- Если бы вы прошлись со мной до моего дома. Мне хотелось бы поговорить с женой. Я уже столько раз ошибался, что теперь мне трудно поверить действительности!
Они скоро пришли к белому домику, перед которым была разбита клумба с настурциями. Они вошли. В гостиной их встретила высокая серьёзная женщина. Глаза её были тусклы, как всегда бывает у людей, которые подолгу смотрят на море, ожидая возвращения близких. Чейне изложил ей свою просьбу, но она согласилась неохотно.
- Море уносит каждый год до ста человеческих жертв из Глостера, м-р Чейне, - сказала она. - Я стала ненавидеть море. Бог создал его не для людей. Ваши пакетботы ходят прямо от места назначения домой?
- Насколько позволяют ветры. Я выдаю премии шкиперам за скорейшую доставку чая, который портится от долгого пребывания на море!
- Когда Дэн был маленький, он любил играть в лавочку и купца. Это подало мне надежду, что он и на самом деле займётся торговлей. Но как только он научился управлять лодкой, все мои надежды рухнули!
- Тут дело идёт о больших кораблях со стальной обшивкой. Помнишь, сестра Филя читала тебе его письма!
- Филь, я знаю, не имеет привычки лгать, но он очень уж смел, как часто бывает с моряками. Если Дэн захочет, м-р Чейне, он может сам согласиться на ваше предложение.
- Она не любит моря, - пояснил Диско. - Я уж и не знаю, как поступить, чтобы не обидеть вас, но, мне кажется, лучше мы вас поблагодарим и откажемся!
- Мой отец, старший брат, два племянника, муж моей сестры погибли в море, - сказала она, печально опустив голову. - Как можно поручиться за это коварное море, когда оно унесло уже столько жертв?
Между тем вернулся домой Дэн и очень охотно согласился на предложение Чейне. Он видел теперь перед собою открытую дорогу к цели. Ещё больше интересовала, однако, Дэна мысль, что он будет стоять на вахте на огромном деке, будет заходить в порты далёких стран.
М-с Чейне, со своей стороны, поговорила с Мануэлем, который спас Гарвею жизнь. Из разговора выяснилось, что денег он не желал. Когда к нему уж очень пристали, он сказал, что может, пожалуй, взять пять долларов на подарок одной девушке. Вообще же, на что ему деньги? Он сыт, табак у него есть, чего же больше нужно? Наконец, он предложил, если уж непременно желают дать денег, употребить их следующим образом: вручить какую-нибудь сумму одному португальскому священнику для передачи бедным вдовам. М-с Чейне не любила католических патеров, но сделала, как было сказано, из желания угодить маленькому смуглолицему человеку.
Мануэль был верным сыном церкви.
- Теперь мои грехи отпущены, - говорил он, - я обеспечен, по крайней мере, на шесть месяцев.
Сказав это, он отправился покупать платок пленившей его красавице.
Сальтерс, взяв с собой Пенна, уехал на Запад и не оставил своего адреса. Он боялся, что миллионеры, чего доброго, заинтересуются его товарищем, а этого он никак не хотел допустить. Он поехал навещать каких-то родственников.
- Не потерплю, чтобы тебя облагодетельствовали богатые люди, Пенн, - говорил он, когда они сидели в вагоне. - Лучше я расколочу шашечную доску о твою голову. Если ты когда-нибудь опять забудешь своё имя - а тебя зовут Прэт, - помни, что ты мой, Сальтерса Тропа, сядь где-нибудь и жди, пока я не приду за тобой!
X
Совсем иначе поступил кок со шхуны "Мы здесь". Он завязал в платок свою скрипку и явился к поезду "Констанция". За жалованьем он не гнался, ему было все равно, где ни спать, но он должен во что бы то ни стало сопровождать Гарвея - такое указание получил он свыше. Его пробовали уговорить, но убедить негра, алабамского уроженца, не так легко. Наконец доложили Чейне. Миллионер расхохотался и решил, что добровольный телохранитель лучше наёмного, а потому пусть себе негр остаётся при Гарвее, хотя имя у него странное - Макдональд и ругается он по-гэльски. Поезд должен отправиться сначала в Бостон, потом на Запад; если негр не раздумает, пусть едет с ними.
