- Уже давно. Больше месяца. Я не знаю, в какое село. Она - портниха, ездит по селам и этим зарабатывает.
Подполковник подошел к вынутым из шкафчика инструментам, повертел в руках обруч, пробуя, как действуют зажимы.
- Спросите его, где и у кого он получил записку, скажите, пусть он говорит правду - только правдивые показания могут облегчить его положение.
Оксана давно уже ожидала этого главного, узлового вопроса. Какой-нибудь исключительно удачный ответ мог оказаться спасительным для Андрея. Она учитывала, что должна абсолютно точно переводить все вопросы и ответы: в комнате находился полицейский, внимательно прислушивавшийся к допросу, кроме того, кто-нибудь из немцев мог знать несколько русских слов… Подсказка могла вызвать подозрение, погубить… И все же, чтобы помочь Андрею, она готова была пойти на риск, каким бы огромным он не был. Но на этот раз ее выдумка оказалась бессильной. Любая ложная версия о том, как мог попасть комочек ваты с запиской в мундштук папиросы собственной набивки, казалась вздорной, удручающе неправдоподобной. Существовала только одна версия - истинная…
- Говорите правду. Слышите? Правдивые показания могут облегчить ваше положение. Где и когда вы нашли…
Точно не сумев подобрать нужное слово, Оксана запнулась. В ту же секунду за ее спиной у стены беспокойно и настороженно зашевелился полицай.
- …получили записку, - поправилась девушка. - Где и от кого? Не лгите, это не поможет.
- Какую записку?
Девушка оглянулась на подполковника.
- Он спрашивает, какую записку.
- Переведите еще раз, чтобы он говорил правду. Последнее предупреждение. Скажите, что через минуту он запоет у меня, как соловей по нотам.
Андрей ответил, что он не понимает, о какой записке идет речь.
Подполковник подошел и ударил юношу резиновой палкой по голове. Андрей пошатнулся и повернул голову.
- Не оглядываться! - завопил подполковник и ударил еще раз. - Ты будешь говорить правду, грязная свинья?
Оксана перевела. Андрей пожал плечами.
- Но я говорю правду.
Снова вмешался полицейский.
- А вы, барышня, спросите, почему он удирал от нас? Чего это он так испугался?
У Андрея был готов ответ.
- После ранения у меня начали появляться припадки. Вроде как псих… Вдруг срываюсь с места, бегу и где-нибудь прячусь. Так получилось и в этот раз. Это от контузии. Я ни в чем не виноват.
- Что он говорит? - нетерпеливо спросил подполковник.
Оксана перевела вопрос полицая и ответ Андрея.
- Пусть полицейский слушает и молчит, - недовольно сказал подполковник. - Все ясно! Сейчас мы заставим его говорить. Господин капитан, халат!..
В комнате стало тихо. Шаги и легкий шорох ткани сопение подполковника. Тонкая струйка крови текла по худой шее Андрея. Оксана оглянулась. Гитлеровцы натягивали на себя халаты из плотной серой ткани, глухие спереди, завязывавшиеся сзади на тесемки. Оксана поняла - спецодежда. Мундиры должны быть чистыми. Все предусмотрено… Сейчас Андрея начнут пытать
- Господин подполковник, разрешите сделать ему последнее внушение? - спросил капитан.
- Вы думаете, поможет? Попробуйте. Только недолго…
Капитан подошел к Оксане и прикоснулся к ее плечу кончиками мягких пальцев.
