- Да. Когда они стали жить вместе, она уже была вождем. Они были очень близки друг другу, люди до сих пор рассказывают истории о Мартоне и Даланаре и поют печальные песни об их любви. Зеландони рассказывала мне, что у них были очень сложные отношения. Даланар не хотел делить Мартону с Пещерой. Ему не нравилось, что она так много времени тратит на общие дела племени, но она была вождем и не могла поступать иначе. В конце концов они разрубили этот узел, решив расстаться. Потом Мартона основала новый очаг с Уилломаром и родила Тонолана и Фолару. Даланар отправился на северо-восток, нашел там кремневое месторождение и встретил Джерику. Тогда он и основал там Первую Пещеру Ланзадонии.
Джондалар задумчиво умолк, словно вспоминая какие-то давние события. Похоже, ему надо было выговориться, и Эйла внимательно слушала, хотя уже знала историю о Даланаре. Она встала, разлила остатки чая по чашкам, подбросила немного дров в огонь и, присев на меховое покрывало, сложенное на краю лежанки, посмотрела на Джондалара. Отблески костра накладывали печальные живые тени на его лицо.
- А что значит "Ланзадонии"? - спросила она. Джондалар улыбнулся:
- Просто так называются… люди… дети Дони… А вернее, дети Великой Земной Матери, которые живут на северо-востоке.
- Ведь и ты тоже жил там? Вместе с Даланаром?
Он прикрыл глаза и скрипнул зубами, его челюсти сурово сжались, а на лбу появилась печальная складка. Эйла уже знала, что такое выражение его лица означало, что он чем-то сильно расстроен, но пока не понимала, с чем это связано. Однажды летом он рассказывал ей немного об этом периоде его жизни, но эти воспоминания явно не радовали его, и он старался как можно меньше говорить о том времени. Эйла почувствовала какую-то гнетущую напряженность в воздухе, центром которой был Джондалар; казалось, он мучительно страдает от затаенной боли, которая готова прорваться наружу, подобно источнику, прорывающемуся на поверхность земли из глубоких недр.
- Да, я жил там, - наконец отрывисто сказал он, - целых три года. - Он вдруг вскочил и, опрокинув свой чай, большими шагами направился к дальнему концу пещеры. - О Великая Мать! Это было ужасно! - Джондалар постоял там в темноте, облокотившись на каменную стену; постепенно ему удалось овладеть собой, и он медленно вернулся к очагу. Увидев на плотно утрамбованной земле влажное пятно, оставшееся от пролитого чая, он опустился на колено, чтобы поднять чашку. Вертя ее в руках, Джондалар пристально смотрел на огонь.
- Неужели тебе так плохо жилось с Даланаром? - в конце концов решилась спросить Эйла.
- Плохо жилось с Даланаром? - рассеянно повторил он ее слова и удивленно возразил: - Нет, совсем нет! Мне было плохо по другой причине. А он был очень рад встрече со мной. Он принял меня в свой очаг и учил меня своему мастерству вместе с Джоплайей. Он разговаривал со мной на равных, как со взрослым мужчиной, и никогда не упоминал ни слова об этом.
- Ни слова о чем? Джондалар глубоко вздохнул.
- О той причине, по которой я был отослан туда, - сказал он, не поднимая взгляда от чашки, которую вертел в руках.
Пауза затянулась, и безмолвие пещеры заполнилось дыханием лошадей и громкими, отражавшимися от стен звуками потрескивающего костра. Джондалар поставил чашку на пол и поднялся на ноги.
- Я всегда выглядел старше своего возраста, казался взрослее моих лет, - начал он, меряя большими шагами пространство вокруг очага. - Я быстро почувствовал себя вполне зрелым юношей. Мне было всего одиннадцать лет, когда Дони впервые пришла ко мне во сне… и у нее было лицо Золены.
