Потому Шеттингоф быстрым маршем направился к Варшаве, сбивая малочисленные заслоны местных панов по дороге. Через три дня шведы захватили Познань, сходу сбили малочисленный польский гарнизон в городке. Задерживаться в будущих своих владениях Шеттингоф не собирался, оставив небольшой гарнизон из раненых и заболевших солдат, на следующий же день двинул армию дальше на юг. Уже через неделю его войска осадили Варшаву, которая готовилась к длительной осаде, рассылая гонцов с просьбами о помощи во все воеводства. Длительной осады Шеттингоф не планировал, разбив фугасами стену крепости в двух местах за день. Затем, словно наслаждаясь, медленно, шаг за шагом, начал штурм. Пока копейщики подходили к проломам в стене, шедшие за ними полки магаданского образца стрельбой из ружей прикрывали их. Стреляя в любого поляка, рискнувшего поднять голову над крепостной стеной. Подобное построение так понравилось шведам, что и город они штурмовали в сопровождении ружейного прикрытия. Несмотря на три тысячи погибших поляков Варшавского гарнизона, потери шведов не составили и двух сотен, исключительно копейщиков.
Захватив Варшаву, Шеттингоф её основательно ограбил, сплавляя баржи, груженные трофеями по Висле, их встречали шведские торговые суда в устье реки. Пруссия, напуганная появлением сильной армии под самым боком, смотрела сквозь пальцы на "неосторожное нарушение границ" шведскими трофейными командами. Торговцы за определённый процент, взялись перевозить шведские трофеи в Стокгольм, надеясь немного заработать. Только с ограбленной Варшавы их прибыль превысила пару годовых доходов. А впереди у шведов запланированы Краков и Вильна, ещё две столицы Речи Посполитой. Когда всё богатство Варшавы уплыло по Висле в Швецию, Шеттингоф принялся за жителей города. Их он отправлял по просьбе магаданского посла Николая, который непременно желал получить всех варшавских алхимиков, даже евреев, всех ювелиров, книгопечатников, книготорговцев со своими книгами. А также две тысячи девиц на выданье, желательно из бедных семей, можно еврейских. Учитывая, что за каждого присланного человека магаданский посол обещал выплатить лично Шеттингофу червонец золотом, генерал с большим вниманием отнёсся к просьбе Николая, лично проконтролировал количество и качество отправленных пленников и пленниц.
На все эти приятные хлопоты ушли две недели, за которые поляки успели собрать войско и привести его под стены Варшавы. Небольшое войско, тысяч двадцать-тридцать сборной солянки из дружин богатых панов и мелких шляхтичей. Самым плохим оказались слухи, что в войске идёт вновь избранный король Речи Посполитой Стефан Баторий, со своей трансильванской дружиной. Запорожцы, призванные на помощь, подойти не успели. Чем и решил воспользоваться Шеттингоф, опасавшийся конницы, как бы ни были скорострельны магаданские орудия. Вспомнив совет Николая, однажды поймавшего именно шведскую конницу на подобный крючок, Шеттингоф повторил диспозицию сражения под Кируной двухлетней давности. С коррекцией на увеличенное количество войск, и, творческим подходом.
По центру шведских позиций были выставлены два десятка магаданских пушек, тесно составленных, но веером, что давало разброс картечи по фронту до полукилометра на расстоянии двести метров. Это было единственное направление шведских укреплений, никак не оборудованное защитными средствами. На правом и левом флангах, шведы добросовестно расставили рогатки и выкопали окопы. В них устроились четыре полка магаданского типа, изготовленные к стрельбе из ружей. Остальные полки алебардщиков и копейщиков засели в редутах, впереди линии окопов, готовые встать на защиту стрелков при прорыве польских войск. В том, что поляки начнут атаковать, никто не сомневался. Хорошо, хоть дали развернуть ряды шведам, да выкопать укрытия.
