Навстречу то и дело попадались бабы с детьми, девки, старые люди, те, кто не мог взять в руки оружие, - в киевских церквах молились об избавлении от печенегов с утра до ночи. Сбыслав не верил, что молитвой можно избыть беду, отец с детства учил его варяжскому правилу: Бог там, ты здесь, пока сам все не сделал - его о помощи не проси. Славяне еще говорят: "На Бога надейся, а сам не плошай". Люди жались от всадников к заборам, многие крестились, другие, узнав богатыря и молодого воеводу, что поставлен над киевским полком, крестили воинов.
На дворе у князя, несмотря на поздний час, было людно: княгиня с боярынями только что вернулась из Десятинной, а из дворца выходили туровский и оршанский воеводы, чьи полки только сегодня поставили в роспись. Увидев подъезжающих Илью и Сбыслава, люди зашумели, богатырь же степенно поклонился княгине и воинам, спешился и принялся расседлывать коня, снимать с него тяжелые доспехи. Подскочивших было помочь гридней Илья отослал взмахом могучей руки: нечего, мол, под ногами путаться, вам и нагрудник моего Бурушки не поднять, да и не дам я никому своего друга уряжать. Расседлав боевого зверя, Илья принялся чистить его - все же скакали шесть дней. Сбыслав, давно закончивший со своим конякой, посмотрел на крыльцо и обомлел: Владимир, вышедший проводить воевод, стоял и ждал, пока богатырь закончит обихаживать своего коня. Бурко, заметивший князя, ткнул друга мордой и что-то тихо сказал, Илья обернулся и степенно поклонился государю:
- Прости, Красно Солнышко...
- Брось, - махнул рукой Владимир, - пойдем в покои, и ты, Сбыслав, тоже.
Илья хлопнул коня по загривку и, кивнув гридням, чтобы довершили работу, пошел на крыльцо, Сбыслав, пошатываясь от усталости, держался рядом, но, как младший, чуть сзади. Дойдя до княжьих покоев, воевода собрал плечами все косяки, каждый раз просыпаясь от удара, пока Илья не прихватил его за плечи и не повел, как малого, по узким переходам. Войдя в покои, сели за стол, князь, повернувшись к богатырю, спросил:
- Есть-пить с дороги хочешь?
- Водицы бы, - прогудел витязь.
- Добро, сам ночью, кроме воды, ничего не пью, - Владимир протянул Муромцу тяжелый, чеканной бронзы кувшин и кивнул Сбыславу.
Заплетающимся языком воевода поведал о делах дневных, о том, что печенеги в двух местах перелезли Днепр, но пока в малой силе, о том, что полки уряжены и люди готовы, новгородцы днем задрались с черниговцами, но как-то не в силу, пошумели да разошлись, знать, просто тяжесть с души хотели избыть, потому как ожидание на всех давит.
- Ясно, - угрюмо кивнул князь, - а ты, Илья Иванович?
Со Сбыславовой стороны донесся гулкий стук - молодой витязь уронил голову на стол, треснувшись лбом, да так и заснул.
- Молодежь, - вздохнул князь. - Ко мне так сон нейдет. Так что Застава?
Илья посмотрел на спящего Сбыслава, затем снова на князя - колеблющееся пламя свечей отбрасывало на лицо государя странные тени, но видно было, что Владимир устал донельзя и словно постарел.
- Не придет Застава, - коротко ответил Муромец.
- Так, - Красно Солнышко помолчал, глядя в столешницу, затем поднял лицо, и богатырю показалось, что как-то спокойнее смотрит князь. - Ну, Бог им судья. Главное - ты с нами, Илья Иванович, стало быть - вместе станем. Слушай меня внимательно.
