- Мы будем знамениты, Барнет! - воскликнул Барбассон. - Подумай только, мы будем жить за счет собственных средств в течение двух недель или месяца в этой ореховой скорлупе. Нас назовут "Робинзонами шлюпки". Ты будешь моим Пятницей, и в один прекрасный день я опишу нашу историю.
К провансальцу вернулась его обычная веселость, а вместе с ней и неистощимая шутливость. Барнет, не считавший обжорство одним из семи смертных грехов и не приходивший сначала в восторг от такой примитивной пищи, заразился, однако, веселостью своего товарища… Но разнообразные сюрпризы на этом не закончились, и этот день готовил им еще более ужасные и непредвиденные… Одному из двух - увы! - не суждено было на следующий день видеть восход солнца.
Друзья снова опустили свои удочки и, устремив взор на поплавок, с тревогой и нетерпением ждали, кому из них первому будет благоприятствовать судьба.
- Скажи, Барбассон, - заговорил Барнет спустя минуту, - что если не клюнет?
- Ты шутишь… приманки, приготовленные мной по всем правилам искусства… secundum arte!
- Если ты будешь говорить на провансальском наречии, я заговорю по-английски, и тогда…
- Как ты глуп! Это из воспоминаний о коллеже.
- Так ты учился в коллеже?
- Да, до шестнадцати лет; мне отказали в степени бакалавра; там был факультет, устроенный специально для приема провансальцев. Это было целое событие. За все тридцать лет отказали только одному парижанину, который хотел выдать себя за провансальца, но понимаешь, у него не было акцента, и это выдало его. Но я был уроженец Марселя… Это было слишком и едва не вызвало целую революцию на Канебьере. Хотели идти целой толпой на коллеж… Но дело уладилось, экзаменаторы обещали не повторять этого.
- И тебя приняли?
- Нет!.. Папаша Барбассон якобы нечаянным образом уронил на мои чресла целый пук веревок, я бежал из отцовского дома и с тех пор не возвращался туда.
- Ну, а я, - отвечал Барнет, - никогда не посещал коллеж и не умел ни читать, ни писать, когда дебютировал в роли преподавателя.
- Скажи, пожалуйста! Да вы там еще ученее, чем мы в Марселе!
- Нет, видишь ли… Надо было жить чем-нибудь, я и занял место директора сельской школы в Арканзасе.
- Как же ты справился?
- Я заставил больших учить маленьких, а сам слушал и учился; недели через три я умел читать и писать. Месяца через два я с помощью книг давал уроки, как и другие учителя.
- Ах, Барнет, как освежается сердце воспоминаниями старины! Я чувствую себя растроганным. Ничто не вызывает так на откровенность, как ловля удочкой. Мне кажется, этот шнурочек - проводник, по которому… Стой, клюет!.. Внимание, Барнет, полно болтать.
Ловким движением руки, как настоящий знаток, Барбассон придержал удочку и затем вытащил ее не сразу, как это сделал бы новичок, а потянул ее медленно, еле заметно, и не мог удержаться от крика торжества, когда на поверхности воды показалась чудная форель в пять-шесть фунтов. Спустить ее в сетку и поднять на борт было делом одной секунды. Это была превосходная рыба, с розоватой чешуей, темно-красной кожей, того нежного цвета, который напоминает луч солнца и так ценится гурманами.
Барнет вздохнул с сожалением.
- Вспомнил масло и приправы… Дьявольский обжора! - сказал Барбассон и вслед за этим крикнул своему другу:
- Обрати же внимание на свою удочку… Рыба уже клюнула и тащит поплавок под шлюпку.
Но заблуждение его продолжалось недолго; он остановился, выпучил глаза, раскрыл рот, и все лицо его приняло глупое выражение, как бы под влиянием какого-то непредвиденного удара…
Шлюпка двигалась медленно, почти незаметно, но двигалась - и это движение, придвинув ее к поплавку, заставило Барбассона подумать, будто поплавок, наоборот, двигался к ней, увлекаемый рыбой.
- Не шути только, Барнет, пожалуйста… Она действительно двигается? - пролепетал несчастный, близкий на этот раз к сумасшествию.
Барнет был не в состоянии отвечать; он хотел крикнуть, но крик застрял у него в горле… Замахав руками по воздуху, он тяжело рухнул на палубу. Падение друга привело Барбассона в себя; он инстинктивно бросился Барнету на помощь и, не соображая, что делает, окатил его водой; внезапное ощущение холода принесло обычные результаты, и Барнет, придя в сознание, начал с безумными видом бормотать:
- Это дьявол… Барбассон… дьявол преследует нас!
