- Нет, я не буду убегать, ага, у меня нет никаких оснований бояться макреджа или мутеселлима. Но я попрошу тебя помимо меня захватить еще одного человека.
- Кого?
- Гонца, который прибыл ко мне.
- Я позову его в дом, он сейчас во дворе.
Он вышел. Пользуясь паузой, я зашел на кухню. Там сидела Мерсина, скрючившись на полу с таким горестным лицом, что это меня действительно тронуло.
- О, вот и ты, эфенди! - воскликнула она. - Спеши, спеши! Я приказала аге, чтобы он тебя отпустил.
- Прими за это мою благодарность, Мерсина! Но я все-таки останусь.
- Они ведь тебя посадят в тюрьму, господин!
- Хотел бы я на это посмотреть!
- Если они это сделают, я выплачу себе все глаза, я буду тебе варить лучшие на свете супы. Ты не должен голодать!
- Тебе не придется ничего для меня варить, потому что меня не посадят, я тебя в этом уверяю!
- Эмир, ты возвращаешь меня к жизни! Но они все же могут это сделать, и тогда они отберут у тебя все. Может, ты мне оставишь свои деньги и также те вещи, которые тебе дороги? Я все сохраню и не промолвлю об этом ни слова.
- Верю тебе, о покровительница и ангел этого дома! Все же эта предосторожность излишня.
- Тогда делай, что тебе только угодно! Теперь иди, и да пребудет с тобою Аллах со своим Пророком, который тебя защитит!
Мы пошли. Пересекая площадь, я заметил за дверями иных домов тех самых арнаутов, о которых говорил Селим. Значит, к моему делу отнеслись весьма серьезно. Перед дворцом, в коридоре и на лестнице, и даже в приемной также находились солдаты. Это меня обеспокоило.
Комендант был в селамлыке не один: у входа сидели два лейтенанта. Селим-ага тоже не остался в приемной, а опустился тут же на пол.
- Салам алейкум! - поздоровался я непринужденно, как только было возможно, хотя и понимал, что нахожусь в западне.
- Алейкум! - сдержанно ответил комендант, указывая на ковер, который лежал сбоку от него.
Я сделал вид, что не заметил или не понял этот знак, и устроился около него там же, где я уже раньше сидел.
- Я посылал за тобой, но ты долго не приходил. Где ты был, эфенди?
- Я решил проехаться верхом.
- Куда?
- За город.
- Зачем?
- Чтобы выгулять свою лошадь. Ты же ведь знаешь - за благородным конем должно ухаживать.
- Кто был при этом?
- Хаджи Линдсей-бей.
- Тот, кто давал обет не говорить?
- Да.
- Я слышал, что он не особо строго придерживается этого обета.
- Так!
- Он все же говорит.
- Так!
- С тобой тоже?
- Так!
- Я это знаю вполне определенно.
- Так!
Это "так!" смутило добряка коменданта.
- Ты тоже это должен непременно знать! - сказал он.
- Кто тебе сказал, что он говорит?
- Человек, который его слышал.
- Кто это?
- Один арнаут, он пришел сегодня, чтобы выдвинуть против вас обвинение.
- И что сделал ты?
- Я послал за тобой.
- Зачем?
- Чтобы тебя допросить.
- Аллах-иль-Аллах! Значит, на основании обвинения какого-то подлого арнаута ты посылаешь за мной, чтобы обращаться со мною, эфенди и эмиром, как с каким-то негодяем! Мутеселлим, Аллах да благословит твою мудрость, чтобы она у тебя не пропадала!
- Эфенди, это ты проси у Бога мудрости, потому что она тебе пригодится.
- Это звучит почти как угроза!
- А твои слова звучали как оскорбление!
- После того как ты меня оскорбил. Послушай-ка одно: вот в этом револьвере шесть пуль, в этом столько же. Можешь говорить все, что считаешь нужным, но учти, что я никакой не арнаут, и нечего меня с ним равнять! Если мой спутник не выдерживает обета, что за дело до этого какому-то арнауту? Кто этот человек?
