Когда буря страсти миновала, ноющее напряжение покинуло тело Базо и он вновь задышал мерно и глубоко, а глаза стали закрываться от умиротворенной усталости, которая следует за жаркими объятиями, Танасе приподнялась на локте и с почтительным восторгом погладила лицо мужа.
- Байете! - тихонько сказала она.
Базо вздрогнул и широко раскрыл глаза: так обращались исключительно к королям. Взглянув на жену, он убедился, что в отличие от него самого после любовных утех Танасе все еще полна сил и к тому же вовсе не шутит.
- Байете! - повторила она. - Тебя смущает королевское приветствие, мой славный Топор с острым лезвием? Но почему?
Внезапно Базо вновь почувствовал на коже мурашки суеверного страха и в то же время разозлился.
- Думай, что говоришь, женщина! Не гневи духов глупой болтовней!
Танасе улыбнулась хищной кошачьей улыбкой и прошептала ему на ухо:
- Базо, храбрейший из храбрых и сильнейший из сильных, если это просто глупая болтовня, то почему ты так испугался? Ты, в жилах которого течет чистейшая кровь занзи? Сын Ганданга, сына Мзиликази, разве ты не мечтаешь о маленьком копье из красного дерева, которым владел Лобенгула? Сын Джубы, правнук могущественного Дингисвайо, более знатного, чем его протеже Чака, который стал королем зулусов, разве ты не чувствуешь, как в твоих жилах бурлит королевская кровь? Разве не влечет тебя к тому, о чем ты не осмеливаешься говорить вслух?
- Женщина, ты сошла с ума! Пчелы заползли в твою голову и лишили тебя рассудка!
Танасе лишь улыбнулась и провела по его векам кончиком пальца.
- Разве ты не слышишь рыданий вдов Шангани и Бембези? "Наш отец Лобенгула умер, мы остались сиротами, и некому нас защитить!" - говорят они. Разве ты не видишь, как мужчины Матабелеленда, лишенные оружия, умоляют духов дать им короля? "Нам нужен король!" - восклицают они.
- Есть Бабиаан, - прошептал Базо. - Сомабула и Ганданг. Они - братья Лобенгулы.
- Они старики, дряхлые старики, и огонь потух в их глазах!
- Танасе, не говори так!
- Базо, мой муж, мой король, разве ты не видишь, на кого устремляются взоры всех индун на совете племени?
- Ты с ума сошла! - покачал он головой.
- Разве ты не знаешь, чьего решения они ждут, не видишь, что даже Бабиаан и Сомабула слушают, когда говорит Базо?
Она закрыла ему рот ладонью, пресекая протесты, и одним движением вновь оседлала его - и Базо с изумлением понял, что снова готов и возбужден до предела.
- Байете, сын королей! Байете, отец королей, чьи потомки будут править, когда белых людей опять поглотит океан, который их изрыгнул! - яростно вскрикнула Танасе.
Базо судорожно закричал: ему показалось, что из тела выжали саму душу и вложили вместо нее чудовищное навязчивое стремление, которое будет сжигать его изнутри, пока он не возьмет в руку копье - символ монарха нгуни.
Они шли рядом, рука в руке, хотя у матабеле этого делать не принято: жена всегда идет позади мужа, неся на голове свернутую подстилку для сна. Но Базо и Танасе были словно дети, захваченные лихорадочным сном. Добравшись до перевала, Базо обнял жену и крепко прижал к себе, чего не делал никогда в жизни.
- Если я топор, то ты - лезвие, потому что ты - часть меня, причем самая важная.
- Господин мой, вместе мы пробьемся сквозь любые препятствия! - убежденно заявила она и, вырвавшись из его объятий, достала из вышитой бусами сумочки на поясе что-то серое и пушистое. - У меня есть для тебя подарок, который придаст твоему храброму сердцу еще больше храбрости и закалит волю, сделав ее тверже стали. - Привстав на цыпочки, Танасе завязала на лоб мужа полоску меха. - Носи эту шкурку крота в знак прошлых и будущих побед, индуна Кротов, роющих под горой. Скоро наступит день, когда мы заменим ее пятнистой шкурой леопарда, украшенной голубыми перьями райского журавля.