Эти слова во всех других случаях заставили бы провансальца расхохотаться, но в эту минуту он делал напрасные усилия, чтобы хоть как-нибудь собрать свои мысли… Перед его глазами совершался неопровержимый факт: шлюпка двигалась. Скорость ее постепенно увеличивалась, и винт все сильнее шумел в воде, оставляя позади себя длинную полосу пены… И действительно, мозг его в данную минуту не был способен дать какое бы то ни было объяснение. Только по прошествии нескольких минут Барбассон почувствовал, что кровь не так сильно приливает к его вискам и он может хоть немного привести свои мысли в порядок.
- Слушай, Барнет, - сказал он, - мы живем, однако, не в стране фей… будем рассуждать просто, как будто мы с тобой не на шлюпке, а видим ее, стоя на берегу.
- Будем рассуждать, хорошо, - пробормотал Барнет, который не совсем еще не оправился.
- Что бы мы сказали?
- Да, что бы мы сказали?
- Мы сказали бы, Барнет: если она двигается, то ее кто-то двигает.
- Ты думаешь, мы это сказали бы?
- Да, думаю… Намочи себе еще голову холодной водой, это тебе необходимо… так… лучше тебе?
- Да, как будто начинает отпускать…
- Так вот, почему здесь, на борту, мы не можем прийти к тому же заключению, что и на земле? И смотри, как все теперь ясно и легко объяснится. Один или два человека забрались в шлюпку, и отпечаток ноги одного из них мы видели с тобой на палубе; они заметили, что мы идем, и не имея возможности или не желая выйти оттуда, закрыли люк. Теперь же, так как им не нравится долгое пребывание в трюме, раз мы наверху, они двигают шлюпку к берегу, чтобы мы могли сойти на землю и уйти, потому что мы без оружия, а затем и сами они сделают то же самое, если пожелают.
- Да, если пожелают, а если не пожелают?
- Что же им делать иначе, не могут же они унести шлюпку в кармане… мы всегда найдем ее.
- А если это англичане?
- Ну, мы сложили оружие, поступили по правилам и моя предосторожность спасет нас.
- Ты, быть может, прав…
- Впрочем, мы скоро узнаем, в чем дело; шлюпка приближается к берегу, будь готов следовать за мной и действовать ногами.
- О! Я был профессором гимнастики в Цинциннати.
- Ты изучил все ремесла?
- И много чего еще другого, - отвечал янки, которому эти объяснения вернули обычную самоуверенность.
- Внимание, наступает время прыгать! - воскликнул Барбассон, становясь ногой на планшир и готовясь к прыжку.
Шлюпка пристала; друзья с математической точностью прыгнули одновременно вперед и упали на землю.
- Теперь удирать и поскорее, - крикнул провансалец, быстро вскакивая на ноги.
Не успел он произнести эти слова, как из кустов выскочило человек двадцать индусов, которые окружили их, повалили на песок, связали веревками из волокон кокосовой пальмы и, привязав их к бамбуковой палке, понесли бегом, как носильщики носят паланкины.
Все это случилось так быстро, что они не успели даже заметить, как из люка шлюпки вылез ужасный Кишнайя и бегом последовал за уносившими их индусами…
II
Пленники тхугов. - Развалины Карли. - Предложение Кишнайи. - Попытки к бегству. - Подземный ход. - Невозможность двинуться вперед и вернуться назад. - Безнадежно погибшие. - Барнет съеден шакалами. - Бегство Барбассона. - Отъезд на Цейлон.
ДЬЯВОЛЬСКОЕ ВООБРАЖЕНИЕ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА было неистощимо в изобретении разных хитростей. Вот уже сорок восемь часов, как он скрывался на берегах озера, поджидая случая, чтобы похитить хотя бы одного из жителей Нухурмура; несмотря на самые тщательные поиски, он никак не мог найти вход в таинственное жилище, который был скрыт среди чащи кустов и карликовых пальм. Все исполнилось, как он желал, и будь он даже главным руководителем всех событий, он и тогда не мог бы лучше управлять ими.
Он добился успеха там, где все шпионы и полиция вице-короля и губернатора Цейлона вынуждены были признать свое бессилие. Рам-Шудор, его зять, скоро должен был предать сэру Уильяму Брауну его смертельного врага, Сердара, которого он без всякого труда и без какой-либо попытки к сопротивлению завлек в ловкую западню: "Диана" сама станет под пушки броненосца первого разряда, ожидающего ее на рейде Пуант-де-Галля. Он же сам дня через два-три захватит Нана-Сахиба, не подвергаясь ни малейшей опасности. В Нухурмуре никого не оставалось больше, чтобы защищать принца, а от своих двух пленников он узнает, как пробраться к Нана и захватить его там раньше, чем тот догадается о присутствии врагов. Для этого достаточно действовать, когда он будет спать. Предводитель душителей надеялся не добром, так силой получить все необходимые ему сведения. Таким образом он отбивал у капитана Максвелла почет и богатство, звание раджи и миллионную премию.
