Глава 19
Запрос из Киева
Через пару дней уже генералу Новогребельскому пришлось держать ответ и выслушивать крайнее недовольство состоянием дел в подвластных ему структурах губернатора Бобринского. Причиной тому стала телеграмма, полученная из Киева, со следующим содержанием:
"по нашим сведениям в пределах галиции вообще и в городе Львове в особенности в сильной степени прогрессирует шпионаж прошу уведомить что обнаружено за последнее время в этом направлении и какие меры на будущее желательно признать необходимыми для пресечения шпионажа в самом его корне во вверенном вам районе".
– Ну-с, генерал, и что вы изволите отвечать? – с хмурым выражением спрашивал Новогребельского губернатор.
– Я думаю, ваша светлость, нам не стоит лукавить – начал объясняться генерал. – Со шпионами во Львове мы и в самом деле еще не разобрались, хотя сейчас в разработке имеется весьма перспективное дело, которое, я надеюсь, ответит на многие вопросы. Мне кажется, в ответе следует сделать акцент на серьезных препятствиях, которые не позволяют нам эффективно осуществлять работу по розыску шпионов.
– Какие препятствия, генерал?! Вы и в самом деле думаете, что в Киеве серьезно воспримут ваши отговорки? – возмутился губернатор. – Сигналы о шпионах во Львове идут со всех сторон. Даже из Винницы сообщают, что у нас действуют двадцать агентов, подготовленных бывшим комиссаром львовской полиции Хорватом в городе Бялу. Мы же до сих пор не можем похвастаться ни одним серьезным разоблачением.
– Ваше сиятельство, и все же я считаю, мои доводы в ответе были бы вполне уместными, – упорствовал Новогребельский.
– Ну что ж, извольте представить ваши объяснения. – Губернатор окинул взглядом своих помощников – сидящих рядом в креслах барона фон Кнорринга и князя Трубецкого.
– Во-первых, для эффективной работы у нас недостаточно сил, – приступил генерал, – в уездах до невероятия малочисленный штат чинов наружной полиции, и повсюду имеются вакансии урядников и стражников. Занимаются же они в основном поставкой подвод, содействием войскам, производством дознаний и даже перевозкой корреспонденции из-за неаккуратности функционирования почтовых учреждений. А следовательно, может ли такой чин, презрев все данные ему поручения, посвятить свое время поиску шпионов?
– Позвольте, Константин Станиславович, – вмешался барон фон Кнорринг, – во Львове с октября месяца действует жандармское управление со штатом в сто пятнадцать человек, которому уж никто не мешает заниматься сыском.
– Вы правы, ваша светлость, – повернулся Новогребельский к барону, – однако во Львове мы имеем еще более серьезную проблему. Город наводнен враждебным интересам России населением, коим являются евреи. Свойственная этой национальности солидарность, хитрость и эластичность совести создают то положение, при котором питаемая к русским вражда выливается в форму предательского шпионажа, провокаций и пропаганды. Если в борьбе с открытым врагом можно достигнуть победы посредством честного боя, то в борьбе с мирным населением – а евреев приходится признавать мирным населением вопреки действительности – общепринятые на войне способы неприменимы, так как гуманность не позволяет прибегать к ним во избежание упреков в варварстве.
– Ну, это все общие рассуждения, – недовольно поморщился Бобринский, – притом заметьте, что подрывных элементов из числа поляков и русинов у нас не меньше.
– Совершенно верно, господин губернатор, – уверенно продолжал начальник штаба, – однако я глубоко убежден, что если в числе шпионов или предателей попадаются христиане, то это лишь те несчастные, которых еврейство использует для своих целей, а следовательно, если бы возможно было подорвать корни, ветви сами собой засохнут из-за отсутствия питания. Шпионаж глубоко конспиративен, а в среду еврейства проникнуть почти невозможно. Поэтому, естественно, пока не будет уничтожен этот коварный враг, все наши усилия по поимке шпионов не дадут нужных результатов.
– И у вас, безусловно, есть соображения по нейтрализации трети городского населения Галиции? – не скрывая иронии, спросил князь Трубецкой.
– Да, – решительно ответил Новогребельский, – я предлагаю хирургическое средство: интернирование всего поголовно еврейства в отдаленные губернии России, притом под более чем суровый надзор. Только так можно разрядить атмосферу, создаваемую этим так называемым мирным населением, которое в действительности, словно вражеская армия, кольцом охватило наши войска и давит их шпионажем, распространяет слухи, деморализует солдат, развращает и убивает живой дух, бодрость и силу.
Он замолк, вытащил из кармана платок и стал нервно вытирать выступивший на лбу пот.
