Мамутои также охотно собирали и белую шерсть муфлона, который, естественно, линял весной, как любой дикий баран, и удивительно мягкую и пушистую землисто-коричневую шерсть мускусных быков, и светло-рыжий подшерсток бегемотов, если подворачивалась такая возможность. Они неустанно выражали благодарность и признательность Великой Земной Матери, которая щедро одарила детей Своих всем необходимым: в их распоряжении были растения и животные, а также кремень и глина, без которых был немыслим их быт.
Конечно, свежие овощи были чудесным добавлением к пище, поскольку при всем разнообразии выбора Мамутои редко охотились весной и в начале лета, разве что чтобы слегка пополнить опустевшие кладовые. В это время животные были еще слишком худосочны. Долгая и суровая зима истощила их силы, лишив жировой прослойки, - необходимого источника жизненной энергии. Охотничьи вылазки диктовались насущной необходимостью пополнения запасов. Иногда охотники убивали пару бизонов - если мех на их загривках был еще черным, что означало наличие некоторых запасов подкожного жира, - или пару беременных самок какого-либо вида травоядных, поскольку мясо плода было исключительно нежным, а из кожи делали детские пеленки и одежду. Единственным исключением являлся северный олень.
Многочисленные оленьи стаи мигрировали на север, оленихи вели молодняк, появившийся на свет в прошлом году, по памятным тропам к традиционным летним пастбищам, шествие замыкали взрослые и сильные самцы. Как и в случаях с другими стадными животными, их ряды прореживались волками, которые подходя к стаду сбоку, выискивали слабых, больных или старых оленей, к волкам примыкали некоторые хищники семейства кошачьих: большая рысь, длиннотелый леопард, а порой и тяжеловесный пещерный лев. Остатки трапез этих крупных хищников доставались огромному множеству более мелких плотоядных или представителям животного мира, питающимся падалью - как четвероногим, так и двукрылым: лисам, гиенам, бурым медведям, куницам, степным котам, росомахам, горностаям, воронам, коршунам, ястребам и многим другим.
А двуногие охотники охотились на всех этих хищников. Шкуры, мех и перо их соперников по охотничьему промыслу считались достаточно ценными, однако олени были главным объектом преследования не из-за мяса, хотя ему, конечно, тоже не давали пропасть. Их язык считался деликатесом, а большую часть оленьего мяса сушили и использовали как дорожную пищу. Наибольшую ценность представляли шкуры. Обычно они имели бежевый с проседью оттенок, но цветовая гамма варьировалась от светло-желтого до почти черного, а окраска молодняка зачастую бывала рыжевато-коричневой, при этом шкуры большинства подвидов северных оленей отличались прежде всего тем, что все они были легкими и теплыми. Из этих естественным образом утепленных меховых шкур получалась самая хорошая и практичная одежда, а сделанные из них постельные покрывала и дорожные палатки не имели себе равных. Используя метод загонной, обложной охоты или ямы-ловушки, в Львином стойбище охотились на оленей каждый год и заготавливали шкуры для пополнения собственных запасов, а также для подарков, которые они брали с собой во время своих собственных ежегодных летних переходов.
* * *
По мере подготовки к Летнему Сходу нарастало общее волнение и нетерпение. По меньшей мере раз в день Эйле говорили о том, как чудесно будет встретиться с родственниками и друзьями, которые также ждут не дождутся встречи. Единственный, кто относился к этим сборам без энтузиазма, был Ридаг. Эйла никогда еще не видела мальчика таким унылым и подавленным, она начала серьезно беспокоиться о его здоровье.
В течение нескольких дней она внимательно наблюдала за его состоянием; и наконец в один из на редкость теплых весенних дней, когда Ридаг грелся под лучами полдневного солнца, наблюдая, как несколько человек занимаются растяжкой оленьих шкур, она решила поговорить с ним, чтобы выяснить причины такого уныния.
- Ридаг, я сделала для тебя новое лекарство, и ты сможешь принимать его во время Летнего Схода, - сказала Эйла. - Оно приготовлено из свежих трав и может оказать более сильное воздействие. Возможно, ты почувствуешь себя лучше или хуже, в любом случае ты должен будешь сообщить мне, что изменилось после приема этого настоя, - добавила она, используя знаковый и словесный языки, как поступала всегда, беседуя с мальчиком. - Как ты чувствуешь себя сейчас? Есть какие-то изменения в последнее время?
