- Я воин, Добрая Гагара, и язык мой не знает лжи. Между нашими народами лежит кровь. Атаутлы ттынехов убивали касяков, а касяки посылали наших юношей на охоту в вечные поля. Старики наши рассказывали у вечерних костров о великой битве на Сушитне, когда трое касяков убили двадцать воинов кенай-ттынехов из рода Лосося. Но это было давно, с тех пор по Юне прошло тридцать ледоходов.
Красное Облако помолчал, потом сказал, покачав головой:
- Великая битва!.. Убито двадцать воинов!.. Теперь слушай, Добрая Гагара, другой рассказ, о других битвах… Краснокожее племя вампаногов погибло целиком под пулями и ножами нувуков. Даже женщины и дети! Вождю вампаногов Митакоме, нувуки называли его "король Филипп", отрубили голову и надели на кол. "А Митакома спас нувуков от смерти в голодную зиму… Слушай дальше. У нас жил и умер воин из племени черноногих. Он прибежал к нам с Белого Небесного Пояса. Там, в горах, жило их племя. Нувуки загнали черноногих в безводное ущелье и порохом взорвали скалу. Она упала и завалила выход. Черноногие потеряли ум от жажды, начали убивать друг друга и пить кровь убитых. Черноногие были могучим племенем. Лебеди, пролетая над их стойбищем, чернели от дыма костров. Теперь черноногих нет на земле. Последний черноногий умер у нас. Ты охотник, Добрая Гагара, ты знаешь лес, и ты видел. Растут вместе дуб, лиственница, ель, клен и немного черной сосны. Приходи на это место через десять зим - одна черная сосна. А где другие деревья? Погибли, задушены. Черная сосна быстро бежит по земле, быстро губит. Зло, которое принесли нам вы, касяки, - костер; зло, которое принесут нувуки, - лесной пожар. В его огне погибнут люди, звери, птицы, деревья. Они захватят наши земли, построят на них свои стойбища из камня и железа, они будут продавать наших зверей, нашу рыбу, наши леса, а мы будем бродить голодные и голые по голой земле! Торговля, торговля, торговля! Горе нам! В сердцах наших сидит страх. Черный, глазастый, ушастый страх! У него цепкие лапы, он вцепился в наши сердца! Нашу добрую, нашу ласковую землю отнимут у нас враги! - крикнул Красное Облако.
На лице вождя было отчаяние. Испуганные его криком, поднялись на меховых постелях жены. Заплакал ребенок. Тогда закричал что-то дикое, яростное Громовая Стрела, спрыгнул с нар и так взмахнул томагавком, что свистнул воздух. В костре взметнулось пламя, осветив его искажённое ненавистью лицо. Андрей нащупал локтем лежавший в куртке револьвер.
Потом все надолго стихло. Красное Облако был снова спокоен, лицо его опять стало "немым", но в широко раскрытых гордых глазах вождя был унизительный для индейца страх. Он видел, как женщины его народа, задыхаясь от слез, катаются по земле и цепляются за нее, родную, ласковую землю, избитыми, растоптанными, окровавленными пальцами. Напрасно! Их выгонят прикладами и плетьми. Вспыхнут родные стойбища, где у входов в бараборы лежат убитые мужчины, и, опьянев от жгучей тоски и ненависти, они побредут неведомо куда, выброшенные, избитые, ограбленные и обездоленные.
- А когда нувуки узнают, что в нашей земле много золота, они бросятся сюда, как мыши в год "мышиной напасти", - услышал Андрей тихий голос Красного Облака. - Они покроют всю нашу землю!
- У вас много золота? - удивленно посмотрел на вождя Андрей. - Значит, вы очень богаты!
- Богатство лисы - ее шкурка. За шкурку она погибает, - горько ответил вождь - Богатство и несчастье ттынехов - их золото. Смотри, Добрая Гагара!
Из-за отворота своей кожаной рубахи он вытащил замшевый мешочек, развязал его, и на нары тяжело хлынул золотой песок и маленькие, с пшеничное зерно, самородочки.
