- Это так же верно, - продолжал отшельник, - как то, что ты женщина. Женщина! Вернее сказать - дама, знатная дама. Ты попросила предсказать твое будущее. Все просто в твоей судьбе: твоя жизнь - это непрерывная погоня за удовлетворением нелепых прихотей, сменяющих одна другую и тут же забываемых, погоня, которая началась с первыми твоими младенческими шагами и кончится, лишь когда ты состаришься и будешь ковылять на костылях. Любовь и прочие глупости юных лет пришли теперь на смену игрушкам и детским забавам, а в старости появятся карты и кости. Весной бабочки порхают по цветам, летом появляются колючки чертополоха, а осенью и зимой остаются увядшие листья - все достигнуто, все надоело, все позади. Отойди, теперь ты знаешь свою судьбу.
- Но ведь все достигнуто, - возразила, смеясь, молодая женщина, которая приходилась мисс Вир кузиной, - это уже кое-что, а, Нэнси?
И она повернулась к девушке, которая первой подошла к карлику:
- А ты не хочешь спросить о своем будущем?
- Ни за что на свете, - отвечала та, робко попятившись, - для меня достаточно того, что я услышала о тебе.
- Ну что ж, - сказала мисс Айлдертон, протягивая карлику деньги, - тогда я заплачу за свое гадание. Принцесса в долгу перед своим оракулом.
- Правда не продается и не покупается, - промолвил предсказатель, с презрительным и мрачным видом отталкивая награду.
- Ну что ж, мистер Элшендер, - сказала молодая женщина, - тогда я оставлю эти деньги себе. Они мне пригодятся в погоне за удовлетворением моих прихотей.
- Еще как пригодятся, - отвечал циник, - без денег мало кому удается удовлетворять свои прихоти; хуже того: без денег легко пасть жертвой чужих прихотей. Постой!
Последний возглас относился к мисс Вир, которая повернулась, чтобы последовать за своими отъехавшими спутницами.
- Мне нужно тебе еще кое-что сказать. У тебя есть то, что любой из твоих подруг хотелось бы иметь - если не на самом деле, то хотя бы в глазах окружающих: красота, богатство, талант, положение в обществе.
- Простите меня, отец, но мои подруги ждут меня. А что до ваших лестных слов и предсказаний, то они меня ничуть не трогают.
- Постой, - продолжал карлик, схватив лошадь за повод. - Я не ярмарочная гадалка и тем более не льстец. Всем благам, данным тебе судьбою, всем без исключения, противостоит в равных долях зло: неразделенная любовь, отвергнутая дружба, заточение в монастыре или ненавистное супружество. Даже я, ненавидя все человечество, не могу пожелать тебе большего зла, чем то, которое предопределено тебе в жизни.
- Если это так, отец, то теперь, пока я еще благоденствую, дайте мне возможность совершить поступок, который явится самым лучшим утешением во всех моих бедах. Вы стары и бедны. Случись с вами какое-нибудь несчастье, ваше жилище так далеко от людей, что никто не придет вам на помощь. Многое в вашем образе жизни вызывает подозрения у простонародья. Эти подозрения могут легко перейти в насилие. Дайте мне возможность думать, что я облегчила судьбу хотя бы одного человека на земле. Примите от меня посильную помощь. Сделайте это ради меня, если не ради себя самого. Тогда, если меня и постигнут предсказанные вами, может быть так верно, беды, я смогу думать, что более счастливые годы моей жизни не были прожиты совсем зря.
Старик заговорил прерывающимся от волнения голосом, почти не обращаясь к молодой леди.
- Да, таким образом ты и должна мыслить и говорить, если человек когда-либо вообще говорит то, что думает. Но этого никогда не бывает - нет, нет.
Увы! Слова и мысли не могут быть едиными. И все же подожди минутку, не уходи, пока я не вернусь.
Он прошел в свой маленький садик и вернулся с полураспустившейся розой в руках.
