И он вылил коньяк на рану. Майор Фрике изогнулся дугой, сцепив зубы, а потом резко опал, вновь провалившись в беспамятство. Ули Шпигель перебинтовал его. У него был в этом деле некоторый опыт, он был у них единственным санитаром. После этого они принялись за ногу майора Фрике, ту, которую придавило рухнувшим деревом. Она была изогнута ниже колена и синела на глазах. Но крови не было, хоть это радовало. Фон Клеффель смастерил лубок, он был специалистом по переломам, и они зафиксировали ногу. Брейтгаупт сделал носилки. После гибели Дица он стал у них главным плотником. А потом он молча принялся копать большую могилу. Неподалеку горел костер, они сжигали ненужные документы, сотни личных дел солдат, погибших в боях. Под деревом лежала невысокая стопка их собственных дел, в ней было шестнадцать папок.
Их командиром был теперь лейтенант Россель. Вернее, он считал себя их командиром, потому что был единственным боеспособным офицером среди них. А еще он считал, что они должны сражаться. Они были готовы сражаться, но только если это было необходимо для решения главной, как они считали, задачи - доставки в госпиталь их настоящего и единственного командира, майора Фрике. Они, верные дисциплине, подчинялись приказам лейтенанта, но в конце концов он их достал. Они, пройдя лесными тропами, вышли к какой–то деревушке. Лейтенант Россель приказал ее сжечь.
- Вы слышали приказ фюрера! - патетически воскликнул он, - После себя оставлять выжженную зону!
Они такого приказа не слышали, но ни секунды не усомнились в его существовании. В чем засомневались, так это в необходимости его исполнения. Они посмотрели на Брейтгаупта. Он у них был главным авторитетом по сожжению русских деревень. В любом вопросе можно доверять мнению только тех людей, кто пострадал за это.
- Нет, - сказал Брейтгаупт.
Другой бы пустился в долгие рассуждения о бессмысленности затеи, о том, что у них нет огнеметов или хотя бы бензина, чтобы поджечь все эти дома, что у них нет на это сил, а главное - времени. Брейтгаупт ответил, по своему обыкновению, коротко. И они согласились с ним. В их сердцах не было жалости к этой деревне или ее жителям, которых к тому же не было видно, они попрятались или ушли. Они просто не желали выполнять бессмысленный приказ. В некогда безупречном механизме сломалась еще одна шестеренка.
Они предоставили лейтенанту Росселю возможность бесноваться и кричать в одиночестве, а сами уселись в тени деревьев.
- Этот придурок своими дилетантскими действиями и тупым фанатизмом приведет нас к гибели, - тихо сказал фон Клеффель, ни к кому не обращаясь.
- Вы какого придурка имеете в виду? - спросил Ули Шпигель.
Фон Клеффель посмотрел на него, криво усмехнулся и ответил:
- Того, кто ближе, - и скосил глаза на лейтенанта Росселя.
Все заговорщицки перемигнулись. Один лишь Юрген не принял участия в пантомиме. Он недоумевал. Фон Клеффель всегда строго придерживался принципа субординации и никогда, по его же собственным словам, не отзывался негативно о действиях любого начальства в присутствии подчиненных, как своих, так и чужих. Доверительный разговор возможен только в кругу равных, обронил как–то он. Фронт спаял их дружбой, но равными не сделал. Юрген это понимал, тем более это ощущал фон Клеффель. И вдруг - такая откровенность! К чему бы это?
- Тут поневоле задумаешься о путче, - сказал фон Клеффель.
- Вы имеете в виду военный мятеж? - уточнил Ули Шпигель.
- Бунт на корабле! Ура! - воскликнул Красавчик. - Всех несогласных - на рею!
- Тогда уж бунт заключенных, - включился Юрген, - да здравствует свобода!
Так они перебрасывались словом Meuterei, пытаясь заглушить игрой тревожные мысли.
