Свенсон подошел к пульту глубины и стал внимательно следить за медленным движением указателя.
– Сколько осталось пресной воды?
– Тридцать процентов. – Прекратить продувку цистерн с пресной водой. Машины – задний ход на две трети.
Рев сжатого воздуха прекратился, палуба тоже почти перестала дрожать: машины перешли с аварийного режима на две трети своей полной мощности.
– Скорость подъема не меняется, – сообщил офицер по погружению. Сто футов вверх.
– Прекратить продувку цистерн с топливом. Рев сжатого воздуха стих окончательно.
– Задний ход на одну треть.
– Подъем продолжается. Подъем продолжается… Свенсон достал из кармана шелковый платок и вытер лицо и шею.
– Я тут немного переволновался, – произнес он, ни к кому не обращаясь, – и мне плевать, заметил это кто-нибудь или нет.
Он взял микрофон, его голос разнесся по всему кораблю.
– Говорит капитан. Все в порядке, можете перевести дух. Все под контролем, мы продолжаем подниматься. Для любознательных сообщаю, что мы и сейчас ещё на триста футов глубже, чем когда – либо раньше опускалась подводная лодка.
Я чувствовал себя так, словно меня только что пропустили через пресс. Мы все выглядели так, словно нас только что пропустили через мясорубку.
Кто-то произнес:
– Никогда в жизни не курил, но теперь начинаю. Кто даст мне сигарету?
– Когда мы вернемся обратно в Штаты, – заявил Хансен, – знаете, что я собираюсь сделать?
– Да, – сказал Свенсон. – Вы соберете все свои денежки до последнего цента, отправитесь в Гротон и устроите грандиозную пьянку для тех, кто построил этот корабль. Вы опоздали, лейтенант, я подумал об этом раньше вас… – Он внезапно умолк, потом резко спросил: – Что у вас с рукой? Хансен поднял левую руку и удивленно её осмотрел.
– А я и не знал, что поцарапался. Должно быть, об эту проклятую дверь в торпедном отсеке. Вон там аптечка, док. Пожалуйста, перевяжите меня.
– Черт побери, Джон, вы отлично это проделали, – тепло произнес Свенсон. – Я имею в виду с той дверью. Должно быть, это было нелегко.
– Нелегко. Но все лавры принадлежат не мне, а нашему другу, ответил Хансен. – Это он её закрыл, а не я. А если бы мы не сумели её закрыть…
– Или если бы я разрешил вам заряжать аппараты вчера вечером, когда вы только вернулись со станции "Зебра", – жестко проговорил Свенсон. – Когда мы ещё лежали на поверхности и все люки были открыты… Теперь мы бы уже были на глубине восьми тысяч футов и очень-очень мертвыми.
Хансен неожиданно отдернул руку.
– О Господи! – виновато произнес он. – Я совсем забыл. Черт с ней, с рукой. Джордж Миллс, командир торпедистов! Его же здорово стукнуло. Лучше посмотрите сперва его. Вы или доктор Бенсон.
Я снова взял его руку.
– Нам обоим незачем спешить. Займемся сперва вашими пальцами. Миллсу теперь уже все равно.
– О Господи Боже мой! – У Хансена на лице было написано, что он изумлен и потрясен моей бессердечностью. – Когда он придет в себя…
– Он никогда больше не придет в себя, – сказал я. – Лейтенант Миллс мертв. – Что! – Свенсон до боли сжал мои локоть. – Вы сказали – мертв?
– Столб воды из четвертого аппарата хлынул со скоростью курьерского поезда, – устало пояснил я. – Швырнул его спиной прямо на кормовую переборку и разбил ему затылок. Всю заднюю часть головы раздавило, как яичную скорлупу. Скорее всего, он умер мгновенно.
– Юный Джордж Миллс, – прошептал Свенсон. Лицо у него побелело. Ах, бедолага!.. А ведь он первый раз отправился на "Дельфине". И вот на тебе погиб…
– Убит, – уточнил я.