- Впервые за все эти годы ты заставила меня уронить слезу. В знак моей благодарности за это доброе дело возьми эту самую простую розу. Сохрани ее и никогда не расставайся с ней. Приди ко мне, когда будешь в беде. Покажи эту розу или хотя бы лепесток от нее - пусть даже он будет таким же иссохшим, как мое сердце. И тогда, как бы я ни гневался на мерзкий и ненавистный мне мир, цветок пробудит лучшие чувства в моей груди и новые надежды в твоей. Но не вздумай присылать ко мне кого-нибудь! - воскликнул он, впадая в свою обычную мизантропию. - Никаких посредников! Приходи сама - тогда то сердце и та дверь, которые закрыты для всякого другого, откроются перед тобой и перед твоим горем.
А теперь - удались!
Он отпустил повод, и девушка поехала прочь, выразив свою благодарность этому странному существу в той мере, в какой позволило ей это сделать удивление перед необычностью его речей. Она то и дело оглядывалась на карлика, который стоял возле своего жилища, пока всадница, пересекая пустошь по направлению к отцовскому замку Эллисло, не скрылась за холмом.
Между тем подруги перебрасывались шутками с мисс Вир по поводу необычайной встречи со знаменитым мудрецом.
- Нашей Изабелле счастье сопутствует и дома и на охоте! Ее сокол на лету бьет тетерева, а ее глаза насмерть ранят кавалеров. Что же остается ее родственницам и бедным подругам? Ничего! Даже кудесник не смог избежать ее чар! Сжалься над нами, дорогая Изабелла! Умерь силу своего обаяния. Или по крайней мере открой торговлю и продай нам те чары, которые не нужны тебе самой!
- Можешь взять их все по самой сходной цене, - отвечала мисс Вир, - и кудесника в придачу.
- Нет, пусть кудесник достанется Нэнси, - сказала мисс Айлдертон, - он восполнит то, чего ей недостает: она ведь у нас совсем непохожа на колдунью.
- Боже мой, сестрица, - отозвалась юная мисс Айлдертон, - на что мне это чудовище! Я глянула на него один раз и тут же закрыла глаза. И хоть я крепко зажмурилась, он так и стоит передо мною, как живой.
- Значит, ты плохо зажмурилась, Нэнси, - сказала ее сестра. - А жаль: надо уметь закрывать глаза на недостатки людей. Это особенно важно при выборе поклонника. Придется мне, видно, взять мудреца себе. Я посажу его в японский ларец своей матушки и буду всем показывать. Пусть видят, что Шотландия может произвести на свет урода в человеческом облике в десять тысяч раз более безобразного, чем фарфоровые чудовища, которые увековечивают богатое воображение пекинских и кантонских мастеров.
- Судьба этого бедняка, - сказала мисс Вир, - наводит на столь грустные мысли, что я не могу, как обычно, разделить твое веселье, Люси. Как ему жить в этом безлюдном краю, вдали от всякого жилья, если у него нет средств к существованию. А если ему кто-то и помогает, то одно лишь подозрение, что у него есть деньги, может подвергнуть его опасности быть ограбленным и убитым кем-нибудь из наших разбойных соседей.
- Но ты забываешь, что его считают колдуном, - сказала Нэнси Айлдертон.
- Даже если потусторонние силы ему изменят, - вставила ее сестра, - ему достаточно воспользоваться своим природным уродством. Ведь стоит ему на виду у своих врагов высунуть в окно или дверь свою огромную башку и повернуть к ним свое сверхъестественно безобразное лицо, и ни один, даже самый смелый грабитель не решится подойти к нему. Ах, как мне бы хотелось заполучить эту голову Горгоны хотя бы на полчасика!
- Зачем, Люси? - спросила мисс Вир.