- Нет, я имею в виду именно наш добрый старый Putsch, - сказал фон Клеффель.
На лице его была написана решимость. Единожды не подчинившись приказу, он готов был идти дальше, идти до конца. Es geht alles auf eine Rechnung.
Зашевелился лежавший на носилках майор Фрике. Он очнулся несколькими минутами ранее и ухватил часть разговора. Он силился что–то сказать. Фон Клеффель поспешно встал, сделал несколько шагов, склонился над носилками.
- Не волнуйтесь, дружище! - он ободряюще похлопал майора Фрике по плечу. - Мы вас вытащим отсюда, не будь я подполковник Вильгельм фон Клеффель.
- Спасибо, подполковник, - прошептал запекшимися губами майор Фрике. - Вручаю в ваши руки свою судьбу и судьбу моих подчиненных.
Впрочем, последние слова если и были сказаны, то настолько тихо, что даже Юрген, сидевший в двух шагах от изголовья носилок, их не разобрал и невольно доверился фон Клеффелю, громко объявившему:
- Майор Фрике вручил в мои руки свою судьбу и судьбу его подчиненных, - и еще громче: - Вашу судьбу! - Он горделиво выпрямился, одернул китель, обвел всех строгим взглядом и торжественным голосом произнес: - В сложившейся обстановке, когда командир батальона тяжело ранен, а младшие офицеры по разным причинам отсутствуют, я, Вильгельм фон Клеффель, принимаю на себя командование вверенным мне подразделением.
- Но, позвольте, герр подполковник, - подскочил к нему лейтенант Россель и тут же осекся, сообразив, что одним этим обращением он признал главенство фон Клеффеля. - Я являюсь… - повторил он попытку и опять осекся. - А как же я? - неуверенно проблеял он наконец.
- Можете считать себя временно разжалованным в рядовые, - пренебрежительно отмахнулся фон Клеффель и вдруг гаркнул: - Смирно! Кругом! Три шага вперед! Ложись! - Лейтенант то ли от неожиданности, то ли от привычки бездумно выполнять приказы начальства исполнил все в точности. - Отлично, рядовой Россель, - удовлетворенно сказал подполковник, - два балла в графу поощрений. И благодарите бога - у вас теперь появился шанс выжить. - Он обвел толпившихся вокруг солдат потяжелевшим взглядом и провозгласил, подняв вверх руку с торчащим указательным пальцем: - Шанс!
Это было решение, угодное высшим силам. Судьба не замедлила проявить к ним благосклонность, ниспослав дорогой подарок. Они не прошли и километра, как заметили на дороге немецкий бронетранспортер. Он мирно спал, укрыв внутренность брезентовым пологом.
- Букашка! - радостно закричал Красавчик, устремляясь к машине.
Он ударил ногой по скатам двух колес - накачаны в меру, проверил гусеницы - целехоньки, открутил крышку бензобака, засунул туда хворостинку - почти полный, заглянул под брезент. На водительских местах и в отделении десантников никого не было, но два штатных пулемета были на месте, еще один, со снаряженной лентой, лежал на полу. Если бы Красавчик отошел чуть в сторону и углубился на несколько метров в лес, то он нашел бы там тело солдата в черной форме бронетанковых войск с простреленной головой, руки которого были темными от въевшегося машинного масла. Вероятно, это был водитель бронетранспортера. Но даже эта находка не объяснила бы, как машина оказалась на дороге, в целости и сохранности. Собственно, Красавчика это не очень–то и интересовало.
- Фантастика, - сказал он и посмотрел на небо.
- Вот вам яркий пример превосходства доброй старой кавалерии над всеми этими механизированными частями, - сказал Ули Шпигель.
- Я всегда это утверждал! - подбоченившись, сказал фон Клеффель.
- Никогда не видел, чтобы кавалеристы драпали, бросив лошадей! - закончил свою мысль Ули Шпигель.