Бобринский пребывал в нерешительности и сомнениях. Он не спеша открыл золотой портсигар, украшенный монограммой с царской короной, и в некоей задумчивости, не предложив присутствующим, достал английскую сигарету. Было видно, что эмоциональный доклад начальника штаба был воспринят им без особого энтузиазма. Идея массовой депортации евреев его определенно не вдохновляла. Нечто подобное он уже слышал от командующего Одиннадцатой армией. Правда, тот предлагал более оригинальный способ: переместить евреев в выделенную для этого полосу вдоль румынской границы, что, по замыслу автора проекта, дало бы возможность не только избавить коренную Россию и вновь занятые земли от нежелательного и крайне вредного элемента, но и позволило бы евреям беспрепятственно вернуться через Румынию в страну, "подданными который они имеют высокое счастье состоять и покровительством правительства которого они, несомненно, в высшей степени будут удовлетворены и вознаграждены в убытках, вызванных выселением".
Вообще, губернатор не силен был в вопросах контрразведки, поэтому и пригласил на совещание своих первых помощников и теперь ждал от них дельных слов.
Первым заговорил князь Трубецкой:
– Мне кажется, массовая депортация евреев в нынешних условиях – ошибочное решение. Это может нанести непоправимый урон престижу армии и вообще России. А что касается враждебной настроенности местных евреев, то нельзя забывать, что они – подданные противоборствующей страны и, естественно, невольно вынуждены действовать в ее интересах. И потом, вы же знаете, положение евреев в Австро-Венгрии значительно отличается от такового в России, и ожидать от них иного поведения было бы глупо. С этим фактом, генерал, к сожалению, следует смириться.
– Я тоже так полагаю, – не замедлил поддержать его барон фон Кнорринг, – дело, пожалуй, не в евреях, я бы сказал, не только в них. Мне кажется, чинам вашего Особого отделения и жандармского управления не хватает немного упорства и настойчивости. Потом, дела идут плохо не только со шпионами. Вам до сих пор не удалось изловить даже обычную банду преступников в военных мундирах. А это не меньше подрывает наш авторитет, не говоря уже о том, какой ужас наводит на население.
Барон имел в виду серию грабежей в городе, осуществляемую загадочной бандой в форме российских военнослужащих. С местными уголовниками новой администрации удалось разобраться. Для этого достаточно было казнить десятка полтора грабителей, пойманных с помощью гражданской стражи. Один из главарей шайки разбойников из Винников был расстрелян прямо в женской одежде и платке – наряде, в котором совершал налеты. А вот попытки заманить в расставленные ловушки бандитов в гимнастерках, внедрить к ним специально присланных для этого агентов из числа уголовников Одессы и Умани оказались безуспешными. Эти неудачи, а также то обстоятельство, что громилы располагали точными данными о местах хранения ценностей, невольно наводили на мысль, что они имели свои источники в полиции и жандармерии.
Новогребельский не стал спорить. На последний упрек ему нечего было ответить. К тому же губернатор и его помощники еще не были уведомлены о ночном случае на Знесенье, где опять же неизвестные военные сбили замок склада фирмы "Волькенберг" и похитили несколько бочек с ромом и спиртом на сумму пять тысяч крон, не забыв забрать кошелек с двадцатью кронами у сторожа – Хаима Корба. Судя по красным погонам грабителей, к делу могли быть причастны стоявшие накануне биваком на пустыре рядом солдаты восемнадцатого обозного батальона, но командир Добровольский клялся, что ни от одного из солдат не слышал запаха спиртного, что, безусловно, являлось стопроцентным алиби.
– Да-с, да-с, Константин Станиславович, именно так, – оживился губернатор, – вам непременно следует пересмотреть всю работу ваших ведомств, и сделать это незамедлительно. Что касается ваших доводов в отношении евреев… Я должен признать, что определенный резон в них есть. Только, будьте добры, без этих поголовных депортаций. Высылка евреев в Россию и связанные с этим неизбежные расходы, загромождение железных дорог при скудности подвижного состава… наконец, занесение в наши области заразы как политического, так и чисто санитарного характера не будет приветствоваться в Киеве, и тем более в Петрограде.
Немного подумав, он добавил:
– Я бы еще указал на проблемы, связанные с чинимыми беспорядками в городе нашими армейскими структурами. Вы представляете, господа, – повернулся он к помощникам, – какой-то корпусной комендант, не явившись предварительно ни ко мне, ни к кому-либо из начальствующих лиц, начал заводить в городе свою агентуру, потребовал от чинов городской полиции наряды, произвел обыски и аресты целого ряда лиц, которых увез к себе, а затем начал возвращать во Львов в мое распоряжение, без всяких указаний, в чем подозреваются эти лица. Не говоря уж о том, что обыски во Львове, где функционирует жандармское управление, нельзя производить без ведома его начальника, так как можно нарушить его рабочие планы. А кстати, что это за перспективный сигнал вы упомянули? – спросил он Новогребельского.
– Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, нашей агентурой выявлена особа, которая в полной мере соответствует ориентировке о заброшенном во Львов немецком резиденте, и у нас есть все основания полагать, что арест этого шпиона позволит не только вскрыть вражескую сеть в городе, но и выведет наконец на след подземного кабеля.
– Это очень интересно, поведаете мне подробности на обеде, – бросил губернатор, доставая из жилетного кармана часы. – А сейчас, господа, нам пора на смотр дружинников. Мы не можем задерживать их отправку на фронт.
Глава 20
Приезд полковника Алексеева
В Киеве в отделе генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта не довольствовались ответом из Львова. И для оказания помощи в организации работы по "пресечению шпионажа в самом его корне" на место был направлен обер-офицер по особым поручениям полковник Алексеев. Помимо основной цели командировки ему было поручено проверить полученные сведения о злоупотреблении служебным положением, точнее, о присвоении имущества некоторыми военными чинами в городе.
По прибытии полковнику был предоставлен комфортабельный апартамент с горячей водой и телефоном в престижной гостинице "Жорж". В свое время здесь останавливались такие знаменитости, как австрийский император Франц-Иосиф Первый и шах Ирана Музаффэр-эд-Дин со свитой, Ференц Лист и Морис Равель. Здесь провел не одну ночь Оноре де Бальзак, когда приезжал на свидание к своей будущей жене Эвелине Ганской. В тот же день полковник был приглашен на обед к Бобринскому, на котором присутствовали титулованные помощники губернатора и группа прикомандированных штатских чиновников.
Вначале делились впечатлениями о городе.
– Можно смело сказать, что Львов – красивый город, – откровенничал шталмейстер высочайшего двора, член Государственной думы господин Лихачев, – но все же отсутствие реки лишает его некоторой прелести, я бы сказал, жизни, что дает, например, Днепр Киеву.
– Однако во Львове есть другие достоинства, – заметил губернатор. – Я бы посоветовал обязательно побывать на холме Унии на Высоком Замке, откуда открывается чудесная панорама всего города.
Слово "уния" вызвало недовольную гримасу у архиепископа Волынского и Житомирского Евлогия, который специально прибыл во Львов, чтобы в храме Успения провести торжественную службу в день именин государя.
– В этом месте необходимо водрузить крест православия, – неожиданно резко вставил он, – и дать соответствующее название – холм Православия или холм Свободы, то есть освобождения славянства.
– Безусловно, ведь уния уже мертва, – поспешил исправить свою оплошность Бобринский. Ему уже сообщили, какую оценку дал ему этот член Государственной думы от православного населения, когда встречался с царем: "мало сведущий в церковных и вообще в административных вопросах".
Подали бульон с кулебякой, и разговор пошел о перспективах развития Галиции.
– Девяносто шесть процентов галицийской земли продуктивны, – щеголял своей осведомленностью в прошлом агент Министерства торговли и промышленности в Вене господин Остроградский, патетически подняв ложку, – из них сорок шесть процентов пригодны к сельскохозяйственному возделыванию, двадцать пять – это прекрасный лес с черными породами, остальное – пастбища. Помимо этого – воск, соль, уголь, мед, зерно, горячие источники…
Полковник Алексеев также проявил свою компетентность:
– Надо признать, что Франц-Иосиф никогда не ценил этот край и не занимался серьезно его экономикой. Ему было просто невдомек, что между экономическим потенциалом земель его короны и военной мощью имеется прямая связь.
– Я думаю, господа, – снова взял слово шталмейстер, – тут уместно привести слова Сазонова , сказанные им в Думе: "Галиция – это последний цветок, которого не хватало в живом венке царя и который теперь выдан ему навсегда". Предлагаю тост: за то, что эта благодатная земля наконец обрела своего рачительного хозяина!
Все с радостным удовлетворением поддержали тост.
Следующий взял слово ревизор Департамента государственного казначейства господин Чамов, и слова его прозвучали несколько в минорном тоне:
– Я бы не стал так идеализировать картину, господа. При восьмидесяти процентах обездоленного крестьянства, ипотечной задолженности почти в миллиард крон и росте цен на землю до шестисот рублей за гектар российской казне придется серьезно напрячься, чтобы превратить эту нищую землю в процветающую российскую губернию.