- Он у меня на службе.
- Давно?
- Давно.
- Мутеселлим, ты говоришь неправду! Еще вчера этого арнаута не было у тебя на службе. Об этом человеке я тебе смогу побольше твоего рассказать. Если хаджи Линдсей-бей говорит, то это лишь дело его совести, никого другого это не касается!
- Ты был бы прав, если бы мне рассказали это лишь про него.
- А что еще?
- Он друг человека, который мне кажется очень подозрительным.
- Кто же этот человек?
- Ты!
Я изумился.
- Я?! Бог милостив, он смилуется и над тобою!
- Ты говорил со мною о мутасаррыфе и сообщил, что он является твоим другом.
- Я говорил правду.
- Ложь!
- Что? Ты смеешь обвинять меня во лжи? Тогда мне больше нечего здесь оставаться.
Я поднялся и притворился, что хочу покинуть селамлык.
- Стой! - крикнул комендант. - Ты не уйдешь!
Я повернулся к нему.
- Ты мне это приказываешь?
- Да.
- А кто ты такой, чтобы мне приказывать?
- Сейчас я выше тебя по положению, и, если я тебе велю остаться, ты подчинишься!
- А если я не останусь?
- Тогда я тебя заставлю это сделать! Ты мой пленник!
Оба лейтенанта поднялись. Селим-ага тоже встал, хоть и очень медленно.
- Твой пленник? Ты сошел с ума? Салам!
Я снова повернулся к двери.
- Взять его! - велел он.
Оба лейтенанта схватили меня с обеих сторон. Я остановился и захохотал сначала в лицо одному, затем, повернувшись, второму, после этого они, один за другим, отлетели от меня и, пролетев сквозь помещение, свалились под ноги мутеселлиму.
- Вот тебе твои лейтенанты! Подними их! Я говорю тебе, что я пойду, когда это мне будет угодно, и ни один из твоих арнаутов меня не удержит! Но я останусь, потому что я должен еще с тобою поговорить. Правда, учти, это я сделаю лишь для того, чтобы доказать, что я не боюсь турок. Итак, спрашивай дальше, какие у тебя там еще есть вопросы?
Этот турок, похоже, еще никогда не видел подобного сопротивления, он привык, что перед ним каждый низко гнул спину, и, мне казалось, он был в полной растерянности, ибо совсем не знал, что ему делать.
- Я сказал, что ты мутасаррыфу не друг, - возобновил он разговор.
- Ты же прочел его письмо!
- Но ведь ты против него боролся! Где?
- В Шейх-Ади!
- Докажи это!
- У меня есть свидетель!
- Пусть он придет!
- Я исполню это твое пожелание.
На кивок мутеселлима ага вышел из комнаты. Через несколько секунд он возвратился вместе с мосульским макреджем, который, даже не удостоив меня взглядом, прошагал мимо меня к коменданту и опустился на том же месте, где я перед этим сидел. Судья тут же схватился за наргиле, стоявший рядом.
- Это об этом человеке ты рассказывал, эфенди? - спросил его комендант.
Он кинул на меня короткий презрительный взгляд и ответил:
- Это он.
- Видишь? - обернулся ко мне комендант. - Макредж Мосула, которого ты должен знать, - свидетель твоей борьбы против мутасаррыфа.
- Он лжец!
Тут макредж повернул ко мне полностью свое лицо.
- Червь! - в ярости выдохнул он.
- Ты скоро узнаешь, какой я червь! - отвечал я спокойно.
- Я повторю: ты лжец. Ты ведь не видел, чтобы я направлял против войск мутасаррыфа свое оружие.
- Это видели другие.
- Но не ты! А комендант сказал, что ты видел это собственными глазами. Назови твоих свидетелей!
- Канониры рассказывали…
- Тогда они тоже солгали. Я с ними не воевал, не пролилось ни капли крови. Они со своими орудиями сдались совсем без сопротивления. И потом, когда вас окружили в Шейх-Ади, я попросил у Али-бея снисхождения к вам; вы должны благодарить исключительно меня, что вас не постреляли там всех без исключения. И из этого ты делаешь вывод, что я являюсь врагом мутасаррыфа?
