- Ничего особенного, Руфин, - пристально глянул в глаза подчиненного квестор. - Просто держись настороже.
В императорском дворце явственно запахло заговором. Руфин осознал это со всей отчетливостью. Ему пришло в голову, что нападение варваров на Фракию не было случайностью. Как не было случайностью и внезапное появление в городе трех легионов во главе с комитом Фронелием. Кому-то они понадобились именно здесь - в Константинополе. Надо отдать должное нюху императорской ищейки Гермогена, который почувствовал опасность, хотя, возможно, не совсем точно определил главных участников заговора. Евсевию и Цезарию незачем было так рисковать, они и без того занимали высокое положение в империи, и смена Валента на Прокопия, в сущности, ничего не меняла в их судьбе. Но, видимо, кому-то очень хотелось бросить на них тень и отвлечь подозрения от себя. И сделано это было с помощью Луции, без труда вскружившей голову двум старым сластолюбцам.
Комит Фронелий являл собой тип истинного римского солдата. То есть был груб, невежественен и хитер. Его задубевшее в походах лицо выражало скуку, а небольшие карие глазки с презрением смотрели не только на мир, но и на его недостойных обитателей, коих в данный момент представлял нотарий Руфин.
- Я сам знаю, юноша, что нужно моим легионерам, - брезгливо процедил Фронелий через губу. - А тебе я настоятельно советую сменить стило на меч. Ибо только война способна превратить желторотого птенца в истинного римлянина.
- Война - занятие кровопролитное, но малоприбыльное, - усмехнулся Руфин. - Во всяком случае, для солдата. Иное дело - удачный мятеж. Он может вознести на огромную высоту даже полное ничтожество. Одно плохо - чем выше стоишь, тем больнее падать.
- Ты к чему это сказал, нотарий?! - взъярился Фронелий.
- Просто к слову пришлось, - холодно бросил Руфин. - К тебе, Фронелий, это не относится. В твоей преданности Валенту никто не сомневается.
Комит все-таки не удержался от ругательств в спину нотария, покидающего серое малоприметное здание, расположенное близ роскошных Анастасьевых бань. Говорили, что именно Анастасии, сестре императора Константина, хлопотавшей о чистоте не только духовной, но и телесной, константинопольцы обязаны столь величественным и бесспорно полезным сооружением. Впрочем, Руфину некогда было любоваться на архитектурные изыски минувших времен, сейчас его занимали совсем другие заботы. Он почти не сомневался, что в городе зреет мятеж, но пока не знал, кто собирается его возглавить. Более всего на роль организатора заговора подходил, по мнению Руфина, патрикий Кастриций, человек надменный и самоуверенный, глубоко призирающий христианскую веру и императора Валента. Причем Кастриций не скрывал своих взглядов от близких людей, а потому о них наверняка знали в окружении нынешнего императора. Знали, но почему-то не спешили покарать патрикия. И в доносе высокородного Гермогена императору по поводу готовящегося заговора Кастриций не фигурировал, иначе квестор Евсевий непременно сказал бы об этом Руфину. Что было более чем странно. Дабы прояснить ситуацию, нотарий обратился за помощью к старому своему знакомцу Марцелину. Марцелин был внуком вольноотпущенника, связанного клиентскими обязательствами с родом Руфина, это во многом и предопределило характер отношений торговца и нотария. Марцелин был старше Руфина лет на пять и успел повидать мир, не без выгоды для себя и для своего патрона. Закон и обычай запрещали патрикиям заниматься торговлей, но в этом мире нет такого препятствия, которое умный человек не сможет обойти, особенно если в конце пути его ждет выгода. Причем выгода немалая.
- Я приставил своих людей к дому Кастриция, - кивнул Марцелин, одновременно жестом приглашая патрона садиться. - Всплыли очень интересные обстоятельства, светлейший Руфин.
- Давай без церемоний, - поморщился нотарий, оглядывая стены дома торговца, украшенные холстами с довольно фривольными рисунками. Впрочем, живопись была невысокого качества, и Руфин очень скоро потерял к ней интерес. Зато его внимание привлекла статуя дискобола, сотворенная с большим знанием дела и человеческих пропорций.