- Переведите. Слушай, Андрей Савченко. Ты, очевидно, храбрый и умный человек. Мы уважаем храбрецов, даже если они наши враги. Но храбрость, проявляемая бесцельно, - это глупость. Сейчас твоя храбрость глупа и бесцельна. Мы уже знаем главное. В записке указано название нового полка, недавно прибывшего сюда, в Полянск. Таким образом, записка написана кем-то из русских, работающих на аэродроме, и она предназначена для тех, кто должен передать эти сведения по радио. Мы уже нашли один радиопередатчик, тебе это. должно быть, известно. То, что ты попал в наши руки, не случайность… За тобой следили. Если ты не глуп и достаточно сообразителен то можешь сделать правильный вывод: среди вас имеется человек, состоящий у нас на службе. Ты ведь уже гам догадываешься об этом… Со временем этот агент выдаст нам всех твоих товарищей. Как видишь, упираться, молчать для тебя не имеет никакого смысла. Учти, мы найдем твою мать, любимую девушку, и они будут мучиться, обливаться кровью у тебя на глазах. Зачем такие ненужные страдания и жертвы? Ведь если ты нам все расскажешь, это не будет предательством: тебя и твоих товарищей уже предал другой. От этой железной логики не уйдешь. Жизнь дается человеку только один раз. Один раз, Андрей Савченко! Об этом тоже следует подумать… У тебя есть путь к спасению: нам нужны смелые, храбрые люди. Мы могли бы перебросить тебя в другое место, и ты бы работал, не боясь мести, в безопасных условиях. Твоя жизнь в твоих руках, Савченко. Решай.
Голос капитана, даже когда он говорил о железной логике, звучал дружелюбно и ласково, но с такой долей приторной фальши, что Оксана, переводя его слова, испытывала тошноту.
- Меня принимают за кого-то другого. Поверьте, я не понимаю, о какой записке они говорят. Это недоразумение. Клянусь, я не получал записки, у меня нет товарищей.
Как только Оксана перевела первую фразу ответа Андрея, капитан отдернул пальцы, словно ожегся об ее плечо. Подполковник захохотал: ему было приятно, что внушение капитана ни к чему не привело. Он, видимо, был убежденным сторонником других, более эффективных методов следствия.
Оксана слегка откинулась назад и нащупала спиной спинку стула. Ей нужна была опора, она знала: сейчас подполковник пустит в дело свои инструменты, и боялась, что, потеряв сознание, может сразу же свалиться со стула.
Все дальнейшее походило на ужасный, мучительный полусон. Очевидно, так чувствует себя человек во время тяжелой операции, когда наркоз уже прекращает свое действие, сознание возвращается, но чувства притуплены, тело кажется чужим, окаменевшим. Оксана переводила то, что ей приказывали переводить, и словно откуда-то издалека слышала свой голос, казавшийся странным, омертвевшим, точно был он записан прежде на пластинку или пленку и теперь его воспроизводил какой-то звуковой аппарат. "Говори правду!", "Свинья, кто дал тебе записку?", "Кто твои товарищи?", "Кто тебя послал?", "Кто должен был встретить? Говори! Ты у меня скажешь правду, негодяй!"
Почти все инструменты подполковника были испробованы на Андрее. Он стоял в углу на коленях, со связанными за спиной распухшими, исколотыми, окровавленными руками, прислонившись плечом к стене, чтобы не упасть. Подполковник, обессиленный, со злым, розовым, покрытым испариной лицом, курил сигарету и наблюдал, как обер-ефрейтор пристраивает на голове юноши обруч.
Андрей вдруг всхлипнул, спина его задрожала. Оксана услышала тихие слова:
- Не виноват… Люблю, верю… Глупо все… Последний раз… До конца… Прости…
Он обращался к ней, прощался с ней, говорил ей последние слова любви.
- Что он бормочет? - спросил подполковник, настораживаясь.
- Какие-то отрывочные, бессвязные слова, - ответила Оксана. - Как будто бы молится.
- Переведите.
Оксана перевела.
- Чушь! Разве он верит в бога?
- Подполковник спрашивает: вы верите в бога?
- Верю, преклоняюсь… - чуть слышно шептал Андрей. - Единственному… До конца, до конца…
Оксана была близка к помешательству. Андрей догадывался об этом, он ободрял ее, просил выдержать все до конца.
- Он не отвечает, - сказала Оксана подполковнику сердито. - Молится.
- Ну, молитва ему не поможет. Обер-ефрейтор, готово? Начинайте!