– Что? – Если бы коммандер Свенсон вовремя не опомнился, мой затылок превратился бы в сплошной синяк. – Что вы сказали?
– Убит, – повторил я. – Я сказал – убит.
Свенсон тяжело уставился на меня, на его лишенном выражения лице, казалось, жили только глаза испытующие, усталые и внезапно постаревшие. Он резко развернулся, подошел к офицеру по погружению, сказал ему несколько слов и вернулся.
– Пошли, – коротко произнес он. – Вы можете перевязать лейтенанту руку в моей каюте.
Глава 7
– Вы понимаете, насколько серьезно то, что вы сказали? – спросил Свенсон. – Вы бросаете суровое обвинение…
– Прекратите, – бесцеремонно перебил я. – Это не суд присяжных, и я никого не обвиняю, – Я только сказал, что совершено умышленное убийство. Тот, кто оставил крышку торпедного аппарата открытой, несет прямую ответственность за смерть лейтенанта Миллса.
– "Оставил крышку открытой" – что вы хотите этим сказать? Почему вы уверены, что кто-то оставил её открытой? Она могла по разным причинам открыться сама. И даже если, допустим, крышка была оставлена открытой, нельзя кого-то обвинять в преднамеренном убийстве только из-за того, что он проявил халатность, забывчивость или…
– Коммандер Свенсон, – снова не выдержал я. – Готов где угодно подтвердить, что вы, пожалуй, лучший морской офицер из всех, кого я встречал в своей жизни. Но это вовсе не значит, что вы лучший и во всем остальном. В вашем образовании есть заметные пробелы, коммандер, особенно это касается диверсий. Для этого нужен особый склад ума, нужны хитрость, жестокость, изворотливость – а вам этих качеств явно не хватает. Вы говорите крышка открылась сама, под воздействием каких-то естественных факторов. Каких факторов?
– Мы пару раз здорово врезались в лед, – медленно проговорил Свенсон. Крышка могла сдвинуться тогда. Или вчера ночью, когда мы пробивали полынью. Кусок льда, к примеру, мог…
– Крышки аппаратов находятся в углублениях, верно? Большой кусок льда странной формы погрузился в воду, изогнулся под хитрым углом и зацепил крышку… Сомнительно, не так ли? Но допустим, что так и случилось все равно он бы только прижал её и закрыл ещё плотнее.
– Каждый раз, когда мы приходим на базу, крышки проверяются, – негромко, но твердо заявил Свенсон. – К тому же они открываются в дни, когда мы проводим там проверку всех систем, в том числе и торпедные аппараты. А на любой верфи полно всяких обломков, обрезков, словом, мусора, который болтается на воде. Что-то могло попасть под крышку и застопорить её.
– Но ведь лампочки показывали, что крышка закрыта.
– Она могла быть закрыта не полностью, но щелочка была такая крохотная, что контроль не сработал.
– Крохотная щелочка! Как вы думаете, отчего погиб Миллс? Если вы когда-нибудь видели столб воды, который крутит турбину на гидроэлектростанции, тогда можете себе представить, что это было. Щелочка?
– О Господи!.. Как эти крышки управляются?
– Двумя способами. Есть дистанционное управление, гидравлическое, надо просто нажать кнопку, и ещё есть рычаги ручного управления, прямо там, в торпедном отсеке.
Я повернулся к Хансену. Он сидел на койке рядом со мной, пока я накладывал тугую повязку ему на пальцы, лицо у него побелело. Я проговорил:
– Насчет этих ручных рычагов. Они были в закрытом положении?
– Вы же слышали, что я там говорил. Конечно, они были закрыты. Мы всегда проверяем это первым делом.
– Кому-то вы очень не по душе, – сказал я Свенсону. – А может, не нравится ваш "Дельфин". А вернее всего, стало известно, что "Дельфин" отправляется на поиски станции "Зебра". Кому-то это пришлось не по вкусу.
