Глава 4.
Мятеж
На смену хейвам пришли суровые будни службы. С каждым проплывающим мимо островом Полинезии всё нереальнее становилась мечта остаться в мире, где нет плетей и каторжного труда. На Таити даже к простым матросам полинезийцы относились как к людям высшего сословия, а здесь, на корабле, снова вышедшем в далёкое плавание, за один день они опять стали людьми низшего класса. После пяти месяцев привольной жизни матросам трудно было вернуться к старому жёсткому распорядку, а капитан особенно строго следил за дисциплиной.
9 апреля, словно символическое предупреждение, в десяти ярдах за кормой с большой скоростью промчался смерч, поднимая в воздух и закручивая в спираль тонны воды.
Поравнявшись с островом Анамука, который Блай хорошо знал по плаванию с Куком, "Баунти" бросил якорь, чтобы пополнить запасы дров и свежей воды. Корабль окружили множество туземных лодок с плечистыми гребцами. Капитан отправил на берег отряд под командой лейтенанта Флетчера и помощника штурмана Эльфинстона.
– Оружие применять только в крайнем случае, – напутствовал Блай офицеров. – Нам не нужны неприятности.
Девять англичан, погрузив пустые бочки на баркас, высадились на остров. Толпа туземцев, окружив маленький отряд Флетчера, стала теснить моряков, нахально выхватывать у них из рук инструменты, срывать шляпы с голов. Лейтенант, первый раз оказавшийся в подобной ситуации, растерялся. Вызывающим поведением дикари сильно отличались от добродушных жителей Таити.
Флетчер приказал отступать. Капитан встретил офицеров убийственными замечаниями:
– Вы испугались… Да, это, конечно, сложнее, чем таскать девочек по кустам, здесь надо иметь мужество, которого вы лишены, лейтенант. Жаль, что это проявилось только теперь…
– Вы сами дали приказ не стрелять, капитан, – побледнел Флетчер. – Я не заслужил ваших оскорблений.
Капитан презрительно пожал плечами.
– Заслужили, Кристиан.
На следующий день за водой отправился штурман Фрайер. На борт прибыли местные вожди, друзья Кука, которые помнили и Блая. Десанту под командой штурмана больше не препятствовали, и матросы принялись за работу. Пока наполнялись бочки, двое дикарей плескались в воде возле баркаса, чтобы замутить её, а третий тем временем нырнул, перерезал трос и стянул якорь. Четвёртый пловец искусно оттягивал трос, чтобы не было слабины, дав возможность виртуозному воришке скрыться с редкостным трофеем.
Взбешенный случившимся, Блай сгоряча распорядился задержать на борту всех прибывших вождей, пока не отдадут якорь, но оказалось, что воры были с соседнего острова. Успокоившись, Блай понял: подобными методами всё равно не вернуть утрату. Капитан велел достать из трюма запасной якорь и загладил свой промах, щедро одарив вождей. Ссориться с дикарями не входило в планы экспедиции.
Во время короткой стоянки к судну вместе с туземцами подплывал и разговаривал с моряками загорелый европеец, беглый матрос с какого-то корабля. Он сказал, что уже несколько лет живёт среди дикарей и даже стал вождём одного из племён. Соблазнительный наглядный пример произвёл впечатление на матросов.
Пополнив запасы, "Баунти" отправился дальше. Слуга Блая Джон Смит и эконом Сэмюэль зорко следили за тем, что происходит на корабле, докладывали капитану о всех нарушениях. С каждым днём атмосфера становилась всё тягостнее. Флетчер особенно ранимо воспринимал колкие, обидные замечания Блая, расстраивался и делал ещё больше ошибок, которых не позволяли себе даже гардемарины. Блай лютовал, в гневе не раз грозился выбросить "сосунков" за борт ещё до Торресова пролива.
Приближался знаменательный день. 26 апреля матросу Кинталу за кражу бутылки рома капитан назначил двенадцать ударов плетью. Приводить порку в исполнение поручил матросу МакКою, другу и напарнику Кинтала. В английском флоте каждый матрос имел "братишку", с которым рядом спал, заботился о нём, если он заболеет, страховал его на службе, делил с ним все тяготы и редкие радости матросской службы. Невольный палач МакКой бил недостаточно сильно, и Блай приказал добавить ещё десять плетей. На двадцатом ударе Кинтал не выдержал, закричал, а бледный, как полотно, МакКой в сердцах выбросил плётку к борту.