Ридаг любил, когда Эйла разговаривала с ним. Конечно, он был глубоко благодарен ей за то, что обрел новую способность общаться с обитателями стоянки, но их понимание и использование знакового языка было упрощенным и ограниченным. Он постигал их словесный язык долгие годы, но когда они разговаривали с ним, то стремились упростить речь до соответствия тем знакам, которые использовали. А знаковый язык Эйлы имел множество нюансов, был близок по смыслу к разговорной речи и усиливал значимость ее слов.
- Нет, все по-прежнему, - ответил мальчик.
- Ты не слишком устаешь?
- Нет… Хотя я всегда чувствую себя немного усталым. - Он улыбнулся. - Но не слишком.
Эйла понимающе кивнула, изучающе поглядывая на мальчика: она пыталась оценить по внешним признакам состояние его здоровья и убедилась, что ему по крайней мере не стало хуже. Ей не удалось обнаружить никаких признаков ухудшения, однако он выглядел немного подавленным.
- Ридаг, тебя что-то тревожит? Ты выглядишь таким несчастным. Что с тобой?
Он пожал плечами и отвел глаза в сторону. Затем вновь взглянул на Эйлу.
- Не хочу идти… - ответил он.
- Куда ты не хочешь идти? Я не понимаю тебя.
- Не хочу идти на Летний Сход, - сказал он, вновь отводя глаза.
Эйла озадаченно нахмурилась, но не стала продолжать разговор. Похоже, Ридаг был не расположен беседовать на эту тему, он вскоре встал и направился в дом.
Стараясь не привлекать внимания, она чуть позже последовала за ним через входное помещение и из кухонного очага заметила, что он забрался на свою лежанку. Это встревожило ее. Мальчик редко по собственному желанию ложился спать днем. В помещение первого очага вошла Неззи и задержалась у входа, чтобы закрепить завязки тяжелого полога. Эйла поспешила ей на помощь.
- Неззи, ты не знаешь, что происходит с Ридагом? Он выглядит таким… таким печальным, - сказала Эйла.
- Знаю. В это время года он всегда пребывает в таком состоянии. И все из-за Летнего Схода. Он не любит его.
- Да, так он мне и сказал. Но почему?
Неззи помедлила, посмотрев прямо в глаза Эйле:
- Ты действительно не понимаешь почему?
Молодая женщина отрицательно покачала головой. Неззи пожала плечами:
- Не переживай из-за этого, Эйла. Все равно ты ничем не сможешь помочь ему.
Эйла направилась по проходу в глубь дома, по дороге взглянув на мальчика. Глаза его были закрыты, но она знала, что он не спит. Она тряхнула головой, размышляя, чем может помочь ему. Интуитивно она понимала, что это как-то связано с его отличием от людей Мамутои, но ведь он уже не раз бывал на Летних Сходах.
Торопливо пройдя через пустой очаг Лисицы, она вошла в Мамонтовый очаг. Внезапно Волк ворвался через дверной проем и, догнав Эйлу, начал подпрыгивать, приглашая ее поиграть с ним. Она жестом приказала ему лечь и успокоиться. Волк подчинился, но выглядел таким обиженным, что она смягчилась и бросила ему изрядно пожеванный кусок мягкой кожи, который когда-то был одним из ее любимых чулок. Поначалу он грыз и жевал любую подвернувшуюся ему обувь, и в итоге, чтобы прекратить массовое уничтожение, Эйла пожертвовала своим чулком. Однако сейчас ему быстро прискучила старая игрушка, и он растянулся перед ней, помахивая хвостом и жалобно поскуливая. Поглядев на него, Эйла не могла не улыбнуться, ей пришло в голову, что в такой чудесный денек не стоит сидеть в доме. Вдохновившись этой идеей, она достала пращу и мешочек с собранными на берегу голышами и направилась к выходу, знаком пригласив Волка следовать за ней. Обнаружив, что Уинни стоит в пристройке, она решила взять на прогулку и лошадь.
Сопровождаемая каурой кобылой и волчонком, чей серый мех и общая окраска были типичными для этого вида хищников в отличие от его черной матери-волчицы, Эйла вышла из пристройки через сводчатый дверной проем. На береговом склоне она заметила Удальца. С ним был Джондалар. Он вел жеребца в поводу, сбросив рубаху и подставив спину теплым лучам солнца. Выполняя обещание, Джондалар занимался воспитанием Удальца, проводя с ним почти все свободное время, и, похоже, эти занятия доставляли радость им обоим.