- О, я бы напугала и выгнала из замка этого мрачного, чопорного и спесивого сэра Фредерика Лэнгли, которого обожает твой папаша и которого ты сама терпеть не можешь. Уверяю вас, я всю жизнь буду благодарна нашему колдуну только за то, что он избавил нас на полчаса от общества этого человека: не задумай мы посетить Элши, мы и не подумали бы отколоться от остальных.
- А как бы ты отнеслась к тому, - сказала мисс Вир вполголоса, чтобы ее не услышала младшая сестра, ехавшая впереди по узкой тропинке, - как бы ты отнеслась к тому, милая Люси, если бы тебе, допустим, предложили терпеть его общество всю жизнь?
- Как бы я к этому отнеслась? Я бы трижды ответила: нет, нет и еще раз нет, и каждый раз все громче и, громче, пока меня не услышали бы даже в Карлайле.
- А сэр Фредерик все равно скажет, что девятнадцать "нет" равны половине "да".
- Ну, это зависит исключительно от того, как эти "нет" были сказаны, - отвечала мисс Люси. - Будь уверена, я бы отказала ему так, что не осталось бы ни тени надежды.
- А если бы твой отец, - продолжала мисс Вир, - сказал тебе: "Выходи за него или…"?
- Я бы приняла любые формы этого "или", даже будь мой отец еще более жесток, чем все злые отцы из старинных романов.
- Даже если он стал бы тебя стращать теткой-аббатисой и монастырем?
- А я бы ему пригрозила зятем-протестантом и еще радовалась бы, что веление совести дает мне возможность пойти наперекор его воле. А сейчас, пока Нэнси нас не слышит, вот что я хочу тебе сказать. Ты будешь права перед богом и людьми, если воспротивишься всеми доступными тебе средствами этому нелепому браку. Он самодовольный, честолюбивый и скрытный человек и к тому же заговорщик. Всем известны его жадность и жестокость. Он плохой сын и плохой брат. Он черств и бездушен даже по отношению к своим родным. Изабелла, я бы скорее умерла, чем вышла за него.
- Смотри, чтобы мой отец как-нибудь не услышал, какие ты мне даешь советы, - сказала мисс Вир, - иначе, дорогая Люси, не бывать тебе больше в замке Эллнсло.
- Я была бы только рада никогда больше не переступать его порог, - отвечала ее подруга, - если б только и ты навсегда его покинула и нашла себе лучшего защитника, чем тот, кто назначен тебе природой. О, если б мой бедный отец был, как прежде, здоров! С какой готовностью он принял и укрыл бы тебя на то время, пока ты не избавишься от этих нелепых домогательств.
- Я молю бога о том же, дорогая Люси, - отвечала Изабелла, - но боюсь, что теперь, когда здоровье твоего отца так пошатнулось, он не сможет дать отпор всем тем попыткам, которые немедленно будут предприняты, чтобы вернуть несчастную беглянку.
- Боюсь, что так, - отвечала мисс Айлдертон, - но все-таки мы обсудим все это и что-нибудь придумаем. По всей видимости, твой отец и его гости целиком поглощены каким-то таинственным заговором.
Недаром в замок приносят какие-то письма, приезжают и таинственно исчезают какие-то незнакомцы. Недаром там собирают и чистят оружие, и повсюду царит суета, а все мужчины ходят мрачными и озабоченными. Так вот, если положение станет опасным, мы всегда сможем устроить наш собственный маленький заговор. Пусть джентльмены не думают, что заговоры - это только их дело. У нас есть сообщник, которому я спокойно доверюсь.
- Не Нэнси ли это?
- Что ты? Нэнси - порядочная девушка и очень к тебе привязана, но заговорщица из нее никудышная - вроде Рено или других мелких заговорщиков из "Спасенной Венеции". Нет, нет, у нас есть свой Джафир или Пьер - если этот персонаж тебе больше по душе… Я вот знаю, что упоминание о нем будет тебе приятно, но как-то не решаюсь назвать его, так как боюсь тебя раздосадовать. А сама ты не догадываешься, кто это? В его имени сочетаются два слова: "орел" и "скала", - но не английское слово "орел", а нечто похожее на его шотландский вариант.