Она взяла его за руку и повела вниз по склону. Не успели они дойти до покрытой травой равнины, как Базо остановился и склонил голову, прислушиваясь. Сухой ветерок доносил слабые хлопки - будто пузырьки лопались на поверхности кипящей каши.
- Ружья, - сказал он. - Стреляют далеко, но их много!
- Так и есть, господин, - ответила Танасе. - С тех пор как ты ушел, ружья шакалов Сияющего Глаза не переставали трещать, словно старухи, опьяневшие от пива.
- В стране свирепствует ужасная болезнь, - обратился генерал Мунго Сент-Джон к своей аудитории, выбрав в качестве кафедры глиняный муравейник. - Она передается от одного животного к другому, как лесной пожар переносится от дерева к дереву. Если мы не остановим заразу, то весь скот падет.
У подножия муравейника стоял сержант Эзра, громко переводя слова генерала молчаливым слушателям, сидевшим на корточках. Здесь собралось почти две тысячи людей - жители всех деревень, построенных на берегу реки Иньяти вместо разрушенных краалей боевых отрядов Лобенгулы.
В первых рядах сидели мужчины - на внешне бесстрастных лицах блестели внимательные глаза. Позади взрослых собрались подростки и мальчики, еще не принятые в ряды воинов - муджиба, пастухи, чья жизнь была тесно связана со скотом племени: происходящее касалось их напрямую. Женщин на индаба не допустили, потому что речь шла о вещах серьезных.
- Прятать скот, как это сделали вы, угнав стада в холмы и в леса, - великий грех! Животные несут заразу с собой, - объяснил Мунго Сент-Джон и дождался, пока сержант переведет его слова. - Мы с Лодзи очень недовольны обманщиками. Селения, которые прячут скот, заплатят большой штраф, а мужчины должны будут работать вдвое больше. Те, кто посмеет ослушаться приказа Лодзи, будут надрываться, как амахоли, презренные рабы!
Мунго Сент-Джон снова сделал паузу и, приподняв черную повязку, утер пот, стекающий из-под широкополой шляпы. В загоне из колючего кустарника мычали коровы, везде роились огромные зеленые мухи, воняло навозом и немытыми человеческими телами. Мунго раздражала необходимость объясняться с молчаливой толпой полуголых дикарей: он уже говорил то же самое на тридцати индаба по всему Матабелеленду.
Сержант закончил переводить и выжидающе посмотрел на генерала.
Мунго показал на стадо, собранное в краале за его спиной:
- Как видите, нет смысла пытаться спрятать коров. Туземные полицейские все равно их найдут…
Он замолчал и недовольно нахмурился: во втором ряду поднялся высокий мускулистый мужчина в расцвете сил. Одна рука, будто искалеченная, торчала под неестественным углом, лицо же, словно изглоданное тоской или болью, выглядело гораздо старше тела. На аккуратной шапочке густых завитков лежал обруч индуны, лоб охватывала полоска серого меха.
- Баба, отец мой, - заговорил индуна, - мы слышим твои слова, но, подобно детям, не понимаем их.
- Это еще кто? - раздраженно спросил Мунго у сержанта и, услышав ответ, кивнул: - Я его знаю. Он смутьян. - Повернувшись к Базо, генерал повысил голос: - Что тут непонятного?
- Ты говоришь, баба, что зараза убьет коров, и поэтому, пока они еще живы, ты хочешь их застрелить. Чтобы спасти наши стада, ты должен убить их Безмолвные ряды матабеле впервые пошевелились: один кашлянул, другой заерзал, третий отмахнулся от мух. Лица по-прежнему ничего не выражали - никто не улыбнулся, не сказал ни единого насмешливого слова, но Мунго понял, что это насмешка. Спрятавшись за бесстрастными масками, как принято в Африке, матабеле злорадно приветствовали притворно смиренные вопросы молодого индуны с лицом старика.
