- А вы полагаете, что это так уж смешно? - с безукоризненной вежливостью, но так, что морозом беломорским веяло от его слов, спросил штурман Грэхем Паркер, изысканный и томный молодой человек, - единственный на борту "Сити оф Йорка", чьи модные одеяния могли выдержать сравнение с нарядами французов, не заставляя краснеть их владельца. - Гм, что-то тут душновато стало. Вы не возражаете, джентльмены, если я пойду проветриться на палубу? А вы все веселитесь, не обращайте внимания!
Паркер нарочито медленно выбирался из-за стола, покряхтывая, как старик. И с ним поднялась примерно третья часть участвовавших в обеде англичан и двое из восемнадцати французов.
Федор подумал-подумал - и остался. Потому что, Бог весть, представится ли еще когда случай поглазеть на прославленные манеры французских кавалеров? Да и адмирал Хоукинз остался на месте…
Остался он не зря: разговаривали за столом много и интересно. Может быть, для французов этакий поток слов был обычным делом. Но Федору, помору по корням и англичанину по службе, такое было вовсе уж внове. Даже как-то странно, точно и не мужчины тут собрались, тем более офицеры, - а кумушки у деревенского колодца! Но, внимательно их слушая, можно было немало узнать нового, полезного и интересного…
13
Начиная с того, что елось за столом. Французы доставили с собою паштеты, отлично приготовленных кур, гусей и целую индейку с орехами. Они объяснили, что всегда, уходя в длительное плавание, берут с собой на флагманском корабле целый птичник. Поскольку флагман обычно - самое большое судно в эскадре и потому там более места, а главное - в команде флагмана более, чем на других судах, офицеров и дворян. Матросов баловать, конечно, ни к чему. Да ведь они и на суше предпочитают привычную им солонину свежему мясу - было б только рому вдоволь. Или у вас матросы не таковы? Все равно тонкий вкус деликатесной птицы и специй, соусов и паштетов они не оценят. Им по нраву грубые куски мяса, полупрожаренного, - в общем, не обижайтесь, господа, но у наших матросов вкусы скорее английские, чем французские, хе-хе-хе…
Французы привезли с собою к обеду полдюжины сортов вин и бочоночек виноградной водки. Водка отдавала сивухой, и от нее тут же начинало нестерпимо колоть в висках и гудеть в ушах. Зато вина были отменные! Федор думал, что столько оплетенных бутылок - потому, что у каждого французского офицера есть свой излюбленный сорт. Оказывается, вовсе не так. У них, видите ли, принято так: одно вино к закускам, другое - к рыбе, третье - к сыру, четвертое - к птице, пятое - к сладкому и шестое - к беседе после еды. Для англичан, у которых меню во все дни плавания в открытом море было постоянным: овсянка и солонина жареная - на завтрак, похлебка и солонина вареная - на обед, солонина и сыр - на ужин, праздником считали, если на стоянке удастся наловить рыбы или кок купит у местных жителей мясную тушу, - это уж было как волшебная сказка из жизни гоблинов!
Зато (Федор пошептался со старшим канониром "Сити оф Йорка" - тот пришелся ему соседом по столу после ухода Паркера) - если только матросы на французских кораблях знают, что едят их офицеры, - нешто можно полагаться на них в бою безоговорочно, как принято в английском флоте? Мало хлопот неприятеля упреждать - так еще и о матросах думать в бою придется: как бы не переметнулись к неприятелю!
Пока не перепробовал всего, Федор сидел за столом, и Хоукинз показывал "своего московита" гостям, как диковинного зверя какого. Но налопавшись, и он захотел "подышать свежим воздухом" - то есть поглядеть, как живется на "черных бригантинах" и что там за народ. Его знания французского языка хватало, чтобы кое-как объясняться и чтобы понимать беглую даже речь. И он откланялся.
14
На бригантинах была точно совсем иная страна, с обычаями суровыми, но справедливыми. Море плескалось совсем рядом, не внизу где-то, как на галионах и фрегатах, а вот тут, если вздумается - можно перегнуться через фальшборт и зачерпнуть.