"У него нет сердца, – скрипя зубами, думал Кристиан о капитане. – Это чудовище".
Ради благополучного завершения плавания Блай шёл на самые крутые меры, которые помогут ему вытравить из команды опасный для службы расслабляющий вирус Южных морей. Поротые матросы ненавидели капитана, злоба копилась, нарывала с болью, как гнойная язва.
Достаточно было искры, чтобы полыхнуло пламя.
Утром следующего дня, сразу после завтрака, Блай поднялся на палубу для обхода своих владений. Между лафетами пушек лежали кучи кокосовых орехов, закупленных на острове Анамука. Капитану бросилось в глаза, что одна из куч, где были сложены орехи, подаренные вождями лично ему, уменьшилась наполовину.
– Сэмюэля ко мне, быстро, – отрывисто бросил капитан слуге Джону Смиту.
Через минуту эконом предстал пред потемневшими очами Блая. Сэмюэль слишком хорошо знал капитана, чтобы сразу почувствовать: накатывается очередная буря.
– Куда, чёрт возьми, Сэмюэль, делись мои орехи?
– Я не знаю, сэр. Надо спросить кого-нибудь из ночной вахты лейтенанта Флетчера.
– Так спросите, Сэмюэль, – загремел Блай. – Я, что ли, должен заниматься вопросами продовольствия? Ночью исчезают орехи, а эконом даёт советы капитану! Разбудите лейтенанта Флетчера.
Когда Блай начинал бушевать, просыпался и мёртвый. Расслышав сквозь сон своё имя в гневной тираде капитана, Флетчер открыл глаза, в тревоге быстро оделся, выскочив из каюты, встретил у трапа эконома.
– Вас требует к себе капитан, сэр, – пробормотал Сэмюэль.
Блай с закипевшим сердцем расхаживал между пушек, в раздражении вертел в руках маленькую плёточку. Заметив приближающегося лейтенанта, капитан остановился, расставил пошире ноги, набычился.
– Куда делись мои орехи, Флетчер?
– Я не знал, что они ваши, сэр.
– Что это значит, лейтенант? Вы что, сожрали их?
Флетчер облизнул пересохшие губы.
– Ночью я взял один орех, так как хотел пить, но уверяю, капитан, я не знал…
В течение пяти месяцев на палубе "Баунти" лежало изобилие тропических яств, и каждый привык брать для себя, сколько хотел.
– Проснётесь вы, наконец, лейтенант, или нет? Таити давно уже остался за кормой. Вполне вероятно, у нас это была последняя возможность пополнить съестные припасы перед долгой дорогой, а вы продолжаете вести себя так, будто до сих пор у вас над головой раскачиваются пальмы. Вы взяли один орех, вашему примеру последовала вся вахта. Может быть, вас надо взгреть хорошенько один раз, чтобы привести в чувство?
Капитан угрожающе взмахнул плёткой, Флетчер в испуге отступил назад.
– Трус, к тому же и вор, вот ты кто, Кристиан. Презренный вор. Такой же дикарь с островов, не способный задуматься о завтрашнем дне. Пошёл вон, пока я не располосовал твою физиономию.
Кристиан в шоке от пережитого унижения, ничего не замечая вокруг, спустился в свою каюту.
Офицеры и гардемарины сочувствовали Флетчеру, каждый из них мог оказаться в положении лейтенанта. Джентльмены в знак протеста заключили между собой соглашение, опять отказавшись обедать с капитаном. Только гардемарин Хейворд, недавно выпущенный из-под замка, не присоединился к договору.
Как все быстро воспламеняющиеся люди, наделавшие во время горения глупости, Блай уже через час пожалел о своём поступке. В конце концов, вина лейтенанта была не столь ужасной, чтобы подвергать его таким оскорблениям и обвинениям в воровстве. Капитан в знак примирения послал слугу передать Флетчеру приглашение на обед. Джон Смит вернулся, доложив, что лейтенант заперся в каюте и не открыл ему.