- Баба, твоя глубокая мудрость нам недоступна. Пожалуйста, будь терпелив с твоими детьми и снисходителен к ним, объясни нам свои слова. Ты говоришь, что если мы попытаемся спрятать стада, то ты заберешь их, чтобы заплатить большие штрафы, которые потребует Лодзи. И в то же время, если мы будем послушными детьми и приведем стада к тебе, ты убьешь их и сожжешь туши.
Седобородый старик, понюхав табак, громко чихнул, и в плотных рядах немедленно началась эпидемия чихания и кашля. Мунго Сент-Джон знал, что таким способом слушатели поощряют дерзость молодого индуны.
- Баба, наш добрый отец, ты предупреждаешь нас, что заставишь работать вдвое больше и мы станем рабами. Это тоже недоступно нашему пониманию: разве человек, который работает на другого один день, в меньшей степени является рабом, чем человек, работающий подневольно два дня? Разве раб не остается рабом, а свободный - свободным? Баба, объясни нам, разве рабы не все одинаковы?
Послышалось легкое жужжание, словно из пчелиного улья в полдень. Хотя губы слушателей не двигались, их гортани слегка вибрировали: так воины матабеле начинают петь боевую песню. Если их не остановить, то последуют пронзительные крики "Й-и-е! Й-и-е!".
- Я знаю тебя, Базо! - закричал Мунго Сент-Джон. - Я слышал твои слова и запомнил их! И донесу их до Лодзи.
- Я польщен, маленький отец, что мои скромные слова дойдут до самого Лодзи, великого отца белых.
На этот раз на лицах людей вокруг Базо появились лукавые и насмешливые ухмылки.
- Сержант! - заорал Мунго. - Приведите его ко мне!
Здоровенный сержант бросился вперед, но сидевшие матабеле безмолвно поднялись и сомкнули ряды. Никто не пытался остановить сержанта, и все же он застрял, пробиваясь сквозь толпу, будто сквозь зыбучий песок из черных тел. Наконец Эзра добрался туда, где стоял индуна, но Базо уже исчез.
- Ну ладно! - хмуро сказал Сент-Джон вернувшемуся сержанту. - Пусть идет. В другой раз с ним разберемся, а сейчас пора перейти к делу. Расставь людей по местам.
Десяток чернокожих полицейских выстроились в цепь, направив ружья на толпу. Одновременно другая половина отряда взобралась на колючие стены загона и по команде взвела многозарядные "винчестеры".
- Начинайте! - кивнул Мунго.
Грянул первый залп.
Полицейские стреляли в плотную массу скота в краале, и с каждым выстрелом одно животное вздергивало рогатой головой, падало на землю и тут же терялось в гуще тел. Обезумев от запаха свежей крови, коровы бросались на колючие стены загона и оглушительно ревели. В толпе раздались унылые крики.
Для матабеле стада воплощали в себе богатство и самый смысл жизни. Пастухи помогали при отелах, отгоняли гиен и других хищников. Муджиба знали каждое животное по имени и любили их той особой любовью, которая заставляет деревенского жителя пожертвовать жизнью ради защиты своего стада.
В переднем ряду стоял древний старик: ноги высохли, став тонкими, как у аиста, кожа приобрела цвет кисета для табака и собралась в сетку тонких морщин. Казалось, что в иссохшем дряхлом теле не осталось ни капли влаги, но при виде забиваемого скота по морщинистым щекам потекли крупные слезы.
Треск выстрелов не смолкал до заката. Наконец залпы стихли. Крааль был наполнен тушами, которые лежали друг на друге, точно пшеница после жатвы. Ни один матабеле не ушел, все смотрели на чудовищную бойню, давно перестав оплакивать потери.
- Туши надо сжечь! - Мунго Сент-Джон прошелся перед толпой. - Навалите сверху хворост. Все должны принять в этом участие, исключений не будет ни для стариков, ни для больных. Пусть каждый мужчина рубит дрова, а когда они будут уложены, я сам разожгу огонь!
В округлую хижину, крытую сухой травой, плотно набились люди.