Сплошной палубы на этих легоньких суденышках не было. На носу площадка, на корме площадка, а между ними проход, как на галерах. И еще площадочки вроде марсов вокруг мачт. Только и разницы, что марсы высоко, а эти на уровне носовой площадки. И в трюме два "балкона" - галерейки вдоль обоих бортов, с банками для гребцов - а над ними плетеные беседки на пол-ярда ниже края фальшборта, для стрелков из мушкетов, по три на борт. Да, явно тут делали ставку на рукопашную, а не на огонь издали.
На носовой площадке - большой противень с побуревшим от прокаливания песком, на песке - кострище, таган закопченный, рядом - две сковороды, в ярд каждая. Дощатый, обитый медью бруствер пушек защищает стрелков от пуль, а едоков - от ветра. Французы и английские гости сидят на пятках и ножами зацепляют со сковород мясо по-сарацински: нарезанное кусочками в детский кулачок, замаринованное перед обжаркой. Эти кусочки нанизывают на шпажку поочередно с ломтиками сала, кружками лука и американскими "томатлями" - и держат над раскаленной сковородкой или огнем прямо. Очень вкусно! На каждого едока по шпажке. Пили здесь, как и подобает "джентльменам удачи", крепкие трофейные вина: густую рубиновую "малагу" и сладко-терпкий "опорто". То и другое, как показалось Федору, чересчур солодкое, зато уж забористое, не как ароматная кислая водичка шевалье д'Аргентюи…
Встретили его тут… Нет, не как долгожданного и родного. Просто как своего. Пришел - ну и садись. Спросили только о том, какой он нации. Федор ответил:
- Я московит.
И подумал, что начнут недоверчиво переспрашивать или открыто сомневаться. Вместо того кто-то заорал:
- Хо-хо! Мужики, наше дело выгорит: уже и московиты с нами! Смерть папистам! Ты какой веры, парень? Протестант или католик?
- Я православный. Считайте, что вроде как грек.
- Ага, схизматик. Ну, все равно наш человек. Папу не признает. Налейте ему и мяса дайте!
- А хлеб-то у вас есть? - сразу спросил Федор, изо всех русских привычек труднее всего отвыкающий от привычки заедать хлебом любую пищу, от каши до фруктов. На офицерском обеде с французами хлеба подали не по-английски - груду ломтей почти российской толщины на большом блюде, а тонюсенькие, почти прозрачные ломтики на блюдечках, по три на каждого. Интересно, что же тут?
- А как же без хлеба? - гордо ответили ему. - Эй, дайте московиту галет!
Дали какие-то твердые плитки, толщиною в палец. Федор растерянно поглядел на эти непонятные и как будто не очень съедобные квадратики: и это - хлеб?! - и стал вертеть шеей, чтобы увидеть, как это привычные люди едят?
Оказалось - мочат в бульоне. Попробовал. В моченом, виде похоже на опилки или на траву жеваную. Сухое вкус имеет, но уж больно трудно грызть.
- Что, не нравится? Ну, извини. Есть еще темные сухари, только их неудобно гостю предлагать…
- Удобно. Давайте, если не жалко.
Вся команда "черной бригантины" громогласно загоготала: предположение, что темных сухарей кому-то может быть жалко, всем показалось необыкновенно остроумным.
- Вообще-то мы их едим, когда галеты кончаются. Сказать по чести, с нами такое бывает частенько. Но сегодня мы, слава Господу, при галетах и можем угостить кого угодно. А вот и сухари. Тьфу, черт! Ты что приволок, Пьер? Это же совеем черные, бретонские.
Федор глазам на поверил: настоящие ржаные! Как он по ржанухе соскучился, оказывается! Аж слюной едва не захлебнулся. Опьянеть от запаха можно…
А французы извинялись и смущенно объясняли:
- Есть темные, те еще ничего, а есть совсем черные, вот эти - из бретонского хлеба, он липкий и кислый, как сидр. Эти уж мы лопаем в самом крайнем случае. Как говорится, когда уж и червей от солонины доели.