Отобедав в обществе одного гардемарина, Блай ещё больше обозлился на команду, в отместку приказал уменьшить норму выдачи рома, ямса и убрать все орехи с палубы в кладовые под замок. На ужин впервые за полгода повара подали одну солонину с сухарями и воду. Проголодавшиеся матросы, разгрызая "всухую" жёсткое, сильно просоленное мясо, недовольно ворчали.
В тот же день произошёл ещё один конфликт между капитаном и Флетчером. У лейтенанта были слёзы на глазах, когда, столкнувшись с плотником Перселлом, в отчаянии сказал:
– Я схвачу его и прыгну с ним за борт. Наш корабль превратился в ад…
"Баунти" шёл в водах архипелага Дружбы.
Вечером Кристиан Флетчер пришёл в кубрик, раздал гардемаринам все свои сувениры с Таити. Лейтенант был бледен, глаза горели.
– Что ты задумал? – встревоженно спросил Стюарт друга.
Флетчер признался, что решил бежать с корабля ночью на плоту.
– На каком плоту, Кристиан? Ты не в себе…
– Перселл дал мне гвоздей. Ночью из заготовленных для камбуза дров я сколочу плот… Я больше не могу выносить это чудовище…
– У тебя помутился разум, Кристиан. Даже если плот прибьёт к острову, местные дикари не так добродушны, как таитяне, тебя убьют и зажарят на костре!
– Ну и пусть, – обречённо сказал лейтенант, – это лучше…
– Не дури. – Стюарту показалось, что Кристиан в самом деле сошёл с ума. – Это не выход… Только погубишь себя.
– Нет, я решил… – с упорством маньяка отвечал Флетчер на уговоры друзей отказаться от безрассудной идеи. Никто не доложил о ней капитану, хотя несколько человек были посвящены в безумный план.
С вечера заморосил дождь, но потом прояснилось. Слабый свет молодого месяца упал на тихое тёмное море, лениво катившее валы к полыхающему красным горизонту – на показавшемся острове Тофуа клокотал вулкан.
Первой вахтой командовал штурман Фрайер. По заведённому порядку Блай вышел на палубу, чтобы отдать распоряжения на ночь. Затем спустился через кормовой люк к себе. Он не запирал дверь каюты, чтобы вахтенный офицер мог сразу вызвать его в случае необходимости. А так как ночь выдалась тёплая, капитан даже распахнул дверь настежь.
В полночь на вахту заступил канонир Пековер. Флетчер, с нетерпением карауливший благоприятный момент для побега, каждые полчаса поднимался на палубу. До Тофуа оставалось больше двадцати миль, когда ветер переменился, а потом совсем упал. В половине четвёртого утра Флетчер окончательно потерял надежду сбежать под покровом темноты, спустился в каюту и в отчаянии упал на свою койку. Давно копившаяся в душе лейтенанта ненависть к капитану готова была прорваться наружу, словно лава из кратера Тофуа.
Около четырёх часов утра гардемарин Стюарт, нёсший вахту под начальством Пековера, пошёл будить Флетчера – лейтенанту пора было заступать на службу. Убедившись, что Кристиан не сомкнул глаз и не отказался от побега, гардемарин обронил несколько роковых фраз:
– Есть много других способов избавиться от капитана. Выходки Блая надоели не только тебе. Матросы готовы на всё… Ты только начни…
Эти слова звучали в ушах Флетчера, когда он вышел на палубу и принял вахту у Пековера, который сразу пошёл спать.
Лейтенант расставил своих восьмерых вахтенных по местам: юного матроса Эллисона к штурвалу, помощника канонира Милза на пост вперёдсмотрящего, остальные следили за парусами. Со времени отплытия с Таити под командой флетчера несли службу гардемарины Томас Хейворд и Джон Хеллерт. Последний вообще ещё не явился на вахту. Что же касается честолюбивого Хейворда, месяц просидевшего в кандалах, то он из кожи лез, чтобы загладить перед капитаном свои прежние промахи, но беднягу всё время клонило ко сну. Едва заступив на службу, он нашёл себе тихий уголок, свернулся калачиком и отдался во власть сладких утренних сновидений.