- Ты не поверишь, патрикий, я привез эту скульптуру из Готии, и обошлась она мне в сущие пустяки, - пояснил Марцелин, перехвативший взгляд гостя.
- Статуя, достойная дворца императора, - покачал головой Руфин. - Но вернемся к делу. Так что у нас с Кастрицием?
- Мне удалось установить, что известная тебе Луция дважды тайно навещала патрикия.
- Вот как! - удивился Руфин. - А твои люди не могли обознаться?
- Нет, нотарий, - усмехнулся Марцелин. - Луция слишком хороша собой, чтобы мужской взгляд мог ошибиться на ее счет. Думаю, мои люди не ошиблись и на счет другой, известной тебе и очень любвеобильной особы.
- Целестины?
- Ты угадал, Руфин, - охотно подтвердил Марцелин.
- О связи Целестины с Софронием я знаю.
- Речь идет не о Софронии, нотарий, а о Гермогене, - поднял палец к лепному потолку Марциал.
- О Гермогене! - от удивления Руфин даже привстал с кресла.
- И, возможно, о Петронии, - окончательно добил его Марцелин. - В последнем я, правда, не уверен. Магистр сейчас в отъезде, и судить о его шашнях с Целестиной я могу только по слухам. Но нет дыма без огня.
- Вот потаскуха! - выругался Руфин. - Теперь понятно, почему гнев императора Валента не обрушился на голову ее мужа. А сам Кастриций знает о похождениях своей жены?
- По моим сведениям, патрикий о них даже не догадывается, целиком занятый подготовкой заговора, который потрясет империю сверху донизу.
- Ты уверен в этом, Марцелин?
- Мой человек, нотарий, едва не столкнулся нос к носу с Прокопием в саду у Кастриция. А поскольку он служил в одном из легионов под командованием бывшего комита, то ошибиться на его счет никак не мог.
- И что ты обо всем этом думаешь, Марцелин? - пристально глянул на торговца нотарий.
- Размышления и выводы я оставляю тебе, Руфин, мое дело собирать сведения.
Размышления, впрочем, не заняли у молодого нотария слишком много времени. Во всяком случае, времени на преодоление пути от дома Марцелина до дворца Фаустины ему вполне хватило, чтобы прийти к кое-каким выводам. Заговор, безусловно, готовился. И во главе этого заговора стояли Прокопий и Кастриций. К сожалению, эти двое даже не подозревали, что их замыслы давно уже известны комиту Гермогену и префекту претория Набидию, которому император Валент доверил управление восточными провинциями на время своего похода в Сирию. Возможно, о заговоре Прокопия знает и Петроний, коварный тесть императора. Но вряд ли эта троица, Гермоген, Набидий и Петроний, поставила в известность о происках Прокопия императора Валента. Им нужен мятеж. Мятеж, в котором примут участие многие знатные и богатые мужи Константинополя. По преимуществу - приверженцы старых римских богов. Наверняка Набидий и Гермоген уже отладили ловушку для Прокопия и теперь ждут, когда он сделает первый неосторожный шаг. И, судя по всему, ждать им осталось недолго. Самоуверенный Фронелий уже готов двинуть подчиненные ему легионы к гибели и ждет только знака от Прокопия, вознамерившегося вырвать власть если не у Валентиниана, то хотя бы у его брата Валента. А Софроний оказался прав в своем мрачном пророчестве: две столицы для одной империи - это действительно слишком много.
Руфин почти не удивился, когда, войдя в свои покои на исходе дня, увидел на фоне окна, освещенного лишь лунным светом, знакомую долговязую фигуру с поникшими плечами. Нотарий зажег светильник и поставил его на столик изящной работы. У Прокопия теперь появился выбор - явить свое лицо собеседнику или по-прежнему прятаться в тени. Довольно просторная комната давала ему эту возможность.
- Похоже, мой приход не очень удивил тебя, Руфин, - раздался из полумрака хриплый голос.
- Я ждал тебя раньше, Прокопий, но ты предпочел искать поддержку у других людей.