Отпрыск миллионеров Чейне о чем-то соображал. Глостер - новый город в новой стране. Он решил осмотреть его. Здесь наживают деньги на пристани и на транспортных судах. Почти все рыбаки, приехавшие из Глостера, завтракают в гостинице "Новая Англия". Здесь он слышал разговоры о зашедших в гавань пароходах, торговых оборотах, солении рыбы, грузах, страховании, заработной плате, барышах и т. д. Он толковал с судовладельцами, со шкиперами, которые большей частью были шведы и португальцы. Советовался он и с Диско, толкался по складам якорных цепей и джонок, задавал всем такие вопросы, что все невольно спрашивали, для чего ему все это понадобилось? Он отправился также в Общество взаимного страхования и попросил, чтобы ему объяснили смысл тех таинственных заметок мелом на чёрной доске, которая вывешивалась каждый день, и узнал о существовании в городе Общества вдов рыбаков и Общества вспомоществования сиротам. Секретари этих обществ самым беззастенчивым образом посягали на карман Чейне-отца, но он направил их к м-с Чейне - благотворительность была её делом.
М-с Чейне отдыхала в гостинице, близ Истёр-Пойнта. Местные порядки не мало удивляли избалованную леди. Скатерти на столах были белые, с красными шашками. Постояльцы, казалось, были давно между собой знакомы и часто шумели до полночи. На второй день м-с Чейне вынула из ушей бриллиантовые серьги, когда сошла к завтраку за табльдотом.
- Ужасно странные здесь люди, - сказала она мужу, - такие простые!
- Это не простота, мамочка!
- Но почему женщины здесь так просто одеты? Ни у одной нет платья, которое бы стоило сто долларов!
- Знаю, милая. Должно быть, у них, на Востоке, уж такая мода. Ну, как ты себя чувствуешь?
- Я редко вижу Гарвея; он всегда с тобою; но я теперь уж не такая нервная, как была!
- С тех пор как умер Вилли, я тоже никогда не чувствовал себя так хорошо, как теперь. Раньше я как-то не понимал, что у меня есть сын. Теперь я вижу, что Гарвей уже не мальчик. Он сразу возмужал. Не принести ли тебе чего-нибудь, дорогая? Подушку под голову?.. Хорошо, хорошо. А мы пойдём опять пошатаемся по пристани.
Гарвей ходил всюду за отцом, как тень. Они бродили вдвоём. Иногда Чейне-отец опирался рукою на плечо сына, Гарвей впервые заметил характерную черту отца: он умел проникнуть как-то в душу людей.
- Как это тебе удаётся выпытывать у них все, не открывая в то же время своих планов? - спросил сын.
- Мне приходилось видеть на моем веку немало людей, Гарвей, ну, я и привык распознавать их. У меня есть опыт! - Они сели на перила набережной. - Когда потолкаешься между людей, они начинают считать тебя за ровню.
- Вроде того, как они обращаются со мною на пристани Вувермана? Я теперь такой же рыбак, как все они. Диско всем сказал, что я честно заслужил свой заработок. - Гарвей вытянул руки и потёр их. - Опять стали мягкие! - сказал он.
- Пусть они останутся такими ещё несколько лет, пока ты заканчиваешь своё образование. Потом ты можешь опять сделать их жёсткими работой!
- Да, пожалуй! - ответил Гарвей, но не особенно весёлым тоном.
- Успокойся, Гарвей. Ты опять можешь спрятаться под крылышко мамаши. Она опять будет беспокоиться о твоих нервах, здоровье.
- Разве я когда-нибудь делал это? - спросил Гарвей. Отец повернулся к нему всем корпусом.
- Ты так же хорошо знаешь, как я, что я могу добиться от тебя чего-нибудь только в том случае, если ты будешь со мною заодно. С тобой одним я справиться могу, но, если мне придётся бороться с вами обоими, с тобой и с матерью, - я пасую!