Так и оказалось, следующим утром, после молебна, польское войско двинулось в атаку. Полки, сформированные из шляхетского ополчения, шли вперёд ровно, так, как стояли. Конница привычно отошла на фланги, скапливаясь для решительного удара. Шеттингоф напряжённо ждал, что часть кавалерии отправится в дальний охват, в тыл шведам. Нет, самоуверенные шляхтичи посчитали такие тактические уловки излишними, при более, чем двукратном численном превосходстве своей армии. Пешие полки неспешно надвигались на окопавшуюся шведскую армию, поляки не спешили, надеясь сохранить силы для последнего рывка.
Шеттингоф неспешно прогуливался на пригорке, отсчитывая секунды до выстрелов картечью. Вот и они, долгожданные залпы пушек. Генерал остановился, рассматривая действие магаданской дальнобойной и скорострельной артиллерии. Частые и уверенные выстрелы пушек выкосили весь центр наступающей армии поляков. Правый и левый фланги польской армии, пройдя немного вперёд, начали останавливаться, растерянно глядя на исчезнувший центр. Полоса атакующих войск шириной до двухсот метров по фронту в центре польской линии атаки исчезла. Десяток пушечных залпов смахнул с поля боя добрые две тысячи жолнежей, атаковавших в самом центре польской армии. Многие из них остались живы и теперь звали на помощь, понимаясь и падая, поднимаясь и падая, стонали, кричали, проклинали. Поляки, глядя на погибших за пару минут сотни товарищей, начали терять самообладание.
Командиры хоругвей криками выправили положение, продолжив наступление на остальные позиции. Против батареи шведских пушек так никто не появился. Шеттингоф вперился взглядом на позиции конницы, которая не трогалась с места. Всадники нервно кружили на конях, но не трогались с места, глядя на своего командира. Пушкари вновь открыли огонь, развернув орудия вправо и влево, выкашивали картечью всё новые ряды наступающей пехоты. Разрыв в атакующих порядках становился всё шире, достигая третьей части общей ширины фронта. В это время в бой вступили ружья, наступление замедлилось по всему фронту, россыпная стрельба из ружей совершенно не страшно, незаметно, выкашивала пехоту не хуже картечи.
Минут через пять до польских командиров дошло, что они рискуют потерять всё пешее войско, так и схватившись со шведами в рукопашном сражении. Обойти по флангу конница уже не успевала, об отступлении храбрые поляки даже не подумали, выбрав единственный мужественный вариант - атаку на пушечную батарею. Несмотря на то, что польские командиры видели невиданную скорострельность шведских пушек, совместить увиденное с заложенным в памяти не получилось. Велика инерция мышления, особенно у военных. Из личного опыта польские полководцы знали, что конная атака достигнет любого артиллерийского отряда не более, чем за пару выстрелов. Воеводы рискнули потерять сотню всадников, но, добиться полного разгрома шведов. Иначе польская пехота бесславно погибнет, не добравшись до врага.
Конная лава из пяти тысяч всадников ринулась в узкий проход в центре шведских позиций, невольно вытягиваясь в колонну, чтобы не поранить коней на рогатках. Шведские пушкари быстро развернули орудия и открыли беглый огонь картечью, выкашивавшей польских гусар целыми эскадронами. Однако, количество атакующих постепенно переходило в качество, с каждым залпом выжившие всадники надвигались всё ближе к шведским орудиям. Даже поддержка с флангов ружейным огнём не дала нужного результата. Казалось, ещё минута-другая, и польские всадники ворвутся на шведскую батарею. Это почувствовали сами поляки, завыли, закричали, предчувствуя перелом в сражении.
Именно тогда, неожиданно для поляков, открылись заложенные хворостом стенки ближайших к центру поля боя шведских редутов. В появившиеся бреши сразу ударили картечью шведские орудия во фланг наступающей коннице. Всего по пять орудий справа и пять слева, но, магаданских, то есть, скорострельных и дальнобойных. Эти картечные залпы отсекли атакующую колонну от подходящих подкреплений, непрерывность конной атаки разрушилась. Падающие на землю от картечи передовые польские отряды неожиданно увидели, что за ними никто не идёт. Никто не атакует вместе с ними шведскую артиллерию, а оставшиеся в живых польские кавалеристы спешат укрыться за спинами пехоты.
