- Нет, сэр, я знаю вашу честь и очень вас уважаю, но меня поставил здесь сержант и приказал ни в коем случае не пропускать этих людей.
- Вот это я называю хорошей дисциплиной! - воскликнул Борроуклиф с довольным смехом. - Я знал, что парень послушается меня не больше, чем получив приказание от этого фонаря. Скажите, мой земноводный друг, ваши солдаты так же славно обучены?
- Что за глупые шутки? - сурово спросил лоцман.
- А я-то думал, что настала моя очередь посмеяться над вами! - вскричал Мануэль, делая вид, что разделяет веселье капитана. - Мы все это тоже хорошо знаем и применяем в наших частях… Однако, если часовой не слушается вас, послушается сержант. Позовите его, и пусть он прикажет часовому пропустить нас.
- Я вижу, у вас опять неладно с горлом, - сказал Борроуклиф. - Вам, наверное, хочется глотнуть еще благородного напитка! Будет сделано!.. Часовой, отвори-ка окно и кликни сержанта!
- Это нас погубит! - шепнул лоцман Гриффиту.
- Делайте то же, что я! - ответил молодой моряк.
Часовой повернулся выполнить распоряжение капитана, но Гриффит, ринувшись вперед, мгновенно выхватил у него из рук мушкет. Тяжелый удар прикладом сбил с ног изумленного солдата. Взяв мушкет на изготовку, Гриффит воскликнул:
- Вперед! Теперь мы можем пробить себе дорогу!
- Вперед! - повторил лоцман, перепрыгивая через распростертого на полу солдата с кинжалом в одной руке и пистолетом - в другой.
Еще миг - Мануэль, вооруженный точно таким же образом, очутился рядом с ним, и все трое быстро покинули здание, не встретив никакой помехи своему бегству.
Борроуклиф был совершенно не в состоянии преследовать беглецов. Он так опешил от неожиданности, что прошли минуты, прежде чем он снова обрел дар речи, редко его покидавший. Солдат тоже пришел в себя и поднялся на ноги. Они долго стояли, глядя друг на друга с молчаливым сочувствием.
- Не ударить ли нам тревогу, ваша честь? - спросил наконец часовой.
- Не стоит, Питерс! Эта морская пехота не знает, что такое благодарность и хорошее воспитание.
- Надеюсь, ваша честь будет помнить, что я выполнял свой долг и был обезоружен при исполнении приказания.
- Я ничего не помню, Питерс, кроме того, что с нами обошлись гнусно. Я еще заставлю земноводного джентльмена за это расплатиться! Запри двери и делай вид, будто ничего не случилось.
- Это не так легко, как вы изволите думать, ваша честь. На спине и плечах у меня отпечатался замок мушкета. Эти следы будут ясно видны.
- Так смотри на них, если тебе хочется, но молчи, дурак! Вот тебе крона на пластырь. Я слышал, как этот пес бросил твой мушкет на лестнице. Пойди подбери его и возвращайся на свой пост. А когда придут тебя сменять, веди себя так, будто ничего не случилось. Я все беру на себя.
Солдат выполнил приказание, и, когда он снова был вооружен, Борроуклиф, в значительной мере отрезвевший после этого неожиданного приключения, проследовал в свою комнату, бормоча ругательства и проклятия по адресу всех морских пехотинцев, которых он называл "земноводными тварями".
ГЛАВА XVI
Гляди, взлетели куропатки стаей!
Спустить собак, и сокол пусть летит!
Лихой погоне я отдам досуг,
С меня довольно сонного покоя.
Капитан Борроуклиф провел остаток ночи в тяжелом сне, какой обычно следует за опьянением, и пробудился на следующее утро только с приходом слуги. Капитан сел на постели, протер, как водится, глаза и, повернувшись с суровым видом к слуге, сказал ему таким сердитым тоном, будто хотел обвинить именно его в том проступке, который собирался осудить:
- Что это значит, дурак? Я ведь приказал сержанту Дриллу, чтобы не смели бить в барабан, покуда мы живем под гостеприимным кровом старого полковника! Он не желает меня слушаться? Или он находит, что разносящаяся по коридорам аббатства барабанная дробь - музыка, очень подходящая для того, чтобы беречь сон здешних обитателей?