- Уж не на молодого ли Эрнсклифа ты намекаешь? - зардевшись, воскликнула мисс Вир.
- На кого же еще мне намекать? - отвечала Люси. - Не секрет, что Джафиров и Пьеров у нас раз-два и обчелся, а всяких Рено и Бедамаров хоть отбавляй.
- Что за нелепости ты говоришь, Люси! Пьесы да романы совсем вскружили тебе голову. Ты же знаешь, что я никогда не выйду замуж без согласия отца, и отец никогда не согласится на мой брак с человеком, о котором ты говоришь. А потом, кроме твоих сумасбродных предположений и догадок, мы ничего толком не знаем о намерениях Эрнсклифа, и вдобавок ко всему эта роковая ссора…
- В которой был убит его отец, - подхватила Люси. - Но ведь это было так давно! И к тому же, я надеюсь, миновало время кровавых междоусобиц, когда вражда между двумя семьями переходила от отца к сыну, подобно испанской игре в шахматы, и каждое новое поколение совершало одно-два убийства только для того, чтобы не дать вражде угаснуть. Нынче мы вносимся к ссорам точно так же, как к платьям: примеряем их и изнашиваем до того, что от них ничего не остается. Так что думать о распрях наших отцов столь же глупо, как надевать доставшиеся нам от них в наследство штаны или камзолы.
- Ты рассуждаешь слишком легкомысленно, Люси, - отвечала мисс Вир.
- Нисколько. Рассуди сама. Ведь никто никогда не считал, что именно твой отец нанес этот смертельный удар, хотя он и участвовал в схватке. Кроме того, в прежние времена после взаимной резни кланы порой совсем были не прочь породниться. Так что рука какой-нибудь дочери или сестры часто становилась залогом их примирения. Ты вот смеешься над моим пристрастием к романтическим историям, а я все равно считаю, что ты больше чем кто-нибудь другой заслуживаешь, чтобы тебя и твои переживания описали в каком-нибудь романе. И я уверена, что проницательный читатель сразу бы понял, что любовь между тобой и Эрнсклифов предопределена именно вследствие того препятствия, которое ты считаешь непреодолимым.
- Но времена романтических любовных историй прошли. Ныне царит печальная действительность, ибо вот перед нами замок Эллисло.
- И вот перед нами сэр Фредерик Лэнгли, который ждет у ворот замка, чтобы помочь дамам сойти с лошадей. Для меня он омерзительнее всякой жабы.
Назло ему я отдам лошадь старому конюху Хорсингтону.
Говоря это, молодая женщина пустила лошадь вперед галопом и, с легким кивком проехав мимо сэра Фредерика Лэнгли, готовившегося было взять ее коня под уздцы, спрыгнула прямо в объятия старого конюха. Изабелла охотно сделала бы то же самое, но не посмела: рядом стоял ее отец, и его обычно суровое лицо помрачнело от неудовольствия, так что ей волей-неволей пришлось принять ухаживания ненавистного ей поклонника.
Глава VI
Пусть никто не называет нас, телохранителей ночи, дневными грабителями, пусть зовут нас лесничими Дианы, рыцарями мрака, любимцами луны.
"Генрих IV", ч. I
Остаток дня, который ознаменовался встречей с молодыми женщинами, отшельник провел в своем садике. Вечером он снова вышел посидеть на любимом камне. Солнце, заходившее за холмистую гряду облаков, отбрасывало мрачные отблески на пустошь и окрашивало в темный пурпур силуэты поросших вереском гор, которые окружали эту пустынную местность.