Von Panzergrenadieren,
Panzergrenadieren überrannt, -
заблажил Курт Кнауф припев "Марша мотопехоты".
- Бедняга Кнауф, - сказал Юрген, - его словарный запас уменьшился с десяти до двух слов.
- Зато мотивчик боевой! - бодро воскликнул Ули Шпигель. - Честно говоря, он достал меня до печенок своим "Августином", - и тут же добавил: - Бедняга Кнауф!
- Фантастика! - повторил Красавчик, вынырнув из–под бронетранспортера. - Все в порядке!
- Надеюсь, вы сможете управлять этой самодвижущейся бронированной подводой, - сказал фон Клеффель.
- А то! С закрытыми глазами! Это же Майбах! О, Майбах! Самый шикарный лимузин, за рулем которого я сидел, был - Майбах! - Было видно, что произнесение этого имени доставляло Красавчику чувственное наслаждение. Он перекатывал его во рту и так и эдак У него во рту уже сутки ничего не перекатывалось. - Более того, я сидел за рулем двух Майбахов! - продолжал между тем Красавчик. - Вы только подумайте, фирма Майбаха выпустила за 20 лет меньше двух тысяч машин, и две из них, пусть на короткое время, были моими! Первую красотку я заарканил…
- Отставить! - скомандовал фон Клеффель. - В седло!
Они положили в бронетранспортер ранцы, документы и немногочисленные припасы. Они выстлали пол толстым слоем веток и поставили сверху носилки с майором Фрике.
- Мотопехота, мотопехота идет вперед! - прокричал Курт Кнауф.
И они подхватили песню. И, выстроившись в колонну по два, замаршировали по пыльной дороге перед урчащим бронетранспортером. С ним они вновь почувствовали себя сильными, обрели уверенность, им все было по плечу. Шанс разросся до неизбежности.
Das war ihr letzter Kampf
Это был их последний бой. Последний при отступлении к Орлу. Для многих он стал последним в жизни. Тут все сложилось одно к одному: усталость от беспрерывных боев и долгого марша, озлобление от сокрушительного поражения, масштабы которого проступали все более ясно, эффект неожиданности, желание быстрее завершить дело и пренебрежительное отношение к противнику. Впрочем, противник тоже отнесся к ним с известной долей пренебрежения. В противном случае он не стал бы с ними связываться. Дело было так. Они заблудились. То ли имевшаяся у них карта ни к черту не годилась, то ли они перепутали дорогу. Во всяком случае, та дорога, по которой они шли, вместо того чтобы вывести их прямиком к шоссе, уводила все дальше в лес. Это была даже не дорога, а две глубокие колеи в земле. После недавних дождей в них стояла вода, по край. Они пробовали идти между колеями, но ноги скользили, норовя сползти в колею. У одного солдата сползла. Так они узнали глубину колеи. По этой дороге даже их вездеходный бронетранспортер отказывался ехать. Он недовольно фырчал и отплевывался и в конце концов остановился.
- Обиделся, - сказал Красавчик, - я его сейчас умаслю и догоню вас. - И он действительно достал масленку.
- Да, дорога такая, что врагу не пожелаешь, - сказал Ули Шпигель.
Они дружно захохотали, хватаясь за животы: врагу не пожелаешь! Поэтому, наверно, они и не ожидали здесь никого встретить и беспечно шли краем дороги. А уж когда вышли на большую поляну, так и вовсе расслабились. А Курт Кнауф затянул свою бесконечную песню из двух слов. Так они вышли прямиком на базу партизан.
Верховное командование предприняло все возможное, чтобы полностью извести партизан в районах, примыкающих к театру главной летней кампании. Для этого было проведено несколько масштабных операций с поэтическими названиями типа "Цыганский барон". Но партизан, как и тараканов, в этой стране никогда и никому не удавалось извести полностью. Они самозарождались и плодились с невероятной скоростью.
