- Баксы - дело доброе, - сказал Серый. - Однако есть одно "но". Когда на кону большие деньги, каждый старается сорвать куш в одиночку. Спеленать генерала одному не под силу. Вместе мы сможем. А вот где гарантия, что мы получим свою долю? Что ты со своим дружком Витом, который, как я понял, может хлопнуть кого угодно, от нас не избавитесь? Чтобы не платить.
- Я бы в другом случае за такое дал в морду, - сказал Железный обиженно и потянулся к бутылке. - Но ты сейчас прав, когда задал такой вопрос. Учти, Железный не погань. Я привык платить по своим счетам честно. Мне не платили. Было такое. Но вам я отдам все сполна. Слово чести.
Когда Ныым рассказал бóльшую часть из того, что знал о готовящемся похищении, Прасол взглянул на часы.
- Теперь скажи, кто работает на Железного в гарнизоне?
Уверенность, с которой был задан вопрос, показала Ныыму, что о существовании такого человека контрразведчик знает точно, и он даже не пытался что–либо отрицать.
- Точно не знаю, Железный его не называл.
- Как он его завербовал?
- Разве русские не любят деньги? - ответил вопросом Ныым. - Любят. И водку…
- И закуску, - добавил Прасол. - Связь вы как поддерживаете?
- Этот человек звонит нам по телефону.
- В город?
- Нет. В кабеле телефона несколько пар свободных проводов. От распределительной коробки в гарнизоне сделана отводка. Наш человек звонит оттуда по трехзначному номеру. Никуда этот звонок не идет, только на приемную муфту. Ту, что поставлена в лесу. Мы ждем только одно сообщение.
- Какое?
- Железный говорил, что наш человек сообщит ему, когда генерал поедет с важными документами. Тогда нам его брать выгодней. Генерала сдадим чеченам. На бумаги у Железного свой покупатель.
- На этом пока окончим, - сказал Прасол. - Тебе уже пора лечиться.
- Зачем? Я здоров.
- Нет, Ныым, у тебя приступ аппендицита.
- Не натто опперации. Я поюсь уколы.
- Надо, Ныым, надо. Мне важна твоя безопасность…
Шарков с машиной ждал Прасола на шоссе в условленном месте. Увидев Ныыма с руками, скованными наручниками, он удивленно вскинул брови.
- Это наш друг, - представил пленного Прасол. - Очень плохо себя чувствует. Его бы в больницу определить…
- Ты всерьез?
- Конечно. Ах, да. Наручники. Перед операцией снимем…
За обедом в тесной однокомнатной квартире Шаркова Прасол инструктировал хозяина:
- Сегодня вечером ты должен встретиться с Деевым. Его надо предупредить о готовящемся похищении. Сообщение сделай в самой общей форме при трех обязательных условиях. Первое, ни моей фамилии, ни о моем присутствии здесь упоминать нельзя.
- Почему?
- Обязательно объясню потом. Второе, ни в коем случае не говори, что генерала пасут на шоссе.
- Почему? Это ты можешь объяснить?
- Деев способен наломать дров. Вдруг он организует патрулирование трассы и вспугнет Железного? От покушения тот не откажется, но выяснять, где он проведет операцию, будет труднее.
- Аргумент веский. Что третье?
- Если Деев не придаст предупреждению значения, не нажимай. Я знаю, генералов словами пронять бывает трудно. Это надо учитывать.
- Логично. Поедим, я направлюсь к комдиву.
С генералом Деевым у майора Шаркова были сложные отношения. Человек властный, самоуверенный, противоречивый, Деев был о себе самого высокого мнения и для него майор, хотя тот и являлся офицером службы безопасности, был всего лишь майором. Однако положение Шаркова заставляло генерала при определенных обстоятельствах считаться с ним.
На "ты" они перешли в день первого знакомства. Возвращаясь с совещания в штабе армии, генерал–майор Деев подсадил в машину только что прикрепленного к дивизии майора Шаркова. Тронулись. Немного проехали молча. Потом невесть с чего Деев положил руку на колено майора и спросил: "Ну, как служба?" Обычно выдержанный, Шарков в этом случае совладать с собой не сумел. Он тут же положил руку генералу на колено и спросил: "А как у тебя служба?" Деев опешил от такой фамильярности: "Ты что это со мной так?" - "А ты?" - спросил Шарков.