Вот он и произнес вновь ее имя. Имя женщины, которая так много значила для него. Он уже говорил о ней, но только очень коротко и с очевидным страданием. Эйла не понимала, что причиняет ему такие мучения.
- Все юноши хотели, чтобы она стала их донии, их женщиной-наставницей. Все они хотели, чтобы именно она учила их искусству любви. Считалось нормальным, что они хотят быть с ней или с любой другой донии. - Он развернулся и посмотрел в лицо Эйлы. - Но им нельзя было любить ее! Ты понимаешь, что это значит?
Эйла отрицательно покачала головой.
- Донии должна показать юноше, как надо делить Дары Радости, чтобы потом, когда наступит его черед, он был готов провести с девушкой ритуал Первой Радости. Всем взрослым женщинам, достигшим определенного возраста, полагается хотя бы раз в жизни исполнить роль донии-наставницы, точно так же, как всем мужчинам полагается по крайней мере один раз в жизни провести с юной девушкой ритуал Первой Радости. Это священный долг, связанный с почитанием Дони. - Он продолжал говорить, устремив глаза в землю: - А донии представляют саму Великую Мать; юноша не должен любить ее и желать, чтобы она стала его женой. - Он вновь взглянул на Эйлу: - Ты понимаешь, о чем я говорю? Это запрещено, такая любовь запретна, как если бы мужчина захотел жениться на собственной матери или влюбился в родную сестру. Прости, Эйла… Но это почти так же ужасно, как влюбиться в женщину из плоскоголовых!
Джондалар отвернулся и, сделав пару стремительных больших шагов, оказался у выхода. Он откинул в сторону край занавеса, затем его плечи тяжело опустились, и он, передумав, вернулся опять к очагу. Присев рядом с Эйлой, он, казалось, полностью погрузился в мир воспоминаний:
- Мне было двенадцать лет, когда Золена стала моей донии, она нравилась мне. И я нравился ей. Поначалу все шло как обычно, просто она на удивление точно знала, как доставить мне удовольствие. Но потом мы лучше узнали друг друга. Я мог свободно разговаривать с ней о любых вещах; нам нравилось быть вместе. Она учила меня, как надо обходиться с женщинами, как доставлять им удовольствие, и я хорошо учился. Она нравилась мне, и я с радостью доставлял ей удовольствие. Мы сами не заметили, как между нами зародилась любовь, и первое время даже боялись говорить об этом друг с другом. Потом мы попытались сохранить нашу любовь в тайне. Но я хотел, чтобы она стала моей женой. Я хотел открыто жить с ней. Хотел, чтобы ее дети стали детьми моего очага.
Он прищурился, и Эйла заметила, что в уголках его устремленных на огонь глаз что-то влажно поблескивает.
- Золена все время говорила, что я слишком молод и не должен пока думать об этом. Большинство мужчин начинают выбирать себе пару не раньше пятнадцати лет. Конечно, я ощущал себя вполне зрелым мужчиной. Но никакой возраст не мог оправдать моих желаний. Я не должен был любить ее. Она была моей донии, моим учителем и наставницей, и ей также нельзя было позволять мне любить ее. Ее вину сочли даже больше моей, и это было ужасно. Как можно было обвинять ее за то, что я оказался таким глупым? - распалившись, воскликнул Джондалар. - Многие мужчины, как и я, искали ее любви. Наверное, все. Хотела она того или нет. Один постоянно надоедал ей, его звали Ладроман. Несколько лет назад она также была его донии. Я считал, что не могу обвинять его в том, что он любит ее, но в любом случае она уже не питала к нему никаких чувств. Ладроман начал преследовать нас, следить за нами. Как-то раз ему удалось подловить нас. И он угрожал ей, говоря, что если она не согласится жить с ним, то он всем расскажет о наших отношениях. Она пыталась высмеять его и говорила, что он может поступать, как сочтет нужным; ему не в чем было обвинить нас, она просто была моей донии. Мне следовало бы сделать то же самое, но, когда он начал насмехаться над нами, повторяя слова, которые мы говорили друг другу наедине, я разозлился. Нет… я не просто разозлился, я был так взбешен, что потерял контроль над собой и, обезумев от злости, ударил его.