- Ты меня считаешь повесой, отец?
- Я сам отчасти виноват в этом; но уж если желаешь слышать правду, ты действительно был повесой. Не правда ли?
- Гм! Диско думает… Скажи, сколько могло стоить и будет ещё стоить все моё образование?
- Никогда не подсчитывал, - улыбнулся Чейне, - но я думаю, около пятидесяти тысяч долларов, а может быть, и все шестьдесят наберутся. Молодое поколение стоит дорого!
Гарвей свистнул, но в душе он, пожалуй, все-таки был скорее рад, чем огорчён, узнав, как дорого стоило его воспитание.
- И все это мёртвый капитал? - спросил он.
- Надеюсь, он будет приносить проценты!
- Положим даже, что тридцать тысяч я заслужил, но все же остаются ещё тридцать, все же это большая потеря! - Гарвей глубокомысленно покачал головой.
Чейне так расхохотался, что чуть не свалился в воду.
- Диско получил куда больше выгоды от Дэна, который начал работать с десяти лет. А Дэну ещё полгода ходить в школу!
- А тебе завидно?
- Нет, я никому не завидую. Я только довольно плохого о себе мнения, вот и все!
Чейне вынул из кармана сигару, откусил кончик её и закурил. Отец и сын были очень похожи друг на друга, только у Чейне была борода. Нос Гарвея был такой же орлиный, как у отца, те же тёмные глаза и узкое, овальное лицо.
- С этих пор, - сказал Чейне, - до совершеннолетия я буду тратить на тебя от шести до восьми тысяч в год. Со времени совершеннолетия ты получишь от меня тысяч сорок или пятьдесят, кроме того, ещё то, что даст мать. К твоим услугам будет также лакей, яхта, на которой, если угодно, можешь играть в карты с собственной командой.
- Как Лори Тэк? - вставил Гарвей.
- Да, или как братья де Витре, или сын старого Мак-Кведа. В Калифорнии много наберётся таких. А вот для примера яхта, о какой мы говорим!
Окрашенная в чёрный цвет новая паровая яхточка, с каютой из красного дерева, с никелевым нактоузом, с полосатым тентом, пришла на всех парах в гавань. На корме её развевался флаг одного из нью-йоркских яхт-клубов. Два молодых человека, в каких-то фантастических костюмах, которые, очевидно, должны были сойти за морские, играли в карты. Около них сидели две дамы с цветными зонтиками и громко смеялись.
- Не хотел бы я на такой яхте очутиться на море во время шторма! - сказал Гарвей, критически разглядывая яхту-игрушку, в то время как она причаливала.
- Я могу подарить тебе такую яхту, даже вдвое дороже этой, Гарвей, хочешь? - спросил отец.
Гарвей не отвечал, он продолжал смотреть на молодых людей.
- Если бы я не умел бросить как следует конца, - сказал он, - лучше я остался бы себе на берегу, а не совался бы в моряки.
- Остался бы на берегу?
- Да, и держался бы за маменькину юбку!
Глаза Гарвея презрительно сверкнули.
- В этом отношении я с тобой согласен.
- Положи мне десять долларов в месяц жалованья! - сказал Гарвей.
- Ни цента больше, пока не заслужишь!
- Я готов лучше кухню мести, только бы зарабатывать что-нибудь сейчас же, чем…
- Я это понимаю. Ну, кухню мести может кто-нибудь другой. В молодости я сам сделал ошибку, принявшись слишком рано за дело!
- И эта ошибка принесла тридцать миллионов долларов, не правда ли?
- Кое-что я нажил, кое-что и потерял. Я расскажу тебе все!
Чейне начал рассказывать сыну историю своей жизни. Он пощипывал бороду, с улыбкой смотрел в спокойную водную даль и говорил монотонным голосом, без жестов. А между тем эту историю охотно напечатал бы за деньги не один правительственный орган. Обзор жизни этого сорокалетнего человека был в то же время очерком жизни Нового Запада.