В двадцати километрах оттуда, в одном из горных отрогов находились знаменитые подземные храмы Карли, высеченные в скалах в эпоху, которая теряется во тьме доисторических времен. Бесчисленное множество подвалов, проходов и пещер, высеченных руками человека, окружают развалины храмов и в прежнее время служили убежищем кающимся и факирам; последние в течение долгих лет готовились в одиночестве к разным фокусам, которые они потом показывали толпе в дни религиозных торжеств.
Эти места, окруженные джунглями и девственными лесами, посещаются, по словам индусов, духами мертвых, которые, не найдя помилования на суде Индры, судьи ада, ждут в этих уединенных местах того часа, когда им разрешено будет начать в теле самых низких животных целый ряд переселений, предшествующих человеческому образу, который они потеряли за свои преступления. Здесь же блуждали каждую ночь ракшасы, наги, супарны, вампиры, которые заманивали путешественников в засаду и пожирали их.
Здесь, изгнанные из всех обитаемых центров, поселились тхуги, живя под защитой суеверия, изгонявшего туземцев из этих проклятых мест. Они надеялись, что здесь никто не помешает им совершать их кровавые и таинственные мистерии приближающегося празднества пуджа.
Вот сюда-то и принесли Барбассона и Барнета. С них сняли веревки и бросили их в одно из подземелий, куда можно было проникнуть через длинный коридор, высеченный в камне, такой узкий, что в нем можно было двигаться только гуськом; в конце он закладывался деревянными столбами, которые можно было снимать и класть по желанию в особые прилаженные к ним выемки в скале. В других подземельях находились молодые жертвы, украденные тхугами и предназначенные для жертвоприношения на алтаре богини. Обычно это были юноши и девочки от двенадцати до четырнадцати лет; взрослых мужчин и женщин они приносили в жертву только в тех случаях, когда не находили более молодых.
В продолжение всей дороги, пока носильщики несли их, Барбассон и Барнет не имели возможности обменяться ни единым словом, зато имели достаточно времени, чтобы оправиться от внезапного потрясения. С ними по приказанию Кишнайи должны были обращаться не как с пленниками, а потому им сейчас же принесли рис, курицу, разные фрукты, сладости малабарские пирожки, свежую воду, пальмовое вино и старый аррак, т. е. рисовую водку, которой не следует пренебрегать, когда она хорошо приготовлена и стоит нетронутой в течение многих лет подряд. Настоящее туземное пиршество! Предводитель тхугов был себе на уме, поступая таким образом; он хотел их подкупить хорошим обращением. Их прежде всего освободили от веревок, что доставило им немалое удовольствие, потому что туземцы так крепко стянули им руки и ноги, что они у них совершенно онемели.
- Ну-с, Барнет, - сказал Барбассон, когда они остались одни, - как ты находишь наше положение?
- Я нахожу, что наша идея идти удить рыбу в озере была превосходна.
- Ты, пожалуй, найдешь, что я послужил причиной всего этого?
- Нет, я только констатирую факт.
- Ты всегда констатируешь, ты… Если ты будешь говорить со мной таким тоном, то черт меня возьми, - чего он не замедлит, конечно, сделать, если я еще раз заговорю с тобой… Выворачивайся тогда сам, как можешь.
- А ты?
- О! Меня не будет здесь завтра утром.
- Барбассон! Слушай Барбассон! Ты вспыхиваешь, как порох. Тебе ничего нельзя сказать, ты сейчас начинаешь сердиться.
- Нет, я только констатирую.
- Ты сердишься… Полно, Барбассончик!
- Ага! Теперь Барбассончик.
- Что же я тебе сказал наконец?
- Ладно, не будем говорить об этом, если ты сожалеешь; какая польза в твоих объяснениях? Ты знаешь, в чьих руках мы находимся?
- Да, нас похитили проклятые тхуги.
- Ты догадываешься об их намерениях?
- Это вполне ясно, они хотят отдать нас англичанам.
- Нас? У тебя достаточно тщеславия для янки.
- Но миллион…
- Предложен за поимку Сердара и Нана-Сахиба; что касается нас, мой бедный Боб, то англичане не дадут и тридцати пяти су за нашу шкуру.
- Ты прав, быть может.
- Тут нет никаких "быть может"… Я прав.
- Зачем же они взяли нас, а не их?
- Но, прусская ты голова…
- Благодарю.
- Не за что, я хотел сказать "глупая голова"… Так вот, Боб: потому, что двумя защитниками в Нухурмуре будет меньше и затем потому, что этот негодяй Кишнайя хочет узнать, каким образом туда попадают. Вот тебе и все хитрости.
- Должен сознаться, что твой ум гибче моего и…
- Тс-с! Идут! Если это Кишнайя, то ты, ради Бога, молчи, дай мне самому хорошенько повертеть его, ты ведь натворишь одних только глупостей. Если ты будешь слушать меня, мы сегодня же ночью удерем отсюда.