- Что говорят в народе? - тихо спросил Базо.
Ему ответил Бабиаан, и от остальных не ускользнуло почтение в голосе старшего из прежних советников Лобенгулы.
- Народ охвачен горем. Теперь, когда убивают скот, в сердцах поселилось такое отчаяние, какого не помнили со времени смерти старого короля.
- Белые так и норовят напороться на собственный ассегай, - кивнул Базо. - Каждая их жестокость придает нам сил и подтверждает пророчество Умлимо. Кто-нибудь из вас все еще в нем сомневается?
- У нас больше нет сомнений. Мы готовы! - ответил Ганданг и поглядел на сына, ожидая подтверждения.
- Мы не готовы, - покачал головой Базо. - И не будем готовы, пока не исполнится третье пророчество Умлимо.
- "Когда великий крест поглотит безрогий скот", - прошептал Сомабула. - Сегодня мы видели, как уничтожили скот, который пощадила зараза.
- Это не то, о чем говорится в пророчестве, - возразил Базо. - Когда оно исполнится, у нас не будет сомнений в том, что именно произошло. А до тех пор надо продолжать подготовку. Сколько копий изготовлено, и где они спрятаны?
Один за другим индуны поднимались, давая отчет: перечисляли количество обученных и готовых к битве воинов, указывали местонахождение каждой группы и время, необходимое на то, чтобы ее вооружить и отправить в бой.
Когда последний доклад подошел к концу, Базо, повинуясь традиции, посоветовался со старшими вождями, а потом дал указания командирам отрядов:
- Суку, индуна Имбези! Твои люди пройдут по дороге от брода Малунди на юг, к шахте Гванда. Убейте всех, кто попадется вам навстречу, перережьте провода на каждом столбе. Работающие на шахте амадода готовы присоединиться к вам. В Гвайде двадцать восемь белых, включая женщин и семью на фактории. Потом пересчитайте тела, чтобы убедиться, что ни один не ушел.
Суку повторил приказ слово в слово, продемонстрировав исключительную память неграмотного человека, который не может полагаться на записи. Базо кивнул и повернулся к следующему вождю - каждый получил подробный приказ и повторил его наизусть.
Далеко за полночь Базо обратился ко всем индунам:
- Скрытность и быстрота - наши единственные союзники. Ни один воин не должен брать с собой щит, чтобы избежать искушения забарабанить по нему, как в прежние времена. Пусть возьмут только сталь, безмолвную сталь. Не вздумайте петь боевой напев во время атаки: леопард никогда не рычит перед прыжком. Леопард охотится в темноте и, входя в загон для коз, не щадит никого, убивая и козла, и козу, и козлят.
- Убивать женщин? - нахмурился Бабиаан.
- Как убили Руфь и Имбали, - кивнул Базо.
- И даже детей? - спросил другой индуна.
- Маленькие белые девочки вырастают в женщин, которые рожают маленьких белых мальчиков, а те, в свою очередь, вырастают и берутся за оружие. Если мудрец находит логово мамбы, он убивает змею и растаптывает ее яйца.
- Не щадить никого?
- Никого! - тихо подтвердил Базо, и что-то в его голосе заставило Ганданга вздрогнуть: в этот момент власть перешла от старого быка к молодому, Базо стал несомненным лидером матабеле.
Так что именно Базо сказал: "Индаба пелиле! - Совет завершен!"
Один за другим индуны, поклонившись Базо, растворялись в ночной темноте. Когда все ушли, занавесь из козлиных шкур в дальнем конце хижины распахнулась.
- Я так горжусь тобой! - прошептала Танасе. - Того и гляди заплачу, словно глупая девчонка!
Колонна растянулась почти на милю по извилистой дороге среди холмов. Считая женщин и детей, собралось около тысячи человек. В очередной раз традиции были нарушены: хотя мужчины шли впереди, они несли мешки с зерном и кухонную утварь, тогда как в старину единственную их ношу составляли бы ассегаи и щиты.