Не имея родителей, Чейне ещё мальчиком начал полную приключений жизнь в Техасе. Новые города вырастали тогда за какой-нибудь месяц, иные исчезали бесследно за несколько месяцев в междоусобных распрях. Взглянув на некоторые из современных благоустроенных городов, трудно даже предположить, что когда-то они были свидетелями диких и кровопролитных сцен. В то время было проложено три железных дороги. Чейне рассказывал о людях разных национальностей, которые вырубали леса, строили железные дороги, работали на приисках и других предприятиях.
Он говорил о колоссальных богатствах, достававшихся случайно, в один день. Сам Чейне, живший в это время лихорадочной деятельности, пережил все превратности судьбы: то он был богат, то нищ, то ехал верхом по неведомой стране, но чаще брёл пешком, всегда, однако, неизменно вперёд, в погоне за счастьем. Он пробовал содержать гостиницу, был журналистом, механиком, барабанщиком, агентом страхового общества, политическим деятелем, торговцем ромом, собственником приисков, спекулянтом, пастухом, просто бродягой. Иногда под ударами судьбы он чувствовал себя утомлённым до полусмерти, но потом снова успокаивался и, воспрянув духом, выплывал на жизненном море. Жизнь Гарвея Чейне была тесно связана с историей культурного развития его родины.
В самые тяжёлые минуты вера никогда не покидала его, ни на минуту не терял он также мужества и присутствия духа.
Чейне рассказывал неторопливо и спокойно; память не изменяла ему, он помнил все прожитое в мельчайших подробностях. Ему приходилось платить добром за зло своим врагам, прощать им, уговаривать, упрашивать городские власти, товарищества и синдикаты для их же блага. Отовсюду он уходил, оставляя за собою выстроенные и проложенные им железные дороги, которыми могло пользоваться человечество.
Гарвей слушал, затаив дыхание, немного наклонив голову набок. Он пристально смотрел на отца. Красноватый огонёк сигары бросал в сумерках отсвет на густые брови и впалые щеки говорившего. Гарвею невольно пришло в голову, что перед ним - локомотив, стремительно несущийся, говорящий, растрогавший его своими словами до глубины души. Наконец, Чейне бросил окурок сигары, и оба остались в темноте. Море тихо лизало прибрежные камни.
- Я ещё никогда никому не рассказывал этого! - сказал отец.
- Это великолепно! - воскликнул Гарвей восторженно.
- Вот чего я достиг. Теперь скажу, чего мне не удалось получить. Ты, пожалуй, теперь ещё не поймёшь, как много я потерял в этом отношении, но дай Бог, чтобы тебе не пришлось дожить до моих лет, не поняв этого. Я знаю людей, я неглуп, но я не могу конкурировать с людьми, получившими образование. Кое-чего я набрался случайно, путём опыта, но, я думаю, каждый видит, как поверхностны мои знания!
- Я никогда не замечал! - возмутился Гарвей.
- Но будешь замечать со временем, когда сам пройдёшь курс колледжа. Мне ли самому не сознавать этого! Сколько раз мне приходилось читать в выражении глаз говоривших со мной, что они считают меня разбогатевшим простолюдином. Я могу сокрушить их всех, если захочу, - но не могу сравняться с ними. Ты счастливее меня. Ты можешь получить образование, которого мне не хватает. За несколько тысяч долларов в год тебя научат всему, и ты извлечёшь из этого миллионную пользу. Ты будешь знать законы, чтобы сберегать своё достояние, будешь солидарен с сильнейшими коммерсантами рынка, будешь даже сильнее их. Образование даст силу и власть и в политике, и в денежных предприятиях, Гарвей!
- Пробыть четыре года в колледже не очень мне улыбается, отец. Пожалуй, я пожалею, что не удовлетворился яхтой и лакеем!
- Ничего, сын мой, - настаивал Чейне. - Ты будешь вознаграждён с лихвой за потраченные время и труд. А пока ты учишься, можешь быть спокоен, что дела наши не пошатнутся. Подумай и дай мне завтра ответ. А теперь пойдём скорее - мы опоздаем к ужину!