- Я думаю, сэр, - ответил слуга, - что нынче сам полковник Говард отдал распоряжение сержанту бить тревогу.
- Черт побери! Я вижу, старику нравится время от времени щекотать свои барабанные перепонки знакомыми звуками. Однако не производит ли он вместе с парадом стражи смотр своего скотного двора? Я слышу такой топот копыт, словно старое аббатство превратилось в Ноев ковчег и все звери с полей направляются к нам!
- Это всего лишь отряд драгун. Они въезжают во двор, и сам полковник пошел их встречать.
- Во двор? Отряд драгун? - удивленно повторил Борроуклиф. - Неужели старик считает, что моих двадцати молодцов недостаточно для защиты от привидений и северо-восточных штормов такого вороньего гнезда, как это старое аббатство? К чему нам эта кавалерия? Хм… Наверное, джентльмены в ботфортах прослышали о Каролинской мадере.
- О нет, сэр! - воскликнул слуга. - Это отряд, за которым ночью ездил мистер Диллон, после того как вы, сэр, решили заковать трех пиратов в кандалы.
- Пиратов? В кандалы? - повторил Борроуклиф, снова протирая глаза, но теперь уже с более задумчивым видом. - Да, припоминаю, что посадил трех подозрительных бродяг под замок. Но какое дело мистеру Диллону или драгунам до этих молодцов?
- Не знаю, сэр. Но внизу говорят, сэр, будто они не то заговорщики и мятежники из колоний, не то переодетые генералы и тори. И говорят даже, что один из них - сам генерал Вашингтон. А может, это члены парламента янки, приехавшие перенимать наши добрые английские обычаи…
- Вашингтон! Члены Конгресса!.. Ступай, простофиля, узнай, сколько народу в этом драгунском отряде и надолго ли они сюда пожаловали. Стой! Сначала подай мне одеться… А теперь отправляйся, как я приказал тебе, и, если драгунский офицер про меня спросит, передай ему поклон и скажи, что я сейчас приду. Ступай, ступай!
Когда слуга вышел из комнаты, капитан занялся своим туалетом, рассуждая вслух обо всем, что приходило ему на ум:
- Ставлю офицерское жалованье против половинного жалованья младшего офицера, что кто-то из этих бездельников, которым нужны четвероногие, чтобы поспеть к месту боя, пронюхал о каролинском вине! Каролинское вино! А этого земноводного офицера я вызову для объяснения через публикацию в лондонской газете. Если он честный малый, то не будет скрываться под своим инкогнито и встретится со мной. Если же из этого ничего не выйдет, тогда я, черт побери, поеду прямо в Ярмут и брошу вызов первому же попавшемуся из этого ублюдочного рода! Проклятие! Видано ли, чтобы офицеру и джентльмену было нанесено подобное оскорбление? Только бы мне узнать его фамилию! Если эта история получит огласку, я буду всеобщим посмешищем до тех пор, пока не найдется дурака почище меня. Чтобы избавиться от издевательств, мне придется биться, по крайней мере, на пяти дуэлях. Нет-нет, я не заикнусь в моем полку об этом глупом деле, но отплачу какому-нибудь офицеру морской пехоты - так будет более справедливо. Только бы этот негодяй Питерс не проболтался о том, как ему намяли бока его же мушкетом! И я даже не могу выпороть его… Но, если я не расправлюсь с ним при первом же случае, значит, я не знаю, как сводить полковые счеты.