В своём стремлении уйти с линии орудийного огня польская кавалерия растоптала своих же наступающих пехотинцев. Началась паника, перешедшая в повальное отступление. Только тогда выпустил из тыла Шеттингоф немногочисленную шведскую кавалерию, заняться любимым делом - преследовать отступающего врага. Шведская пехота занялась сбором трофеев, любимым занятием каждого наёмника, и, впервые за последний год, сбором огромного количества пленных. К вечеру, когда вернулась шведская кавалерия, шведы собрали более десяти тысяч пленных поляков. Все они подлежали отправке в метрополию, для этого Шеттингоф срочно формировал конвойные отряды.
Едва убедившись в отправке всех пленников вниз по Висле, Шеттингоф скорым маршем поспешил на Краков, предоставив полякам самим хоронить своих заступников. Под шведским присмотром, естественно, возникновения чумы в шестнадцатом веке боялись все, а Николай не постеснялся вбить в головы офицеров, что заразные болезни часто вызываются не захороненными трупами. Точно так же магаданский посол прививал своим союзникам зачатки гигиены, особенно офицерам и младшим командирам, благодаря чему не боевые потери армии Шеттингофа пока оставались минимальными, особенно, среди солдат магаданского строя. Это весьма наглядный пример заставил задуматься многих шведских офицеров.
Ещё неделя пути до Кракова для шведов стала прогулкой, после оглушительного разгрома польского ополчения под Варшавой мэры городков открывали ворота, встречая шведов с городскими ключами. Армия Шеттингофа откровенно отдыхала, подкрадываясь к будущей жертве, подобно охотящейся львице, безразлично глядя в сторону, чтобы в самый неожиданный момент прыгнуть и сломать шею антилопе. Краков, напуганный судьбой Варшавы, тем не менее, собирался обороняться, надеясь на высокие стены внешне неприступной крепости. Шведы, с учётом полученного под Варшавой опыта, не спешили, словно получали удовольствие от своих действий.
Они за пару дней проломили стены крепости в самых удобных для штурма местах, после чего приступили к захвату крепости, расстреливая немногочисленных её защитников с расстояния в сотню метров. Массированные вылазки и атаки осаждённого гарнизона шведы пресекли с двух раз щедрыми залпами картечи из скорострельных пушек. После падения Кракова назначенный Шеттингофом комендант немедленно организовал восстановление разрушенных оборонительных сооружений. Тем временем, трофейные команды организованно грабили город, вывозя не только ценности для шведской короны, но и пленных ювелиров, алхимиков, книгопечатников и прочих грамотеев, для лучшего друга Швеции - Николая Кожина. Авторитет магаданцев и одобрение союза с ними рос с каждым выигранным сражением.
В Кракове шведы задержались на месяц, город оказался гораздо богаче Варшавы, тут их застал обоз из Мурманска с боеприпасами, да два полка присланного из метрополии подкрепления. Шеттингоф оставил в Кракове шведский гарнизон и двинулся на восток, предстояло захватить и ограбить Львов. Отступивший в Гродно, после варшавского поражения, Баторий спешно стягивал все резервы и набранное ополчение к будущему белорусскому городу. Западная часть Речи Посполитой, населённая в основном, поляками, осталась брошенной без защиты. Этим и спешил воспользоваться шведский генерал, направляя свою армию на Львов. Этот город предстояло ограбить, подобно Кракову и Варшаве, вывезти трофеи и пленников, пока никто не мешает шведам хозяйничать на беззащитной Польше.