- Мне не хотелось рисковать жизнью и благополучием сына моего единственного друга. - Прокопий все-таки придвинулся к свету, и нотарий мог теперь видеть его лицо, заросшее бородой по самые ноздри.
- И, тем не менее, ты пришел, - усмехнулся Руфин.
- Сегодня я уверен в успехе и предлагаю тебе поучаствовать в триумфе вместе со мной, как это и подобает истинному римлянину.
- Я не нуждаюсь в подачках, высокородный Прокопий.
Гонимый врагами комит засмеялся:
- Ты истинный сын своего отца, Руфин. Но мне действительно нужна твоя помощь. Эта несчастная женщина боится возвышения больше, чем падения. И своей робостью губит не только себя, но и свою дочь.
- Ты имеешь в виду Фаустину, комит? - догадался молодой нотарий.
- Да, - кивнул Прокопий. - В Риме и Константинополе еще не забыли императора Констанция, и как только я явлю миру его дочь, дрогнут сердца очень многих людей. Мне не нужно чужого, Руфин. Но кровное родство с императорами Констанцием и Юлианом дает мне право на власть. С этим согласны все, даже те, кто вопреки воле последнего императора вручил инсигнии самозванцу Валентиниану, иначе они не преследовали бы меня, словно оголодавшие псы. Эти люди не оставили мне выбора, друг мой, - либо император, либо труп. Ты уже слышал о смерти Валентиниана?
- А разве он умер? - удивился Руфин.
- Пока нет, - криво усмехнулся Прокопий. - Но слухи о его гибели в Галлии мы уже распустили по городу. Очень скоро они дойдут до нужных ушей. И тогда свершится то, чему не миновать. Меня поддержат все достойные мужи Константинополя, кроме тех, кто изменил не только истинному императору, но и вере своих отцов. Юлиан допустил только одну ошибку, нотарий, он пощадил христиан и тем лишил меня власти, а Рим величия. Впрочем, все еще можно поправить. С твоей помощью, светлейший Руфин.
- Ты собираешься жениться на Фаустине, Прокопий?
- А почему бы нет, нотарий, - усмехнулся беглый комит. - Я вдов, и она вдова. А девочку я удочерю. Возможно, ее муж станет моим преемником и соправителем. И этим мужем вполне можешь стать ты, Руфин. Сын моего старого друга, последний отпрыск патрикианского рода.
- Ты смотришь слишком далеко, Прокопий, - вздохнул нотарий. - Наверное, это похвальное качество для императора, но оно может оказаться роковым для человека, который только собирается им стать.
- Не разочаровывай меня, Руфин, - глухо произнес Прокопий, глядя прямо в глаза молодого патрикия. - Неужели ты оробеешь в шаге от величия?
- Я ничего не боюсь, комит, ни смерти, ни опалы, - покачал головой нотарий. - И в любом случае я благодарен тебе за предложение встать рядом с тобой в час триумфа. Но с моей стороны было бы слишком опрометчиво ввязываться в дело, обреченное на скорую гибель. Твой заговор раскрыт, Прокопий, и твой первый шаг к власти станет последним в твоей жизни, а вместе с тобой падут и лучшие мужи Константинополя на потеху черни и на радость христианам.
Лицо Прокопия стало бледнеть и покрываться мелкими капельками пота, а рука, сжавшаяся было в кулак, бессильно упала на столик, отделанный костью носорога.
- Кто? - хрипло произнес он. - Неужели Кастриций?
- Нет, - покачал головой Руфин. - Целестина. Патрикиям, особенно замешанным в заговоре, следует уделять больше внимания своим женам. А также пастырям, что пасут далеко не невинных овечек на мостовых Константинополя. Ты ничего не слышал о неком Леонтии, комит Прокопий?
- Нет.
- Бьюсь об заклад, что это именно он объяснил Целестине, как вредны для христианской души объятия язычника. И что арианин Гермоген в качестве мужа подходит заблудшей овечке больше, чем патрикий Кастриций, до сих пор приносящий жертвы римским богам.
