- Некоторые обыватели здешней колонии поступают разумно, не доверяя своим чувствам, но едва ли они ошибутся, если скажут, что альдерман ван-Беврут - человек действительно занятой. Будь у меня власть, я бы дал вам герб с изображением бобра, двух охотников с Могока… и надпись: "промышленность".
- А что вы думаете, милорд, о таком гербе: одна сторона щита совершенно чистая, в знак чистой совести, на другой же находится изображение открытой руки с надписью: "умеренность и справедливость"?
- Понимаю. Вы хотите сказать, что фамилия ван-Беврутов не нуждается в каких бы та ни было знаках отличия. Впрочем, мне кажется, я уже видел где-то ваш герб: ветряная мельница, водяной канал, зеленое поле, усеянное черными животными. Нет? Ну, тогда, значит, повлиял на мое воображение утренний воздух.
- Жаль, что подобной монетой нельзя удовлетворить ваших кредиторов, милорд! - не без язвительности заметил голландец.
- Печальная правда, почтеннейший! Плох тот суд, который заставляет дворянина проводить ночи, шатаясь по улицам, подобно тени Гамлета, а потом с первым же пением петуха бежать сломя голову в тесное и грязное помещение. Не правда ли, альдерман ван-Беврут? Не будь моя царственная кузина введена в заблуждение ложными слухами, клевреты мистера Гонтера не восторжествовали бы так скоро.
- А если бы попытаться дать средства, достаточные для вашего освобождения, тем, которые заперли вас в тюрьму?!
Этот вопрос, повидимому, задел чувствительную струнку благородного лорда. Его манеры разом изменились. Шутливое выражение его лица уступило место более серьезному.
- Ваш вопрос, достойный альдерман, делает честь вашей проницательности и подтверждает те слухи, которые ходят о вашем благородстве. Конечно, правда, что королева подписала мою отставку, и что на мое место губернатором колонии назначен Гонтер, но все это еще может быть взято обратно: только бы мне добиться личного свидания с царственной кузиной. Конечно, у меня есть недостатки; быть-может, мне не мешало бы иметь девизом умеренность, но даже мои враги не могут упрекнуть меня в том, что я покинул когда-либо друга.
- Не имел случая испытать вашу дружбу и не могу ничего возразить.
- Ваше беспристрастие давно обратилось в пословицу. Послушайте же, что я скажу. В этой колонии, скорее голландской, чем английской, все доходные места захвачены разными Марисами, Ливинстонами и т. д. Они господствуют и в думе, и в судах. Между тем исконные владельцы этой земли - почтенные ван-Бекманы, ван-Бевруты отодвинуты на задний план…
- Так ведется с давних пор. Я даже не запомню, чтобы дело когда-либо обстояло иначе.
- Это справедливо! Но нельзя было так поспешно выносить на суд честное имя человека. Если мое управление, как говорили, было запятнано несправедливостями, то это - показатель того, насколько сильны предрассудки в Англии. Зачем было торопиться: время просветило бы мой ум. А времени-то мне как-раз и не дали. Еще бы только год, и дума наполнилась бы Гансами и другими честными голландцами.
- В таком случае, милорд, следовало бы повременить ставить вашу честь в неприятное положение.
- Но разве поздно остановить зло? Разве нельзя образумить королеву Анну? Могу вас уверить, что я жду только удобного случая, чтобы действовать. Я просто изнываю при мысли, что ее неблагосклонность губит человека, близкого к ней по происхождению. Это пятно, стереть которое должны стараться все, тем более, что для этого потребуется не много усилий. Альдерман ван-Беврут!
- Милорд!
- Как я был слеп, любезный друг, что не прибегал к вашим советам! Все голландские предприятия расширяются…
- Да, мы, голландцы, умеем трудиться, а деньги тратим с осмотрительностью.
- Конечно, расточительность не раз вела к гибели весьма достойных людей. Надо вам заметить, почтеннейший, что я сторонник идеи взаимной поддержки, которую, по-моему, должны оказывать себе люди в этой юдоли печали. Альдерман ван-Беврут!
- Милорд Корнбери!
- Я хотел сказать, что поступлю решительно против своих чувств, если покину эту провинцию, не выразив моего глубочайшего сожаления в том, что не оценил заслуг исконных владельцев этой колонии.
- Значит, вы еще надеетесь ускользнуть из цепких лапок ваших кредиторов, или, быть-может, вам будут даны средства открыть ворота вашей тюрьмы?
- Фи, как вы выражаетесь, сударь! Впрочем, мне нравится ваша откровенность. Ну, да! Не подлежит ни малейшему сомнению, что ворота моей тюрьмы, как вы выражаетесь, откроются, и счастлив будет тот человек, который повернет ключ… Почтеннейший!
- Милорд!
- Как поживают ваши лошади?