В сознании Оксаны наступил какой-то провал. Она сидела, стиснув зубы, прикрыв глаза вздрагивающими ресницами. Пришла в себя от едкого запаха нашатырного спирта. Андрей лежал в углу. Глаза его были закрыты, на потный бледный лоб упали черные растрепанные волосы. Обруч, стиснувший окровавленную голову, был похож на терновый венец. Обруч торопливо сняли, на лицо Андрея плеснули из флакона нашатырный спирт. Андрей не пошевельнулся и не застонал. Ему развязали руки. Наклонившись, подполковник с серьезным, сосредоточенным лицом щупал пульс. Он выпустил руку юноши, и она мягко ударилась о пол.
- Вы говорите - внушение, - язвительно сказал подполковник, взглянув на капитана. - Видите, что это за штучка. Мы еще попотеем, пока получим от него признания.
Подполковник снял с себя халат и, подойдя к умывальнику, начал старательно мылом и щеткой мыть руки.
- Допрос закончен, господин подполковник? - спросил капитан.
- Да! На сегодня хватит. Он еле дышит. Пусть оттащат его в подвал. Постелить соломы, положить на правый бок. Пусть отдохнет.
Вытирая полотенцем руки, подполковник брезгливо оглядел комнату.
- Спрячьте инструменты, капитан, наведите здесь порядок.
Он вышел. Обер-ефрейтор и полицай подхватили Андрея под руки и вытащили в коридор. Послышались равномерно повторяющиеся звуки - глухие удары. Это стучали ноги Андрея, бившиеся о ступени лестницы. Звуки затихли.
Капитан открыл окно. Оксана бесшумно, полной грудью вдохнула свежий воздух. Она овладела собой. Правда, с ее ногами происходило что-то странное. Нужно было подняться со стула, но ноги точно отнялись, она не чувствовала их, не могла двинуть ими. Оксана испугалась - а что если она не сможет подняться? Это выдаст ее… Во время допроса капитан несколько раз бросал на нее удивленные взгляды. Нужно опередить его.
- Господин капитан, дайте сигарету.
- Но ведь вы не курите.
- Ах! - Оксана беспомощно махнула рукой. - Я в таком состоянии… Чувствую себя совершенно разбитой.
Капитан раскрыл портсигар и протянул его девушке. Он внимательно смотрел на нее.
- Как же вы работали раньше? Ведь, надеюсь, в карательном отряде вы могли наблюдать сценки получше этой…
Оксана прикурила от огонька зажигалки, услужливо приподнесенной ей капитаном, и сделала глубокую затяжку.
- О, у меня были крепкие нервы. Я их совершенно испортила после того, как на штаб отряда напали партизаны. Только богу известно, что я пережила в ту кошмарную ночь. При одном воспоминании мне становится дурно. Нет. я не смогла бы работать переводчицей. Я ненавижу этих людей и, признаюсь, мне становится страшно в их присутствии. Вы мужчина и не поймете.
Она сделала подряд две глубоких затяжки, набирая полные легкие дурманящего дыма. Голова кружилась, как у пьяной, но пальцы на ногах ожили. Она поднялась, придерживаясь рукой за спинку стула.
- Я могу идти?
Капитан поклонился, щелкнул каблуками.
- Да, вы свободны. Благодарю за услугу. И, надеюсь, Анна Шеккер, вы понимаете: все то, что вы здесь видели и слышали, не подлежит разглашению… - Он игриво пригрозил ей пальцем. - Имейте в виду, нам сейчас же будет все известно…
Оксана устало улыбнулась.
- Конечно, господин капитан. Я ведь прекрасно понимаю. В этом отношении я для вас вполне надежный человек.
- Не сомневаюсь, не сомневаюсь. - капитан закивал головой и продолжал более интимным тоном: - Кстати, очень странно, что мы до сих пор не договорились с вами… ну, о некоторых так сказать, услугах. Это просто наше упущение. Но мы исправим ошибку, не так ли? Вы не бойтесь, мы не будем обременять вас сложными поручениями. Так, пустяки… Иногда наши летчики подопьют и болтают лишнее. Ну, и разговоры официанток. Вы знаете наш шутливый девиз?