Ни Гарвей, ни Чейне не находили, конечно, нужным посвящать в предмет своего делового разговора м-с Чейне. Но м-с Чейне что-то подмечала, чего-то опасалась, начинала ревновать Гарвея к отцу. Её баловень-сынок, вертевший ею, как хотел, вернулся к ней серьёзным юношей. Он говорил мало, и то больше с отцом. Говорили они все о делах, в которых она ничего не смыслила. Если у неё и были подозрения, они усилились ещё больше, когда Чейне, поехав в Бостон, привёз ей новое кольцо с бриллиантом.
- Вы оба что-то скрываете от меня! - сказала она, ласково улыбаясь.
- Мы только все толкуем с Гарвеем, мамочка!
Действительно, ничего особенного не случилось. Гарвей по доброй воле заключил контракт. Железные дороги, недвижимая собственность и рудники его нимало не интересовали; но он питал особенную нежность к недавно приобретённым отцом кораблям. Он обещал пробыть четыре или пять лет в колледже, но при условии, что отец уступит ему это своё предприятие. Гарвей решил уже во время каникул ближе ознакомиться с милым его сердцу делом. Уже и теперь он вникал во все тонкости его и пожелал просмотреть все относящиеся к нему документы и книги, хранившиеся в Сан-Франциско.
- До выхода из колледжа ты ещё можешь двадцать раз переменить свои планы, - сказал Чейне, - но если ты останешься при своих теперешних взглядах и намерениях, когда тебе исполнится двадцать три года, я полностью передам тебе это дело. Хочешь, Гарвей?
- Никогда не следует дробить дело, когда оно в полном расцвете. Конкуренция не страшна крупным предприятиям, но опасна для мелких. Родственники тем более должны работать вместе, не допуская дележа, - таково мнение Диско. Люди в его команде никогда не меняются, оттого и дело у них идёт удачно. Кстати, шхуна "Мы здесь" уходит в понедельник в Джордж!
- Кажется, пора уезжать и нам. Давненько уже я позабросил свои дела. Надо снова приняться за них. Впрочем, я на себя не пеняю: такие праздники случаются раз в двадцать лет!
- Перед отъездом надо повидаться с Диско, - заметил Гарвей, - и побывать на празднике, который будет устроен в понедельник. Останемся, пожалуйста, до понедельника.
- Что это за праздник? Сегодня в гостинице толковали что-то. - Чейне не противился желанию Гарвея, он тоже был не прочь отложить отъезд.
- Это музыкально-танцевальный утренник в пользу вдов и сирот. Обыкновенно читают список утонувших или не подающих о себе вестей рыбаков, говорят речи, стихотворения. Диско не очень любит эту благотворительность, потому что секретари благотворительных обществ чуть не дерутся между собой из-за вырученных денег. У Диско на все свои взгляды.
- Мы можем остаться на этот праздник, - согласился Чейне, - и уехать вечером.
- Тогда я пойду к Диско и попрошу его отпустить команду на праздник, пока они не снялись с якоря. Я буду вместе с ними!
- Конечно, конечно, ведь ты здесь свой человек!
- Настоящий рыбак с Отмелей! - закричал ему Гарвей, уже направляясь к сходням и оставляя отца наедине с его новыми, радужными мыслями о будущем.
Диско, действительно, не жаловал общественных благотворительных собраний. Но Гарвей представил ему, как некрасиво будет, если команда шхуны "Мы здесь" не будет присутствовать. Диско тогда поставил свои условия, он слышал, что какая-то актриса из Филадельфии собирается прочитать песню о шкипере Айрсоне. Лично он не любит актрис, но это к делу не относится. Правда, однако, должна оставаться правдой, и он не потерпит лжи о бедном, ни в чем не повинном шкипере. Гарвей лично поехал к знаменитости и долго беседовал с нею прежде, чем ей удалось понять всю бестактность избранного ею номера. Актриса долго смеялась, но согласилась не тревожить память Бена Айрсона.