Два часа рассказывал Владимир Первому Катафракту, сколько сил собрала под Киевом Русская земля и сколько тем привел сыроядец Калин, какие дружины пойдут полком левой руки, какие - по праву руку, кто встанет Большим полком. Теперь, когда пришло довольно воев, чтобы встать на крыльях войска, порубежники пойдут Сторожевым полком - удальцам степным быть застрельщиками, сам же Владимир с боярами будет стоять на Кловском урочище, чтобы поспеть на помощь Киевскому полку - в нем небывальцы, как бы не побежали. По всему выходило, что печенеги сразу на Киев не полезут, сперва им нужно русское войско разбить, потому в городе останется малый полк - лишь на стены посада встать...
- Так ты, княже, хочешь их на поле встречать, между Днепром и Лыбедью? - спросил Илья.
- А почему нет? - спросил Владимир. - Станем от Угорских ворот до Предславина, так им нас не минуть.
- Не минуть, конечно, - покачал головой богатырь. - Да только их в два раза больше, а ты все полки южнее Киева ставишь. А они не зря севернее перелезли, - он постучал толстым узловатым пальцем по чертежу. - Чую, пока будем их от Витичевского брода ждать, Калин две, а то и три тьмы здесь пустит, через Песий остров. Севернее, до Вышгорода - болота, а и без перевоза там не перелезть, Днепр глубок и быстр. Здесь они пойдут, а там Киев обегут и вдоль Лыбеди нам в спину ударят.
- Так что нам делать-то, Илья Иванович? - скрипнул зубами Владимир. - Думаешь, я сам о том не думал? Вдоль Белгородской дороги встали новгородцы с Соловьем Будимировичем, они уж и ладьи на катки Олеговой сноровкой поставили, ими поле перегородили. Если и оступят нас со всех сторон, будем биться, как батюшка мой под Доростолом и на Порогах! Мертвые сраму не имут!
- Оно и верно, мертвым все равно, - тяжело сказал Муромец, затем вздохнул и мягче продолжил: - Прости, княже, меня, старого да глупого, дурости говорю. Что будет, то будет, тут уж как Бог решит.
Оба помолчали, потом князь с тоской молвил:
- Были ж раньше хаканы как хаканы - тот же Куря, хоть и убил батюшку, да все как-то по-человечески, череп, вон, в золото обложил, хоть и враг - да уважал. Не было после хазар в степи царей-хаканов! Что он и за человек такой, этот Калин?
- Он, княже, страшный человек, - тихо сказал Муромец. - Он мнит степным своим бесованием, что вся земля, от Пояса и до франкских стран, ему дадена. И думает ее забрать.
- А ты почем знаешь? - удивился Владимир.
- А он мне сам сказал, - спокойно ответил богатырь. - Я его, государе мой, вот как тебя сейчас видел.
И еще час рассказывал Илья Иванович, как хотел в одиночку, своей силой убить степного царя, как попал в полон, как звал его сыроядец Калин себе служить, да отказ получил. Ничего не утаил Муромец, и про то, какую лютую казнь позорную уготовил ему печенежский владыка, как злые каты - хазарин да ромей, собирались русского богатыря на кол сажать, и как чудесная сила Илью от того избавила. Владимир слушал, словно малый ребенок волшебную сказку, что и страшная, и кончается хорошо.
- Значит, не оставил тебя Бог, Илья Иванович? - новым, помолодевшим голосом спросил великий Князь.
- Ему молился, - коротко ответил богатырь. - Не пойму вот только, чего этот ромей на меня так вызверился.
- Сын Фоки, говоришь? - переспросил Владимир. - У Варды Фоки был сын Фома, вместе с отцом против шурьев моих, базилеев царьградских, крамолу ковал. Я вместо вено за Апраксею войско против него послал. Варду-то убили, а сын его утек, ан, видишь, где объявился. Ну да то дело прошлое. Я вот чего не пойму, Илья, чего Калин ждет? К нам с каждым днем все больше войска стекается, а он на том берегу стоит...
Муромец помолчал, затем сказал:
- Мыслю я, княже, того он и ждет, чтобы все полки русские здесь, под Киевом, собрались. Хочет он, собака, одним ударом нас прихлопнуть, чтобы потом, без опаски, всю Русскую землю огнем и мечом пройти. А дружина твоя, Киевское войско, из-под Белгорода еще не подошла.