Вот и устроили небольшую диверсию. Помните, как вы удивились, что не пришлось подстраивать рули глубины? Вы ведь сперва собирались провести небольшое погружение и проверить, как "Дельфин" будет маневрировать по вертикали, потому что взяли неполный боекомплект торпед в носовой склад. И вдруг неожиданность – все идет гладко.
– Я слушаю, слушаю, – тихо сказал Свенсон. Теперь он был на моей стороне. Он с самого начала был на моей стороне.
Вновь зашумела вода, заполняя балластные цистерны. Свенсон настороженно поднял брови, взглянув на указатель глубины, дублирующий показания основного прибора: 200 футов. Должно быть, он приказал офицеру по погружению держаться на этом уровне. Нос "Дельфина" все ещё был опущен вниз примерно на 25 градусов. – Корректировка управления не понадобилась потому, что некоторые торпедные аппараты были уже наполнены водой. Может быть, третий аппарат вообще единственный свободный от воды. Наш хитроумный приятель оставил крышки открытыми, пересоединил рычаги так, что они находились в положении, когда крышки оставались открытыми, а потом перекинул пару проводков в распределительной коробке, и теперь при открытой крышке горела зеленая лампочка, а при закрытой красная. Сделать все это – пара пустяков, особенно если в этом разбираешься. А если работать вдвоем вообще одно мгновение. Готов держать пари на что угодно, что когда вы проверите остальные аппараты, то обнаружите, что рычаги пересоединены, проводки перепутаны, а контрольные краники забиты воском, быстросохнущей краской или просто жевательной резинкой, так что при проверке вода из них не потечет и вы посчитаете, что аппараты пусты.
– Но из краника на четвертом аппарате все же вытекло немного воды, возразил Хансен.
– Плохая жвачка попалась.
– Вот сволочь! – не повышая голоса, произнес Свенсон. Эта сдержанность впечатляла гораздо больше, чем любые угрозы и вопли возмущения. – Он же мог всех нас убить! Только по милости Бога и мастеров Гротонской верфи он не сумел нас убить.
– Да он и не собирался, – возразил я. – Он никого не собирался убивать.
Вы же намечали провести ещё в Холи-Лох вечером, перед отплытием, небольшие испытания под водой. Вы сами мне об этом сказали. Вы сообщили об этом команде, дали письменное распоряжение или что-то в этом роде?
– И то, и другое.
– Вот так. Значит нашему приятелю это стало известно. Он знал и то, что такие испытания проводятся обычно в полупогруженном положении или на очень небольшой глубине. Стало быть, при проверке торпедных аппаратов вода хлынула бы в лодку и не позволила закрыть заднюю крышку, но давление было бы небольшое, и вы вполне успели бы закрыть дверь в передней аварийной переборке и спокойно убраться из отсека. А что дальше? Да ничего особенного.
В худшем случае, вы легли бы на дно и ждали там помощи. На малой глубине опасности для "Дельфина" не было бы никакой. Для старых подлодок, лет десять назад, дело могло бы кончиться плохо из-за ограниченного запаса воздуха. Но сейчас-то, с вашими системами очистки, вы спокойно просидели бы под водой многие месяцы. Просто выпустили бы сигнальный буй с телефоном, доложили о случившемся и попивали бы себе кофеек, пока не прибыл бы спасатель, не закрыл крышку и не откачал воду из торпедного отсека. А потом благополучно всплыли бы… Наш неведомый приятель – или приятели – никого не потопили. Он просто хотел вас задержать. И он бы наверняка вас задержал. Мы знаем теперь, что вы сумели бы сами всплыть на поверхность. Но даже тогда все равно вернулись бы в док денька на два, на три и хорошенько все проверили.
– А зачем кому-то понадобилось нас задерживать? – спросил Свенсон. Мне показалось, что во взгляде у него мелькнуло подозрение, но тут нетрудно было и ошибиться: лицо у коммандера Свенсона выражало всегда только то, что ему хотелось.