Джондалар опустил кулак и продолжал рассказ, нанося по земле тяжелые удары:
- Я уже не мог остановиться и нещадно избивал его. Золена пыталась остановить меня. В конце концов ей как-то удалось оттащить меня в сторону. И она хорошо сделала, иначе я, наверное, убил бы его.
Джондалар встал с лежанки и вновь начал мерить шагами пещеру.
- Тогда-то все и вышло наружу. Все грязные подробности… Ладроман публично рассказывал всем и каждому о наших отношениях. Я был потрясен, осознав, как долго он, оказывается, следил за нами и как много ему удалось подслушать. Мы с Золеной должны были ответить за эти отношения, - Джондалар вспыхнул уже при одном воспоминании, - и в итоге нас признали виновными… Но я был очень расстроен из-за того, что они возложили всю ответственность на нее. А самое ужасное было в том, что я был сыном такой матери, как Мартона. Ведь она являлась вождем Девятой Пещеры, а я опозорил ее. Вся Пещера пришла в смятение.
- И что же сделала твоя мать? - спросила Эйла.
- Она сделала то, что должна была сделать. Ладроман сильно пострадал от моих побоев. Я выбил ему несколько зубов. Теперь он не мог нормально пережевывать пищу, а кроме того, женщины не любят беззубых мужчин. Матери пришлось заплатить большой выкуп, чтобы возместить ущерб. И поскольку мать Ладромана настаивала, Мартона была вынуждена выгнать меня из Пещеры.
Закрыв глаза, он помолчал, вспоминая те далекие события, и болезненно поморщился.
- Я проплакал всю ночь… - Джондалару явно нелегко далось это признание. - Вскоре мне предстояло покинуть Пещеру и отправиться куда глаза глядят. Эта неизвестность страшила меня. Я не знал, что мать послала гонца к Даланару с просьбой принять меня.
Он перевел дух и продолжал:
- Золена ушла раньше меня. Ее всегда тянуло к Зеландони, и она решила присоединиться к Тем, Кто Служит Великой Матери. Я тоже подумывал о Служении… Например, я мог бы стать резчиком, но мне казалось, что у меня слишком мало способностей для такого ремесла. Потом пришло известие от Даланара, и я узнал, что Вилломар согласился принять меня в племя Ланзадонии. По сути дела, я не знал Даланара. Он покинул Пещеру, когда я был совсем ребенком, и мне приходилось видеть его лишь на Летних Сходах. Поэтому я не представлял, что меня ждет, но Мартона сделала хороший выбор.
Джондалар умолк и вновь опустился на колени возле очага. Выбрав несколько сухих веток, он подбросил их в костер.
- Пока я оставался в Пещере, люди избегали общаться со мной и всячески оскорбляли и ругали меня, - продолжал он. - Некоторые даже уводили своих детей при моем появлении, чтобы я не оказывал на них дурного влияния, словно один мой вид мог совратить их с пути истинного. Я понимал, что заслужил это. То, что мы сделали, считалось ужасным преступлением, и мне хотелось умереть…
Эйла молча ждала продолжения, наблюдая за Джондаларом. Она не вполне поняла все тонкости обычаев его племени, о которых он говорил, но глубоко сочувствовала ему, поскольку ей самой довелось пережить подобные страдания. Ей тоже приходилось нарушать табу и нести суровые наказания, но зато она приобрела много полезных знаний. Сначала ее считали чужой, и она, не стесняясь, спрашивала, почему Клан считает, что она поступила очень плохо. В результате ей стало понятно, что, в сущности, нет ничего плохого в том, что она охотится с пращой, копьем или любым другим оружием. Просто по обычаям Клана женщинам нельзя было участвовать в охоте. И Эйла не жалела о том, что в нарушение всех традиций высказала все Бруду.
