- Меня обезоруживает медлительность Лондона и Парижа! - почти шепотом негодующе произнес он. Так себя не ведут. У союзников имелся отличный шанс, зная настроения Гитлера, поймать его в западню, приставленную для них самих! Не нужно быть полководцем, чтобы понять: сейчас фланговый удар по северной группировке вермахта отрезал бы танковые группы от основных сил, а это равноценно разгрому...
Гитлеровская армия потерпела бы жесточайшее поражение! Через две-три недели мы приветствовали бы войска союзников в Берлине!
- Мы не знаем планов союзников! - возразила она. - Все может быть гораздо сложней.
- А, чепуха! - раздраженно сказал "Зеро". - Чепуха! Вообще, в первые же часы войны англичане просто обязаны были разбомбить Рейнскую область и все мосты через Рейн. А если бы бомбы не достигли цели, следовало пустить в ход диверсии. Я не понимаю, что это за организация у нас с вами, если она не имеет на каждом заводе рабочих, которые могли бы подложить адские машинки куда следует?..
- Не могу ответить на ваш вопрос, - сказала она. -Кроме того, я не уполномочена обсуждать действия руководства.
"Зеро" замолчал. Снова отпил вина. Закурил. Прошелся по номеру.
- Знаете, к чему привели нынешние события? -спросил он. - Среди моих коллег, разумеется?
- Естественно, не знаю.
- Вам надо знать!.. Они привели к тому, что больше никто из дипломатов и крупных военных уже не осмеливается даже шепотком критиковать Гитлера! Все предпочли занять ура-патриотическую позицию как самую выгод ную! Вот еще один результат вторжения в Бельгию и Голландию. Передайте это нашим друзьям. Пусть задумаются и сделают выводы! Кстати, объясните им, что работа станет еще труднее.
Она внимательно посмотрела на собеседника, и он догадался, о чем подумала Инга. Его усмешка была грустной.
- Вы ошибаетесь, - сказал он. - Я не торгуюсь.! Сейчас не до этого... Сейчас надо помочь англичанам и французам любой ценой и при любых обстоятельствах. Сообщите, что впредь я отказываюсь от какой-либо компенсации за сообщаемые сведения. Я буду передавать союзникам все, что знаю, до малейших деталей. Надо дать им возможность свергнуть гитлеровский режим!.. Иначе конец всему...
В номере гостиницы "Адлон" они договорились о плане будущей работы. Условились, что "Зеро" станет ежедневно делать заметки обо всем, что видит и слышит, а она два раза в неделю будет приходить за этими заметками и ставить интересующие "организацию вопросы. В случае получения чрезвычайных известий "Зеро" согласился немедленно сообщить их, предупредив по телефону, что у него написана еще одна глава книги.
- Вы могли бы фотографировать самые важные документы? - спросила она.
- Конечно, - сказала "Зеро". - Но у меня нет под ходящего аппарата. Хорошо бы, чтоб он был размером с карманные часы..
Через неделю "Зеро" получил фотоаппарат. Аппарат ему понравился.
- Вот это настоящая культура! - сказал "Зеро". Приятно иметь дело с цивилизованными людьми. Теперь все в порядке. Я обеспечу вас фотокопиями.
Нет, это не были галлюцинации. Это было ее прошлое.
Она помнила его ясно, с мельчайшими подробностями -Да она и обязана была помнить все. Чтобы при случае правдоподобно объяснить каждый свой шаг. каждое свой промах- Не из страха побоев и пыток. Нет. Только тогда когда следователь что-нибудь разнюхает.
А он может и не узнать. Может ничего не узнать. Только бы и в следующий раз дотерпеть до минуты, когда теряешь сознание...
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Давайте рассуждать, - сказал генерал. - Допустим, капитан Алферов разгадал трюк, проделанный абвером, а может быть, гестапо, с группой Лаубе. Допустим, что информация о новом типе самолета действительно была подсунута нашим товарищам, чтобы получить против них неопровержимые улики. Следовательно, как только телеграмма прошла в эфир, Генрих Лаубе и Винкель были арестованы. Так?