Он заметил Эйлу и, махнув ей рукой, чтобы она подождала его, начал подниматься вверх по тропе. Он редко изъявлял желание подойти и поговорить с ней, хотя после их поездки в степь его поведение несколько изменилось. Он перестал откровенно избегать общения с ней, но их разговоры были нечастыми, и держался он отчужденно, стараясь быть сдержанным и вежливым. Эйла надеялась, что благодаря юному жеребцу им удастся вновь сблизиться, - однако, как бы то ни было на самом деле, сейчас он выглядел еще более отстраненным, чем обычно.
Она остановилась, наблюдая за приближением этого высокого, мускулистого, красивого мужчины, и ей невольно вспомнилось, какой искренний отклик нашло в ней его горячее желание во время их уединения в степи. Эйла мгновенно почувствовала, как сильно ее влечет к нему. Это была естественная, бессознательная реакция ее тела, и, когда Джондалар подошел ближе, она заметила, что он явно взволнован и его яркие синие глаза исполнены особой притягательной силой. Случайно скользнув по его кожаным штанам, Эйла увидела рельефные очертания возбужденной мужской плоти и почувствовала, что краснеет.
- Извини, Эйла. Я не хотел беспокоить тебя, но подумал, что надо показать тебе эту новую уздечку. Я придумал ее для Удальца. Возможно, ты захочешь использовать ее и для Уинни, - сказал Джондалар, пытаясь совладать с охватившим его чувством.
- Все в порядке, никакого беспокойства, - ответила она, осознавая, что слегка кривит душой. Эйла взглянула на приспособление, сделанное из узких кожаных ремешков, переплетенных и связанных особым образом.
В начале этого сезона у кобылы был период течки. Вскоре после того, как Эйла заметила состояние Уинни, она услышала призывное ржание жеребца, доносившееся из открытой степи. Однажды лошадь уже уходила в табун, выбрав себе жеребца, и после этого вернулась в пещеру, но сейчас Эйле очень не хотелось отпускать Уинни. Кто знает, сможет ли она вернуть ее на этот раз? Поэтому Эйла придумала некое сдерживающее приспособление. Когда она отлучалась по своим делам и не могла присмотреть за ними, то накидывала недоуздок на шею Уинни, а также и на Удальца. Но вообще-то Эйла предпочитала не ограничивать свободу Уинни, чтобы кобыла могла свободно гулять по степи.
- Ну и как он надевается? - спросила Эйла.
Джондалар продемонстрировал новый недоуздок, сделанный специально для Удальца. Эйла задала несколько вопросов внешне бесстрастным тоном, хотя она с трудом воспринимала ответы. Сейчас ее гораздо больше волновало тепло, исходившее от стоявшего рядом с ней Джондалара, слабый и приятный мужской запах. Не в силах справиться с собственными чувствами, она жадно смотрела на его сильные руки, мускулистую грудь и возбужденную мужскую плоть. Эйла надеялась, что ее вопросы помогут поддержать начавшийся разговор, однако, закончив объяснять, как закрепляется новое приспособление, он резко отошел от нее. Подняв с земли рубаху, он вскочил на спину Удальца и, управляя им с помощью новой уздечки, поскакал вверх по склону. Эйле захотелось последовать за ним на Уинни, но, поразмыслив, она решила не делать этого. Если он с таким нетерпением стремился уехать, то это, должно быть, означает, что ему не хочется быть рядом с ней.
Эйла смотрела вслед Джондалару, пока он не скрылся из виду. Волк требовательно повизгивал и в итоге добился все-таки ее внимания. Она обвязала ремень пращи вокруг головы, проверила запас камней в кожаном мешке и, подняв волчонка, посадила его на холку Уинни. Затем она сама села на лошадь и направила ее вверх по склону в направлении, противоположном тому, которое выбрал Джондалар. Она хотела поохотиться с Волком и не собиралась отказываться от своего намерения. Волк уже начал, по собственному почину, выслеживать и ловить мышей и других мелких грызунов, и Эйла обнаружила, что он может помогать ей, вспугивая птиц во время охоты с пращой. Поначалу это выходило чисто случайно, но волчонок был способным учеником и теперь уже вспугивал их по ее команде.