Как и обещал, Базо вел к Хеншо более двухсот крепких мужчин, за которыми последовали женщины. Некоторые мужчины взяли с собой не одну жену, а две или даже четыре. Все женщины, включая совсем маленьких девочек, несли на головах свернутые подстилки для сна. Матери привязали младенцев так, чтобы малыши могли сосать налитую молоком грудь прямо на ходу. Джуба несла такую же ношу, как и все остальные, однако, несмотря на дородность пожилой женщины, молодым приходилось прибавлять шаг, чтобы угнаться за ней. Ее звонкое сопрано ясно слышалось в общем хоре.
Базо легко шагал вдоль колонны, от головы к хвосту, и незамужние девушки смотрели ему вслед, хихикая и перешептываясь. От искалеченного, покрытого шрамами молодого индуны исходило такое ощущение силы и целеустремленности, против которого не могли устоять даже самые юные и легкомысленные красотки.
- Мамевету! - почтительно приветствовал Базо мать, поравнявшись с ней. - Ноша твоих девушек станет немного легче, когда мы пересечем реку: люди Суку спрячут триста ассегаев в корзинах для зерна и зароют их под загоном для коз.
- А что делать с остальными? - спросила Джуба.
- Их мы понесем на шахту Харкнесса, где уже приготовили тайник. Оттуда твои девушки будут относить по несколько штук в окрестные поселки.
Базо направился было в голову колонны, но Джуба окликнула его:
- Сын мой, я беспокоюсь, очень сильно беспокоюсь.
- Мне жаль это слышать, матушка. Что же тебя беспокоит?
- Танасе сказала, что всем белым уготован поцелуй сталью.
- Так и есть, - подтвердил Базо.
- А как же Номуса? Она мне как мать, разве ей тоже уготована смерть? Ведь Номуса так добра к нашим людям!
Базо ласково взял мать за руку и отвел в сторону от тропы, подальше от посторонних ушей.
- Именно доброта, о которой ты говоришь, делает Номусу самым опасным врагом, - объяснил Базо. - Твоя любовь к ней ослабляет нас всех. Если я скажу тебе, что мы пощадим Номусу, то ты попросишь пощадить и ее маленького сына, и ее дочерей, и их детей. - Базо покачал головой. - Нет, честно говоря, если бы я и решил пощадить кого-то, то выбрал бы Сияющего Глаза.
- Сияющего Глаза! - вздрогнула Джуба. - Но почему? Ведь он жесток, не знает жалости и ничего не желает слушать!
- Потому что при виде Сияющего Глаза воины сразу вспоминают о наших страданиях и становятся злее. Глядя на Номусу, они теряют уверенность. Она должна умереть одной из первых - к ней я пошлю надежного человека.
- Ты говоришь, что все они должны умереть? - спросила Джуба. - А тот, который едет сюда? Он тоже умрет?
Впереди, там, где тропа лениво изгибалась под раскидистыми акациями, показался всадник. Он галопом мчался от шахты Харкнесса навстречу колонне, и даже на таком расстоянии широкоплечую фигуру, уверенно сидящую в седле, невозможно было спутать ни с кем.
- Посмотри на него! - продолжала Джуба. - Ты дал ему имя "Маленький Ястреб"! Ты часто рассказывал мне, как в юности вы работали плечом к плечу и ели из одной миски. Ты так гордился диким соколом, которого вы вместе поймали и натаскивали… - Джуба понизила голос: - Ты зовешь этого человека братом - его ты тоже убьешь?
- Собственными руками, - подтвердил Базо. - Я сделаю это сам, чтобы все произошло быстро и наверняка. А потом убью его жену и ребенка. Тогда уже не будет пути назад.
- Сын мой, ты стал жестоким! - прошептала Джуба с болью в голосе, и в ее глазах мелькнуло сожаление.
Базо отвернулся и вышел на тропу. Увидев его, Ральф Баллантайн замахал шляпой.
- Базо! - засмеялся он, подъезжая поближе. - Когда я наконец перестану в тебе сомневаться? Ты привел больше, чем обещанные двести человек!