– О Господи, вы считаете, что я могу ответить на этот вопрос? – раздраженно произнес я.
– Нет… Нет, я так не думаю… – Он мог бы произнести это и поубедительнее. – Скажите, доктор Карпентер, вы подозреваете, что это мог сделать кто-то из команды "Дельфина"?
– Вы в самом деле хотите, чтобы я ответил на этот вопрос?
– Да нет, конечно, – вздохнул он. – Пойти ко дну в Северном Ледовитом океане – не слишком приятный способ самоубийства, так что если бы кто-то из команды подстроил нам такую пакость, он бы тут же все привел в порядок, как только узнал, что мы не собираемся проводить испытания на мелководье.
Значит, остаются только работники верфи в Шотландии… Но все они проверены и перепроверены, все получили допуск к совершенно секретным работам.
– Да какое это имеет значение! В московских кутузках, как и в кутузках Англии и Америки, полно людей, имевших допуск к совершенно секретным работам… Что вы собираетесь делать теперь, коммандер? Я хочу сказать что собираетесь делать с "Дельфином"?
– Я как раз думаю об этом. В нормальной обстановке мы бы закрыли носовую крышку четвертого аппарата к откачали воду из торпедного отсека, а потом зашли туда и закрыли заднюю крышку. Но наружная крышка не закрывается.
Как только Джон понял, что четвертый аппарат открыт в море, офицер по погружению тут же нажал кнопку гидравлического управления, ту, что обычно закрывает крышку. Сами видели – ничего не произошло. Что-то не в порядке. – И ещё как не в порядке, – угрюмо заметил я. – Тут понадобится не кнопка, а кувалда.
– Я мог бы вернуться в ту полынью, которую мы только что покинули, всплыть и послать под лед водолаза, чтобы он проверил и посмотрел, что можно сделать. Но я не собираюсь требовать, чтобы кто-то рисковал жизнью ради этого. Я мог бы вернуться в открытое море, всплыть там и провести ремонт, но, сами понимаете, плыть придется долго и не слишком комфортабельно, да и к тому же пройдет много дней, пока мы сумеем вернуться. А кое-кто из уцелевших на станции "Зебра", кажется, дышит на ладан, так что мы можем опоздать.
– Ну, что ж, – вмешался я, – у вас есть под рукой нужный человек, коммандер. Еще при первой встрече я сообщил вам, что специализируюсь на изучении влияния экстремальных условий на здоровье человека, причем в первую очередь меня интересует воздействие высокого давления на организм подводников, покидающих лодку в аварийной ситуации. Сколько раз мне приходилось проделывать аварийный выход в лабораторных условиях, я уже и счет потерял. Так что, коммандер, я прекрасно знаю, что такое высокое давление и как к нему приспосабливаться, а главное – как на него реагирует мой организм.
– И как же он реагирует, доктор Карпентер?
– Проявляет исключительную выносливость. Высокое давление меня не беспокоит.
– Что у вас на уме?
– Черт возьми, вы прекрасно знаете, что у меня на уме, разгорячился я. – Надо просверлить дыру в кормовой защитной переборке, подать туда шланг высокого давления, открыть дверь, послать кого-то в узкий промежуток между переборками, подать сжатый воздух и ждать, пока давление между переборками сравняется с давлением в торпедном отсеке. В носовой защитной переборке запоры уже ослаблены, когда давление сравняется, дверь откроется от легкого толчка. Тогда вы заходите в торпедный отсек, закрываете заднюю крышку аппарата номер четыре и спокойно уходите. Примерно так вы планируете, верно?
– Более-менее так, – признался Свенсон. – С одним исключением: вас это не касается. Каждый член экипажа обучен умению выполнять аварийный выход.
Все они знают о воздействии высокого давления. И почти все намного моложе вас.