К тому времени, как офицер закончил этот монолог, дающий представление о хода его мыслей, он уже был готов спуститься во двор и лично встретить новоприбывших, как того требовал долг. У главного входа в аббатство Борроуклиф нашел своего хозяина за серьезной беседой с молодым человеком в мундире кавалериста.
- Доброе утро, мой почтенный страж и защитник! - приветливо обратился к нему полковник. - У меня есть удивительные новости для вашего верноподданнического слуха: наши арестованные - по-видимому, переодетые враги короля! Капитан Борроуклиф, позвольте мне представить вам мистера Фитцджералда из полка легкой кавалерии. - И, пока оба офицера раскланивались, старик продолжал: - Корнет был так любезен, что прибыл сюда со своим отрядом сопровождать этих негодяев в Лондон или в другой город, где найдется достаточно храбрых и верных офицеров, чтобы составить военный суд и приговорить их к казни как шпионов. Кристофер Диллон, мой достойный родственник Кит, с первого взгляда разгадал, кто они, в то время как вы и я, словно доверчивые юнцы, думали, что этих негодяев можно завербовать на королевскую службу. Но у Кита такой глаз и такая голова, какими немногие могут похвалиться. Вот кому бы заседать в английском суде!
- Это очень желательно, сэр, - сказал Борроуклиф с серьезным видом, вызванным главным образом желанием придать силу своему сарказму, а также воспоминаниями о ночном происшествии, которое еще предстояло объяснить. - Но на каком основании мистер Кристофер Диллон считает, что эти три моряка совсем не те, за кого они себя выдают?
- Не знаю, но клянусь жизнью, основания у него достаточно веские! - воскликнул полковник. - Кит - мастер находить основания, ведь это главное в его профессии, и он мужественно изложит свои соображения в надлежащем месте. Но вам известно, джентльмены, что юристы не всегда могут говорить так открыто и отважно, как подобает солдату, если не желают нанести вред делу, которым они занялись. Нет-нет, поверьте мне, у Кита есть свои основания, и со временем он их укажет!
- Значит, - беспечно сказал капитан, - мы не напрасно приставили к ним такую надежную охрану, полковник Говард. Вы как будто говорили мне, что окна находятся на такой высоте, что бежать через них нельзя? Поэтому я и не поставил наружного караула.
- Не беспокойтесь, мой почтенный друг! - воскликнул хозяин. - Если наши люди не заснули на посту, значит, пленники на месте. Но, так как необходимо отправить их отсюда, прежде чем ими завладеют гражданские власти, пойдем сейчас же в задний флигель и выпустим этих собак из будок. Покуда мы будем завтракать, часть кавалеристов препроводит их в тюрьму. Не следует отдавать их в руки гражданских властей, которые редко способны оценить истинный характер преступления.
- Извините меня, сэр, - заговорил молодой кавалерийский офицер. - Со слов мистера Диллона я полагал, что нам предстоит встретить здесь небольшие вражеские силы и что у меня будет более приятное дело, чем выполнять обязанности констебля. Кроме того, сэр, законы нашего государства гарантируют каждому право быть судимым равными себе людьми, и я ни в коем случае не возьмусь вести этих людей в тюрьму, покуда они не побывают у судьи.
- То, что вы сейчас говорите, относится только к верным и покорным подданным, - ответил полковник, - но на врагов и предателей эти привилегии не распространяются.
- Сначала нужно доказать, что они изменники, а потом уж наказывать их по заслугам, - решительно возразил молодой человек (он всего лишь год назад окончил курс юридических наук). - Единственное, на что я соглашусь, - это доставить их в полной сохранности в гражданский суд.
- Пойдем навестим арестованных! - вмешался Борроуклиф, чтобы положить конец спору, который уже становился резким и был, как он знал, совершенно бесполезным. - Может быть, они добровольно пойдут служить под знамена нашего государя, и тогда, к счастью, не понадобится никаких мер, кроме разве обычной дисциплины.