Карлик сидел, наблюдая за сгущавшимися и наплывавшими друг на друга массами облаков. В зловещих лучах заходившего светила, падавших на его одинокую и неуклюжую фигуру, его можно было принять за злого духа надвигающейся грозы или гнома, вызванного из недр земных содроганием почвы, возвещавшим об ее приближении. Пока он сидел и разглядывал хмурое грозовое небо, к нему быстро подъехал всадник. Он остановил коня - как бы для того, чтобы дать ему немного отдышаться, - и поклонился отшельнику с дерзким и в то же время как бы смущенным видом.
Всадник был высокий, худой человек, жилистый и костлявый, но, по всей видимости, чрезвычайно сильный физически. Чувствовалось, что он всю жизнь занимался ратными трудами, которые не дают полнеть и в то же время закаляют и укрепляют мускулы. Его загорелое и веснушчатое лицо с острыми чертами и зловещим выражением говорило о сочетании властности, дерзости и изворотливости в нраве его обладателя, причем каждое из названных качеств по очереди брало верх над всеми остальными. Рыжеватые волосы и брови, из-под которых смотрели пронизывающим взглядом серые глаза, завершали малопривлекательный облик незнакомца.
При нем была пара седельных пистолетов в кобуре, еще одну пару он заткнул за пояс, хотя и старался скрыть их, застегнув свой камзол. На нем был ржавый стальной шлем, куртка из буйволовой кожи старинного покроя и перчатки. Правая перчатка была покрыта маленькими стальными пластинками и напоминала старинную латную рукавицу. Длинный палаш завершал его вооружение.
- Итак, - сказал карлик, - грабеж и убийство снова восседают в седле.
- Да, да, Элши, - отвечал бандит - твое лекарское искусство помогло мне снова сесть на моего гнедого.
- И забыты все обещания исправиться, которые ты давал во время болезни, - продолжал Элшендер.
- Отброшены за ненадобностью, заодно с целебным питьем и размоченными сухарями, - заявил бывший больной, нимало не смутившись.
- Помнишь, Элши, эти строчки, ведь ты хорошо знаком с их автором?
Коли черт здоров, то на кой ему черт врачи?
А коль болен черт, он и черта просит: лечи!
- Что верно, то верно, - сказал отшельник. - Скорее отучишь волка от сырого мяса или ворона от падали, чем тебя от твоего проклятого ремесла.
- А что ты от меня хочешь? Это же у меня врожденное - в крови. Недаром все мужчины из рода Уэстбернфлетов в течение целых десяти поколений занимались разбоем и угоном скота. Все они много пили, прожигали жизнь, жестоко мстили за легкую обиду и никогда не наживали никакого добра.
- Верно, - согласился карлик. - И из тебя вышел такой матерый волк, что тебя нельзя и близко подпускать к овчарне. Ну, а какие дьявольские козни строишь ты сегодня?
- А что подсказывает тебе твоя мудрость?
- Я знаю только одно, - отвечал карлик, - что намерения у тебя не добрые, дела будут плохие, а исход их - и того хуже.
- Как раз за это ты меня и любишь, папаша Элши, не так ли? - сказал Уэстбернфлет. - Ты всегда так говорил.
- У меня есть причины любить всех, - отозвался отшельник, - кто причиняет горе людям, а на твоей совести немало пролитой крови.
- Ну нет, в этом ты меня не вини. Я никогда не проливаю крови, пока мне не окажут сопротивления, а тут уж, сам знаешь, можно легко выйти из себя.
Если на то пошло, нет ничего зазорного в том, чтобы обрубить гребешок молодому петушку, который кукарекает слишком нахально.
- Не намекаешь ли ты на юного Эрнсклифа? - несколько взволнованно спросил отшельник.
- Нет, я намекаю не на него. Пока еще не на него. Но его черед может прийти, если он не уймется, и не уберется восвояси в свою нору, и не перестанет тут резвиться, уничтожать последних оленей в наших краях, да разыгрывать из себя судью, да писать письма влиятельным людям в Эдинбург о беспорядках в стране. Не мешает ему быть поосторожнее.
- Тогда это Хобби из Хейфута, - сказал Элши. - Что он тебе сделал?