Но в районе Орловской дуги было сконцентрировано столько немецких войск, что партизанам просто негде было развернуться. И отряд, на который они наткнулись, был всего лишь боевым охранением на базе партизан, где хранились доставленные по воздуху оружие и боеприпасы. Их товарищи бесследно сгинули в лесах, а они не смели двинуться с места и маялись от безделья. Их было человек тридцать. И они решили, что легко справятся с группой беспечных, гогочущих и распевающих песни фрицев, каких–нибудь квартирмейстеров или фуражиров, которые к тому же сами шли к их пулемету, замаскированному в кустах на опушке леса.
Раздалась пулеметная очередь. Она скосила четверых солдат, четверть наличного состава их батальона. При первых же звуках выстрелов Юрген упал на землю, накинул каску на голову и быстро пополз в сторону, к невысоким, но все же кустикам. Вскоре к нему присоединились фон Клеффель и Ули Шпигель.
- Разведать обстановку! - приказал фон Клеффель. - Ранцы оставить! Видны над травой, - снизошел он до объяснений.
- Есть, герр подполковник! - ответил Юрген и скинул мешок с ранцем. - Сохраните их для меня.
Ули Шпигель тоже скинул ранец - в разведку полагалось ходить парами. Они сделали ползком большой крюк по поляне, не удаляясь и не приближаясь к месту, откуда доносились выстрелы. Они даже ни разу не подняли головы, пока не увидели сквозь траву перед собой первые высокие кусты, предвестники леса. Они долго лежали, прислушиваясь, но не услышали никаких подозрительных звуков. Тогда они вползли под сень кустов и только здесь приподнялись и огляделись. Никого. Они стали пробираться между деревьями, ориентируясь на звуки выстрелов и стараясь не углубляться далеко в лес. Вскоре им попалась едва заметная тропинка. Ули Шпигель уверенно ступил на нее, Юрген последовал за ним.
- Тс! - Ули Шпигель замер как вкопанный.
Потом он махнул рукой, призывая к себе Юргена, тоже застывшего на месте. Когда Юрген подошел, Ули Шпигель показал ему себе под ноги. Там, сантиметрах в пятнадцати над землей, тянулась тонкая проволока. Они переступили через нее и пошли по тропинке дальше. Шагов через двадцать Ули Шпигель заметил еще одну растяжку.
- Это не регулярная часть, - тихо сказал он.
- Да, партизаны, - согласился Юрген. Вскоре они увидели их. На небольшой полянке посреди леса стояла старая покосившаяся избушка с торчащей вверх короткой проржавевшей трубой. Рядом виднелось несколько землянок. Под низким навесом, сколоченным из толстых жердей и покрытым широкими полосами коры, стояли какие–то ящики, много ящиков. Посреди поляны было большое кострище с воткнутыми в землю с двух сторон деревянными рогатками. На другой стороне полянки стояла телега, нагруженная сеном. Рядом стояла привязанная лошадь. Она меланхолично жевала сено. На поляне суетились люди, одетые кто во что горазд, некоторые были даже в немецкой форме. Тут были и совсем юные пацаны, и дядьки в летах, и даже две девушки. Из избушки вышла дородная женщина, ее руки были белыми от муки. Она что–то крикнула, Юрген не разобрал что, и опять скрылась в доме. Из крайней землянки появился худой немолодой мужчина в пиджаке. Его руки тоже были неестественно белыми. Они были чистыми. "Врач", - решил Юрген. Два подростка вышли из–за навеса, неся в руках небольшой, но, судя по их дрожащим рукам, тяжелый цинковый ящик, и отправились в направлении неутихающего стрекота пулемета.
- Шестнадцать человек, - подвел итог Ули Шпигель, - не бойцы. Все бойцы там, - он повел головой вслед подросткам с ящиком.
- Приблизительно столько же, - сказал Юрген.
- Да, пятьдесят на пятьдесят, как везде. Мы справимся.