- Благодарю вас, милорд! Жиреют, мошенники, со дня на день! Бедные животные имеют мало покою, когда я вне дома. Право, следовало бы издать закон, карающий смертью всех черных, которые вздумают скакать верхом ночью на хозяйских лошадях.
- Я предложил бы налагать строгое наказание за это гнусное преступление! Но едва ли Гонтер согласится на подобную меру. Да, почтеннейший, только бы мне вновь занять утерянный мною пост, тогда конец всем злоупотреблениям. Колония снова стала бы процветать. Но мы должны обдумать свой замысел со всей осторожностью. Это вполне голландская идея, а следовательно, и выгоды, денежные и политические, должны принадлежать только голландцам. Почтеннейший ван-Беврут!
- Благородный лорд!
- Не выходит ли из вашего повиновения ваша прекрасная племянница Алида? Поверьте, ничто не интересует меня более, чем этот во всех отношениях желанный брак. Женитьба патрона Киндергука интересует всю колонию. Славный парень!
- И с большим состоянием, милорд!
- Умен не по летам!
- Держу пари, что две трети его доходов ежегодно идут на увеличение его капитала.
- И чем только он питается! Можно подумать, что одним воздухом.
- Его отец - мой старинный друг. Он оставил своему сыну прекраснейшие земли и богатейшую ферму! - сказал альдерман, потирая от удовольствия руки.
- И это еще не все!
- Его владения простираются от Гудзона до Массачузетса. Сто тысяч акров земли, - гор и равнин, - густо заселенных трудолюбивыми голландцами!
- Таких людей не следует упускать из виду. Его права на руку вашей племянницы куда выше нелепых претензий капитана Лудлова!
- У капитана тоже хорошее имение, которое притом улучшается с каждым днем.
- Эти Лудловы просто-напросто изменники. При виде их честного человека коробит. И один из подобных людей командует здесь военным крейсером!
- Лучше бы его услали в Европу! - понижая голос, ответил альдерман, оглядываясь.
- Да, да! Пора этим пришельцам уступить место исконным жителям здешней колонии! Если бы этот - как его? - капитан Лудлов женился на вашей племяннице, ваша почтенная фамилия в корне изменила бы свой характер… К тому же у этого человека, кажется, нет ни гроша за душой?
- Нельзя сказать этого, милорд! Впрочем, конечно, ему далеко до Киндергука.
- Следовало бы его отправить в Ост-Индию, а? Как вы думаете, Миндерт ван-Беврут?
- Милорд!
- Я оскорбил бы то чувство, которое я питаю к патрону Олову ван-Стаатсу, если бы лишил его выгод нашего предприятия. Прошу вас, чтобы нужная для выполнения нашего плана сумма была разделена поровну между вами и им. Какова она - можете видеть из этой бумажки.
- Две тысячи фунтов стерлингов, милорд?
- Не более, не менее. Справедливость требует, чтобы и ван-Стаатс участвовал в нашем предприятии. Если бы не брак с вашей племянницей, я бы увез его с собою в Европу и постарался пристроить при дворе королевы.
- Право, милорд, такая сумма мне не по средствам. Высокие цены на пушные товары в прошлый сезон, как вы знаете, сильно расстроили наши финансы.
- Награда будет большая.
- Деньги делаются столь же редкими, как и исправные должники…
- Барыши будут верные.
- Между тем кредиторами хоть пруд пруди.
- Предприятие будет чисто голландское.
- Последние известия из Голландии заставляют нас держать денежки крепко в руках в ожидании какого-то необычайного переворота в торговле.
- Альдерман ван-Беврут!
- Милорд, виконт Корнбери!
- Пусть процветает ваша торговля мехами. Но берегитесь: хотя я и должен возвратиться в тюрьму, но никто не запретит передавать ее секреты. Там ходит слух, почтеннейший, будто Пенитель Моря находится уже на берегу. Будьте настороже…
- Это касается наших высокопоставленных защитников и покровителей, - иронически проговорил альдерман. - Предприятия, занимавшие, как говорят, губернатора Флетчера и виконта Корнбери, не к лицу нам, скромным торговцам пушниной.
- Прощайте же, упрямец! Дожидайтесь своих "необычайных переворотов в торговле", - сказал Корнбери, покатываясь со смеху, но внутренне больно уязвленный словами своего собеседника. Действительно, ходил слух, что не только он, но и его предшественники покровительствовали контрабандистам, - разумеется, за изрядную мзду.