- Вот шкурка ттынехов, - сказал Красное Облако. - Эта шкурка дороже черно-бурой лисы. Так говорят. Это правда, Добрая Гагара?
- Дороже двадцати черно-бурых лисиц!
- И дороже мешка соли? Что может быть дороже мешка соли?
- Дороже ста мешков самой лучшей сибирской соли!
- Тогда гибель ттынехов близка. Я вижу ее. Она У порога наших барабор! - заговорил глухо вождь, глядя широко раскрытыми глазами в темноту, залегшую в углах жилья. - Она пришла по реке Атна, наша гибель. Их было двое. Мы думали, это касяки, теперь знаем, это были нувуки. Они несли нам гибель. Что другое могут принести нувуки людям красной кожи? С Атны они перешли на Каменистую реку и попали в земли ттынехов. По Каменистой нельзя плыть: много больших камней. Нувуки привязали себя к бревнам. Так плыли. Их било о камни. Мы подобрали их чуть живыми. Их ружья утонули. Все утонуло. Остались только ножи. У одного нож был этот, с золотым орлом, - дотронулся Красное Облако до рукоятки ножа, лежавшего около Андрея. - С тех пор мы зовем Каменистую рекой Дураков.
- Когда это было, анкау?
- Юна три раза сбрасывала лед в море… Они жили у нас лето и осень Они ходили по ручьям и мыли песок. В ручьях песок чистый, зачем его мыть? Мы поняли: белые люди потеряли разум от страха, когда их било о камни реки Дураков. Потом наши юноши выследили: они доставали из ручьев золото. Наше золото! Они были воры, а ворам мы жжем на ладони бересту и отрубаем два пальца. Ты знаешь, какие. Так мы сделали. Когда руки их зажили, мы дали им немного еды и сказали: "Уходите!" Мы вернули им ножи, пусть перережут себе горло, когда не будет сил жить.
- И они ушли?
- Один, кости которого ты нашел, не хотел уходить и плакал, как женщина. Второй, ростом с мальчика, но с черной бородой до пояса, сказал нам тихим голосом, в котором слышалось шипение рыси: "Я вернусь сюда, выпущу вам кишки и удавлю вас этими кишками!" Потом он начал кричать на второго, бить его ногами. И они ушли.
- Они, конечно, погибли, - вздохнул русский.
- Один погиб, ты видел его кости.
- Он убит своим же ножом. Вот этим, - поднял нож Андрей.
- Его убил маленький с черной бородой до пояса. Атна-ттынехи видели его два лета подряд на Медной и ее ручьях. С ним было еще пять белых. Они опять мыли речной песок. Искали наше золото, но не нашли. И не найдут! Кто скажет им, где золото ттынехов? Скалы, реки, ручьи - немые. Говорить может эта тряпка. Она без языка, но она говорит.
Снова из-за ворота ровдужьей рубахи Красное Облако вытащил скатанный в трубку небольшой, с носовой платок, кусок материи и протянул его Андрею. Это был лоскут ровендука - толстой парусины для больших морских парусов. На парусине были нанесены красной татуировальной краской индейцев кроки какой-то местности. В правом нижнем углу была изображена большая гора с белой конусообразной вершиной, каких много встречается в хребтах Аляски. По диагонали от нее - вторая гора с дымящейся вершиной - вулкан. Но и вулканы не редкость на Аляске. Между двумя горами прихотливо извивались реки, ручьи, поднимались невысокие горные хребты и залегали долины с причудливыми изгибами. В конце одной из долин с протекавшим по ней ручьем был нарисован доллар с одноглавым орлом. Рисовал план, видимо, моряк, так как страны света обозначались компасной картушкой, со всеми тридцатью двумя румбами. Карга была немая, без названий местных предметов.
- Ты отобрал эту карту у нувуков, Красное Облако?
- У нувука с длинной черной бородой. Он смеялся, когда мы взяли у него этот мешочек с золотом, но за эту тряпку он дрался руками, ногами, даже грыз нас зубами. Громовая Стрела совсем тихо стукнул его по голове обухом томагавка.
Вождь склонился над картой, разглядывая ее.