- Выходит, все кончилось, еще не начавшись? - спросил хриплым голосом Прокопий.
- Не знаю, комит, - задумчиво произнес Руфин. - О заговоре знают только двое - Набидий и Гермоген. По моим сведениям, к городу уже подошли легионы из Фракии. Комит Юлий ждет только сигнала, чтобы обрушиться на мятежников, но ведь сигнал может и не последовать. Ворота Константинополя останутся закрытыми, и фракийские пехотинцы застрянут у городского рва.
Глава 2 Мятеж
Сиятельный Набидий очень хорошо понимал, насколько опасным может быть промедление в столь важном деле, как подавление готовящегося мятежа, не только для него лично, но и для всей империи. С другой стороны, уж очень велик был соблазн одним махом посчитаться со всеми своими явными и тайными врагами. Ну и благодарность императора Валента не следовало сбрасывать со счетов. Сил вроде было в достатке. Во всяком случае, так утверждал самый опасный и самый коварный человек в Константинополе, комит Гермоген. Его ищейки из схолы императорских агентов в последние дни трудились не покладая рук. Именно их стараниями был составлен весьма внушительный список заговорщиков, который Набидий сейчас держал в руках. Хорошим зрением префект претория не обладал, а потому уже собрался было вызвать дежурного писца, дабы не утруждать глаза понапрасну, но вовремя спохватился.
- А ты уверен, высокородный, что квестор Евсевий и префект Константинополя Цезарий участвуют в мятеже? - спросил Набидий у гостя, скромно сидящего у стола с опустевшим кубком в руке.
Гермоген был еще относительно молод - ему совсем недавно исполнилось сорок лет, - полон сил и уверенности в себе. Той самой уверенности, которой так не хватало Набидию, прожившему на этом свете уже почти шестьдесят лет и много чего повидавшему за это время. В том числе и головокружительных падений.
- Какое это имеет значение, префект? - скривил губы в презрительной усмешке Гермоген. - Если не участвуют, так сочувствуют. Считай, что они попали в этот список по личной просьбе магистра Петрония.
- Ну да, конечно, - с готовностью закивал Набидий облысевшей головой, слишком большой для его тщедушного тела. - Просто император может не согласиться.
- С чем не согласиться? - строго глянул на префекта претория Гермоген.
- С арестом столь высокопоставленных лиц, - поморщился Набидий.
- Ты забываешь, сиятельный, что эти лица - заговорщики, - зло ощерился Гермоген. - Если они будут убиты во время подавления мятежа, то никому, в том числе и императору, в голову не придет усомниться в их виновности.
Набидий тяжело вздохнул и вновь вернулся к списку. Конечно, Гермоген перестарался, и многие из тех, кого он записал в потенциальные мятежники, знать не знали ни о каком заговоре, но тут уж ничего не поделаешь. В большом деле не без малых издержек.
- Ты уверен, что у нас достаточно сил?
- Не изволь беспокоиться, сиятельный Набидий, - усмехнулся комит. - Кроме городских легионеров, оставленных Валентом для обороны Константинополя, у нас под рукой еще и фракийцы Юлиана. Да и среди пехотинцев Фронелия немало людей, преданных императору.
- Так, может быть, нам следует арестовать Прокопия, разоружить легионеров Фронелия и тем самым пресечь мятеж в самом зародыше? - неуверенно предложил Набидий.
- Да ты в своем уме, сиятельный префект?! - возмутился Гермоген. - Нам даже Прокопию пока что нечего поставить в вину, а уж о Фронелии вообще речи не идет. Комит - верный солдат императора, его легионеры - испытанные во многих битвах бойцы, а ты, Набидий, потребуешь от них сложить оружие. Но тогда мятежником объявят не Прокопия, а тебя.
От такой перспективы Набидия даже в холодный пот бросило. Собственная робость едва не сыграла с префектом претория злую шутку. Прав Гермоген - решительность и еще раз решительность.
- На какое время заговорщики назначили свое выступление? - спросил Набидий.