- А подойдет ли?
- Думаю, подойдет, - твердо сказал богатырь. - Потому - от Киева до Белгорода рукой подать, не отсидятся. Ратибор Стемидович - муж гордый, до последнего тянуть будет, но придет.
- Ну, дай-то Бог, - вздохнул Владимир.
За дверью послышался шум, низкий голос человека в летах увещевал кого-то молодого и горячего, затем дверь распахнулась, и в покои не вошел, а ворвался невысокий широкоплечий воин лет двадцати трех в короткой кольчуге. Сдернув с головы простой клепаный шелом, он поклонился в пояс и быстро подошел к столу.
- Улеб? - Владимир привстал со скамьи. - Что за дело? Или враг через Днепр пошел?
- Княже, не вели казнить, вели слово молвить, - выпалил порубежник по старому обычаю. - В ночь ходили доглядать к Вышгороду, за Вышгородом на воде огни увидели. Подскакали, окликнули, нам ответили - Сигурд-боярин с варягами из Царьграда идет. Узнали, что Киев печенегами обложен, спросили - не нужны ли князю воины. Они уж откуда-то проведали, что Илья Иванович из поруба вышел, готовы биться, если о цене сговоритесь, но Сигурд сказал, что только с тобой говорить будет и с Муромцем, а бояр присылать не надобно...
Выпалив все на одном выдохе, Улеб судорожно набрал воздуха и поклонился вдругорядь:
- Здравствуй, Илья Иванович.
- Здорово, молодец, - кивнул богатырь.
- Спасибо за добрые вести и за службу твою, Улеб Радославич.
Владимир поднялся из-за стола, снял с пальца золотой перстень и, подойдя к молодому воину, вложил драгоценность в его ладонь.
- Забыл я, что вашими мечами Русь стоит. Прими за усердие. Илья Иванович...
- Слушаю, княже, - богатырь поднялся и встал рядом с государем.
- Отдохнуть тебе не придется, едем сейчас же, Улеб, покажешь дорогу.
Владимир подошел к ларю у стены, откинул крышку и вынул кольчугу. Скинув дорогой кафтан, надел толстую шерстяную рубаху и возложил на себя доспех.
- У тебя, княже, вроде раньше другая была, с жемчугами по подолу? - спросил Илья.
- В ту уже не влезаю, - коротко бросил государь.
* * *
Скакать ночью по днепровским кручам сможет не всякий, но Улеб уверенно вывел отряд на Черниговскую дорогу, и теперь всадники шли скоком, торопясь обернуться до рассвета. Владимир взял с собой три десятка отроков, да с Улебом шло пятнадцать порубежников. От вражьей сторожи отбиться хватит, Илья Иванович один сотню разгонит, а на большой бой князь лезть не собирался. Справа от дороги сбегали к Почайне изрезанные оврагами холмы, слева громоздились к ночному небу поросшие лесом кручи. Илья примечал: здесь коннице не разгуляться, стало быть, бой пойдет на одном широком поле, с боков печенегам не обойти. Тут можно и вдвое большее войско в копья принять, если свои вои опытные, как у Ратибора. А была бы Застава - так и втрое больше шли, все равно выстоим!