- Ты напал на орудия и захватил их!
- В этом я сознаюсь!
- И ты будешь отвечать за это в Мосуле!
- О!
- Да. Мутеселлим задержит тебя и отправит в Мосул. Тебя и всех, кто сейчас с тобой. Есть лишь один способ, как спасти тебя и их.
- Какой?
Он подал знак, и три офицера отошли в сторону.
- Ты эмир из Франкистана, ведь немси являются франками, - заговорил макредж. - Я знаю, что ты находишься под защитой их консулов, и поэтому мы не можем тебя убить. Но ты совершил преступление, за которое полагается смертная казнь. Мы должны тебя послать через Мосул в Стамбул, где тебя совершенно определенно подвергнут этому наказанию.
Он сделал паузу. Похоже, ему было нелегко подбирать для выражения своей мысли нужные слова.
- Дальше! - бросил я.
- Правда, ты все-таки был любимцем мутасаррыфа, да и мутеселлим тоже отнесся к тебе благосклонно, значит, им обоим не хотелось бы, чтобы тебя ожидала столь печальная участь.
- Да вспомнит им это Аллах в их смертный час!
- Так вот! Поэтому возможно, что мы откажемся от дальнейшего рассмотрения этого дела, если…
- Ну, если…
- Если ты нам скажешь, сколько стоит жизнь эмира из Германистана.
- Совсем ничего!
- Ничего? Ты шутишь!
- Я абсолютно серьезен. Она ничего не стоит.
- Как это?
- Аллах может потребовать к себе на небо в любую минуту и эмира.
- Ты прав, жизнь находится в руках Аллаха, но это "имущество" следует сохранять и оберегать.
- Ты плохой мусульманин, иначе ты знал бы, что дороги человека запечатлены в Книге.
- И тем не менее человек может отказаться от своей жизни, если он во всем слушается Книги. Ты хочешь это сделать?
- Ну, хорошо, макредж. Как высоко оцениваешь ты свою собственную жизнь?
- По меньшей мере в десять тысяч пиастров.
- Тогда моя жизнь в десять тысяч раз ценнее. Скажи, как так получилось, что турок так низко оценивается?
Он посмотрел на меня с удивлением.
- Ты так богат?
- Да, ведь у меня такая дорогая жизнь.
- Тогда я думаю, что здесь, в Амадии, ты оценишь свою жизнь в двадцать тысяч пиастров.
- Естественно.
- И также жизнь твоего хаджи Линдсея-бея.
- Да.
- И десять тысяч за третьего.
- Это не слишком много.
- А слуга?
- Он храбрый и верный человек, который стоит столько же, что и другие.
- Значит, ты считаешь, он стоит тоже десять тысяч?
- Да.
- Ты сосчитал всю сумму?
- Шестьдесят тысяч пиастров. Так?
- Так. У вас есть с собою столько денег?
- Мы очень богаты, эфенди.
- Когда вы заплатите?
- Никогда!
Было воистину весело наблюдать за лицами обоих турок. Затем макредж спросил:
- Как это так?
- Я имею в виду, что родом я из страны, где царит справедливость. У османов же нет никакого другого закона, кроме их кошелька, и поэтому они торгуют справедливостью. Я не могу заплатить за жизнь, если у меня ее отнимают незаслуженно.
- Тогда ты ее потеряешь.
- Не думаю. Я не торгую своей жизнью, но знаю, как ее защитить, и умею это делать.
- Эфенди, это бесполезно!
- Почему?
- Твоя вина доказана, ты сам ее признал.
- Это ложь. Я не признавал никакой вины, а лишь сказал, что отнял у вас орудия. Это поступок, за который не наказывают.
- Это твое мнение. Значит, ты отказываешься согласиться с нашим предложением милосердия?
- Мне не нужно милосердия.
- Тогда мы вынуждены заключить тебя в тюрьму.
- Попробуйте!