Джондалар сидел, печально повесив голову, и вспоминал свое унижение и бурные объяснения с соплеменниками; Эйла переживала за него и, пытаясь по-своему помочь ему разобраться в этой ситуации, сказала:
- Джондалар, ты поступил ужасно, - он согласно кивнул, - когда так сильно избил того мужчину. Но что плохого в том, что происходило между тобой и Золеной? - спросила Эйла.
Он недоумевающе посмотрел на нее, удивляясь ее вопросу. Он ожидал презрения, насмешек или укора, поскольку и сам считал, что его чувства и действия были отвратительными.
- Разве ты не поняла? Золена была моей донии, моей наставницей. Мы оскорбили Великую Мать. Нанесли Ей обиду. Это считается позорным проступком.
- А что в этом позорного? Я по-прежнему не понимаю, что плохого было в ваших отношениях.
- Эйла, когда женщина исполняет роль Великой Матери, чтобы научить юношу, она берет на себя огромную ответственность. Она готовит юношу к зрелости, чтобы он смог потом сделать девушку женщиной. Дони возложила эту обязанность на мужчин, именно они должны открывать женщину, готовить ее к приему мужских духов, которых ниспосылает Великая Земная Мать, чтобы женщина смогла родить детей. Это священный долг. И такая подготовка является особенной, она отличается от обычного общения между мужчиной и женщиной, и к ней относятся очень серьезно, - пояснил Джондалар.
- А ты относился несерьезно?
- Нет, конечно, нет!
- Тогда что же ты сделал плохого?
- Я осквернил священный ритуал. Я полюбил…
- Ты полюбил. И Золена полюбила тебя. Что в этом плохого? Разве ваши чувства не были искренними и добрыми? Ведь любовь нельзя запланировать. Она рождается неожиданно. Разве не естественно, что ты полюбил женщину?
- Она была не просто женщиной, она была моей донии, - возразил Джондалар. - Ты не понимаешь.
- Да, ты прав. Я не понимаю. Бруд изнасиловал меня. Его действия основывались на жестокости и ненависти; причинив мне боль, он испытал радость. Потом ты научил меня получать Дары Радости, и это оказалось совсем не больно, а очень приятно. Ты также пробудил во мне искренние и добрые чувства. И я поняла, что именно они определяют любовь, но сейчас ты говоришь мне, что любовь может быть плохой, что она может стать причиной огромных страданий.
Джондалар взял еще немного хвороста и подбросил в костер. Как же еще он может объяснить ей эту ситуацию? Можно любить свою мать, но нельзя сделать ее своей женой, и также нельзя сделать своей женой донии и принять ее детей в свой очаг. Джондалар не знал, что сказать, но молчание было явно напряженным.
- Почему ты покинул Даланара и вернулся обратно? - немного помедлив, спросила Эйла.
- Моя мать послала за мной… Хотя, по правде говоря, причина была в другом. Я сам хотел вернуться. Конечно, Даланар был добр ко мне, и я полюбил Джерику и мою кузину, Джоплайю, но все-таки я не чувствовал себя дома. Я не знал, смогу ли когда-нибудь вернуться в свой родной дом. Мне было страшно возвращаться туда, но я хотел этого. Я поклялся, что никогда больше не позволю своим чувствам выйти из-под контроля.
- И ты был счастлив, вернувшись домой?
- Сложно сказать. Но, прожив дома несколько дней, я понял, что все не так страшно, как мне представлялось. Семья Ладромана покинула Девятую Пещеру, и поскольку он не маячил перед глазами, напоминая о моем проступке, то все быстро забыли об этом. Не знаю, что было бы со мной, если бы он по-прежнему жил в Девятой Пещере. Но во время Летних Сходов мне приходилось несладко. Я вспоминал о своем позоре каждый раз, когда встречал Ладромана. Потом было много разговоров, когда вернулась Золена. Это произошло немного позже. Я боялся встречаться с ней и в то же время мечтал об этой встрече. Я ничего не мог с собой поделать, Эйла. Даже пройдя через все эти унижения, я продолжал, как мне казалось, любить ее. - Его взгляд молил о понимании.
