Третьей особой, доставлявшей регенту, как и ее сестры, больше всего хлопот в семье, была мадемуазель де Валуа. Он сильно подозревал, что она любовница Ришелье; однако не мог получить ни одного убедительного доказательства, хотя велел своей полиции следить за любовниками и не раз, подозревая, что мадемуазель де Валуа принимает у себя герцога, появлялся там в наиболее вероятные часы таких свиданий. Эти подозрения еще больше возрастали из-за сопротивления, которое она оказывала желанию матери выдать ее замуж за своего племянника принца Домбского, который стал отличной партией, получив богатое наследство после Великой мадемуазель. Чтобы убедиться, чем вызван отказ дочери - антипатией, которую она чувствует к молодому принцу, или любовью к своему красавцу-герцогу, регент решил принять предложение своего посла в Турине Пиенёфа о браке прекрасной Шарлотты-Аглаи с принцем Пьемонтским. Мадемуазель де Валуа взбунтовалась, узнав об этом новом заговоре против ее сердца. Но слезы и вздохи были напрасны: регент, хотя был добр и податлив, на этот раз высказался вполне определенно. У бедных любовников не оставалось никакой надежды; однако все было нарушено неожиданным событием. Принцесса, мать регента, с чисто немецкой откровенностью написала королеве Сицилии, одной из своих самых постоянных корреспонденток, что слишком любит ее, чтобы не предупредить: у принцессы, которую предназначают молодому принцу Пьемонтскому, есть любовник, и любовник этот - герцог Ришелье. Нетрудно догадаться, что, хотя переговоры и зашли уже достаточно далеко, подобное заявление, исходящее от особы столь строгих нравов, как принцесса Пфальцская, все разрушило. Герцог Орлеанский в тот самый момент, когда он думал, что наконец-то удалил мадемуазель де Валуа из Парижа, внезапно узнал о разрыве переговоров, а затем и о причине этого. Несколько дней он был сердит на свою мать, посылая к дьяволу манию писать письма, которой была одержима бедная принцесса Пфальцская. Но, поскольку у герцога Орлеанского был самый отходчивый характер в мире, он вскоре уже сам смеялся над этой новой эпистолярной выходкой матери. К тому же он был отвлечен гораздо более важным делом: речь шла о Дюбуа, который во что бы то ни стало хотел стать архиепископом.
Мы видели, как после возвращения Дюбуа из Лондона дело это было обращено в шутку и как принял регент рекомендацию короля Вильгельма. Но Дюбуа был не такой человек, чтобы сдаться при первом отказе. Место в Камбре пустовало в связи с кончиной кардинала Ла Тремуай, последовавшей во время его поездки в Рим. Камбре было одно из самых богатых архиепископств, и получить его - значило занять один из важнейших постов во французской церкви, дававший сто пятьдесят тысяч ливров годовых, а так как Дюбуа очень любил деньги и старался их раздобыть всеми способами, то трудно было сказать, что его больше соблазняло - положение приемника Фенелона или огромные доходы. Но, так или иначе, при первом удобном случае Дюбуа вновь заговорил с регентом об архиепископстве. Как и в первый раз, герцог Орлеанский попытался было обернуть все в шутку. Но тот настаивал. Регент не выносил скуки, а Дюбуа изрядно надоел ему своей настойчивостью. Поэтому герцог Орлеанский решил припереть Дюбуа к стенке, сказав, что все равно тот не найдет прелата, готового посвятить его в сан архиепископа.
- Так дело только за этим?! - радостно воскликнул Дюбуа. - Отлично, у меня есть подходящий человек.
- Этого не может быть! - возразил регент, не веря, что угодничество может зайти так далеко.
- Вы сейчас сами убедитесь, - сказал Дюбуа и выбежал из кабинета.
Минут пять спустя он вернулся.
- Ну так что же? - спросил регент.
- Я нашел нужного человека, - ответил Дюбуа.
- Кто же этот негодяй, который готов посвятить в сан такого негодяя, как ты? - изумился регент.
- Ваш первый духовник собственной персоной, монсеньер.
- Епископ Нантский?
- Ни больше ни меньше.
- Трессан?
- Он самый.
- Не может быть!
- Глядите, вот он.
В этот момент дверь открылась, и лакей доложил о приходе епископа Нантского.
- Входите, монсеньер, входите, - сказал Дюбуа, делая несколько шагов ему навстречу. - Его высочество только что изволил почтить нас обоих, назначив меня, как я вам говорил, архиепископом Камбре, а вам поручив посвятить меня в сан.
- Господин де Трессан, - спросил регент, - вы в самом деле согласны сделать аббата архиепископом?
- Желание вашего высочества для меня равносильно приказу, монсеньер.
- Но вы знаете, что он простой аббат и не имеет никакого сана?..