– Совершенно верно, положение в сельском хозяйстве незавидное, – поддержал его начальник Уфимского управления земледелия Родзевич, – озимых чрезвычайно мало. Нет скота, негде купить лошадей… Основная проблема, конечно, в безземельном крестьянстве, ведь для сносного поддержания хозяйства нужно не менее пяти гектаров земли. Поэтому, ваше сиятельство, – он повернулся всем корпусом к Бобринскому, – я нахожу весьма мудрым ваше предложение осуществить принудительное отчуждение земли у крупных, в основном еврейских, землевладельцев по причине отсутствия фонда казенной земли. Безусловно, многие сочтут эти меры несправедливыми, но только таким способом мы можем уравнять в правах крупных и мелких землевладельцев в гминах.
– И я, ваша светлость, считаю такое решение наиболее уместным, – поспешил высказаться коллежский асессор Олферьев, – однако следует заметить, что без решения проблемы перенаселенности этого края, где миллион и двести тысяч крестьян не находят себе применения, дела не выйдет. Я уверен, что следует безотлагательно приступить к переселению крестьян в Сибирь. Как ни жестко звучит, эта мера полностью в интересах местного русского населения.
– Да, да. С населением здесь беда, – поддакнул агент Остроградский, – за полвека рост почти в два раза. Отсюда и эмиграция в Америку, которая достигла таких размеров, что Австрии пришлось принять строгие меры.
Бобринский слушал и понимающе кивал, затем, напустив на лицо учтивую улыбку, обратился к господину, все внимание которого до сих пор было приковано к холодной телятине и лососине под соусом провансаль:
– Господа, среди нас присутствует уважаемый Григорий Пантелеевич Мангашев, который в числе других наших крупных российских промышленников принимает деятельное участие в помощи раненым, беженцам и облегчении положения нижних чинов личным участием в организации и ведении дел. Не поделитесь ли вы, дорогой друг, с нами вашими впечатлениями о поездке по Галиции?
Григорий Мангашев, представитель одной из крупнейших российских нефтяных корпораций, только что вернулся из Дрогобыча, где знакомился с состоянием галицийских нефтяных промыслов. Перспектива первыми установить контроль над нефтяными полями, которые до войны давали более пяти процентов мирового объема, была слишком значимой, чтобы дожидаться окончания войны.
– С удовольствием, ваше сиятельство, – ответил он, вытирая салфеткой рот, – не скрою, для меня оказался крайней неожиданностью тот факт, что нам удалось захватить более трехсот скважин, да к тому же почти миллион тонн нефти в танках. Инженерные сооружения и коммуникации, на мой взгляд, в сносном рабочем состоянии, и думаю, как только наше командование сочтет возможным, – задержал он взгляд на Алексееве, – мы незамедлительно направим сюда инженеров и возобновим добычу; но для этого, безусловно, придется освободить рабочее население в Дрогобыче и Бориславе от воинской повинности.
Он молча обвел всех взглядом и, как бы подводя итог, заключил:
– Нефть, господа! Вот истинное богатство Галиции, которое сполна компенсирует все наши затраты и усилия в этой бывшей габсбургской провинции, а заодно, конечно, оздоровит сельское хозяйство.
– Спору нет, – отозвался управляющий конноза-водчеством, камергер князь Щербатов, – нефть – это весьма важно. Но все же это в перспективе. А сегодня здесь – война и разруха, и Галиция нуждается в простой помощи. Сюда срочно нужно завозить пшеницу, овес, ячмень, рожь, муку, соль, сало, наконец, кислую капусту от цинги…
– Никто не спорит, ваше сиятельство, – снисходительно отреагировал Мангашев, – однако смею заметить, что именно нефть сейчас может оказать решающее влияние на исход войны. Вы, безусловно, осведомлены, что нефтяные промыслы Галиции являются единственным внутренним источником горючего для нашего противника. Наши же основные промыслы в Баку и Грозном, хотя и надежно защищены, но расположены довольно далеко.
Война принимает затяжной характер, и успех будет на той стороне, где будет больше бронированных машин, аэропланов, кораблей с нефтяными двигателями, наконец, локомотивов и автомобилей. А все это, как известно, требует горючего. У нас сейчас на фронтах уже около тысячи автомобилей и более двухсот аэропланов. Только у одного аэроплана "Илья Муромец", а несколько таких аэропланов, если не ошибаюсь, базируются во Львове, заправочный бак на тысячу килограммов горючего.
Слова Мангашева произвели впечатление на присутствующих.
– Это верно, – кивал Остроградский, – потеря нефти для австрийцев весьма болезненна. Страна мерзнет.
А вы знаете, какова сейчас цена керосина в Вене? Уже больше шестидесяти крон, а в Будапеште – целых девяносто. Из-за этого закрываются конторы. Сейчас единственная их надежда – нефть Румынии, но соглашения с ней пока не достигнуто…