- Мы легко с ними справимся, - сказал фон Клеффель, когда они рассказали ему о результатах разведки, - тем более что!.. - Он щелкнул пальцами, и на поляну выполз их бронетранспортер.
Собравшись за ним, они устроили маленькое совещание. Ответственность за решение на правах командира принял на себя фон Клеффель.
- Итак. Россель! Вы остаетесь с майором Фрике. Вы нам еще понадобитесь. Живым.
- Пить, - прошептал майор Фрике, которого они положили на мягкую траву в тени дерева.
Они переглянулись, пожимая плечами. Фляжки у всех были пусты.
- Потерпите, мой друг, - сказал фон Клеффель, наклоняясь к майору Фрике, - сейчас мы быстренько разберемся с этой гражданской сволочью, вздумавшей играть в настоящую войну, и принесем вам воды, много воды. Итак! - он обратился ко всем. - Атакуем цепью, интервал - десять шагов, под прикрытием бронетранспортера. Вольф! Вы будете пулеметчиком.
- Мотопехота, мотопехота идет вперед! - завопил Курт Кнауф.
- И ради бога, возьмите с собой Кнауфа, - продолжил фон Клеффель, - толку от него в бою никакого, сунется сдуру под пули - и поминай как звали. Бронетранспортер - самое безопасное для него место.
- Есть! - ответил Юрген и подошел к Кнауфу, взял его за руку. - Полезай за мной, Курт, - сказал он и добавил для верности: - Мотопехота идет вперед!
- Hoch–hoch–hoch! - сменил пластинку Кнауф. Все, что происходило дальше, Юрген видел сквозь узкую смотровую щель бронетранспортера. Юрген не мог, в частности, насладиться видом фон Клеффеля, гордо шагающего во весь рост по полю и поливающего из автомата близкие уже кусты, откуда ему в ответ несся веер пуль. Но Юрген и не вскрикнул горестно, когда пулеметная очередь прошила грудь настоящего подполковника. Он был очень горд, Вильгельм фон Клеффель, и считал ниже собственного достоинства кланяться каким–то там штафиркам, а тем более бегать перед ними зигзагами.
Что Юрген видел, так это то, что партизаны успели подготовиться к отражению их атаки. Они все, от пацанов до дядек, залегли кто за деревом, кто за кочкой, кто под кустом и вели огонь по приближающимся немцам из автоматов и карабинов. Боковым зрением Юрген даже заметил взметнувшиеся длинные волосы одной из девушек "Мертвая зона", - отметил он и выбросил девушку из головы. Его главной заботой был станковый пулемет противника, самое убойное его оружие. Красавчик тоже понимал это и правил точно на него. Юрген тщательно прицелился и нажал на гашетку. Он разметал это пулеметное гнездо к чертовой матери и тут же перевел огонь вправо, благо сверху ему были видны все залегшие там партизаны.
Вдруг бронетранспортер дернулся и затих.
- Бензин! - сказал Красавчик. - Двадцать метров не доехали!
Он перебрался с водительского места к одному пулемету, к другому, обшарил все углы вокруг.
- Не ищи, нет патронов, - сказал Юрген, - и у меня последняя лента, - раздался сухой щелчок, - вот, и у меня закончились. Теперь только те, что в автомате, треть магазина, не больше.
- Вот черт, - сказал Красавчик и повторил через некоторое время уже громче: - Вот черт!
Юрген достаточно изучил интонации Красавчика, чтобы понять: что–то случилось, что–то из рук вон плохое. Он скосил взгляд влево. Чуть наискось от них из кустов медленно выползало дуло противотанкового ружья. "Хорошо, что у этих партизан пушек нет", - меланхолично подумал Юрген. Впрочем, на их бронетранспортер хватило бы и противотанкового ружья. Сейчас их должны были расстрелять почти в упор, а они, сидящие в этом железном ящике у всех на виду, никак не могли этому воспрепятствовать.