То ли он очень давно не ел их, то ли эти ржаные сухари в самом деле были особенно хороши - чуть пригорелые, присоленные крупной солью при сушке и с тмином. Федор не выдержал и, смущаясь на менее, чем угощавшие его хозяева, попросил:
- А с собой не дадите? Я отдарю.
- Добра-то, еще "отдарю". Бери, сколь утащишь. Эй, ребята, дайте московиту мешок под сухари! Ты там у них кто? Юнга или уже матрос?
- Старшого бросили после вест-индского похода, - неохотно сказал Федька, решив не признаваться, что он еще и кандидат на офицерскую должность. Ему давно не было так хорошо и покойно - и было это оттого, что тут он вровень с остальными и никто не высчитывает, кого он повыше, кого пониже. Надо признаться, что Федор скучал по прежней простой жизни, когда в кубрике он был свой, такой же не выделяемый командованием.
- Ого! Ты уже в Новый Свет сходил? - недоверчиво спросил кто-то из французов. И тут Федор не удержался и хвастанул. Как можно небрежнее он уронил:
- Да, три раза.
- Чего-о? Врешь, небось? Сейчас проверим. Не могло такого быть, чтобы за три рейса наших земляков не встретил. А мы тут собрались впервые на борту этих посудин, горе свело, ты уже знаешь. А раньше плавали на разных коробках и из разных портов, так что все вместе мы всех французских капитанов знаем. Так кого ты можешь назвать?
- Ну, кого? Капитан Тестю из Гавра, умер, бедняга, на моих глазах…
- Тестю из Гавра? Франсуа Тестю? Мне случалось с ним плавать…
- И я его знал. Но о нем ли речь? Он еще не стар, с чего бы ему помирать?
- Эй, русский, как тебя, Теодор. Как он выглядел, тот Тестю, о котором ты говоришь?
- С левого боку седой клок, с правой стороны рот опущен…
- О Боже, это он! Мы плавали с ним в Форт-Колиньи…
- Упокой Господи душу Великого Адмирала! - вполголоса нестройным хором сказали гугеноты, подняли кружки, отплеснули из них спиртное в догорающее костровище и выпили не чокаясь.
- Воистину великий человек был наш Гаспар де Колиньи! Так что с Тестю? Как он умер? И почему ты это мог видеть?
- Наш капитан Дрейк задумал напасть на испанские караваны и поставил потаенный пост на караванной тропе, по которой перуанское золото и серебро везут на мулах из Панамы на Тихоокеанском побережье в Нобре-де-Дьос на Атлантическом побережье. И однажды - дня точно не назову, где-то в последнюю неделю апреля, - мы трое сидели в зарослях, отмахивались от насекомых и жрали бананы…
- Иди ты! "Бедные пираты"! Бананы они жрали! Короли, небось, не все в мире это пробовали, - недоверчиво вскинулся черномазый юнга с бригантины, то ли сажей вымазанный, то ли наполовину негр.
Федор вспомнил тонкий аромат и мучнисто-клейкий сладчайший вкус спелых бананов - и дни весны этого года восстали в памяти как вчерашнее - со всеми ощущениями, запахами, голосами и событиями. С мелочами, тогда вроде бы и не запомнившимися, к утру уже изгладившимися из памяти, но, оказывается, в памяти где-то осевшими… И он заговорил, не опасаясь, как у него обычно в большой компании бывало, что неинтересно слушателям то, что он говорит (и смешно то, как говорит):
- Ты, парень, в Новом Свете пока еще не бывал, вижу. А там бананы едят все. А негров вообще в будние дни одними бананами и кормят, потому что пищи дешевле их нету. А если негр работает плохо, то ему и в праздники сидеть на одних бананах. Это как наказание. И никто за бананами не следит, растут и растут. Мы из своего укрытия раненько по утрам к плантациям подбирались и рвали бананов на весь день, целыми гроздьями. Рвешь - а рядом обезьяна то же делает. Мы обезьянам не мешали, а они нам. И мы, и обезьяны сторожей боялись: те же не станут гоняться за тобой, ловить - обезьяна все равно ловчее человека, так что если на земле ее и догонишь - она на дерево вскочит и упрыгает от тебя вмиг.