Превращая стычку в шутку, Деев громко захохотал:
- Ну, майор, ну, молодец!
Когда они приехали в гарнизон, улучив момент, водитель генерала подошел к Шаркову и сказал:
- Спасибо, товарищ майор. Хоть вы нашего генерала на место поставили. Он у нас всем тычет, а ему скажи…
Несмотря на то, что инцидент закончился смехом, Деев принял непочтительность контрразведчика как вызов, и отношения их не сложились.
Деев встретил Шаркова, сидя за столом. Сделав вид, что они уже встречались, не поздоровался, не предложил сесть.
- Что там у тебя? Докладывай.
- Есть необходимость, мой дорогой генерал, предупредить тебя о том, что стало известно нашей службе.
В слова "мой дорогой генерал" Шарков вложил ровно столько иронии, чтобы Деев понял, сколь невежливо "дорогому" не предлагать своему почитателю присесть. И генерал понял.
- Да ты садись. И в другой раз давай без приглашений. Так что у тебя, дорогой майор, за новость?
- Готовится похищение. Тебе покажется невероятным…
- Уже показалось. У меня что–либо похитить трудно. Самое большое - могут ограбить склад с портянками. Однако и это потребует жертв. Ты знаешь о моем приказе стрелять на поражение при любом нападении на посты.
- Не думаю, что прицел взят на портянки.
- Тогда на что? Нападение на ракетно–пусковые комплексы мог задумать только сумасшедший…
Деев встал. Громыхнуло отъехавшее на колесиках кресло. Генерал прошелся по ковровой дорожке вдоль ряда стульев. Остановился, круто повернулся на каблуках.
- Не напускай на себя вид прорицателя. Что?
- Тебя, генерал. Персонально.
- Все, Шарков. На этом окончим. Испугать меня трудно. Особенно тем, что ты мне поведал. Могли бы в своей конторе придумать что–то получше.
- Не понял.
- Брось, все ты понял. Докладную о нашем разговоре пойдешь строчить сразу или отложишь на завтра? Смотри, не опоздай.
- Разве в докладной дело?
- Твое во многом в докладных. Писать - это твоя, так сказать, священная обязанность. Будто не знаю - писал ты на меня, и не раз. Кто из вашей конторы держит под рентгеном генерала Деева? Конечно, ты. Много мне анекдотов в строку вставил?
- Докладные не я придумал.
- Суть не в том, кто что придумал. Куда важнее знать, старался ты на меня накапать побольше или все же соблюдаешь меру?
- Если только так, то какая тебе разница?
- Разница в том, в какой мере я могу доверять твоим сообщениям. Пугаешь всерьез или так, для прощупывания?
- Все же объясни неразумному, что тебя смущает?
- Хорошо, только без обиды. Потом пиши по своим инстанциям. Я не боюсь.
- Договорились.
- Многие мои предшественники, Шарков, когда к ним приходил уполномоченный КГБ, а чуть раньше - НКВД, втягивали головы в плечи, как черепахи. В них жил врожденный инстинкт страха перед вашей конторой. Вроде бы мы все одному делу служим, одному государству, но до войны и во время ее старший лейтенант НКВД был равен армейскому майору или даже подполковнику. Каждый из ваших майоров мог сломать шею любому генералу. Стоило только капать на того повседневно. Теперь из вашей службы выпустили дух. Вы стали менее надутыми. Но, чтобы доказать свою нужность, утвердить прежнее значение, вы стараетесь нас, не посвященных в ваши дела, испугать. А в натуре твоя работа и сейчас сводится к составлению досье, к беседам с осведомителями и к писанию бумажек. На меня, на других офицеров.
- Тебя не заставляет задуматься о серьезности моего предупреждения судьба лейтенанта Доронина?