* * *
Эйла была не права в одном отношении. Джондалар уехал в такой спешке не потому, что не хотел оставаться с ней сейчас, а только по той причине, что хотел быть с ней всегда. Ему пришлось сбежать, чтобы скрыть, как сильно его самого возбуждает близость Эйлы. Теперь она была помолвлена с Ранеком, и он потерял все права, которые мог иметь на нее. В последнее время он уезжал в степь на Удальце, когда хотел избежать трудной ситуации, снять напряжение, вызванное противоречивыми чувствами, или просто подумать о чем-то. Он начал понимать, почему Эйла так часто отправлялась с Уинни в степь, когда что-то тревожило ее. Верховая езда на молодом жеребце по луговому раздолью и дыхание свежего ветра, овевающего лицо, оказывали бодрящее и успокаивающее воздействие.
Однажды он послал Удальца галопом и, нагнувшись вперед, прижался к крепкой шее животного. Оказалось удивительно легко приучить жеребца носить седока на своей спине, хотя, конечно, как Эйла, так и Джондалар потратили некоторое время, чтобы подготовить его к этому различными способами. Гораздо труднее было заставить Удальца понять и послушно ехать в ту сторону, которую выбрал наездник.
Джондалар понимал, что Эйла управляет Уинни каким-то простым и естественным способом, ее указания были большей частью непроизвольными, почти интуитивными, а он загорелся идеей более осознанного воспитания жеребца. Его команды были более целенаправленными. Он учился, как надо сидеть на лошади, как распределить свой вес, учитывая мощную мускулатуру животного, чтобы седока не слишком трясло во время скачки. Он также обнаружил, что Удалец лучше слушается его, если он сжимает бедрами его бока или меняет положение своего тела.
Постепенно завоевывая доверие Удальца, он стал чувствовать себя значительно увереннее и начал чаще ездить на нем, что было своего рода необходимой практикой, но чем больше Джондалар общался с жеребцом, тем больше привязывался к нему. Он полюбил это животное с самого начала, но все же это была лошадь Эйлы. И он упорно твердил себе, что воспитывает Удальца для нее, хотя с трудом мог представить себе, что ему придется расстаться с ним.
Джондалар намеревался покинуть Львиную стоянку сразу же после Весеннего праздника, однако он все еще был здесь, хотя сам толком не знал, почему задерживался. Конечно, он задумывался о причинах такой нерешительности: он обещал Эйле воспитать Удальца, да и опасно было пускаться в путь, пока погода еще не установилась, - однако он понимал, что все это лишь отговорки. Талут считал, что он остался, чтобы отправиться с ними на Летний Сход, и Джондалар не пытался разуверить его, хотя сам старался убедить себя, что ему необходимо уехать до того, как Мамутои покинут стоянку. Каждый вечер, перед тем как заснуть и особенно если Эйла уходила спать в очаг Лисицы, Джондалар говорил себе, что отправится завтра же, но каждое утро откладывал свой уход. Он запутался в собственных желаниях, однако когда он всерьез намеревался приступить к сборам, то всегда вспоминал Эйлу, недвижно лежащую на полу Мамонтового очага, и его решимость сразу же ослабевала.
Мамут в разговоре с ним на следующий день после этого праздника сказал, что воздействие магического корня оказалось слишком мощным и он не смог успешно завершить обряд. Шаман сказал, что этот корень очень опасен и он больше никогда не будет использовать его. Эйле он тоже не советовал пользоваться им и предупреждал ее, что если возникнет необходимость его принимать, то она должна иметь очень сильную защиту. Конечно, старик говорил немного туманно, но явно подразумевал, что именно Джондалару удалось спасти Эйлу и вызвать ее обратно из мира Духов.
Слова шамана встревожили Джондалара, однако он также получил от них некоторое удовлетворение. "Если этот служитель очага Мамонта боялся за безопасность Эйлы, то почему он просил остаться именно меня? - размышлял Джондалар. - И почему Мамут говорит, что именно я вернул ее из мира Духов? Она помолвлена с Ранеком, и, несомненно, темнокожий резчик испытывает к ней сильные чувства. Если Ранек живет с ними, то почему Мамут хочет, чтобы я тоже остался? Почему Ранек не мог вернуть ее? Этот старик, похоже, чего-то недоговаривает?" Что бы то ни было, Джондалар и подумать не мог о том, что его не окажется рядом, когда его помощь вновь понадобится ей, не мог позволить Эйле одной предстать перед лицом некоей ужасной опасности, однако ему также была невыносима мысль о том, что она живет с другим мужчиной. Он никак не мог окончательно решить, уйти ему или остаться.