– Как вам угодно, – сказал я. – Только способность противостоять стрессам не зависит от возраста. Ну, вот хотя бы первый американский астронавт – разве он был зеленым юнцом? Что же касается тренировок в аварийном выходе из корабля, то это всего лишь свободный подъем в бассейне глубиной в сотню футов. А тут надо зайти в железный ящик, долго ждать, пока поднимется давление, потом выполнить работу при этом давлении, потом опять ждать, пока давление снизится. Большая разница! Я однажды видел, как один рослый, выносливый, хорошо обученный молодой парень в таких условиях буквально сломался и чуть не спятил, пытаясь вырваться наружу. Тут, знаете ли, воздействует очень сложное сочетание психологических и физиологических факторов.
– Пожалуй, – медленно проговорил Свенсон, я ещё не встречал человека, который умел бы, что называется, так держать удар, как вы. Но есть одна мелочь, которую вы не учли. Что скажет командующий подводными силами в Атлантике, когда узнает, что я позволил гражданскому человеку таскать из огня каштаны вместо нас?
– Вот если вы не позволите мне туда пойти, я знаю, что он скажет. Он скажет: "Придется разжаловать коммандера Свенсона в лейтенанты, потому что, имея на борту "Дельфина" известного специалиста по такого рода операциям, он из-за своего упрямства и ложно понимаемой гордости отказался использовать его, поставив тем самым под угрозу жизнь членов команды и безопасность корабля".
По губам Свенсона скользнуло подобие улыбки, но, учитывая, что нам только что удалось избежать гибели, что трудности далеко не кончились и что его торпедный офицер погиб ни за что ни про что, трудно было рассчитывать, что он расхохочется во все горло. Он взглянул на Хансена:
– А что вы скажете, Джон?
– Я немало встречал слабаков и неумех, доктор Карпентер к ним не относится, – проговорил тот. – Кроме того, его так же легко ошарашить и взять на испуг, как мешок портландского цемента.
– Вдобавок для обычного врача он слишком многому обучен, согласился Свенсон. – Ну, что ж, доктор, я с благодарностью принимаю ваше предложение. Но с вами пойдет один из членов экипажа. Таким путем мы примирим здравый смысл с честью мундира.
Приятного было мало. Но и страшного тоже. Все шло, как намечено.
Свенсон аккуратно поднял "Дельфин" так, что он чуть не касался кормой ледового поля, в результате давление в торпедном отсеке упало до минимума, хотя все равно крышки люков находились на глубине около ста футов. В двери задней защитной переборки было просверлено отверстие, куда ввинтили высокопрочный шланг. Надев костюмы из губчатой резины и акваланги, мы с юным торпедистом по фамилии Мерфи кое-как разместились в промежутке между двумя защитными переборками. Раздалось шипение сжатого воздуха.
Давление росло медленно: двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят фунтов… Вскоре я почувствовал, как давит на уши и распирает легкие, появилась боль в глазницах, слегка закружилась голова: при таком давлении приходилось дышать чистым кислородом. Но для меня все это было не в новинку, я знал, что от этого не умру. А вот знал ли об этом юный Мерфи?
Подобная обстановка так сильно воздействует одновременно на душу и тело, что выдерживают здесь единицы, но если даже Мерфи и был напуган, растерян или страдал от боли, то скрывал он это очень хорошо. Наверняка Свенсон отправил со мной одного из лучших, а быть среди лучших в такой команде – что-то да значит.
Мы освободили запоры передней защитной переборки, подождали, пока давление окончательно уравняется, и осторожно толкнули дверь. Вода в торпедном отсеке стояла примерно на два фута выше порожка, и едва мы приоткрыли дверь, она, шипя и пенясь, хлынула в промежуток между переборками, а сжатый воздух со свистом устремился в торпедный отсек.
Секунд десять нам пришлось одновременно удерживать дверь и сохранять равновесие, пока вода и воздух сражались между собой, деля завоеванное пространство.