- Очевидно, так, - сказал Васильев, вертя в пальцах спичечную коробку.
- Мы не знаем судьбу остальных членов группы, -обводя взглядом собравшихся в кабинете, продолжал генерал. - Но имеются сведения о больших арестах, проведенных в Берлине как раз в период молчания рации Лаубе. Стало быть, не исключено, что под удар попали многие - Какой вывод?
Он смотрел на Алферова.
- Вывод прежде всего тот, что группа Штраух, если она уцелела, приобретает еще большее значение, чем ире жде, - сказал Алферов.
- Да. В том случае, если она уцелела, - хмуро сказал Больц.
Генерал повернулся к нему:
- Продолжайте, товарищ Больц.
- Все предельно ясно, - сказал Больц. - Гестапо могло получить и ее адрес. А ведь Инга не одна-
- Товарищ Больц опасается за графа фон Топпенау, - пояснил Алферов. - В случае ареста-Я слишком хорошо знаю фон Топпенау, чтобы питать иллюзии, - сказал Больц. - Арест его потрясет.
Генерал подошел и сел рядом.
- Давайте смотреть в лицо фактам, - мягко сказал генерал. - Я понимаю, как вам сейчас трудно, товарищ Больц. Но если в гестапо прочитали нашу телеграмму в Брюссель или добились показаний у Гизеке, самым тяжелым будет положение Штраух.
Больц смотрел, как закуривает Алферов.
- Телеграмма не доказательство, - сказал Больц, помедлив. - У Инги есть обусловленная еще в Варшаве версия - попытка шантажа с моей стороны... Человек, которому послана телеграмма, сейчас вне опасности?
- Сейчас - да.
- Это уже легче. Если иметь в виду телеграмму. Но остается Гизеке...
Генерал понял то, чего недоговорил Больц.
- Другого выхода тогда не существовало, - просто сказал генерал. - Зато Гизеке дошел, и мы получили Данные о наступлении под Воронежем и план захвата Сталинграда. Вы понимаете, что это значило и значит, то варищ Больц?
- Да, я понимаю, - сказал Больц. - Но если Гизеке признался, если гестапо проследило встречи Инги и вышли на Топпенау, то дело плохо. Какой версии должен придерживаться фон Топпенау в случае ареста? Вы обговаривали с ним подобную возможность? - спросил.-, генерал.-Все должен в отрицать сказал Больц в случае может сказать, что иногда разбалтывал служебные секреты.
- Гестапо установит, что вы были знакомы с фон Топпенау, - покачал головой генерал. - Сопоставит факт с фактом пребывания Штраух в Варшаве и ее работой в Министерстве иностранных дел *
- Если граф не признается, что знал Штраух Варшаве, если скажет, что познакомился с ней только в Берлине, уличить его будет невозможно. Штраух устроилась в министерстве, как известно, по рекомендации Гауфа. Во всяком случае, такова официальная версия ее появления в реферате фон Топпенау. Ведь я мог их и не познакомить, - возразил Больц. - Главное, чтобы фон Топпенау не поддался панике, не поверил возможным провокациям... Но вот тут-то и нет никаких гарантий.
Разрешите, товарищ генерал? - спросил Васильев, пристукнув спичечным коробком по столу. Прочитал в глазах генерала одобрение и продолжил: - Опасения товарища Больца резонны. Но только в случае провала "Альфы". А таких данных у нас нет. Перерыв в связи? Это не доказательство. Перерыв был и прежде. Из-за мобилизации Гизеке. А теперь перерыв может быть по техническим причинам. Разве это исключается? Нет! Значит, группа "Альфы" могла и уцелеть! Просто у нее нет возможности связаться с Центром.
Генерал перевел взгляд на Алферова.
- Если арест Генриха Лаубе не связан с прочтением брюссельской телеграммы, - сказал Алферов, группе "Альфы" опасность угрожать не может. Группа детально могла уцелеть.
- Следует убедиться, в каком положении сейчас группа, - сказал Васильев.