И сторожа просто палили из оружия на любое движение в кустах. Но охота в тропиках паршивая, да мы и не могли ни в дичь стрелять, ни костер развести, чтобы сварить или испечь добычу: испанцы засекут. Обезьяны там рыжие, ревут громко-прегромко и кусачие. Но когда паслись, не нападали.
Но про Тестю и по порядку. Мы с ним вместе напали на караван с серебром - и его ранили. В живот, вот сюда. Нам надо было шустро сматываться с этого места, пока испанцы не прислали подкрепление, - и с Тестю осталось трое из его команды, а мы и все остальные французы стали отрываться.
- Погоди, московит, ты что-то или темнишь, или путаешь. Если так было, как ты рассказываешь, то оставлять возле тропы тебя и твоих товарищей смысла не было. Вы же что караулили? Когда испанский караван покажется, чтобы известить своих вовремя? Или зачем?
- А, ладно, ребята все свои. Мы оставались в схороне потому, что после нападения на испанский караван наши отбили больше золота и серебра, чем могли унести на себе. Ну и каждый взял сколько мог нести, а остальное зарыли в тайном месте. И нас оставили стеречь сокровища.
- Вот теперь похоже на дело. А то темнишь, темнишь…
- С тобой стемнишь, как же. А у вас, я вижу, есть ребята бывалые. - Польстил французам Федор, Впрочем, они того и стоили, так что кривить душою не пришлось. Французы заметно оживились, им похвала понравилась. А Федор продолжал:
- Один из ваших, сволочь, надрался рому и по пьянке потерял своих. Из-за него-то, сволочи, и погиб в муках капитан Тестю.
Наш отряд ушел к морю, а мы остались. Видим - прямо по тропе двое ваших несут раненого капитана. Вчера их обогнали, сегодня они нас нагнали, но Дрейка им уж не нагнать, конечно, - поэтому была договоренность, что капитан Дрейк их подождет на берегу, после того, как уверится, что с кораблями ничего неприятного не случилось. Идут, значит, бедняги ваши, шатаются - устали же, понятное дело, а подменного нету. И тут из долинки, пересекающей тропу в полукабельтове мористее, вываливает толпа испанцев с пиками и шпагами. Набросились на французов, носильщиков тут же закололи, а капитана оставили. По одежде же видно, что офицер. И тут вашего третьего выволокли из долинки. С веревкой на шее, как козла на привязи. Сначала они над ним потешались и поили ромом - руки связали за спиной, а фляжку положили в развилку веток на высоте колена от земли. Чтобы лакал, как скотина, на четвереньках стоя. И он им все рассказал, что мог рассказать. И про нашу экспедицию, и сколько здоровых в строю, и как вооружены. А главное, выложил, где зарыты сокровища!
- У-у, шваль! Все продал. И что испанцы? Выкопали? - впервые подал голос молчаливый капитан пиратов, отличающийся от остальных только тонкими - явно в недавнем прошлом холеными - узкими руками да ястребиным, жестоким, немигающим взглядом.
- То, что мог указать предатель. Но наш капитан - умница. Он никогда не "кладет яйца в одну корзину". Да и одной ямы не выкопать для полугодовой добычи всех рудников Перу. Одну яму, которую он знал, этот тип показал. Всего-то в караване было пятьдесят вьюков одного золота!
Восхищенный вздох прошелестел при этих словах Федора. Каждый, видимо, попытался прикинуть, это ж сколько раз Надо рисковать собственной шкурой, грабя корабли, чтобы взять такую богатую добычу!
А мрачный капитан сказал с неожиданной завистью:
- Какой урон папистам! Такую рану враз и не залечишь!