- Рука ЦРУ? Не смеши, Шарков. Следователь прокуратуры убежден - обычное уголовное дело. Так что для начала найди общий язык с ним. Что касается похищения, то страха на меня ты не нагнал. Меня не украдут. Как говорят, бог не выдаст, свинья не съест. И кончили. Все. Будут новости, заходи. Милости прошу…
Уже по виду Шаркова, вернувшегося домой и небрежно швырнувшего фуражку в угол, Прасол понял - разговор с Деевым оказался не из приятных. Это нетрудно было предвидеть.
- Три к носу, - посоветовал Прасол и улыбнулся. - Где наша не пропадала?
- Знал бы ты, как все надоело, - в сердцах признался Шарков. - Поговорил, будто дерьма нажрался. Брошу все к чертовой матери, уйду в пасечники…
- Сядь, налей чайку. Успокойся и выкладывай. Чувствую, Деев уязвил твое самолюбие, по–генеральски нахамил. За ним такое водится. Но ты должен описать мне все, вплоть до интонаций, до выражения его лица. От того, насколько точно изложишь, будет зависеть успех моего разговора с ним. Не в том дело, наговорит он мне гадостей или смолчит. Для нас сейчас важнее заставить его сотрудничать.
Шарков не мог успокоиться:
- Не проще ли перевести дело на официальные рельсы? Сообщить наверх. Пусть этому мудаку врежут где положено. Заставят принять наши условия. И дело, Николай, не в моем самолюбии. Главное, мы не свои интересы блюдем.
- Не выйдет. Деев упрямец. Конечно, начальство заставит его пойти на уступки. Но куда лучше, если сделать то же самое его убедим мы. Потом, я очень боюсь, о втыке комдиву просочатся слухи. А нам малейшая утечка информации грозит срывом операции. Не забудь - кто–то из гарнизона информирует Железного. Кто? Мы и гадать пока не можем…
- Согласен.
- Теперь рассказывай о вашей беседе во всех подробностях.
Шарков, не упуская мелочей, изложил все, что происходило в кабинете генерала.
- Я именно это и предполагал, - сказал Прасол, выслушав коллегу.
- Даже так?
- Вплоть до интонаций. А теперь объясню, почему не остановился в гарнизонной гостинице и просил Дееву о моем появлении не сообщать. Роман Константинович - мой родной брат. По матери. Он старше, я - младше. У нас разные отцы. У него генерал–майор Деев, у меня - полковник Прасол. Деев погиб в авиакатастрофе, когда Ромке было четыре года. Сказать, что мы примерные братья, не могу. Последние четыре года мы с ним не виделись. Переписки не ведем. Если честно, у нас нелады. Мать, конечно, чувствует, но всего не знает. А началось, когда я поступил в высшую школу КГБ. "Значит, - сказал Ромка, - подался в жандармерию? Поздравляю! Можешь считать, что Деев и Прасол - фамилии разные". Ты, Андрей, поймешь, какой обидой стали для зеленого курсанта слова старшего лейтенанта. Мы, конечно, иногда встречаемся у матери, но сердечности в отношениях нет…
- Да, - протянул Шарков, - дела–а…
- Не журись, я его обломаю. Как говорят, вдарю по самолюбию. Ты мне завтра достань рабочий комбинезон, форму прапорщика и принадлежности телефонного мастера. Сумеешь?
- Что за вопрос!
На другой день с утра Прасол засел неподалеку от железнодорожной ветки, которая связывала гарнизон с узловой станцией. Одноколейка шла через лес. Насыпь от кюветов до самых шпал поросла высокой травой. Местами поверхность рельсов покраснела от ржавчины. В последнее время поезда сюда приходили редко и нагрузка на пути была небольшой.
Поезд составляли две цистерны, заляпанные мазутом, цистерна желтого цвета с надписью "меланж" на боку и четырехосный товарный вагон с распахнутыми на обе стороны дверями. Выждав подходящий момент, Прасол выскочил из кустов, пробежал по откосу за последним вагоном, вскочил на ступеньку тормозной площадки.
Тепловоз шел медленно. Колеса мерно постукивали на стыках. Облокотившись на ограждение, Прасол со скучающим видом смотрел по сторонам.
Приблизившись к запретной зоне, тепловоз подал визгливый гудок, дал тормоза и поезд, скрипя всеми сочленениями, остановился. Запахло горелым маслом и тормозными колодками.