Больц сделал протестующее движение:
- Еще раз пойти на страшный риск?! А если это не предположение, а реальность? Тогда на квартире связного будет ждать засада. Гестапо получит подтверждение своим догадкам и живого свидетеля!
Алферов барабанил пальцами по отполированной столешнице. Васильев старательно гасил окурок. Генерал поднялся, отошел к окну.
Там, за окном, моросил мелкий дождь, раскачивались, поднимаясь над высокой желтоватой оградой, верхушки лип Гоголевского бульвара.
- И все же узнать положение группы "Альфы" необходимо, - глядя на эти оголенные раскачивающиеся верхушки, сказал генерал. - С одним условием, конечно. Если наша попытка не усугубит положение товарищей, которые могли оказаться под подозрением. - Он повернулся к остальным. - Только при этом условии!
Васильев и Алферов переглянулись.
Генерал вернулся к столу, сел в рабочее кресло, сцепил пальцы больших белых рук.
- Приказываю разработать план заброса в Берлин связного к "Альфе", - сказал генерал. - Основная задача: проверить, уцелела ли группа. В том случае, если уцелела, - оказать ей помощь в установлении радиосвязи и передать новый шифр. Вопросы?
Алферов встал:
- Разрешите?.. Если группа уцелела, то как быть с рацией? Посылать со связным или ввести в действие резерв?
- Думаю, лучше ввести в действие резерв. Рация обременит связного. Впрочем, поразмыслите сами. Я изучу все предложения.
Они поднялись.
- Медлить нельзя, - сказал генерал. - Даю сроку ровно неделю. Продумайте каждую деталь. И подыщите кандидатуры на роль связного. Немедленно. Ведь его придется готовить, а нам каждый час дорог!
К исходу недели Васильев с Алферовым подыскали две кандидатуры на роль связного и в общих чертах разработали план засылки связного в Берлин.
Больц с самого начала отверг их вариант, предложил свой. По замыслу Больца, связному следовало дать с собой фальшивые фотокопии одной-двух телеграмм или письма Штраух к нему. Больц считал, что в случае провала и задержания связного эти фальшивые фотокопии сыграли бы полезную роль, запутали бы следствие, внушили гестаповцам мысль, что Инга Штраух действительно является жертвой шантажа.
- Она немедленно потребует экспертизы почерка, - говорил Больц. - Ведь Инга знает, что нам незачем посылать никаких компрометирующих ее документов! И экспертиза подтвердит, что почерк Инги подделан. Спрашивается, зачем? Зачем нам подделывать ее почерк, давать связному подобные копии? Ясно, для того, чтобы запугать, заставить выполнять наши приказы и тому подобное. Гестапо должно рассудить именно так.
Алферов покусал губу.
- Видишь ли, - сказал он, - для того, чтобы эти фальшивые копии попали в гестапо, необходимо, чтобы в гестапо попал и наш связной. Так? Ты хочешь обречь человека на гибель?
- Почему "на гибель"? - запротестовал Больц. - Надо придумать связному подходящую легенду! Например, условиться с ним, что разыграет падение и полное признание. Дать связному ложный шифр, договориться о ложной радиоволне и ложном времени выхода в эфир пусть связной в случае ареста выдаст гестаповцам эту липуху! А если группа цела - выйдет с другим, настоящий шифром, на настоящей волне!
- Темна вода во облацех! - протянул Васильев. - Слишком опасно.
Но Больц не согласился с доводами товарищей и все же предложил свой вариант плана.
Оба варианта были представлены генералу. Генерал вариант Больца отверг.
- Во-первых, мы пошлем связного на гибель, - сказал генерал. - А во-вторых, вы же сами говорили, что не уверены в графе фон Топпенау. Представьте себе, что гестапо предъявит эти фальшивые копии сначала не Штраух, а графу. Он посчитает их неопровержимой уликой и может растеряться совершенно! И заговорит! Нет, я категорически против ненужного риска.