- Велика мудрость белого человека! Словно на крыльях поднялся он к облакам и оттуда нарисовал землю ттынехов.
Красное Облако скатал парусину, сунул за пазуху и долго молчал, закрыв глаза. Андрей знал, что так индеец думает о важном и трудном. Но вот веки его приподнялись, и взгляд, острый, как осока, остановился на русском.
- Ты хочешь видеть, где растет золото ттынехов?
- Не хочу, - просто ответил Андрей. - Белый человек жаден до золота. Я боюсь его соблазнов,
- Хорошо сказал, - довольно кивнул головой Красное Облако. Губы его дрогнули было в улыбке, но он не выпустил улыбку наружу и, поднимаясь с нар, сказал:
- И большой тропе, и большому разговору бывает конец. И ночь кончилась.
Он первый пошел к выходу. Андрей вышел за ним.
Небо посветлело, но солнце еще не взошло. Горы стояли в нежно-голубых тенях. В лесу проснулся и застучал дятел. По стойбищу раздавались женские злые крики и глухие удары. Женщины запрягали собак ехать в лес за хворостом для костров. "В лес по дрова, совсем как в наших деревнях, - подумал Андрей. - Боже, как похожи все люди друг на друга!"
- Я сказал: ты олень, отбившийся от своего стада, - легко прикоснулся Красное Облако к плечу русского длинными изящными пальцами - И ты не скоро прибьешься к своему стаду. Ты пойдешь со мной на реку Дураков. Я покажу тебе золото ттынехов.
Андрей быстро и удивленно обернулся к вождю. Но тот смотрел на небо, горы, лес, спрашивал их, каким будет наступающий день? Не помешают ли охоте буран, снегопад или предвесенняя оттепель?
ОГНЕННОЕ ПОГРЕБЕНИЕ
Племя снова кочевало Одной тропой шли два рода - вороньих и волчьих людей. Путь кочевки обычно определяли гаданием по брошенной оленьей лопатке. Куда ляжет лопатка острым концом, в ту сторону и тянуть кочевую тропу. А на этот раз тропу указал умерший. Старший брат Красного Облака, Хромой Медведь, перед смертью назвал место своего погребения. Туда и шло сейчас племя.
Хромой Медведь на охоте провалился в полынью и, обледенев, долго не мог развести костер. На другой день он лежал в бреду и никого не узнавал. Лечивший его тунгак сказал, что спасти больного может только соединившаяся с ним в браке молодая, здоровая девушка. Ее молодость и здоровье отгонят смерть По сговору между Красным Облаком и Громовой Стрелой было решено в жены умирающему Хромому Медведю отдать шестнадцатилетнюю Айвику, Летящую Зорянку, сестру Громовой Стрелы.
Но с браком опоздали. Айвика послала соседям ветви ивы, приглашение на веселое свадебное обжорство, но когда гости собрались, жених лежал уже головой к стене бараборы. Так лежат мертвые
Хромой Медведь умер месяц назад, но прежде всего охота, пища и теплые меха для людей. Труп, зашитый в кожух, ттынехи таскали с собой. Днем около покойника ставили мальчишек отгонять голодных собак, а ночью его клали под голову И безопасно для покойника, и живым спать удобнее. А сейчас апрель, месяц Линьки, и охоты нет. Теперь можно заняться похоронами Хромого Медведя.
Племя шло на юг, а навстречу племени шла весна. Под снежными сугробами забормотали ручьи, снег, словно облизанный оттепелями, отражая солнце, блестел нестерпимо, и люди одели на глаза очки из волосяного сита; на вершинах, на угревах, линяющие лисы оставляли на лежках рыжую ость, а с высокого весеннего неба падали, медленно кружась, перья прилетевших на гнездовья птиц. А когда племя подошло к вставшим мрачной стеной великим лесам, подала свой веселый голосок пуночка и запорхали суетливо пестрые американские дрозды. Наступил май, месяц Светлых Ночей.
Племя остановилось на большой поляне на берегу лесного озера. Здесь просил Хромой Медведь похоронить его. Летние шатры-яххи ттынехи не ставили. Племя задержится здесь на один только день, для похорон.