Как Шеттингоф, так и Головлёв понимали, что война с Баторием будет трудной, длительной кампанией, на взаимное истощение противников. Головлёв знал из рассказов Павла Аркадьевича, что через три-четыре года Баторий нанесёт ряд серьёзных поражений русской армии в Ливонской войне. Он вернёт Речи Посполитой все захваченные земли, и, только стойкая оборона русскими войсками Пскова, в осаде которого поляки понесут серьёзные потери, склонит Батория к заключению мира с Русью. Именно с осады Пскова, кстати, в русских хрониках появится имя Ермака, будущего покорителя Сибири. В прошлой истории поляки и русские воевали между собой на истощение более пяти лет. Сейчас весь план по высадке шведского корпуса в Речи Посполитой, и его вооружение, магаданцы строили на взаимном истреблении друг друга шведами и поляками, злейшими врагами Руси в ближайшие двести лет.
Потому известия о спасении Батория в варшавской битве, его отступлении в Гродно, которое он сделал своей столицей, магаданцы перенесли стоически. Не стоило ждать от жизни подарков, пусть Баторий объединяет поляков и литвинов, пусть воюет со шведами. К этому и готовились магаданцы, когда просчитывали возможные варианты своего союза со шведами. Да, придётся больше продать оружия шведам, так ведь, продать, а не подарить. После ограбления Варшавы, Кракова, Львова, богатейших польских городов, шведы полностью восстановили конфискованную магаданцами королевскую казну. Более того, король Юхан в состоянии платить польскими деньгами за магаданское оружие. Так пусть шведы на польские деньги воюют против поляков, чем не европейские методы ведения войн? Подумав о сложившейся ситуации, Петро удивился, насколько английской оказалась выстроенная магаданцами ситуация.
Глава 13
Грудь горела, охваченная тисками боли, содранная и обожженная кожа жгла всё тело выше пояса. Влад пошевелился, тут же охнув от боли в вывихнутых плечевых суставах. Хотя палач и вправил плечи, когда снимал с дыбы, но боль лишала руки всякой силы. Быстров поёрзал на куче прогнившей соломы, устаиваясь удобнее. Глаза бесполезно пытались что-либо рассмотреть в кромешной мгле одиночной камеры в пыточных подвалах Кремля.
- Дёрнул меня чёрт связаться с этими Романовыми, - очередной раз всплыла мысль в голове ветеринара. - Четыре года шаг за шагом, аккуратно, выстраивал практику в Москве. Создал себе имя, клиентуру, заработал неплохие деньги, выстроил дом неподалёку от Кремля, уговорил Жанну венчаться, живи, не хочу! Нет, жадность обуяла дурака, связался с романовской сукой, чувствовал, что там не всё правильно. Анамнез подозрительный, Романовы глаза отводят, о цене за лечение не торгуются. Это Романовы не торгуются! Да вся Москва знает, что Романовы за полушку удавят любого, а за рубль сами удавятся.
Ветеринар застонал, случайно повернув руку, затем постарался успокоиться, занявшись самовнушением. Иного лекарства в его положении не найти, а обожженная палачом грудь требовала лечения, хотя бы такого. Иначе быстрое воспаление, неминуемый сепсис и отсутствие шансов на выживание. Выжить Владу Быстрову хотелось, как никогда раньше. Хотя бы для того, чтобы поквитаться с провокаторами Романовыми и теми, кто их подкупил на провокацию. В том, что заказчиков его ареста были англичане, Влад не сомневался. О частых посещениях англичанами романовского подворья знали многие москвичи, эта боярская семья единственная водила дружбу с английскими немцами. В силу своей жадности Романовы искали прибыль везде, в торговле, политике, царских милостях.
Теперь, в темноте подвала, Быстров удивительно ясно вспомнил невольные оговорки англичан при встречах, они не знали, что магаданец владеет английским языком. Потому позволяли при варваре выражать своё мнение без боязни. Вспомнились странные люди на романовском подворье, помогавшие в лечении борзой суки, с абсолютно безразличным взглядом, так не похожим на лица настоящих псарей. Труп умершей собаки встал перед глазами, как на страницах учебника, с классическими признаками отравления.