Зато вариант Алферова и Васильева генерал в принципе одобрил. Он лишь предложил использовать для засылки связного не выброс с самолета, а возможности партизан и обратил внимание на то, что в документах, вручаемых связному, следует сделать необходимые отметки.
- Ваш расчет на традиционное благоговение буржуа перед бумажкой, перед чинами правилен, - сказал генерал. - Но в любом удостоверении могут быть проставлены в самое последнее время неизвестные нам штампы. Они должны оказаться и в удостоверении связного. Значит, эти штампы ему "должны поставить уже в Берлине. Ясно?
- Ясно, товарищ генерал.
- Когда представите кандидатуры на связных?
- Кандидатуры готовы.
- Почему же медлите? Представляйте!
Через день генерал сообщил Васильеву и Алферову. Утверждена кандидатура капитана Ольгина.
- Готовьте его, - сказал генерал. - И обязательно привлеките к подготовке товарища Больца. Его помощь будет неоценима.
Через две недели через линию фронта отправился транспортный самолет ЛИ-2.
Экипаж корабля знал, что надо выйти в один из районов Белоруссии, к партизанской базе соединения "Черного", сбросить там парашютиста и мешки с грузом.
Зачем летит в самолете невысокий русоволосый человек с ярко-синими глазами, назвавшийся просто капитаном, ни командир корабля, ни штурман, ни стрелок-радист не догадывались.
О том, что кроме мешков с грузом надо принять на борт пассажира, экипажу сообщили в последний момент.
Капитана привезли на "газике" прямо к самолету. Сопровождали его два человека в штатском. Довели до трапа, обняли, расцеловались и подождали, пока капитан исчезнет в самолете.
Потом отошли к "газику" и оставались там, пока ЛИ-2 не поднялся в воздух.
ЛИ-2 пришел в заданный район около пяти часов утра. Командир корабля предупредил пассажира, что цель близка, помог ему подогнать лямки парашюта. Потом показались костры, выложенные партизанами "Черного". Завыла сирена - команда к прыжку. Самолет сделал разворот, лег на левое крыло. Капитан улыбнулся штурману, открывшему бортовую дверцу, втянул голову в плечи и бросился в темноту, навстречу кострам...
Через двое суток полевой пост фельджандармерии, выставленный на дороге к городку Калиничи, остановил невысокого ефрейтора с ярко-синими глазами. Ефрейтор предъявил удостоверение на имя Клауса Рейнгольда, 1910 года рождения, находившегося в госпитале и направлявшегося в отпуск к семье.
- Ты полный кретин, что ли? - спросил старший жандарм, просмотрев отпускное свидетельство ефрейтора. Как тебя угораздило одного переться по этой дороге?
- А что? - спросил ефрейтор. - Я рассчитывал на утренний поезд.
- А на партизан ты не рассчитывал? - спросил жандарм. - Видали идиота?
Его подручные рассмеялись.
- Какие тут партизаны! - сказал ефрейтор. - Я по пути за трофеями в деревню заглянул, в сундуках у одной бабы пошарил, она как резаная орала, и то ничего...
- Ладно, иди! - сказал жандарм. - В рубашке ты родился, приятель. К жене?
- К жене! - улыбнулся ефрейтор. - Два года.
- Ну, ну! Покажи ей, что мы тут не все силы потеряли!
Жандармы заржали.
Ефрейтор обиделся.
- Я этого не люблю! - сказал он и протянул руку за удостоверением.
Поддернув вещевой мешок, он зашагал в городок.
- Скажите какой нежный! - крикнул вслед жандарм.
Через час ефрейтор забрался в пассажирский вагон, переполненный отпускниками и ранеными. Сначала его не хотели пускать, но он показал обтянутую брезентом вместительную флягу, и ему протянули сразу несколько рук:
- Влезай!