Из караульной будки лениво выполз мешковатого вида солдат. Он подошел к тепловозу, о чем–то поговорил с машинистом. Они, должно быть, уже не раз встречались и обычные пропускные формальности сводились к минимуму: солдат сел на тепловоз, поезд тронулся. Когда состав подходил к бетонной разгрузочной площадке, Прасол спрыгнул с поезда и неторопливо двинулся к зданию котельной. За штабелем остро вонявших креозотом шпал снял с себя комбинезон и остался в потертой форме старшего прапорщика. Шагая неторопливо, прошел к зданию штаба. Никто на него ровным счетом не обратил внимания.
Вошел в здание, поднялся на второй этаж. Открыл дверь приемной комдива. За столом с телефонами сидел лакированный капитан с кокетливыми черными усиками.
- Ты куда? - спросил он небрежно, бросив беглый взгляд на прапорщика.
Прасол показал трубку с нумераторным диском, которую держал в руке.
- Дальняя связь барахлит у командира. Сам вызывал.
- А–а, - протянул капитан с видом, будто он в курсе всех дел генерала, даже таких малых, как барахлящая дальняя связь.
Прасол отворил наружную дверь, обитую дерматином, и на миг оказался в полутемном тамбуре. Быстрым движением сдернул из–под фуражки на лицо капроновый паголенок и вошел в кабинет. Плотно притворив дверь, выдернул из–под кителя пистолет, направил на Деева. Голосом, полным злости, скомандовал:
- Руки на стол, генерал! И спокойно. Без лишних движений!
Деев помрачнел, глаза гневно сузились, но испуга, обычного для подобных случаев, Прасол на его лице не заметил.
- Ты понимаешь, прапор, что уйти отсюда не сможешь?
- Смогу, - ответил Прасол. - Без проблем. Шпокну тебя, и концы в воду. Выйду и скажу: генерал четверть часа не велел беспокоить. Тебя найдут с дыркой в голове, когда я уже буду далеко.
- Не упрощай, - устало сказал генерал. - Клади оружие, и кончим. Пока не наделал глупостей. На выстрел среагируют сразу. Будь уверен…
Прасол двинул пистолетом и нажал на спуск. Бутылка с нарзаном, стоявшая на столе на металлическом подносе, с треском разлетелась осколками. Привычного выстрела не прозвучало. Раздалось лишь тягучее шипенье, словно старенький паровоз стравил пар.
- Смотри на часы, полководец, - предложил Прасол. - Когда сюда сунется твой порученец. Жди…
Он подошел к открытому сейфу, вынул из него две кожаные папки с бумагами, три опечатанных сургучными печатями пакета. Положил на стол. Сгреб в кучу бумаги, лежавшие перед генералом. Швырнул их на папки.
- Так где же подмога, господин генерал?
Деев нервно дернулся.
- Спокойно, начальник! Теперь лицом к стене. И руки, руки повыше подними…
Деев неохотно выполнил приказание. Прасол сдернул с лица чулок и сказал:
- Теперь повернись ко мне. Ты все же силен, Ромка!
Узнав брата, Деев шуганул отборным матом и яростно хряснул кулаком по столешнице. Зазвенели на подносе осколки бутылки.
- Колька, гад! Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставил?
- Ну, не совсем же дурак. Если хочешь, доложи моему начальству. Пожалься. У меня возьмут объяснения. Проведут совещание. Объяснят всем, что русских генералов пугать нельзя. Посмеются. Я даже знаю, кто станет хохотать больше всех. Потом выпустят бумагу, запрещающую контрразведчикам проникать в кабинеты военачальников без санкции прокурора…
- Оставь, Колька! Ты же понял, о чем я. Если эта дурацкая история станет известной в гарнизоне, мне как комдиву - конец.
- Вот что тебя больше всего беспокоит.
- Положим не больше, но и не меньше…
- Тогда пойми: история эта никуда из этих стен не выйдет. В пьесе, которую мы разыграли, два действующих лица. Все так и умрет между нами. Главное, чтобы ты понял - все, о чем тебя предупреждал Шарков, включая нашу встречу - совсем не шуточки. Ведь чужой мог тебя шлепнуть и уйти отсюда без шума. Удалось же мне добраться до тебя без мороки. Вы тут верите, что, отгородившись от мира колючкой и спецзаграждениями, живете в полной безопасности; все, кто хочет попасть в твои владения, даже начальство, должны пройти мимо бдительных часовых, показать пропуска и допуски. Так ведь?