- Что ж из этого, монсеньер? - прервал регента Дюбуа. - Епископ вам скажет, что все эти формальности можно проделать в один день.
- История не знает такого примера!
- Нет, вы ошибаетесь: вспомните святого Амбруаза.
- Ну, дорогой аббат, - со смехом сказал герцог, - если уж святые отцы церкви с тобой заодно, мне больше нечего
возразить, и я отдаю тебя в распоряжение господина де Трессана.
- Я вам верну его с митрой и посохом, монсеньер.
- Но ведь тебе еще надо иметь степень лиценциата, - сказал регент, которого этот разговор начал забавлять.
- Ректор Орлеанского университета обещал присвоить мне эту степень.
- Но ведь тебе нужны аттестации и прочие документы?
- А на что тогда Безон?
- Свидетельство о добрых нравах? - Мне его подпишет де Ноайль.
- Ну, в этом я сомневаюсь, аббат.
- Что ж, тогда вы сами, ваше высочество, выдадите мне это свидетельство. И я думаю, черт возьми, что подпись регента Франции будет иметь в Риме не меньший вес, чем подпись какого-то жалкого кардинала.
- Дюбуа, - сказал регент, - будь добр, отзывайся с большим уважением о высшем духовенстве.
- Да, вы правы, монсеньер, никогда не знаешь, кем ты станешь в один прекрасный день.
- Ты хочешь сказать, что станешь кардиналом? Ну уж знаешь, это слишком! - воскликнул регент расхохотавшись.
- Поскольку вы, ваше высочество, не хотите мне дать голубое, мне придется в ожидании лучшего удовольствоваться красным.
- Он хочет большего, чем быть кардиналом!
- А почему бы мне не стать когда-нибудь папой?
- В самом деле, ведь Борджа был папой.
- Бог нам обоим ниспослал долгую жизнь, монсеньер. Вы еще увидите это и многое другое.
- Ты знаешь, черт возьми, что я презираю смерть.
- Увы, слишком.
- Так вот: из-за тебя я стану трусом - любопытства ради.
- Это было бы совсем неплохо. А для начала вам следует, монсеньер, отказаться от ваших ночных прогулок.
- А это почему?
- Прежде всего потому, что вы рискуете жизнью!
- Какое это имеет значение?
- И еще по другой причине.
- По какой же?
- Ваши ночные прогулки, - сказал Дюбуа ханжеский тоном, - не могут быть одобрены церковью.
- Ступай к черту!
- Вот видите, монсеньер, - сказал Дюбуа, поворачиваясь к де Трессану, - среди каких повес и закоренелых грешников мне приходится жить. Надеюсь, ваше преосвященство не будет ко мне чрезмерно сурово.
- Мы сделаем все, что будет в наших силах, монсеньер, - ответил де Трессан.
- Когда же состоится церемония? - спросил Дюбуа, не желавший терять ни минуты.
- Как только у вас будут все необходимые бумаги.
- Мне нужно на это три дня.
- Значит, на четвертый день я буду к вашим услугам.
- Сегодня суббота. Итак, до среды.
- До среды, - ответил де Трессан,
- Только, аббат, я хочу заранее тебя предупредить, - сказал регент, - на церемонии посвящения тебя в сан не будет присутствовать одна довольно влиятельная особа.
- Кто посмеет так оскорбить меня?
- Я!
- Вы, монсеньер! Ошибаетесь, вы будете сидеть на своем обычном месте.
- А я тебе говорю, что не буду.
- Держу пари на тысячу луидоров, что будете!
- Даю тебе честное слово, что не буду на церемонии!
- Держу пари на две тысячи луидоров, что будете!
- Наглец!..
- Итак, до среды, господин де Трессан… А с вами, монсеньер, мы встретимся на церемонии, - сказал Дюбуа и покинул кабинет регента в отличнейшем расположении духа. Он хотел поскорее разгласить весть о своем будущем назначении.
Но в одном Дюбуа ошибся: он не добился согласия де Ноайля. И угрозы и посулы оказались бессильны. Дюбуа никак не мог заставить кардинала подписать аттестацию о добрых нравах, которую он рассчитывал получить у него любой ценой. Правда, то был единственный прелат, посмевший оказать святое, благородное сопротивление опасности, угрожавшей церкви. Орлеанский университет присудил Дюбуа ученую степень лиценциата. Архиепископ Руанский Безон подписал рекомендацию, и к условленному дню все документы были собраны. В пять утра, переодетый в охотничий костюм, Дюбуа выехал в Понтуаз, где встретился с епископом Нантским, и тот, верный своему обещанию, посвятил его в сан.