Комендант вмешался в разговор и обратился ко мне с укоризненными, но достаточно доброжелательными словами, однако я не отреагировал на них. Поэтому он хлопнул в ладоши и позвал троих офицеров.
- Уведите его! - приказал он им. - Я надеюсь, эфенди, что ты не откажешься последовать за ними. Снаружи достаточно людей, чтобы сломить любое сопротивление. Тебе будет хорошо во время заключения и…
- Молчи, мутеселлим! - прервал я его. - Я желал бы видеть того человека, у которого хватило бы сил со мною справиться. С вами пятерыми я разделаюсь в пять минут, а твои больные лихорадкой арнауты рассыплются по сторонам лишь под одним моим взглядом, будь в этом уверен! То, что меня не обидят во время заключения, - само собой разумеется, вы сами в этом все заинтересованы. Меня не пошлют в Мосул, ибо это не нужно макреджу; он лишь хочет, чтобы я откупился, ему нужны деньги, чтобы переправиться через границу.
- Через границу? - спросил мутеселлим. - Как мне понимать твои слова?
- Спроси его самого!
Он посмотрел на макреджа, лицо которого пошло пятнами.
- Что он имеет в виду?
- Я его не понимаю! - ответил чиновник.
- Он понимает меня, и преотлично, - возразил я. - Мутеселлим, ты меня оскорбил, ты хотел меня посадить в тюрьму, ты сделал мне предложение, которое имело бы для тебя очень тяжелые последствия, расскажи я о нем. Вы оба мне угрожали, теперь же, после того как я посмотрел, как далеко вы осмелились зайти в ваших требованиях по отношению ко мне, я все поменяю местами. Знаешь ли ты, комендант, кто этот человек?
- Макредж из Мосула.
- Ты ошибаешься. Он больше не макредж, он смещен.
- Смещен? - вскрикнул мутеселлим.
- Ты!.. - в свою очередь закричал макредж. - Я задушу тебя!
- Смещен? - еще раз вскрикнул мутеселлим полуиспуганно-полувопрошающе.
- Да. Селим-ага, я говорил тебе, что отдам тебе сегодня приказ, которому ты подчинишься. Теперь выслушай его: возьми того человека и сунь его в ту самую камеру, в которую я должен был попасть! Потом его отвезут в Мосул.
Добряк ага сперва оторопело посмотрел на меня, затем на обоих других, но, естественно, не шевельнул и пальцем, чтобы последовать моим словам.
- Он сошел с ума! - Макредж поднялся.
- Ты сам безумен, потому что осмелился прибыть в Амадию. Почему ты поскакал не прямо, а через Мангайш? Видишь, я все знаю. Вот, мутеселлим, доказательство того, что я вправе требовать его ареста.
Я передал ему письмо, адресованное Али-бею. Сперва мутеселлим глянул на подпись.
- От Анатоли кази аскери?
- Да. Он в Мосуле и требует выдачи этого человека. Читай!
- Правда! - удивился мутеселлим. - Но что с мутасаррыфом?
- Он тоже смещен. Прочитай и другое письмо!
- Да будет Господь милостив! Творятся великие вещи!
- Точно. Мутасаррыф и макредж смещены. Ты тоже хочешь удостоиться той же участи?
- Господин, ты тайный посланник Анатоли кади аскери, а может, и самого падишаха!
- Сейчас неважно, кто я, но ты видишь, что я все знаю и жду, что ты исполнишь свой долг.
- Эфенди, я сделаю это. Макредж, я не могу иначе, здесь написано, что я должен вас арестовать.
- На все воля Аллаха! - отвечал тот.
В его руке сверкнул кинжал, и он мигом проскользнул мимо меня к двери. Мы побежали за ним и успели как раз к тому моменту, когда его опрокидывали на землю. Селек сидел на нем, прижимая его коленом, и пытался отнять у него кинжал. Макреджа разоружили и снова привели в селамлык.
- Кто этот человек? - указал комендант на Селека.