Джондалар опять вскочил с места и начал вышагивать от стены к стене.
- Она очень изменилась. Она уже достигла высокого положения среди Зеландонии и стала одной из почитаемых служительниц Великой Земной Матери. Я поначалу не поверил этому. Мне хотелось понять, действительно ли она так сильно изменилась. Хотелось узнать, остались ли у нее какие-нибудь чувства ко мне. Для этого надо было встретиться с ней наедине, и я придумал, когда смогу осуществить свое желание. Вскоре должен был состояться праздник Почитания Великой Матери. Сначала она старалась избегать меня, но потом перестала. Мы встретились, и на следующий день кое-кто начал возмущаться, несмотря на то что считалось совершенно естественным делить Дары Радости со служительницей Великой Матери на таком празднике. - Он насмешливо фыркнул. - Им не стоило беспокоиться. Золена сказала, что она по-прежнему любит меня и желает мне только добра, но ее чувства все-таки изменились. В действительности она больше не хотела быть со мной.
По правде говоря, - заметил он с горькой иронией, - я думаю, что ее отношение ко мне осталось очень теплым. Мы стали добрыми друзьями, но Золена знала, чего хочет… и она добилась этого. Теперь Золены больше нет. Прежде чем я отправился в Путешествие, она стала главной служительницей Великой Матери. Наверное, из-за этого я и решил уйти вместе с Тоноланом.
Остановившись возле выхода из пещеры, Джондалар глядел в темноту ночи поверх залатанного занавеса. Эйла встала и присоединилась к нему. Она стояла с закрытыми глазами, чувствуя, как холодный ветер обдувает ее лицо, слушая ровное дыхание Уинни и чуть беспокойное сопение Удальца. Джондалар тяжело вздохнул, потом вернулся к очагу и вновь опустился на циновку. Похоже, ложиться спать он пока не собирался. Эйла последовала за ним, сунула несколько камней в костер, чтобы они разогрелись, затем, наклонив бурдюк, налила немного воды в почерневшую от дыма водонепроницаемую корзину. Эти воспоминания так взбудоражили Джондалара, что он забыл про сон.
- По возвращении домой самым радостным для меня событием стала встреча с Тоноланом, - сказал он, продолжая прерванный рассказ. - За время моего отсутствия он подрос, и, когда я вернулся, мы стали добрыми друзьями. У нас оказалось много общих интересов, и мы были практически неразлучны…
Джондалар помрачнел и умолк, огорченно вздохнув. Эйла понимала, как тяжело он переживал смерть брата. Джондалар, сгорбившись, сидел рядом с ней, его плечи поникли, точно придавленные тяжкой ношей; вид у него был совершенно измученный, и Эйла поняла, что этот разговор о прошлом явился для него тяжким испытанием. Ей было неизвестно, что вызвало вдруг эти воспоминания, но она видела, что какие-то мысли все больше тревожат его.
- Эйла, а мы не сможем на обратном пути найти… то место, где Тонолан… был убит? - прерывающимся голосом сказал он, поворачиваясь к ней. В глазах его блестели слезы.
- Я не уверена, но мы попытаемся. - Она добавила еще несколько камней в воду и достала успокаивающий сбор целебных трав.
Вдруг ей вспомнилось, как она тревожилась и боялась за него в ту первую ночь в пещере, не зная, умрет он или выживет. Тогда Джондалар метался в жару и бредил, зовя брата. И хотя ей были непонятны его слова, но ей стало ясно, что он зовет того мужчину, которого она похоронила. Когда Эйла наконец научилась понимать его, он смог поделиться с ней своим горем, и она осознала, как он страдает из-за этой невосполнимой потери.