Как бы заинтригованная, Оксана широко раскрыла глаза. Она изнемогала, силы покидали ее. Когда же этот подлец закончит свою болтовню и она сможет уйти из этой комнаты?
- Ах, вы не знаете? Серьезно? Это что-то вроде народной мудрости. Да, сам наш народ сочинил такой шутливый девиз: "В кармане у каждого немца должно находиться ухо гестапо". Ха-ха! Очень удачно и символично. Не правда ли?
Он ломался, заигрывал и, видимо, очень хотел понравиться Анне Шеккер.
- Я немножко устала, - сказала Оксана, - и у меня чуточку кружится голова от сигареты.
- Да, да, я понимаю, - засуетился капитан. - Мы об этом поговорим в следующий раз. В смысле вознаграждения вы не беспокойтесь… У нас есть возможности. Ну, что-нибудь там из одежды, дорогих вещей. Мы вас не обидим.
- А что мне сказать начальнику столовой?
- Все в порядке! Я ему позвоню.
Наконец-то галантный, сияющий белозубой улыбкой капитан открыл перед Оксаной дверь.
Выйдя на крыльцо, она услышала, как капитан крикнул из раскрытого окна часовому: "Пропустить!"
Она не пошла в столовую, а сразу же направилась в город. У нее не хватило бы сил бегать с подносами, улыбаться, отвечать на шутки. Сегодня она и одной минуты не могла быть Анной Шеккер.
И все же внешне она ничем не выдала себя.
Шла по улицам, как лунатик. Лицо сохраняло свою обычную непроницаемую маску. Идет немка, красивая, самовлюбленная, довольная жизнью, владелица небольшого имения в пятьдесят десятин… Прохожие невольно сторонились, она проходила мимо с гордо поднятой головой, не видя и не замечая никого.
…На следующий день рано утром, как только Оксана пришла на работу, в столовой снова появился знакомый обер-ефрейтор из серого двухэтажного домика. Он остановился у дверей и, поймав вопросительный взгляд девушки, едва заметно усмехнулся, кивнул головой на дверь и вышел.
Анну Шеккер приглашали на допрос.
И снова обер-ефрейтор шел позади, молчал. Но Оксана знала: ей ничего не угрожает, гестаповцам нужен переводчик. Нежная заря окрашивала небо на востоке в золотисто-розовые тона, предвещая тихий жаркий солнечный день. Как всегда, природа оставалась безучастной к судьбам людей.
Еще вчера Оксана заметила несколько кустиков цыганочки, росшей с правой стороны тропинки в густой траве. Красивый цветок цыганочка! Тоненькие смуглые стебельки гнутся под тяжестью плотных красных бутончиков, будто роняют на землю кровавые слезинки, а распустится бутончик - сразу выпрямится стебелек, и алеют лепестки, как крохотные уста, раскрытые для поцелуя. Оксана нашла глазами цыганочку и сорвала у корня несколько стеблей. Андрей увидит и поймет…
Румянощекий капитан был у себя в кабинете. Он рассеянно поклонился девушке.
- Присядьте, пожалуйста, Шеккер. Я вас вызвал на минутку. Сейчас приедет подполковник.
Гитлеровец был сильно расстроен. Очевидно, у него имеются какие-то крупные неприятности по службе. Эти неприятности связаны с Андреем. Андрей убежал?! Оксана готова была вскрикнуть от радости. Однако мысль о побеге была такой сказочной, такой невероятной, что, на мгновение ярко вспыхнув в мозгу девушки, тотчас же погасла. Нет, от них ему не убежать. Они вцепились в него мертвой хваткой.
Оксана заметила на столе у капитана странный предмет - круглую жестянку с зазубринами по краям. Это, пожалуй, было донышко обычной консервной банки, вырезанное острым ножом. Донышко лежало возле чернильного прибора на куске старой смятой газеты и казалось залитым темной патокой. Вчера этой жестянки на столе не было.
- Пойдемте, Шеккер, - торопливо сказал капитан, услышав, что к дому подъехала легковая машина.