Федор покивал и продолжил:
- Этот ваш гад - Роже его звали, как вашего адмирала, - показал, где копать. С нашими были мароны, они так засыпали место палыми листьями и заровняли, что если заранее не знаешь, где это место - ни в жизнь не догадаешься. Никакой улики. Испанцы выкопали сокровища, удивились, что тут не все, - но где вторая яма, Роже этот не знал. Они потыкались наугад - ничего. Скорее всего, им показались подозрительными места, где или кабаны потоптали и порыли - там одичавших свиней черной испанской породы полно, или дождь прибил поросль, но на место второй нашей ямы они - спасибо маронам - так и не наткнулись.
И тогда вдруг они начали ссориться. Ну, по-испански я не так, чтобы очень, но кое-что понимаю. И понял, что половина их предлагала, поскольку найдены не все сокровища, и кроме присутствующих, никто не знает, сколько именно здесь золота, надо каждому выделить долю, как бы премию за находку клада. И тогда они заживут весело. А недостачу спишут на пиратов, даже если найдется остальная часть сокровищ. Да если и найдется - все равно этот Роже утверждает, что пираты с собой еще часть унесли. Сколько - никто не знает, так что все будет шито-крыто! По справедливости половина от найденного, не меньше, - их доля. Ведь без них казна бы и этого не увидела!
Но другие требовали скорее кинуться вдогонку пиратам, выделив часть отряда, достаточную для охраны сокровищ, и как можно скорее везти их в город: мол, родина нуждается в золоте и все такое прочее. В крайнем случае, поделить часть сокровищ можно - но только ту часть, что удастся в бою отбить у англичан и французов. Ну, спорили-спорили, разгорячились и - как обычно у испанцев - за клинки похватались. И одного - причем, судя по богатой перевязи и раззолоченному эфесу шпаги, офицера - в пылу поранили. Тут сами себя испугались, присмирели и про пленного Тестю вспомнили.
И начали его пытать. Он, как офицер, должен, мол, знать, и где остальные ямы с сокровищами, и какой дорогой пошли пираты, и их условные знаки и все такое. Раскалили кинжал и стали ковырять в его ране. "Полечить немножко" - так они это называли. Несчастный Тестю сначала ругался, потом рычал, а потом закричал. Тоненько, как раненый заяц. И все тише, тише. Потом заорал:
- Ничего не скажу! Пусть Богу останется, а не вам, вонючкам!
Потом он выгнулся, кровь из раны ударила фонтаном, аж испанцев забрызгало, - и он стал умирать. Последние слова его были: "Господи! Тебе вручаю грешную душу мою! Будь проклят предатель!"
Французы притихли. Потом капитан их, не повышая голоса и не меняясь в лице, сказал:
- Бедняга Тестю! Мир его праху, добрый был моряк, - и, помолчав мгновение, спросил деловито: - А ты не знаешь, Теодор, кто этот негодяй Роже, откуда он и что с ним сталось?
- Не интересовался, - равнодушно сказал Федор. - Я его никогда более не видал - да, скорее всего, и не увижу. Думаю, что его прикончили испанцы. Он им больше не нужен - ну и все. Связать руки покрепче и бросить в тамошнем лесу человека на ночь - это вернее пули, к утру кто-нибудь слопает.
- Это так. Но разве вы не последовали за испанцами, когда они куда-то утащили ваши сокровища?
- Нет. С ними же ясно было, что повезут они нашу добычу в свое поганое казначейство. Мы другим занялись. Разрыли палую листву, которою они забросали труп капитана Тестю, и вырыли яму, схоронивши его по христианскому обычаю. Вот только молитвы над ним прочитали по-английски, а не по-вашему…
- Бог разберет. Ну, и вы, конечно, после похорон заспешили к морю?
- Ну да. На первом из заранее обговоренных мест встречи были испанцы, но на втором нас ждала пинасса. Вот и все, что я смог вам рассказать о кончине храброго капитана Франсуа Тестю. А теперь ваша очередь рассказывать. Почему ваша эскадра очутилась в этих, вроде бы не самых оживленных, водах?