- Раз ты здесь, значит, не так.
- Слава богу, один урок извлек.
- Могу присягнуть, завтра ты уже такого не проделаешь.
- Стоп, Ромка! Стоп! Никаких шевелений. Будешь усиливать бдительность охраны, когда я разрешу. Нельзя давать повод нашим противникам стать осторожнее.
- Позволь мне самому решать, что делать в дивизии.
- Валяй. Тогда сегодня же я предам огласке все, что здесь случилось. Мне, в конце концов, наплевать на твое самолюбие.
- Ты сегодня отсюда не выйдешь. Я запру тебя на губе.
- Уверен в этом? Зря. Посмотри на брюшко. Я против тебя куда сильнее. И потом, ты понимаешь, чтобы комдив предстал во всем великолепии перед гарнизоном, мне достаточно вывести тебя отсюда с наручниками, уткнув пистолет в затылок. И ты пойдешь как миленький, братец. Я уже нарушил законы. Теперь, как говорят: семь бед - один ответ. Загудим с должностей вместе.
- И ты сумеешь?
- Ради дела? Да.
- Такое вторжение ты называешь делом?
- Угадал.
- Чего ты добиваешься?
- Сотрудничества, Роман Константинович. Я прекрасно понимаю, ты тут сидишь и решаешь глобальные стратегические задачи. Ядерная мощь. Межконтинентальные ракеты. Все серьезно, внушительно. По гарнизону офицеры ходят во весь рост. Вальяжные. Не пригибаются, не перебегают через плац. А я последний год только и вижу, как страну, надежно укрытую ядерным зонтиком, со всех сторон втихаря обгрызают крысы, будто головку сыра. А ваш главнокомандующий, не стоявший ни дня в строю, насилует армию с тем же цинизмом, с каким привык в строительных бытовках валить на пол малярш и штукатурщиц.
- Ты что–то слишком смело говоришь на такие темы, полковник. Я даже не знаю, как себя при таких разговорах вести.
- Брось куражиться, Ромка. В тебе все играет молодая моча. Тебе кажется, что на каждом шагу надо демонстрировать смелость и мужество, неустрашимость и волю. А это желание такой же опасный синдром, как и безрассудство. Если для безопасности государства комдивы должны быть только смелыми, их не надо учить в академиях. Краткосрочные курсы рукопашного боя и выживания - все, что им бы потребовалось. Дешево и сердито.
- Как ты предполагаешь прикрывать меня от похитителей?
- Прежде всего, я не собираюсь тебя прикрывать. Моя цель - уничтожение банды. Мы очень похожи. Я надену генеральский мундир…
- Нет.
- Но это…
Прасол умолк, осененный неожиданной догадкой:
- Слушай! Тебя оскорбляет то, что твои погоны нацепит простой полковник? Вот оно что!
Деев посмотрел на брата, прищурив глаз, будто прицеливался.
- Ты скажи, голова, какая матери разница, если ухлопают тебя, а не меня?
- Разница большая. Меня не ухлопают. Тебя - да. Я уже это доказал. И не спасут тебя ни личная смелость, ни дивизия, которая будет стоять на ушах. У каждого дела свои особенности. Учти, - Прасол пристукнул ладонью по столу, - тебя, мой дорогой генерал, я бы и дня не стал держать на такой большой должности. В тебе от пацана, заводилы, каким ты был на Покровке, куда больше, чем от государственного деятеля. Что тебя, оказывается, волнует!.. Что?! Не сочтут ли тебя офицеры трусом - так? Тогда ходи по шоссейке пешком. И покрикивай: "Вот он я, Деев. Кому я нужен? Выходи один на один!" И все поймут - ты смелый. И похоронят под музыку.
- Хорошо, ты вынуждаешь меня дать согласие.
- Значит, ты еще не потерянный человек.
- Ладно, что мне делать?