Не доезжая нескольких верст до Вышгорода, Улеб свел отряд со шляха на лесную тропу, сказав, что печенеги перелезли Днепр неподалеку и на открытой дороге можно наскочить на вражью сторожу. С полторы версты шли по лесу, ведя коней в поводу. Огрузневший за долгие мирные годы князь быстро запыхался, но когда дружинники хотели подсадить в седло, мол, поведем сами и с боков поддержим, государь рявкнул медведем и прибавил шагу. Вышли из лесу уже у города. Вышгородцы, отправив баб и детей в Киев, послали Владимиру весть, что из родных домов не пойдут, будут биться на стенах, а войска в помощь не нужно, знают, у князя дружинами скудно. Вышгород был построен еще Игорем прикрывать мост и перевоз через Днепр, хоть и маленький, но город стоял на высоком холме, вал имел крутой, а тын крепкий, так что, даст Бог, отсидятся. Над рекой плясали языки пламени - это догорали подожженные сегодня утром по приказу Владимира мост и паромы. Теперь печенеги их лихим наскоком не захватят и переправляться будут вплавь. Обогнув город с запада, проехали еще с версту вдоль берега. Отсюда уже был виден речной стан варягов - северные мореходы встали на стремнине, связав корабли и бросив крепкие якоря. Чтобы какие-нибудь хитрецы не подплыли в темноте с ножами в зубах, на кораблях горели факелы, освещая, пусть и недалеко, речную гладь. До берега было рукой подать, уже можно было разглядеть мачты и звериные головы на носах кораблей. Илья поднял руку:
- Красно Солнышко, дозволь первому пойти, в то время сейчас тревожное, поди разберись, сколько нас тут - как бы стрелами не встретили. С Сигурдом я крепко дружен был, сведаю, что у него на уме, потом уж вас позову, а вам бы пока здесь подождать.
- Иди, Илья Иванович, - кивнул Владимир.
Бурко скакнул прямо с кручи, копыта ударили в речной песок, конь прорысил по кромке воды, гася разбег. На ладьях зашумели, но берег был русский, потому стрелять не стали, вместо этого кто-то громко, по-русски, но на варяжский лад крикнул:
- Кто иттет?
Ответ Илья заготовил заранее. Когда-то давно, лет десять тому назад, Застава подловила Орду на перелазе через Днепр. Богатыри дружно налетели на печенегов, те же, видя, что уйти не получится, уперлись насмерть. Степняков было как бы не по три сотни на одного нашего, и от страха лезли они прямо на копья. Тогда чуть не лишился дурной головы Алешка, заскочивший вперед, Дюка порубали изрядно, Казарин и Соловей, потеряв коней, едва отбивались, стоя спина к спине, да и остальным приходилось туго. Уже Илья начал думать, что на этом проклятом броде половина заставы ляжет, когда затрубили рога и из-за мыса выскочили корабли с Драконьими головам на носах. Варяги шли по Днепру совсем за другой надобностью, Владимир велел им просто пугнуть степняков на волоках, потому как собирался Красно Солнышко отправить в Корсунь богатый караван. Но, увидев, что на перелазе дерется с несметной силой русская Застава, молодой Сигурд-хёдвинг, лишь два года пока служивший великому князю, повернул корабли прямо в гущу степняков. Драккары вломились в кучу всадников что перли через реку, северяне с ревом рубили с бортов, и так много было врагов, что на мелком месте трупы конские и людские набились под днища, и корабли встали. У Сигурда было едва три сотни людей, но сдаваться норвежец не собирался, прыгая с борта на борт, воевода поспевал везде, круша врагов сперва мечом, а как меч сломался - секирой, и распевая при этом старыми скальдами сочиненную вису. Позже Илья узнал, что эти стихи обычно просто говорят вслух, но Сигурд любил петь и из многих вис сделал красивые и грозные песни...
Муромец повернул Бурка мордой к реке и запел по-варяжски:
Молвила мне матерь:
Мне корабль-де купят -
Весла красны вольны -
С викингами выехать.
Будет стать мне, смелу,
Мило у кормила
И врагов негодных
Повергать поганых.
Илья замолчал, затихли и на кораблях, томительно тянулись мгновения, и вдруг с большого драккара, украшенного головой дракона, донеслось в ответ:
Что ж мою скамью ты
Занимаешь, юноша?
Ты давал ли волку
Свежи яства трупны?
Видел, как из воев
Враны пили брагу?
Был ли ты в прибое
Блеска резких лезвий?
И голос, и напев были все те же, и Илья, сняв с головы шлем, что есть мочи закричал:
- Сигурд, сын Трора, ты ли отвечаешь мне, брат мой названый?
На нос корабля взошел высокий воин в блестящей от пламени факелов цареградской броне, обняв штевень, закричал:
- Илья, сын Эйвана, побратим мой, ты ли поешь мне?