Глава II
Расставшись со своим собеседником, альдерман ван-Беврут задумчиво продолжал свой путь. Засунув руку в карман и крепко придерживая звеневшие там испанские золотые монеты, только-что избежавшие поползновений благородного лорда, почтенный коммерсант с решительным видом постукивал по мостовой палкой, как-будто бросая вызов всем своим врагам. Поднявшись в верхний квартал города, он остановился перед богатым домом голландской архитектуры и постучал в дверь блестевшим на солнце молотком. Приход его там, очевидно, заранее ожидался, так как дверь немедленно отворилась, и на пороге показался дряхлый, седой негр, тотчас же пригласивший гостя войти. Но альдерман оперся на перила крыльца и вступил со старым слугою в беседу.
- Здравствуй, дружище Купидон! - промолвил он задушевным тоном. - У тебя сегодня такой сияющий вид, как у солнца. Надеюсь, мой друг, патрон почивал так же спокойно, как и ты?
- Он уже встал, господин альдерман, - ответил негр. - С некоторого времени, - прибавил он, понижая голос, - патрон совсем потерял сон. Вся живость его пропала. Теперь он только и делает, что курит трубку. Завелась, должно-быть, у него зазноба.
- Ну, мы найдем средство помочь этому горю, - уклончиво сказал альдерман.
- Вот и сам хозяин, - проговорил слуга, - он лучше сумеет занять вас, чем старый негр.
- Доброго утра, счастливой поездки, патрон! - весело приветствовал альдерман хозяина дома.
Это был молодой человек всего лет двадцати пяти, но необыкновенной толщины. Он приближался, тяжело покачиваясь из стороны в сторону. По виду ему можно было дать, по крайней мере, вдвое больше лет.
- Ветер упал, бухта - зеркало! Наша поездка будет так же спокойна, как по каналу.
- Это хорошо, конечно, - пробормотал старый Купидон, предупредительно ухаживавший за своим хозяином. - Все же, по-моему, для такого богатого человека, как мой господин, гораздо лучше путешествовать сухим путем. Давно то было: один паром утонул со всеми пассажирами; никто не спасся.
- Ну, это бабьи сказки, любезный! - проговорил альдерман, кидая беглый взгляд на своего друга. - Мне пятьдесят лет с лишком, а я что-то не помню подобного случая.
- Молодому человеку легко забыть. Шестеро утонуло: двое янки, один француз из Канады и одна женщина из Джерсея. Ах, как оплакивали бедняжку!
- Твой счет неточен, старина! - с живостью сказал старый коммерсант. - Двое янки, говоришь ты, да француз, да женщина? Это составить только четыре.
- Вы не считали еще двух губернаторских прекрасных лошадей, тоже утонувших.
- Старик прав, - живо согласился альдерман. - Я сам теперь вспомнил. Но ничего не поделаешь: смерть властвует на земле, и никто не избежит ее, когда придет последний час. Впрочем, сегодня с нами нет лошадей, а потому тронемся, что ли, патрон?
Олоф ван-Стаатс немедленно последовал за альдерманом, и скоро оба исчезли из глаз негра. Постояв несколько времени, старый Купидон неодобрительно покачал головой и, вернувшись обратно в дом, тщательно запер за собой дверь.
Улица, по которой шли друзья, имела в длину не более нескольких сот футов. С одной стороны она замыкалась фортом, с другой ее пересекал высокий палисадник, носивший громкое название "городских стен" и устроенный на случай внезапного нападения индейцев, живших в довольно большом числе в низинах колонии. Эта уличка была родоначальником знаменитого Бродвэя, самой великолепной улицы современного Нью-Йорка.
- На вашего Купидона действительно можно положиться. Он образец честности и преданности. Жаль, что я не отдал ему на хранение ключей от моей конюшни, - проговорил альдерман.
- Я слышал еще от покойного отца, что ключи всего вернее хранить у себя! - холодно ответил патрон.
- Кстати, - с живостью промолвил коммерсант, - сегодня, идя к вам, я повстречался с бывшим губернатором, которому кредиторы, должно-быть, позволили прогуливаться в такой час, когда, по их мнению, глаза любопытных обывателей закрыты. Надеюсь, вы заблаговременно успели выцарапать у него свои денежки?
- Я был настолько счастлив, что никогда не давал ему взаймы.
- Это еще лучше. Но слушайте, что я скажу. Мы беседовали с ним на разные темы. Между прочим, он упомянул даже о вашем предполагаемом браке с моей племянницей.
- Это дело совсем его не касается! - отрезал патрон.
- Он сообщил мне, что можно бы устроить так, что "Кокетку" пошлют к Индийским островам.
При этом намеке на соперника - капитана "Кокетки" Лудлова - молодой человек слегка покраснел. Альдерман не знал, чему это приписать: досаде или же задетой гордости.
- Если капитан Лудлов считает более интересным плавать в Ост-Индии, чем исполнять свои обязанности здесь, то желаю ему полной удачи, - ответил сдержанно патрон.
- У него громкое имя, и притом большие деньги, - вскользь заметил коммерсант. - Вероятно, он ничего не имеет против такой поездки. Пираты совсем прекратили там сахарную торговлю.