- Конечно, если только подобный шаг для них возможен, - подтвердил корнет, - я буду очень рад разрешить вопрос таким образом. Надеюсь, капитан Борроуклиф согласится со мной, что у драгун есть кое-какие заслуги в этом деле, а у нас во втором эскадроне как раз не хватает людей.
- Мы легко сговоримся, - сказал капитан. - Каждый из нас возьмет одного, а судьбу третьего решит подброшенная в воздух гинея… Сержант! Следуй за нами, чтобы сдать арестованных и снять с поста часового.
Когда они направились к заднему флигелю, полковник Говард, который пошел вместе с ними, сказал:
- Я не сомневаюсь в проницательности капитана Борроуклифа, но, насколько мне известно, мистер Кристофер Диллон предполагает, что, по крайней мере, один из этих людей не простой солдат. И в этом случае ваши планы могут рухнуть.
- А за кого он принимает этого джентльмена? - спросил Борроуклиф. - За переодетого Бурбона или, может быть, за тайного представителя мятежного Конгресса?
- Нет-нет, больше он ничего не сказал. Мой родственник Кит умеет держать язык за зубами, пока миледи Юстиция не приготовит свои весы. Есть люди, про которых можно сказать, что они рождены быть солдатами. Таков граф Корнваллийский, который так успешно теснит мятежников в обеих Каролинах. Другим сама природа велела быть святыми на земле, как, например, их высокопреосвященства архиепископы Йоркский и Кентерберийский. Еще есть люди, которые на все смотрят глазами пытливыми, беспристрастными и бескорыстными. К таким, могу я сказать, принадлежат верховный судья Мэнсфилд и мой родственник мистер Кристофер Диллон. Я думаю, джентльмены, что, когда королевская армия подавит этот бунт, министры его величества сочтут необходимым установить в колониях титул пэра как средство для награждения верноподданных и как политическую меру для предупреждения недовольства в будущем. В этом случае я надеюсь видеть моего родственника в отороченной горностаем мантии пэра и судьи.
- Ваши надежды, почтенный сэр, весьма основательны, и я не сомневаюсь, что в один прекрасный день ваш родственник будет совсем не тем, кем он остается сейчас, несмотря на все свои достоинства, а настоящим пэром, - сказал Борроуклиф. - Можете на это рассчитывать, сэр! Судя по его нынешним заслугам, я не сомневаюсь, что придет время, когда и на улице законников наступит праздник, и тогда мистер Кристофер Диллон еще научит нас, как нужно штурмовать житейские высоты, хотя под каким титулом он будет тогда известен, я не берусь сказать…
Полковник Говард был слишком занят своими мыслями о войне и ходе событий вообще, чтобы заметить лукавые взгляды, которыми во время этого разговора обменивались офицеры.
- Я много размышлял над этим, - с величайшим простосердечием ответил он, - и пришел к заключению, что, владея небольшим имением на берегу реки, он может принять титул барона Пидийского.
Пока Борроуклиф произносил эту речь, они поднялись по каменной лестнице, которая вела на второй этаж здания, где, как предполагалось, томились в заточении арестованные. И в ту же минуту в коридоре первого этажа показался Диллон. На его угрюмом, мрачном лице против его воли можно было прочесть удовлетворение коварного человека, осуществившего свой тайный замысел. За ночь часовые несколько раз сменялись, и сейчас на посту снова был тот самый солдат, который присутствовал при бегстве Гриффита и его товарищей. Зная истинное положение вещей, он стоял в небрежной позе, прислонившись к стене и пытаясь вознаградить себя за то, что ночью ему не удалось вздремнуть, но приближавшиеся шаги заставили его выпрямиться и принять позу бдительного стража.
- Ну, как, приятель? - спросил его Борроуклиф. - Что поделывают арестованные?
- Они, по-моему, спят, ваша честь, ибо с тех пор как я на посту, из их комнат не слышно ни звука.