Машинист вел состав с опаской. Солдаты, поглядывая в окна, рассказывали истории о крушениях и взрывах. Если бы они знали, что их состав взят под особое наблюдение, что партизаны очистили колею от мин до самого Бреста, они бы чувствовали себя веселее. Или хотя бы так же спокойно, как ефрейтор, забравшийся в их вагон в маленьком городке Калиничи.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
После комедии "переговоров" в Виши, закончивших, как всегда, капитуляцией дряхлого Пэтена, немец Дипломаты получили приказ вернуться в Берлин, но граф фон Топпенау подал прошение об отпуске и остался в Париже.
Свидание с Францией и радовало и страшило. последний раз он посетил ее в тридцать восьмом, сопроводил Анну-Марию и детей в Биарриц. Теперь он был в Париж один, без семьи, но Париж был оккупирован, все в нем могло измениться, стать враждебным и чужим.
По дороге с вокзала к отелю "Фонтан" граф с волнением и тревогой приглядывался к улицам, домам и прохожим. Он не замечал разительных перемен. Правда, среди дамских накидок, мужских макинтошей, среди пальто и курток нет-нет да и мелькали серые мундиры и голубоватые шинели вермахта, но казалось, на них никто не обращает внимания.
Шофер такси вел машину с равнодушным лицом. Возможно, он не догадывался, что его пассажир немец.
- Странно видеть немецких солдат на шоссе д'Антен, - сказал граф.
- Мне как-то не повезло: всю жизнь живу в другом районе. - невозмутимо ответил шофер.
На душе сразу полегчало: если парижане сохранили юмор - можно на что-то надеяться.
Хозяин отеля месье Тюрбо пополнел и поплешивел, но выглядел по-прежнему импозантно. Графа он узнал сразу и улыбнулся с прежней приветливостью, с готовностью немедленно выполнить любое желание столь важного клиента.
- Ваш приезд - большая честь для меня, - кланяясь, сказал Тюрбо. - Ваша очаровательная супруга здорова? Дети, надеюсь, тоже?
Казалось, что он вернулся в далекое прошлое, где нет войны, ни постоянных тревог за жизнь...
В прекрасном номере на диване лежало покрывало с рисунком большого кота, а на камине мелодично вызванивали часы с буколическими фигурками на крышке, перед мраморным камином светлел расшитый шелком экран, простыни на кровати сияли тугой белизной, пахли фиалками.
- Me вуаля! - сказал Топпенау своему отражению в высоком трюмо. - Иль е пробабль, ке ла вне се ревьен-*
Первые три дня он отдал ленивому, похожему на полузабытье отдыху: много спал, подолгу завтракал, ходил пешком по знакомым улицам, радуясь всему, что сохранилось в неприкосновенности от предвоенного времени. Его почти до слез умилила витрина галантерейной лавочки на улице Савояров. Правый верхний уголок витрины был заклеен белой бумагой точь-в-точь так. как раньше. Топпенау ничего не требовалось, но он зашел и купил дюжину подрубленных вручную носовых платков: хотелось сделать приятное владелице лавки.
Погода стояла неровная: ясное, теплое утро сменялось холодным, ветреным, дождливым днем, а дождливый день - неожиданно тихим и теплым вечером. В лужах мокли оборванные осенью разноцветные листья. На набережных над книжными лотками черными цветами распустились зонтики.
- Мосье скучает? - спрашивали молоденькие женщины" если он подолгу останавливался на углу, рассматривая публику.
Вопрос был профессиональный, интонация чересчур искренняя. Топпенау не интересовался "птичками", но отвечал им отечески ласковой улыбкой: ведь они тоже были из того почти забытого, но тем более любимого мира. На четвертый день он позвонил мадам Арендтри.
мадам, услышавшей голос Эриха, зазвучали радостные нотки ну вот кажется, жизнь вернулась!- Она не скрывала восторга, и граф знал этот восторг искренний: он никогда не скупился.
- Если вы приедете не позже двух, вы увидите бриллиант, - сказала мадам Арендтри.
Фон Топпенау приехал в половине второго.Брильянтом оказалась двадцатилетняя бретонка с черными как смоль локонами и пухлой нижней губкой.
В пять ей пришлось уйти: к шести возвращался с работы муж.
- Вы довольны? - спросила мадам Арендтри.