Андрей сидел одиноко у своего костра и тоскливо думал, что вот уже ровно год, как он слышал в последний раз русскую речь и видел родные русские лица. Тоску нагнало похоронное пение женщин, тонкие завывающие рыдания и вопли. Встревоженные этими криками, собаки рвались с привязей и тоже выли, протяжно, тоскливо, на разные голоса.
Пение женщин вырвалось неистовым взрывом горестных воплей. И тотчас в глубине леса вспыхнуло пламя, дымно-красное, косматое, какое-то угрюмое и дикое. Это зажгли погребальный костер. Мужчины первые двинулись к лесу, за ними пошли, приплясывая и вопя, женщины. На фоне освещенного леса они казались демонами. Убежали в лес и ребятишки Русский остался один.
На поляне, освещенной двигающимися, шевелящимися отсветами погребального костра, было мрачно и тихо. Глухие вопли, доносившиеся из глубины леса, были как крики о помощи людей, которых душат. Все вокруг чуждо, неясно, обманчиво, угрожающе. Андрей вздрогнул от пронзившего его чувства одиночества и бессознательного страха. Все в нем напряглось, задрожало, как от нестерпимой боли, от нестерпимого желания увидеть то простое, привычное, понятное и милое сердцу, что мы называем родным.
- Господи, боже, где я? Зачем я здесь? Как сюда я попал?..
Он зажег трубку и жадно выкурил ее. Затем поднялся и пошел в лес.
Огромный погребальный костер горел так ярко, что видны были верхушки гигантских сосен и расплывшийся над ними в неподвижную тучу синий дым. Посередине костра, на связках сухого лапника, лежал Хромой Медведь, зашитый в шкуры, а поверх их одетый сразу в две парки - беличью и оленью. Пламя уже подбиралось к нему, и мужчины племени торопились проститься с умершим. Они подходили к костру и коротко, но пышно говорили о военных и охотничьих доблестях умершего. И если верить их речам, то оказывалось, что немолодой, тщедушный и колченогий Хромой Медведь затмил своими доблестями всех охотников и воинов племени. Закончив речь, мужчины клали на костер кто лук, кто копье, томагавк, ножи, взгромоздили нарту и пяток убитых собак. В огненную могилу было отправлено все необходимое для странствий покойника по стране теней. Но самое важное, самое нужное должна положить его невеста, так и не ставшая женой.
Выступив из толпы женщин, Айвика подошла к костру. Одетая в лучшие свадебные наряды, тоненькая и гибкая, скорее девочка, а не девушка-невеста, она начала подниматься на костер, выкрикивая: "Я иду!.. Я иду!.. "
Пламя, будто преграждая девушке путь, выбросило навстречу ей клуб черного дыма и сноп искр, взлетевших высоко над лесом. Летящая Зорянка протянула руку в дым, в искры, в пламя и оставила в ногах покойника мешочек с кремнем, огнивом, сухой берестой и трутом, выпаренным из древесного гриба, чтобы Хромой Медведь мог на полях Счастливой Охоты зажечь свой костер, а не стоять за спинами других греющихся, ранее умерших. На плечах и груди девушки затлелась ее ровдужная парка. Девушка откинула назад голову от тянувшихся к ней огненных языков и, закрыв одной рукой лицо, другой волосы, сделала еще шаг вперед. Из связок сухого лапника вымахнула со свистом струя белого пламени и ударила в ноги девушке. Ярко вспыхнул подол ее парки.
Андрей оттолкнул стоявшего впереди мужчину и бросился к костру. Но чья-то цепкая рука ухватила его плечо, из глаз его посыпались искры, такие же яркие, как и в костре, а рот наполнился горячей соленой кровью. Мужчина, которого он оттолкнул, ударил его головой в лицо. Это был Громовая Стрела. Вождь Волков кричал:
- Убью и за волосы в чащу уволоку! На приманку зверям!
Крикнув еще что-то, Громовая Стрела выдернул из ножен длинный охотничий нож Жаркий туман бешенства застлал Андрею глаза. Он тоже выдернул нож и услышал жесткий и повелительный голос Красного Облака:
- Уходи, касяк! Ттынехи убьют тебя… Уходи!