- Посланец Али-бея из Баадри. Он снова возвращается туда, и ты должен ему разрешить сопровождать транспорт. Тогда мы будем уверены, что макредж не убежит. К тому же я передам тебе еще одного заключенного!
- Кого, господин?
- Пусть зайдет сюда арнаут, обвинявший меня!
- Приведите его! - приказал мутеселлим.
Один из лейтенантов привел человека, который еще не подозревал, как все для него оборачивается.
- Спроси-ка его, - сказал я, - где его оружие?
- Где оно?
- Его у меня отняли.
- Когда?
- В то время, когда я спал.
- Он лжет, мутеселлим! Этого человека дали в сопровождение хаджи Линдсею-бею; он в меня стрелял и убежал, затем подкараулил нас в дороге и еще два раза выстрелил в меня из леса, но не попал. Моя собака поймала его. Я простил его и дал ему уйти. Но при этом мы отняли у него оружие, которое и сейчас у моего хаваса. Мне пригласить свидетелей?
- Господин, я тебе верю! Арестуйте этого пса и бросьте его в прочнейшую камеру, какая только есть в тюрьме!
- Господин, ты приказываешь взять и макреджа? - спросил Селим-ага.
- Да.
- Мутеселлим, свяжи его прежде, - напомнил я. - Он уже пытался бежать и, без сомнения, попытается снова.
- Свяжите его!
Их увели, и я остался с комендантом наедине. Тот был так утомлен происшедшим, что лишь как сноп рухнул на ковер.
- Кто бы подумал! - вздохнул он.
- Только не ты!
- Господин, прости меня! Я же ничего не знал.
- Арнаут наверняка заранее встретился с макреджем и договорился с ним, иначе он не осмелился бы выступать против нас, ведь у нас было основание арестовать его.
- Он больше ни в кого не выстрелит! Разреши, я подам тебе трубку!
Мутеселлим послал за еще одним наргиле и сам зажег его, затем произнес почти подобострастно:
- Эмир, ты подумал, что я серьезно?
- Что?
- То, что я хотел взять у тебя деньги?
- Да.
- Господин, ты ошибаешься! Я лишь подчинился макреджу и обязательно отдал бы тебе свою долю.
- И дал бы мне убежать?
- Конечно. Ты же видишь, что я хотел тебе лишь самого хорошего!
- Ты бы не посмел этого сделать, если бы обвинение было обоснованным.
- Эмир, ты будешь продолжать так думать об этом?
- Нет, не буду при условии, если ты сделаешь так, чтобы я это забыл.
- Не думай больше об этом, эмир. Забудь это, как ты уже что-то другое забыл.
- Что?
- Лекарство.
- Да, мутеселлим, это я и в самом деле позабыл, однако ты его получишь уже сегодня, я тебе обещаю!
Тут вошел слуга.
- Господин, тут прибыл один баш-чауш.
- Чего ему надо?
- Он из Мосула и говорит, что по важному вопросу.
- Впусти его!
Фельдфебель передал коменданту письмо с большой печатью; то была печать Анатоли кади аскери, я тут же ее узнал. Комендант вскрыл его и вчитался, затем сказал баш-чаушу, чтобы тот прибыл к нему завтра утром за ответом.
- Господин, знаешь, что это? - спросил он меня, когда посланец ушел.
- Письмо верховного судьи.
- Да. Он извещает о смещении мутасаррыфа и макреджа. Последнего я должен, как только он появится, отправить в Мосул. Я передам его завтра с рук на руки баш-чаушу. Кстати, мне упомянуть в моем ответе что-нибудь о тебе?
- Нет. Я сам напишу. Только пошли с арестованным достаточно охраны!
- Это не помешает, тем более что в этом транспорте должен быть еще один заключенный.
Я похолодел:
- Кто?
- Араб. Мне это приказал Анатоли кади аскери. Сына шейха пошлют в Стамбул как заложника.
- Когда уходит транспорт?
- Утром. Сейчас я буду писать письмо.
- Тогда не буду больше мешать.
- О эфенди, твое присутствие доставит мне удовольствие.
- Но твое время ценно, я не буду у тебя его забирать.