- Они очень устали, почему бы им не поспать в этих уютных помещениях? - заметил капитан. - Стань в ружье, дурачина, да расправь плечи! А то еле шевелишься, как краб или капрал из ополчения! Разве не видишь, что к тебе подходит кавалерийский офицер? Хочешь опозорить свой полк?
- Ах, ваша честь, один только бог знает, смогу ли я когда-нибудь снова расправить плечи!
- Купи себе еще один пластырь, - сказал Борроуклиф, сунув ему в руки шиллинг, - да помни: ты ничего не знаешь, кроме своих обязанностей.
- Иначе говоря, ваша честь?..
- Подчиняться мне и молчать… Но вот идет сержант с караулом. Он снимет тебя с поста.
Спутники Борроуклифа сперва остановились на другом конце коридора, затем несколько солдат в сопровождении сержанта прошли вперед, со всеми воинскими церемониями сменили с поста часового и наконец все вместе направились к помещениям арестованных. Указав рукой на одну из дверей, Диллон со злобной усмешкой сказал:
- Отворите-ка, сержант! В этой клетке сидит человек, который нам нужен больше всего.
- Тише, тише, милорд верховный судья и могущественный кацик! - остановил его капитан. - Еще не наступил час созыва присяжных заседателей из числа толстопузых йоменов, и никто, кроме меня, не имеет права приказывать моим солдатам.
- Уж слишком вы суровы, я должен заметить, капитан Борроуклиф! - вмешался полковник. - Но я прощаю вас, ибо воинская дисциплина прежде всего… Да, Кит, это дело придется предоставить военным. Наберитесь терпения, мой уважаемый родственник! Не сомневаюсь, что близок час, когда вы будете вершить правосудие и удовлетворите свои верноподданнические чувства, расправившись со многими изменниками. Черт возьми, при таком возмездии я и сам, пожалуй, не прочь стать палачом!
- Я могу сдержать нетерпение, сэр - ответил Диллон с притворной скромностью и большим самообладанием, хотя глаза его сверкали дикой радостью. - Прошу прощения у капитана Борроуклифа, если, желая поставить гражданскую власть перед военной, я покусился на его права.
- Вот видите, Борроуклиф! - радостно воскликнул полковник. - Молодой человек в своих поступках руководствуется чувством законности и справедливости. Я уверен, что такой одаренный человек никогда не будет изменником… Однако нас ждет завтрак, и мистер Фитцджералд порядочно проехал верхом в это холодное утро. Давайте скорее покончим с нашим делом.
По знаку Борроуклифа сержант отворил дверь: они вошли в комнату.
- Ваш арестованный бежал! - вскричал корнет, который тотчас убедился, что комната пуста.
- Нет, этого не должно быть! Этого не может быть! - закричал Диллон, содрогаясь от бешенства и яростно обшаривая глазами помещение. - Тут совершено предательство, измена королю!
- Кем же, мистер Кристофер Диллон? - спросил Борроуклиф, нахмурив брови и цедя слова сквозь зубы. - Пусть только кто-нибудь посмеет обвинить в измене хоть одного солдата моего полка!
Будущий судья мгновенно понял, что зашел слишком далеко и что ему следует тотчас умерить свой гнев. Точно по мановению волшебной палочки, он снова принял свой прежний лицемерно-вкрадчивый вид.
- Полковник Говард поймет причину моей горячности, - ответил он, - когда узнает, что в этой комнате ночью находился человек, чье имя - позор для его семьи и для всей страны! Здесь был изменник Эдуард Гриффит, лейтенант флота мятежников!
- Что?! - воскликнул пораженный полковник. - Как посмел этот юный отступник осквернить своим присутствием аббатство Святой Руфи? Ты бредишь, Кит: он не отважился бы на такой поступок!
- По-видимому, он отважился даже на большее, сэр, - возразил Диллон. - Хотя он, несомненно, был заперт в этой комнате, сейчас его здесь нет. А из этого окна, хотя оно и отворено, убежать невозможно, даже с чьей-либо помощью.