Занималось утро 28 апреля 1789 года. Огнедышащий пик острова Тофуа не просматривался, только шлейф дыма и пепла, поднимавшийся в небо, свидетельствовал, что извержение продолжается.
Лихорадочно работающий мозг лейтенанта искал выход: "Баунти" пройдёт слишком далеко от острова, что же делать?.. Как быть?.. Через несколько часов проснётся капитан, и тогда конец…" И как спасение из глубин подсознания всплыла мысль: "А не лучше ли овладеть кораблём, чем бежать с него?.." Отсутствие Хейворда и Хеллерта, которые в любом случае останутся верными Блаю, было добрым признаком, если не подарком судьбы. Ещё раз вспомнились слова Стюарта. Большинство команды поддержит лейтенанта, если он вступит против капитана.
Ещё раз окинув горизонт внимательным взглядом, Флетчер принял роковое решение. Под кителем мундира лейтенант привязал свинцовую заглушку от пушки. Если дело сорвётся, он не дастся живым, прыгнет за борт и тяжёлый груз увлечёт его ко дну. Будь что будет…
Флетчер отделил вахтенных матросов друг от друга, чтобы без свидетелей поговорить с каждым в отдельности. Повод было найти не трудно, склянки пробили пять часов утра, пора драить палубу. Матросы принялись без особого рвения убирать с палубы канаты и прочие, мешающие уборке, предметы.
Лейтенант подошёл к Айзеку Мартину, над спиной которого не раз свистела "девятихвостка". Услышав крамольные речи, матрос так перепугался, что наотрез отказался участвовать в бунте. Подстрекательство уже само по себе было серьёзным преступлением: стоило матросу донести капитану, и Флетчеру не миновать виселицы. Лейтенант раздвинул мундир, показал привязанный к груди кусок свинца.
– Мне всё равно… виселица или волны океана. Только обещай, Мартин, что не побежишь к капитану, пока я не поговорю с остальными…
Испуганный матрос кивнул головой.
Флетчер решил сделать ещё одну попытку, прежде чем выброситься в море. К счастью, матрос Мэтью Кинтал оказался в восторге от предложения лейтенанта и вызвался привести подкрепление – капрала Черчилля, который спал в кубрике. Через минуту капрал, возненавидевший капитана после неудачного побега, примчался со своим приятелем матросом Томпсоном. Надавав лейтенанту более или менее полезных советов, Черчилль вернулся в кубрик, чтобы уговорить остальных, а Флетчер продолжал "вербовать" свою вахту, кроме плотника Нормана, в котором не был уверен. Все согласились участвовать в бунте, даже матрос Мартин переменил своё решение и присоединился к бунтовщикам. Норман в эти напряжённые минуты увлечённо созерцал акулу, которая шла за судном, и не замечал, что происходит вокруг.
Снова появился Черчилль. Капрал вполголоса доложил лейтенанту, что все матросы в кубрике и садовник Браун готовы бунтовать, если Флетчер согласен вернуться на Таити. Неожиданно сложившийся заговор отвечал их затаенным желаниям.
Заметив, что Флетчер находится в лихорадочно-возбуждённом состоянии и не способен действовать взвешенно и хладнокровно, капрал перерезал у него на груди верёвки, бросил свинцовую заглушку под ноги.
– Возьмите себя в руки, лейтенант. Уж если мы решили поиграть своими головами, здесь нет места сантиментам.
Черчилль быстро набросал план действий. Чтобы победить, надо немедленно арестовать не только Блая, но и всех младших офицеров, которые могли его поддержать, – всего человек десять. Для этого требовалось оружие. Все мушкеты, пистолеты и сабли хранились в сундуке, который стоял в дальнем конце кубрика, где помещались койки пяти гардемаринов, юного Тинклера и помощника штурмана Эльфинстона. Ключи от сундука Блай доверил Фрайеру, но штурман отдал их оружейному мастеру Коулмену, чтобы его не беспокоили всякий раз, когда кому-нибудь понадобится мушкет или сабля.
Флетчер, с трудом сохраняя видимость спокойствия на лице, спустился в кубрик, разбудил Коулмена и попросил у него ключи от сундука.