К полудню со всеми церемониями было покончено, а к четырем часам, успев предстать перед советом регентства, который из-за кори, свирепствовавшей, как мы говорили, в Тюильри, заседал в Старом Лувре, Дюбуа вернулся домой уже в облачении архиепископа. В кабинете его ждала Фийон. Будучи одновременно агентом тайной полиции и хозяйкой веселого заведения, эта дама имела в любой час доступ к Дюбуа. Даже в этот торжественный день Фийон не посмели не впустить, так как она заявила, что у нее есть сообщение чрезвычайной важности.
- О, черт возьми, вот это встреча! - воскликнул Дюбуа, увидев свою старую знакомую.
- Черт возьми, куманек, - ответила Фийон, - если ты настолько неблагодарен, что забываешь старых друзей, то я не так глупа, чтобы забывать своих, особенно когда они идут
- Послушай, - сказал Дюбуа, снимая свое облачение, - ты и теперь, когда я стал архиепископом, намерена по-прежнему называть меня кумом?
- Еще бы! Теперь-то уж только кумом, и никак иначе. Я даже готова попросить у регента, когда с ним увижусь, сделать меня настоятельницей какого-нибудь женского монастыря, единственно, чтобы не отстать от тебя.
- А этот распутник по-прежнему посещает твое заведение?
- Увы, теперь уже не ради меня, куманек. Пролетели счастливые деньки. Но я надеюсь, что они вернутся и что на судьбе моего заведения сразу скажется твое повышение.
- Бедная моя кума! - сказал Дюбуа, наклоняясь, чтобы фийон отстегнула ему крючок на мантии. - Ты же сама понимаешь, что теперь положение изменилось и я больше не могу навещать тебя, как прежде.
- Что-то ты больно загордился. Ведь Филипп ко мне приходит по-прежнему.
- Филлип всего лишь регент Франции, а я архиепископ. Понимаешь? Мне нужна любовница, имеющая дом, куда я мог бы приходить, не опасаясь скандала, например госпожа де Тансен.
- Да, да, та, что обманывает тебя с Ришелье?
- А кто тебе сказал, что она наоборот, не обманывает Ришелье со мной?
- Матушки мои! Она, случайно, не совмещает ли несколько должностей, служа разом и любви, и полиции?
- Может быть. Да, кстати о полиции, - сказал Дюбуа, продолжая раздеваться. - Знаешь ли ты, что твои агенты ни черта не делают последние три-четыре месяца и что, если так будет продолжаться, мне придется прекратить тебе выплату жалованья?
- Ах ты, подлец! Вот как ты обращается со своими старыми друзьями! Ладно же, я пришла к тебе с важным сообщением, а теперь ничего не скажу.
- С сообщением? О чем?
- То-то, о чем! Ну-ка, отними у меня жалованье!
- Уж не об Испании идет ли речь? - спросил новоиспеченный архиепископ, нахмурив брови, так как инстинктивно чувствовал, что опасность грозит оттуда.
- Речь идет, кум, всего-навсего об одной девице, с которой я хотела тебя познакомить. Но раз ты становишься отшельником, прощай.
И Фийон направилась к двери.
- Ну ладно, будет, иди сюда, - сказал Дюбуа и направился к своему секретеру.
И старые друзья, вполне достойные друг друга, остановились и, встретившись глазами, расхохотались.
- Вот так-то лучше, - сказала Фийон. - Я вижу: еще не все потеряно; с тобой все-таки можно иметь дело. А ну-ка, кум, отомкни свой секретер и поделись со мной его содержимым, а я открою рот и поделюсь с тобой кое-какими сведениями.
Дюбуа вынул сверток, в котором было сто луидоров, и показал его Фийон.
- И чем же набита эта колбаска? - спросила она. - Ну? Только не ври; впрочем, я все равно для верности после тебя пересчитаю.
- Тут две тысячи четыреста ливров; неплохие денежки, мне кажется.
- Да, для аббата; но не для архиепископа.
- Ах ты, негодяйка, - сказал Дюбуа, - разве ты не знаешь, до какой степени наше казначейство обременено долгами!
- Ну и что? Почему тебя это беспокоит, шут ты этакий? Ведь Ло наделает вам еще миллионов!
- Хочешь вместо этого свертка десять тысяч ливров акциями миссисипской компании?
- Спасибо, любовь моя, я предпочитаю сто луи, давай их. Что поделать, я добрая женщина, а ты когда-нибудь станешь щедрее.
- Ну хорошо. Так что же ты хотела мне сказать? Я слушаю.
- Прежде всего, куманек, ты должен мне обещать одну вещь.
- Какую же?
- Поскольку дело касается одного моего старого друга, ты должен обещать, что с ним ничего дурного не случится.
- Но если твой старый друг - негодяй, заслуживающий виселицы, какого черта тебе надо его спасать от наказания?
- Это уж мое дело. У меня свои принципы.
- Отстань! Я ничего не могу тебе обещать.