- Он имеет, говорят, репутацию дельного моряка.
- Послушайте, патрон, бросимте говорить загадками. Если вы хотите иметь успех у Алиды, стряхните с себя вашу неподвижность. Помните, у моей племянницы в жилах течет французская кровь. Надеюсь, что в Луст-ин-Русте вы, наконец, столкуетесь с ней как-нибудь: для того, собственно говоря, и задумана эта поездка.
- Это дело, конечно, дорого моему… - тут молодой человек запнулся, как-будто испугавшись излишней откровенности, и машинально заложил палец за жилет.
- Если вы намекаете на ваш желудок, - сохраняя серьезный вид, ответил альдерман, - то вы правы: наследница Миндерта ван-Беврута никогда не будет бедной невестой. К тому же и покойный отец ее немало оставил после себя. Но что за чорт! Паром отходит без нас! Брут, скачи, скажи этим дьяволам, чтобы подождали минутку! Вот мошенники! То уйдут раньше времени, так что приходится ждать и жариться на солнце, то стоят чуть ли не по часам. Точность - душа торговли. Ничего не следует делать ни раньше, ни позже положенного часа.
Говоря это, альдерман ускорил шаги по направлению к парому, на котором им сегодня предстояло совершить поездку. Патрон шел за ним.
Бухта, где стоял паром, врезывалась в остров на протяжение четверти английской мили. Берега ее были окаймлены рядом низких, тесных домов, построенных в голландском вкусе, т.-е. с флюгерами, слуховыми окнами и зубчатыми стенами. У одного из этих домов висел над входом железный кораблик, весьма наглядно показывавший, что дом этот принадлежал хозяину парома.
Человек пятьдесят негров возились на улице, обмакивая швабры в воду и обмывая ими стены домов. Как водится, эта их ежедневная работа сопровождалась шутками, смехом, на которые вся улица отзывалась с ненеизменною веселостью. По временам в каком-либо высоком окне появлялась голова в ночном колпаке, принадлежавшая какому-нибудь почтенному буржуа. С невозмутимостью голландцев он слушал некоторое время шутки, словно ракеты перелетавшие с одной стороны на другую.
Едва альдерман со своим спутником вскочил на судно, как оно уже начало отходить от берега. Периага, - так назывался тип этого судна, - имела конструкцию смешанную: отчасти европейскую, отчасти американскую. Это было короткое, плоскодонное, с низкими бортами судно, какие можно было видеть в Голландии. На нем имелись две мачты, но без всякой оснастки. Когда на них ставили высокие, суживающиеся кверху паруса, мачты гнулись, словно тростники. Периага отличается быстротою хода и даже поворотливостью, чего трудно было ожидать от судна, такого неуклюжего по виду.
Глава III
Периага пришла в движение, лишь только на палубу ее вскочили альдерман и патрон Киндергук. Прибытия их, очевидно, ожидали, так как хозяин откладывал отъезд до последней минуты, пока, наконец, наступивший отлив не принудил его дать сигнал к отплытию.
Первым делом ван-Беврута было дать подзатыльник одному негритенку, который, сидя на корточках, изо всех сил дул в раковину, издававшую самые пронзительные звуки. Бедняга воображал, что его музыка доставляет всем такое же наслаждение, как ему самому.
- Замолчишь ли ты, дьяволенок! Оглушил, как сто тысяч трещеток! - вскричал сердито почтенный коммерсант. Затем с несвойственной ему живостью он накинулся на судовщика.
- Славно, любезный! Такова-то твоя аккуратность! Отходить раньше, чем готовы пассажиры!
Флегматичный голландец, не вынимая трубки изо рта, лишь кивком головы указал на воду, на поверхности которой начинала появляться пена - признак отлива.
- Плевать мне на ваши отливы! - с гневом говорил коммерсант. - Берегись, приятель! Ты не один здесь, твой паром не самый лучший. Найдутся другие, еще лучшие.
Пока дело шло только об его личности, голландец хладнокровно выслушивал замечания своего пассажира. Но когда последний задел честь его "Молочницы", Составлявшей, очевидно, предмет особенной его гордости, он не выдержал. Куда девалась его флегма! Его ответ был, должно быть, Настолько внушительным, что Ван-Беврут счел за более благоразумное отступить.
- Не стоит спорить с ослом, - пробормотал он, пробираясь к корме среди корзин с овощами и кадушек с маслом, предназначавшихся для рынка и загромождавших палубу.
Гнев альдермана мгновенно улегся, как только он увидел молодую девушку, разговаривавшую с патроном, его спутником.
- Здравствуй, дорогая Алида! - ласково приветствовал старик свою племянницу. - Щечки твои рдеют, как розы! Надеюсь, дитя, в Луст-ин-Русте тебе будет лучше.