– Нужен мушкет, чтобы застрелить акулу…
Оружейника не первый раз будили вахтенные офицеры такими просьбами, стрельба по акулам была любимым развлечением моряков в плавании. Поворчав, Коулмен безропотно отдал ключи, перевернулся на другой бок и снова захрапел. Опасаясь, как бы помощник штурмана и гардемарины не проснулись в этот ответственный момент, бунтовщики тихо подкрались к сундуку. На нём безмятежно посапывал вахтенный гардемарин Хеллерт, который обнаружил, что в жаркие ночи на сундуке хотя и твёрже, зато прохладнее, чем на койке. После минутного замешательства Флетчер растолкал подчинённого и строго спросил:
– Какого дьявола вы здесь делаете, Хеллерт, когда ваше место на палубе?
Насмерть перепуганного гардемарина как ветром сдуло, причём от страха он даже не задумался, почему лейтенанта сопровождало так много матросов, в том числе свободных от вахты.
Флетчер быстро открыл сундук и извлёк из него пятнадцать мушкетов, передав их по цепочке своим приверженцам. Оставив двух матросов охранять сундук и присматривать за спящими офицерами, бунтовщики выскочили через люк на палубу.
Уже совсем рассвело. Кок Холл и его помощник Маспретт, ничего не подозревая, нарубили дров для камбуза, рулевой Эллисон и вперёдсмотрящий Милз как ни в чём не бывало оставались на своих местах. Зевая, появился музыкант Бирн. Норман по-прежнему был занят акулой, к нему присоединился проснувшийся гардемарин Хейворд. Хеллерт со скуки наблюдал, как помощник кока ощипывал кур для офицерского стола. Гардемарин, не особенно интересуясь службой, даже не обратил внимания на отсутствие половины вахтенных.
Внезапное появление вооружённых матросов, наконец, отвлекло Хейворда от созерцания акулы. Он с недоумением спросил:
– Что это вы, упражняться в такую рань? Разбудите капитана…
Хейворд с опозданием заподозрил неладное, но тут подошёл Флетчер с саблей в руке и внёс полную ясность, строго приказав обоим гардемаринам помалкивать и не двигаться с места.
Верхняя палуба была в руках мятежников. Теперь надо действовать быстро и решительно. Промедление, малейшая непредвиденная случайность могли оказаться роковыми.
Поручив матросу Алеку Смиту охранять трап за грот-мачтой, ведущий к каютам капитана и Фрайера, Флетчер в сопровождении Черчилля и Томаса Беркетта отправился вниз арестовывать Блая. Следом за ним шагали матросы Кинтал и Самнер, чтобы заняться Фрайером.
Капитан, разметав руки по подушкам, спал сном праведника. Черчилль приставил дуло ружья к капитанскому уху, а лейтенант хриплым голосом сказал:
– Проснитесь, капитан Блай, вы мой пленник.
Блай сразу же открыл глаза, в долю секунды оценив обстановку, начал звать на помощь.
– Заткни пасть, сволочь, пока я не проделал дырку в твоей тыкве, – пригрозил Черчилль, ткнув дулом в щёку капитана.
Беркетт затолкал в рот пленнику угол простыни, но никто не догадался взять верёвку, чтобы связать его, и Черчилль несколько минут упражнялся в красноречии, прежде чем Алек Смит отрезал кусок линя и бросил его вниз.
Когда Самнер и Кинтал разбудили штурмана Фрайера, тот с испугу забыл, что у него под подушкой лежат два пистолета. Не успел он опомниться, как появился вездесущий Черчилль и забрал оружие.
– Я провожу мистера Фрайера на палубу, а вы бегите в трюм, – сказал капрал матросам. – Вопли Блая могли там услышать…
В кормовых каютах трюма помещались доверенные люди капитана – врач Ледуорд, эконом Сэмюэль, ботаник Нельсон и канонир Пековер. Крики капитана действительно разбудили Нельсона. Натягивая парик, он уже выходил из каюты, когда подоспевшие Кинтал и Самнер грубо затолкали его обратно.
– Сиди тихо, как мышь, профессор, если хочешь остаться жив.
Выскочил Пековер.
– Что случилось, Кинтал?
– Корабль захвачен, мистер Пековер.
– Но ведь мы были ещё далеко от берега, когда я сдал вахту.
Самнер рассмеялся.