- Что ж, тогда прощай, кум. Возьми свои сто луидоров.
- О, да ты, я вижу, стала недотрогой.
- Вовсе нет, но у меня есть свои обязательства перед этим человеком. Он вывел меня в люди.
- Тогда ему есть чем похвастаться. Он оказал обществу неоценимую услугу.
- Я тоже так думаю. И ему не придется об этом жалеть, поскольку я ничего тебе не скажу, если ты мне не обещаешь сохранить ему жизнь.
- Ну ладно, мы его не казним. Я даю тебе слово. Теперь ты довольна?
- Какое слово?
- Слово честного человека.
- Кум, ты хочешь меня обмануть?
- Ну, знаешь, ты мне надоела.
- Ах, надоела? Отлично! Тогда прощай.
- Я велю, кума, арестовать тебя.
- Думаешь, я испугалась?
- Я велю отвести тебя в тюрьму.
- Плевать я хотела на твою тюрьму!
- Я тебя там сгною.
- Не успеешь - сам раньше сдохнешь.
- Ну, послушай, что же ты в конце концов хочешь?
- Я хочу знать, что капитану не угрожает смерть.
- Хорошо.
- Ты даешь слово?
- Слово архиепископа.
- Не годится.
- Слово аббата.
- Не годится.
- Слово Дюбуа.
- Идет! Так вот, прежде всего я должна тебе сказать, что мой капитан прокутил больше, чем любой другой в королевстве.
- Черт возьми! Конкуренция здесь немалая.
- И тем не менее пальма первенства принадлежит ему.
- Продолжай.
- Так вот, нужно тебе сказать, что мой капитан стал в последнее время богат, как Крёз.
- Должно быть, обокрал какого-нибудь генерального откупщика.
- На это он не способен. Убить - это пожалуйста, но обокрасть… За кого ты его принимаешь?
- Так откуда же, по-твоему, у него взялись деньги?
- Ты разбираешься в монетах?
- Конечно.
- Это что за монеты, по-твоему?
- Ого, испанские дублоны!
- Золотые… С изображением короля Карла Второго. Дублоны, которые стоят сорок восемь ливров штука и которые так и сыплются из его карманов.
- И давно на него пролился этот золотой дождь?
- Давно ли? За два дня до попытки похитить регента на улице Добрых Ребят. Улавливаешь связь?
- Ну да! А почему ты пришла ко мне с этим только сегодня?
- Потому что запасы капитана начинают истощаться, и настал как раз подходящий момент для того, чтобы узнать, где он их будет пополнять.
- А ты не торопилась, чтобы он успел порастрясти свои дублоны, не так ли?
- Всем жить надо.
- Все будут жить, кума, даже твой капитан. Но я должен знать каждый его шаг, понятно?
- День за днем.
- В которую из твоих девиц он влюблен?
- Во всех, когда у него есть деньги.
- А когда нет?
- В Нормандку. Это его сердечная привязанность.
- Я ее знаю, такую не проведешь.
- Да, но тут на нее нечего рассчитывать.
- Почему?
- Она, глупышка, любит его.
- О, вот счастливчик!
- И он этого заслуживает, смею тебя уверить. У него золотое сердце - все отдаст. Не то что ты, старый скряга.
- Ладно, ладно. Ты же сама знаешь, что при известных обстоятельствах я расточительнее блудного сына. Все в твоих руках.
- Что ж, я сделаю что смогу.
- Итак, я буду каждый день знать, как проводит время капитан.
- Договорились, каждый день.
- Ты даешь мне слово?
- Слово честной женщины.
- Не годится.
- Слово Фийон.
- Идет.
- Прощайте, монсеньер.
- Прощай, кума.
Фийон направилась к двери, но в тот момент, когда она собиралась выйти, в комнату вошел лакей.
- Монсеньер, - сказал он, - тут один человек просит ваше преосвященство принять его.
- А кто он, этот человек, болван?
- Служащий королевской библиотеки, который в свободное от работы время занимается перепиской.
- И что ему надо?
- Он говорит, что должен сделать чрезвычайно важное сообщение вашему преосвященству.
- Наверное, какой-нибудь бедняк, просящий о помощи?
- Нет, монсеньер, он говорит, что пришел по политическому делу.
- Касающемуся чего?
- Испании.
- Тогда пусть войдет. А ты, подружка, пройди-ка в соседнюю комнату.
- Это еще зачем?
- А вдруг этот переписчик и твой капитан друг с другом связаны.
- Это было бы забавно, - сказала Фийон.
- Ну, иди скорей.
И Фийон исчезла за дверью, на которую ей указал Дюбуа.
Минуту спустя лакей открыл дверь и доложил о господине Жане Бюва.
А теперь мы расскажем, как случилось, что наш скромный герой удостоился чести быть принятым монсеньером архиепископом Камбрейским.