Они поспешно сбежали по лестнице на нижний этаж и встретили мрачного подполковника. Он не поздоровался, не остановился, пошел вглубь коридора. Капитан и Оксана двигались за ним. Впереди появились солдат и обер-ефрейтор. Откозыряв, открыли дверь. Капитан ускорил шаги, опередив подполковника.
- Осторожно, есть выбитые ступеньки.
Один за другим начали спускаться вниз. Воздух был затхлым, тяжелым. Как только ступеньки кончились, капитан уклонился вправо и произнес негромко:
- Осторожно…
Оксана увидела у стены что-то длинное, покрытое куском ржавого промасленного брезента. Это мог быть куль соломы или мешок, но девушка прошла мимо, почти припадая к противоположной стенке: то, что лежало на полу, почему-то вызывало у нее инстинктивный страх. Солдат открыл железную дверь, ведущую в помещение подвала. Оксана ожидала, что она сейчас увидит Андрея.
Но подвал был пуст. Лучи фонарика скользнули по вороху смятой перерытой соломы, укрывавшей цементный пол, и осветили стену.
- Переведите.
Оксана увидела выцарапанные на плотной штукатурке буквы и похолодела. Три слова: "Верю, люблю, боюсь". Она перевела на немецкий эти три слова.
- Что они могут означать? - спросил подполковник.
Девушка повторила свой перевод.
- Я понял! - раздражительно дернул плечом подполковник. - Какой смысл? Возможно, для русских эти слова имеют какое-то особое, символическое значение.
- Нет. Есть символические слова: вера, надежда, любовь. Раньше этот религиозный символ изображался в виде креста, якоря и сердца. Но тут не совпадает: третье слово не "надеюсь", а "боюсь". Значит, не надежда, а страх.
- Ну, страха у него было достаточно, - мрачно сказал капитан.
- А во что он верил?! - рявкнул подполковник. - Во что могла верить эта проклятая скотина?
Оксана знала, кто выцарапал эти слова, и понимала, что они должны означать: "Верю тебе, люблю тебя, боюсь за тебя". Это хотел сказать ей Андрей. Он догадался, что ее приведут сюда. Он боялся, что на допросе, видя, как его мучают, Оксана не выдержит и выдаст себя. Он - умер.
- А кто написал эти слова?
Переводчица могла позволить себе задать такой вопрос, не вызывая подозрений.
- Тот, кого мы допрашивали вчера, - сказал капитан. - Он нашел в соломе жестянку - крышку консервной банки, сперва выцарапал слова на стене, а затем перерезал этой жестянкой горло.
Теперь не оставалось никаких сомнений: ее Андрей мертв. Она слышит траурную мелодию, она видит, как склоняются к земле знамена…
- Слушайте, как вас… - повернулся к девушке подполковник.
- Анна Шеккер, - поспешно подсказала Оксана.
- Слушайте, Шеккер, ведь он еще вчера бормотал эти слова. Не так ли?
- Да, он бормотал… Я переводила вам все дословно. Слова "верю, люблю" он повторял особенно часто, но слова "боюсь" я не помню. Такого слова я ни разу не слышала.
Подполковник еще раз скользнул фонариком по стене.
- Мерзавец! Грязная свинья. Он одурачил нас, как мальчишек. Надпись сфотографировать и стереть. Солдата, который не осмотрел солому, под арест на пять суток. На десять! Свинья.
Бормоча проклятья, подполковник вышел из подвала. Капитан вежливо пропустил Оксану вперед. На ступеньки лестницы, ведущей наверх, падал сеет, и Оксана еще раз увидела у стены что-то, покрытое куском грязного брезента и теперь смутно напоминавшее форму человеческого тела. Это было тело Андрея.
В правой руке Оксана все еще держала успевший увянуть цветок цыганочку. Она вспомнила о нем. И когда проходила мимо, то, не глядя вниз, разжала пальцы и уронила цветок на брезент.
Недаром сорвала она эти стебельки с повисшими, алыми бутончиками нераспустившихся цветов. Это были те цветы, которые смогла она принести на могилу Андрея.
Никто не заметил…