- Дурак, я, дурак! - Вырвался шёпот из уст магаданского ветеринара, брошенного в поруб по обвинению в колдовстве. Боярин Никита Романов попросил защиты у самого царя Иоанна против немца-колдуна, отравившего его любимую борзую суку. Что может быть хуже на Руси, особенно для иностранца, арестованного по царскому приказу?
Валентин с удовольствием прошёлся по выстроенной фактории, напоминавшую москвичам своими размерами и высокими стенами скорее острог, нежели торговое представительство. За три месяца, при хорошей оплате две бригады плотников создали настоящий шедевр деревянного зодчества, хоть в Кижи не увози сразу. Двор был заключён в строгую прямоугольную коробку стен, с выступавшими по всем правилам артиллерийского искусства, угловыми башнями. Туда уже устанавливали пушки, по четыре в каждую башню. С такой защитой можно выдержать штурм всего московского гарнизона, нечаянно пришла глупая мысль в голову.
Внутри острога, кроме нескольких складов, конюшни, казармы на сотню стражников, поместился красивейший терем, в три этажа. Как в сказке, с переходами и разновеликими башенками, с окнами на все стороны света, из которых Москва видна, как на ладони, особенно Замоскворечье. Крыши хозяйственных строений и самого терема, как и навесы над стеной, магаданцы крыли кровельным железом, новинкой для москвичей. Пока железо было серебристо-блестящее, в городе поползли слухи, что немцы магаданские кроют свои дома серебром. Особо глупые тати тут же решили проверить, испортили два листа на стене острога, да все в поруб разбойного приказа угодили.
Валентин планировал раскрасить терем и его крышу в разные цвета, прикидывая композицию и цветовую гамму. Хотел по привычке обратиться к Жанне, как специалисту, но, вспомнил их последнюю встречу. Тогда, три месяца назад, он, едва прибыв в Москву, как последний идиот, с мороза, с дороги, бросился в гости к Жанне, не сомневаясь, что она ждала его и будет рада снова жить вместе. И, получил обухом по лбу, одной фразой, - Я обвенчалась с Владиславом, мы теперь венчанные муж и жена. С тобой у нас ничего не будет.
Такая встреча вышла у бывших супругов, словно и не было двенадцати лет совместной жизни, выросшего сына. Алексей, ставший царским лекарем, конечно, не изменил своего отношения к бывшему зятю, с радостью принял Валентина. Помогал выбрать место на берегу Москвы-реки, нашёл отличных мастеров для постройки фактории. Да и Наташа, его жена, отнеслась к Седову с участием, с удовольствием слушала рассказы об уральских и европейских подвигах магаданцев. О сложившихся семьях, народившихся детях, выстроенных в Форт-Россе коттеджах, промышленности и растущей торговле. О подробностях захвата Швеции, выстроенном за полярным кругом Мурманске. Обо всём, что мог рассказать старый родственник и друг.
Сами Кочневы пересказывали свои мытарства, сложный характер Иоанна Васильевича, делились анамнезом царственного пациента. Потом, как коллеги, уточняли с Валентином правильность лечения, вспоминая, что ходили слухи об отравлении царя. Обсуждали выбранную методику лечения, какую профилактику остеохондроза принять за основу, не рискнуть ли иглоукалыванием? Много обсудили Кочневы с Валентином, житейских и профессиональных вопросов. В их доме, более скромном, чем у Быстровых, Валентин остался желанным гостем, чем иногда пользовался по выходным. Он научил Кочневых пользоваться рацией, теперь Наташа в свободное время с удовольствием сплетничала с девушками в Мурманске и Форт-Россе. Только с Быстровыми Валентин после первого раза так и не встречался.
- Валя, Валентин, - этот голос Седов узнает даже в пьяном виде, звала Жанна. Он взглянул на неё, женщина бежала, явно взволнована, что-то случилось. Военврач сжал все эмоции в кулак и пригласил бывшую любимую женщину в терем.