Он не успел больше прибавить ни слова; в отверстии коридора показался индус и тотчас же вошел в подземелье. Пленники не сразу узнали Кишнайю при слабом мерцающем свете коптившей лампы.
- Привет вам, чужестранные властители, - сказал он слащавым голосом, приближаясь к ним.
- Властители! Властители! - пробормотал про себя Барнет. - Болтай, лицемер! Не знаю, что удерживает меня, чтобы раздавить тебя, как клопа.
- Что говорит твой друг? - спросил индус Барбассона.
- Он говорит: да пошлет небо долгие дни, заполненные миром, счастьем и благоденствием, сыну твоего отца.
- Да низведет то же Кали и на тебя, - отвечал Кишнайя. - Догадываются ли чужестранные властители, зачем я пригласил их посетить меня здесь?
- Пригласил… Пригласил! - проворчал Барнет, еле переваривший это слово.
- Твой друг снова сказал что-то? - спросил тхуг.
- Он говорит, что давно уже желал познакомиться с тобой.
- Мы виделись уже на Цейлоне.
- Да, но не так коротко… Тем не менее он сохранил воспоминание о тебе.
Барнет задыхался, но он обещал молчать, а потому воздерживался, так как и без того уже много сказал.
- Раз вы так настроены, мы, значит, сговоримся с вами. Я немногого буду просить у вас. Я хотел бы лишь посетить Нана-Сахиба в Нухурмуре, а так как принц меня не знает, мне пришла в голову счастливая мысль, что вы проведете меня к нему.
- Лучшего ты не мог придумать, мы - его друзья, - отвечал ему в тон провансалец. - Не желаешь ли, чтобы мы представили тебя Сердару?
- Сердара нет в Нухурмуре, он уехал на Цейлон.
- А, ты знаешь…
- Да, я знаю, что он отправился с приветствием к сэру Уильяму Брауну. Я сегодня же ночью послал дать ему знать об этом через курьера, который на шесть часов опередит его, чтобы его превосходительство мог приготовить достойный прием для него. Я так заинтересован в этом, что приказал своему зятю, Рам-Шудору, сопровождать Сердара.
- О, негодяй! - подумали Барнет и Барбассон, понявшие, какая ужасная истина скрывалась под этой холодной насмешкой.
- Сердар погиб! - прошептал Барнет с глубоким огорчением.
- Пока еще нет, - сказал ему Барбассон. - Сердара не так просто погубить.
- Вы что там говорите? - спросил Кишнайя.
- Мы советуемся с моим другом, можем ли мы взять на себя обязанность представить тебя Нана.
- И вы решили?
- Что мы настолько близки с принцем, что можем взять это на себя.
- Я ничего другого и не ожидал от вас.
- Эти люди смеются надо мной, - думал Кишнайя, - но я сейчас дам им понять, до чего могут довести их шутки, если они зайдут слишком далеко. И он продолжал:
- Я должен сообщить вам то, что сказал сегодня утром, среди тишины храма, оракул, говоривший от имени богини Кали:
"Если Нана-Сахиб откажется принять посланника, которого я посылаю к нему, я приказываю, чтобы двух охотников, избранных тобой проводниками к принцу, в ту же ночь принесли мне в жертву на моем алтаре".
- Хитра она, эта богиня, - сказал Барбассон Барнету.
- Не задушить ли нам этого старого мошенника? - отвечал Барнет.
- К чему это приведет? Нас изрубят его товарищи.
- Смерть за смерть, но я буду счастлив собственными руками помять хорошенько шею этому мерзавцу.
- Но мы еще не умерли, Барнет! Предоставь мне действовать.
- Поняли? - спросил Кишнайя.
- Великолепно! Я сейчас передал своему другу слова оракула великой богини… он не совсем хорошо понял их.
- Я должен отложить это посещение до завтрашнего вечера, мы всю ночь сегодня проводим в молитвах. Итак, решено: вы проводите меня в Нухурмур, пройдете со мной к тому месту, где принц спит, - будить его не надо, я беру это на себя, - и только на этом условии вам разрешено будет или остаться в подземелье, или идти, куда хотите. До завтра… Не сердитесь, что я продолжаю еще предлагать вам свое гостеприимство.
- Мы согласны, - ответил Барбассон.
- Очень счастлив, что у вас такие добрые намерения. Если вам нужно что-нибудь на сегодняшнюю ночь, скажите.
- Благодарю, мы падаем от усталости и желаем, чтобы нам не мешали отдохнуть.
- Все будет по вашему желанию. Да пошлет Сома, Бог сна, хорошие предзнаменования в ваших сновидениях.
Не успел он выйти, как Барбассон поспешил ближе придвинуться к своему товарищу.