- Завтра ночью Прокопий прибудет в казармы у Анастасьевых бань, облаченный как император, и обратится с речью к легионерам Фронелия. Его будут сопровождать все участники заговора. Мы стянем к казармам все имеющиеся у нас силы и обрушимся на мятежников в самый удобный момент.
- Но ведь комита Юлия нет в городе?
- Мы откроем перед ним ворота, как только Прокопий двинется в сторону Анастасьевых бань.
Все уже просчитано, сиятельный Набидий. Каждый участник предстоящих событий знает, что ему надлежит делать, а потому и сбоев быть не должно.
- В таком случае, - вздохнул префект, - пусть нам поможет Бог, высокородный Гермоген.
Глава императорских агентов вздохнул с облегчением и поднялся с кресла. В успехе дела он не сомневался, и главной его заботой был как раз префект претория, с его вечными страхами и сомнениями. Порой приходится изумляться, как такие трусливые ничтожества добираются до самых вершин власти. А этот тщедушный и большеголовый человек управлял четвертой частью великой империи, которой страшилась вся ойкумена. Впрочем, не исключено, что трусами люди, подобные Набидию, становятся уже потом, когда понимают, что бремя власти оказалось слишком тяжким для их хилых плеч и душ.
Гермоген уже протянул руку к двери, когда из приоткрытого окна донесся шум. Привычка к осторожности взяла свое, и комит резко обернулся к застывшему в изумлении Набидию:
- Ты ждешь гостей, префект?
Увы, это были не гости, но комит, к сожалению, понял это слишком поздно. Дверь распахнулась без его участия, и перед ошеломленным Гермогеном предстали нотарий Руфин и трибун Агилон, вооруженные мечами. Их появление было столь неожиданным, что комит совершил, пожалуй, единственную в своей жизни ошибку, ставшую роковой. Он выхватил из складок одежды кинжал и попытался ударить им стоящего рядом трибуна. Однако Агилон был слишком опытным бойцом, чтобы пропустить столь неразумную атаку. Короткий взмах меча, и жизнь высокородного Гермогена оборвалась раньше, чем он успел бросить проклятье в лицо своим врагам.
- Что это значит? - в ужасе воскликнул префект, вскакивая из-за стола.
- Именем императора Прокопия ты арестован, сиятельный Набидий, - спокойно произнес нотарий Руфин и равнодушно перешагнул через распростертое на полу тело Гермогена.
У префекта хватило ума не раздражать людей, ворвавшихся в его дворец, бесполезными в данном случае протестами, а уж тем более сопротивлением. Он безропотно последовал вслед за нотарием Руфином по залитой кровью лестнице. И лишь спустившись во двор, заваленный трупами, спросил:
- А где же носилки?
- Здесь недалеко, - криво усмехнулся нотарий. - Привыкай ходить пешком, Набидий.
Префект пришел в себя только в городской тюрьме, куда его препроводил по тихим улочкам Константинополя любезный нотарий Руфин. Набидия без особых церемоний втолкнули в довольно просторное помещение за железной дверью, где уже томились в предчувствии дурных перемен самые высокопоставленные чиновники империи.
- Ты дурак, Набидий, слышишь, законченный дурак, - брызнул слюной и яростью в лицо префекта претория человек с перекошенным от злости лицом, в котором несчастный узник с трудом узнал комита дворцовой схолы Небриция. - Почему ты не арестовал Прокопия раньше?
- Значит, дворец императора тоже взят мятежниками? - воскликнул потрясенный Набидий. - Аведь у тебя под рукой было две тысячи варваров, вооруженных до зубов, комит доместиков. Не говоря уже о крепких стенах. Так кто из нас дурак? Или, может быть, предатель?
- Если бы я был предателем, то не сидел бы в этой дыре, - огрызнулся Небриций в ответ на обвинения префекта. - А взяли меня не в императорском дворце, а в доме прекрасной Луции. Кто же знал, что эта потаскуха тоже участвует в заговоре.
- Успокойтесь, патрикии, - вмешался в чужую ссору квестор Евсевий, - теперь уже поздно выяснять, кто прав, кто виноват. Император Валент спросит со всех нас равной мерой.