Сигурд говорил по-русски чисто и быстро, словно родился в Киеве, впрочем, норвежец, сколько его помнил Илья, всегда был одним из первых во всех благородных искусствах.
- Я, Илья, сын Ивана, пою тебе твою песню, медведь ты норвежский, - захохотал Муромец. - Ну, мне к тебе плыть или уж ты на берег сойдешь? А то если приплыву - не проломили бы мы с Бурком днище!
За кормой драккара покачивалась на течении малая лодочка-долбленка, ее подтянули к борту, и воин ловко спустился в нее, раскинув руки, чтобы сохранить равновесие. Отвязав веревку, он несколькими мощными гребками подогнал утлое суденышко к берегу, Илья, спешившись, ждал побратима у кромки воды. Лодка ткнулась в песок, и богатырь, Ухватив деревянный крюк на носу, втащил однодревку на сухое. Сигурд шагнул через борт, протягивая руки, и Муромец вдруг увидел, что варяг пришел на встречу безоружным - даже ножа с собой не взял! В эти злые времена, когда и брат ко брату спиной не повернется, норвежец приплыл к русскому без меча и доспеха, словно говоря: "С тобой мы прошли под землей и смешали кровь на копье, если таишь на меня зло - бей, но я тебя подлой мыслью не обижу". Илья крепко, по-русски, обнял побратима, отстранил - полная луна как раз вышла из-за тучи, и он смог разглядеть Сигурда как следует. Вроде всего четыре года не видел - ан изменился человек. Вместо молодого воеводы, что верховодил дружиной в пять кораблей, перед Муромцем стоял военачальник, успевший побывать во главе варяжской стражи греческого базилевса, а теперь вождь целого войска, подобный морским конунгам старых времен. Сигурду стукнуло тридцать два, он был высок и крепок - муж в расцвете сил, серые, как волны Гандвика, глаза смотрели зорко, а в соломенно-русой бороде предательская луна высветила серебро седины.
- Здравствуй, братко, - сказал Илья, чувствуя, что рот расплывается в радостной усмешке.
- Здравствуй, старший брат, - ответил Сигурд, улыбаясь в ответ. - И ты здравствуй, сын Слейпнира.
- Даже не внук, - мотнул головой Бурко. - Рад встрече, Сигурд Трорович.
Сигурд, хоть и жил долго на Руси, сохранил многие суеверия своих предков (впрочем, а кто тут без греха?) и говорящего коня считал и не зверем, и не человеком, а существом волшебным, если не вещим. Могучий скакун об этом помнил и, чтобы не смущать варяга, вскочил на обрыв, отговорившись желанием постоять на ветерке, где мух нет.
- Ну, Илья, что сказал Валдемар? - спросил норвежец, выговаривая имя князя на свой лад. - Ты ведь от него приехал?
- Четыре года не виделись, а ты сразу о деле, - укорил побратима Илья.
- Мы оба живы и здоровы, а времени у нас мало, - по-варяжски деловито ответил Сигурд. - На том берегу светло от костров, печенеги собрали большое войско. Сколько вам осталось - день? Полдня? Конунгу нужны воины, и он послал тебя к нам.
- Не послал, - поправил богатырь, - попросил поехать с ним. А уж я ему предложил - пойду, мол, первым с побратимом поговорю.
- Он здесь? - быстро спросил варяг.
- Неподалеку, - кивнул Илья.
- Понятно, - кивнул Сигурд. - Так ему и впрямь нужны воины?
- Да.
- Сколько он готов заплатить?
Луна зашла за тучи, но Илья знал, что сейчас северянин сощурился, так, чтобы по глазам нельзя было угадать, о чем он думает. Как и все норманны, Сигурд, сын Трора, знал толк в воинском и морском деле, но и с купеческим был знаком не понаслышке и торговаться умел не хуже Дюка или Соловья Будимировича. Однако времени и впрямь оставалось мало, поэтому богатырь ответил коротко:
- Много. Сколько запросишь.