободиться. Не случайно одна голова - хорошо, две - лучше.
В каморке лазутчики решали задачу, как и куда спровадить непредусмотренного турка. А второй - тоже офицер и тоже капитан инженерных войск. От второго капитана нужно было избавиться в крайнем случае с помощью ножа.
Выход нашла Жанна. Примерно через час она вошла в каморку, тихо спросила:
- Вы еще не спите?
- Ждем сигнала.
- А они спят. Я им снотворного подсыпала.
- Спящих не допросишь, - сказал Константин. - Если бы можно было их вывезти, скажем, за город, в Брестовец. Это полчаса езды на Ловчу. Насколько я понимаю, у твоего отца, Дмитрий, там склад табака-сырца.
- Ночью, уважаемый Хаджи-Вали, кругом посты. А вот с восходом солнца пост на Зеленые Горы снимают.
Еще по экспедиции шестилетней давности Константину было известно, что селение Брестовец сразу же за Зелеными Горами - это два холма, откуда с южной стороны хорошо просматривается город. Было опасение, что там уже закрепились войска, не исключено, что стоит по крайней мере батарея. Значит, в Брестовце полно военных.
Хозяин явочной квартиры камнетес Кирилл Новов может не согласиться оставить у себя пленников. В случае провала операции турки хозяина повесят. А у него малолетние внуки, турки и внуков не пощадят.
Время близилось к полуночи. На звездном небе - ни облачка. От домика муллы до старого болгарского кладбища - полверсты, а дальше через кладбище по мало приметному проселку есть выезд на селение Кришин, от Кришина до Брестовца - не более двух верст.
- Я иду за подводой, - сказал студент, - погрузим их в ящики из-под табака.
Пленников связали так, что они могли передвигаться своими ногами, на головы им натянули мешки.
На подводе оказалось четыре ящика: всегда меньше четырех не грузили, ведь товар легкий.
- Два с табаком. На всякий случай, - объяснил студент. Он был за хозяина и возницу.
Константин сопровождал груз в качестве подсобного рабочего. Дорогу лошади знали: отсюда прямиком возили ароматный сырец на табачную фабрику.
Жанна исчезла в ту же ночь. Неделю спустя "старуху с внучонком" встречали в Систово.
Не задержались в Брестовце и турецкие офицеры. Их перевозили болгары в катафалке в узких и тесных гробах. Катафалк сопровождали двое в черных одеждах монахов - Адам Борташевич и Семен Разлуцкий.
Поздно вечером того же дня, дав офицерам отдышаться (раздеть их пришлось еще в домике муллы, да простит Аллах!), полковник Артамонов приступил к допросу. Участие в допросе принял начальник штаба Западного отряда. Этому отряду предстояло брать штурмом крепость Плевну.
Фаврикодорову приказано было остаться в Плевне, продолжая выполнять прежнее задание.
Через Борташевича и Разлуцкого он передал: южнее Плевны в селениях Сельви-Оглу и Жемасе накапливаются войска, но какие именно и под чьим командованием, предстояло уточнить.
- Я завтра же туда отправлюсь, - сказал Константин. - Наших болгарских друзей туда не пустят. Иванов уже делал попытку - повез табак в местную лавку, но подводу не пропустили. Могли и лошадей отобрать. Счастье его, что откупился. Так что я пойду под видом отставного солдата, торгующего сладостями.
Разлуцкий напомнил, что от Константина полковник ждет сведения о крепостях Шумла и Варна.
- А возвращаться приказано через Адрианополь. Оттуда наш агент - вы его знаете, он с нами встречался в экспедиции - переправит вас в Габрово.
Габрово! Сердце опытного лазутчика екнуло. Упоминание города, в котором он родился и вырос, оживили в памяти недавнее свидание с родными. Удастся с ними свидеться снова? Прощаясь, он запомнил просительный взгляд Марь-янки: возвращайся, но уже не один, а с дедом Иваном.
Дед Иван - это не просто солдат, это - свобода, которую навсегда принесет солдат России.
В этом ее любящем взгляде он ловил невысказанную словами просьбу матери: если встретишь Гочо, а ты его, быть может, встретишь, не убивай нашего мальчика! Для нее, для матери, которая потеряла сына не по своей вине, Гочо оставался все еще ее мальчиком. Хотя этого мальчика иначе как зверем нельзя было назвать.
Турецкие феодалы изобрели самую жестокую пытку для славянских народов: руками славянских детей истреблялся славянский народ. Пожалуй, никакое другое государство в мире до такой жестокости не додумалось. Жестокость стала характерной чертой турецкой знати.
Константину Фаврикодорову больно было осознавать, что и в нем течет турецкая кровь. Значит, и на нем в некоторой мере лежит вина за содеянное янычарами.
Не однажды он себя спрашивал: а что, если еще доведется встретиться с Гочо, как он, его родной отец, поступит? Дрогнет ли рука? Еще недавно, может, и не дрогнула бы, но после недавней встречи с Марьянкой, уловив ее умоляющий взгляд - она только раз за все минуты короткой встречи произнесла и то шепотом слово "Гочо"… Она просила пощадить его. А если придется убивать его, то пусть убьет кто-то другой. Не обагрит он свои руки кровью сына.
А трезвая мысль: какой он сын? - настраивала на отторжение отцовского чувства: "Гочо не мой сын, у меня есть другие сыновья, рожденные Марьянкой".
В Сельви-Оглу полковник Артамонов послал другого лазутчика. Тот установил, что турецкие войска сосредоточиваются на обширной местности в готовности выдвинуться в нужном направлении - с целью отсечь передовые русские части от их тылов.
Через своих лазутчиков турецкое командование знало состав и численность русских отрядов, обеспечение их продовольствием и боеприпасами.
Полковник Артамонов несколько раз обращался к начальнику штаба Дунайской армии генерал-адъютанту Непокойчицому, тот отвечал начальнику разведки стандартными фразами:
- Вы, полковник, преувеличиваете опасность. Даже если турки и что-то знают, что мы держим в тайне, все равно наше победное шествие не остановят. Мы победим.
- Но какой ценой?
- Россия, слава Богу, людскими ресурсами неисчерпаема, - отвечал генерал, как будто речь шла о чем-то незначительном, что на ход и исход войны не повлияет.
В докладной записке главнокомандующему начальник разведотдела сообщал о том, что, согласно донесениям лазутчиков, в рядах Дунайской армии действует, помимо турецкой, агентура Англии, Франции и Германии. Наибольшую активность проявляет английская разведка.