Андрей, будто просыпаясь, глубоко вздохнул и медленно отер тыльной стороной ладони кровь сочившуюся изо рта на подбородок. Громовая Стрела все еще стоял перед ним, не отводя от лица касяка бешеных, немигающих глаз. Он закрывал Андрею костер. Русский властно отстранил его и поискал глазами Айвику. Девушка стояла уже у подножия костра. Женщины срывали с нее клочья тлеющей парки.
Андрей улыбнулся чему-то и пошел от костра медленным спокойным шагом. В небрежной его походке был вызов. Не утерпев, он оглянулся. Громовая Стрела стоял спиной к нему, глядя на полыхавший костер.
На ночь он положил рядом с собой Молчана. Неизвестно, что затаили против него индейцы. Может быть, он, сам того не зная, совершил кощунство, святотатство, желая спасти Айвику от огня. И когда Молчан привалился к его груди теплой спиной, он крепко и ласково обнял пса. Ведь это русская собака, выращенная русскими людьми в "Сибирской России".
Глубокой ночью его разбудил женский вопль. Он вскочил, нащупывая штуцер. Но Молчан был спокоен, не поднял даже головы, лежавшей на вытянутых лапах. Андрей прислушался. Вопли и причитания доносились из леса, и он узнал голос Айвики. Она оплакивала жениха, горестно выкрикивая его имя. Андрею показалось, что в криках Летящей Зорянки нет искреннего горя.
Утром на месте погребального костра были вбиты четыре невысоких столба и на них повешен берестяной ящик, выкрашенный красной краской, с пеплом Хромого Медведя. А племя, круто повернув, опять пошло к юконским равнинам. Андрей знал, что индейцы идут к Сидящему Быку - так называлась одинокая вершина на берегу Юкона. Но зачем понадобился племени Сидящий Бык, тогда Андрей еще не знал.
Во время этой кочевки он не раз ловил себя на том, что ищет глазами Айвику. Но увидеть девушку ему так и не удалось.
"НА ХОЛМАХ ГРУЗИИ…"
На холмах Грузии лежит ночная мгла,
Шумит Арагва предо мною…
Андрей опустил на колени пушкинский томик в самодельном переплете из мягкой лосиной замши. Этот драгоценный томик он привез из Петербурга, а здесь не расставался с ним даже во время самых дальних своих бродяжеств. Недаром же на многих страницах красно-бурые пятна раздавленной мошкары и комаров или дырки, прожженные искрами походных костров.
Он поднял глаза от книги.
Не Арагва шумела перед ним, а широкий, как море, Юкон могуче и свободно мчался к океану. Противоположный гористый его берег проступал на горизонте узенькой чертой. И не холмы Грузии, а великая равнина, радостная, по-весеннему молодая, в пышном уборе майских трав и цветов, зеленым морем окружила одинокого Сидящего Быка, куда Андрей уходил, спасаясь от проклятого гнуса. И не ночная мгла стояла в этом цветущем, ликующем мире, а северная ночь негасимых зорь с голубыми нежными тенями и серебристой дымкой. В ней и неясная тревога, и покой, и грусть.
Он снова опустил глаза на страницы книги.
Мне грустно и легко, печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою…
Печаль моя светла… Нет! Черной тенью лежит на душе подозрение и, как отрава, жжет и гложет. Это, как заноза, с годами она притупилась, но бывает вдруг, вот как сейчас, снова вонзится в душу острой, разрывающей болью.
Нельзя жить с вечной занозой в душе. Ему не будет покоя, пока он не очистит душу от отравы подозрения. Пять лет он не мог решиться на это, но теперь решил. Теперь он не отступит! Он наберется мужества и в молчаливом спокойствии вспомнит и оценит по справедливости те далекие дни. Все спит в этом сияющем ночном мире, один он будет говорить со своим прошлым. И пусть либо вернется к нему во всей чистоте ее Лизина любовь и ее верность, либо - страшное падение в черную бездну отчаяния.